Записки врача или заметки хирурга

               

                ЗАПИСКИ ВРАЧА ИЛИ ЗАМЕТКИ ХИРУРГА.
         

                Если честно, желание написать, что-либо подобное этим запискам, возникало  не раз.
         Просто, и тогда и сейчас, я плохо представляю себе, что, и о чем, я хочу написать.
         И, тем не менее, желание не пропадает. А, значит, и записки эти будут написаны.
Хотя,  имея уже кое-какой литературный опыт, я четко себе представляю, что между «интересно рассказать» и «интересно написать», как говорят в Одессе «две большие разницы».
       Так вот, думал я думал, как бы эти записки начать и решил, ну не будут это рассказы. Просто такие зарисовки и воспоминания. Короче, что вспомню, о том и напишу.
        А вы, ребята, читайте и верьте, я здесь ничего не наврал и не придумал.
Ну, разве что, немного приукрасил, да и то так, не сильно,  для лучшего прочтения.
                А поэтому это не записки, а заметки врача. Так их и назову! Ну, и что бы совсем не скатываться на плагиат, назову их не заметки врача, а заметки хирурга.

               
                КЛАДБИЩЕНСКАЯ ИСТОРИЯ.
               
                Однажды летом, еще работая хирургом в ургентной городской больнице, я закончил работу и собрался домой. Как обычно покурил с коллегами на прощанье, снял пижаму, халат, взял свой «дипломат» и спустился на первый этаж.
           Уже идя через приемное отделение, я встретил свою старую знакомую, Ларису, фельдшера со станции скорой помощи. С Ларисой у нас была старая дружба, во первых, я, когда-то, на "скорой" подрабатывал, ну а потом уже через много лет я оперировал Ларисиного отца, которому было 90 лет и, будучи в маразме он пытался опасной бритвой отрезать себе голову.
           Ничего у него не получилось, но это уже другая история.
           Ну вот, стоим мы с Лариской, разговариваем обо всем и ни о чем, а она и говорит:
           - Давайте, Александр Маркович, мы вас домой отвезем.
Идея, конечно, прямо скажем, хорошая. На улице жарища, пока до автобуса дотопаешь, пока на остановке постоишь, да и ехать до дома минут сорок в жаре и духоте. А тут с ветерком, от приемного до самого подъезда.
            Короче, уговаривать меня не пришлось.
            Сели мы в машину и только из ворот больницы выехали, как тут, на тебе, рация включилась.
            -17 бригада, ответьте, 17 ответьте!!!
Ну, мы себе дальше едем, на вопли «центральной» не отзываемся. Хотя и понимаем, что надо бы и откликнуться.
           А рация не умолкает.
           -17, 17 ответьте!
           Давай, говорю, Ларочка, бери трубку. Мало ли что там. Понимаю, что уже вряд ли меня они до дома довезут.
Вижу, Лариса уже дергается. Ей передо мной не удобно, сама ведь напросилась отвезти, а не ответить тоже не получается, она же непросто так катается, работает, тем более, что и бригада у Ларисы не простая, а противошоковая. И вызова у нее все такие, что можно и доехать не успеть.
          - Лариса, говорю, не смущайся, тормози, мне тут через кладбище 10 минут идти.
Лариса еще секундочку помялась, машина тормознула, и я вылез в жарищу и духотищу.
         - Александр Маркович, Вы уж извините, что так получилось, хотела, как лучше, а вышло…
         - Да брось Лариска, я ведь все понимаю, не переживай. Пустяки. Тем более, что мне тут и до дома рукой подать. Ну, давай, удачи!
Попрощались мы и я поплелся домой, как и собирался. Через кладбище.
         Когда-то давно, когда еще нашего района и в помине не было, это самое кладбище было за городской чертой и считалось, что оно уже в Геронимовке, село такое возле наших Черкасс.
А потом там построили пожарное училище,  потом начали строить жилые дома, и получилось, что кладбище уже и не за городом вовсе, а в городе.
          Ну и вот, иду я по центральной кладбищенской алее, памятники разглядываю, не спеша иду, на кладбище деревья поразрастались, тенек, прохладно, иду, о своем думаю. Вот уже и центральная алея закончилась. Тут и тени поменьше и памятники поскромнее, иду и думаю, что на кладбище уж очень много знакомых фамилий и имен. Такое впечатление складывается, что знакомых уже здесь больше, чем живых. Вот такие мысли грустные.
          А если по-правде, то и грустными их не назовешь, ведь давно это было, и лет мне тогда было намного меньше, чем сейчас, а значит на себя все это безобразие, со смертью связанное, не примеряешь.
Так, что не в грустных мыслях дело и не в осмысливании бытия, а просто в голове свое, что-то думалось, вспоминалось, может даже и не грустное совсем, может даже совсем наоборот.
Тут невдалеке музыка заиграла, что-то похоронное и духовое, может быть Моцарта вспомнили, может другой, какой-нибудь реквием.
       Поднимаю голову, а впереди похороны прямо по моему маршруту. Могила люди кругом стоят, венки, цветы, ну все такое.
      Я, если честно, не думаю, что буду оригинальным, но эти мероприятия не люблю. Не люблю и всегда стараюсь их избежать, по-возможности, конечно. Это с возрастом приходит понимание необходимости всех этих грустных ритуалов, венков, музыки, а в молодости другие мысли. 
      Короче, я, на столько на сколько, это позволяла кладбищенская планировка, отклонился от маршрута, повернул голову на бок и, стараясь не пялиться и любопытничать, ускорил шаг, пытаясь, как можно скорее миновать это грустное и, как мне казалось меня никаким образом не касающееся мероприятие, как вдруг услышал заплаканный женский голос:
       - Александр Маркович, миленький, дорогой!
       -Спасибо, что нашли время!
       -Спасибо, что пришли!
       - Господи, люди добрые, вы посмотрите, ведь есть еще люди порядочные! Ну, как вас благодарить? Спасибо Вам, Александр Маркович! Проходите, проходите сюда, ближе, вы ведь нам всем и ЕМУ, ну прямо совсем, как родной!!!
       Конечно, я очнулся, просто вся нелепость происходящего дошла до меня не сразу.
      А люди уже расступались, освобождали дорогу к гробу «самому близкому и самому родному»!
         И я уже оказался не просто случайным свидетелем похорон, а их участником, и не просто участником, а еще и близким покойнику человеком.
        Короче! Я был в центре всеобщего внимания!
        А женский голос не останавливался и сквозь слезы и всхлипывания продолжал:
- Это же наш доктор, наш хирург, Александр Маркович! Это же он ЕГО оперировал, он его лечил! Вот он, спаситель наш!
        Я стоял рядом с гробом и не видел его, ничего я не видел.
        Ни покойника, лежащего в гробу, ни его жены, голос которой доносился откуда-то очень далеко, глухой, как через вату.
Я не различал лиц людей стоящих рядом.
Я просто ничего не понимал. Ничего, кроме одного!
        Я попал, случайно, в совершенно дурацкую ситуацию!
Я, случайно, попал на похороны своего собственного больного.
       Попал то я случайно, а вот все стоящие рядом, все и жена покойника в первую очередь, считали, что я пришел специально, что бы проститься со своим бывшим больным! Вот это номер!
          Идиотизм ситуации состоял еще и в том, что просто повернуться и уйти я не мог!
А значит, достоял я до последнего момента!
        Очнулся я только тогда, когда какая-то женщина, взяв меня осторожно за руку, тихо сказала:
        -Вы, доктор, на поминки только обязательно придите, там автобус ждет.
       Я кивнул и, что есть мочи, бросился домой. И мне уже было все равно, что подумают обо мне те, что стояли сзади у свежей могилы.
 Я даже не шел, я бежал и остановился только возле своего подъезда.
        Вот и вся история!
        Я ее, историю эту, рассказывал в компаниях много раз. И всегда она мне казалась смешной.
       А вот написал, и совсем не смешно получилось.
       Даже грустно.
       Или мне так показалось?

               
                В ЛУЧАХ СЛАВЫ.    

                И если уже продолжать эту тему, то вспоминается еще одна  «дурацкая» история, а может и не дурацкая вовсе, а просто похожая история.
                Короче, пишу. А дальше решайте сами.
                Стояла весна. Ранняя.
                Так, вторая половина марта.
                Да! На дворе стоял март, а я был холостяком. Моя жена, врач-анестезиолог по специальности, уже два месяца была в Киеве на курсах усовершенствования. Для «не медиков» объясняю, есть такие курсы, как на них квалификацию повышают, это тема другая. А мужики…
               Короче, курсы это дело ответственное и серьезное, и главное к чему на любых курсах надо стремиться, так это не пропить, какой-нибудь свой орган, печень там или мозги, у кого что есть.
А холостяк понятие относительное, особенно если учесть, что на хозяйстве мы остались вдвоем с сыном. Совсем уже взрослым умным и послушным Димой. Насчет сына я правду сказал, мы с ним чудесно ладили, и проблем у нас с ним никогда не было.
Но это так, к слову.
            Как выглядит квартира холостяка, описывать не буду. Это знает каждый.
           Нет, это вовсе не означает, что мы с сыном развели бардак, но отдельные его, бардака, элементы к концу нашего хозяйствования все же проглядывались. И если в начале нашего хозяйствования уборка в квартире проходила легко, то в конце нашей самостоятельной мужской жизни начали появляться некоторые трудности.
          Одно дело убрать на кухне, когда пол свободен, а совсем другое, когда весь он заставлен бутылками. Да, бутылками!
         Бутылки, вообще, имеют особенность накапливаться с не человеческой скоростью. Сходил раз-другой в магазин, и вот уже гора этих бутылок набралась. Это я к тому, что не только в пьянках и гулянках дело было. Не так много и часто пили мы, хотя, если по-честному, и это было.
         Каждый день, выходя утром на кухню, я давал себе честное слово, что, если не сегодня, то уж завтра обязательно оттарабаню эти бутылки по назначению, а именно сдам!
Почему их, бутылки эти, надо было сдавать, а нельзя было просто выбросить на мусорку, я теперь не понимаю. Это, наверное, из серии постиранных целлофановых кулечков. Те, кто постарше эти времена хорошо помнят, поэтому просьба к вам, старшим, не  делать непонимающие глаза, не удивляться, вы все так делали!
          По всему городу были разбросаны киоски, которые назывались «пункт приема стеклотары», а возле этих киосков всегда стояли длинные предлинные очереди.
         В нашем районе, на Луначарке, тоже был такой свой киоск.
Находился он «за железкой», то есть за железнодорожным полотном или за переездом. И вот, я, каждый день, давая себе клятву, что сдам все эти бутылки, представлял, как мне придется тащить эти проклятые бутылки, через весь район и через переезд, а потом стоять в длинной очереди со всеми бабами, районными алкашами и детворой и чувствовал себя клятвопреступником!
Да да!
Я знал, что ни сегодня, ни завтра я сдавать бутылки не пойду!
      Клятвы клятвами, благие намерения благими намерениями, но пришел день, когда отступать было уже некуда.
Как говорил известный полководец, позади…
      Ну, не позади, конечно, а совсем и, наоборот, впереди, окончание курсов, и возвращение жены!
      Бывает, что на человека снизойдет! Неважно, что! А вот взяло и снизошло!
         Как-то, идя с дежурства, решил я провести разведку боем, проверить, работает ли наш киоск. Причем шел я с тайной надеждой, что киоск будет закрыт на замок, и что на дверях я увижу заветную табличку,
        «Киоск закрыт. Тары нет».
        Уже издалека я понял, что от судьбы мне сегодня уйти не удастся. Проклятый пункт по приему стеклотары работал, и очередь из желающих освободиться от не нужных бутылок, была просто удивительно огромной.
          Тут, надо бы остановиться и объяснить, что сдавание стеклотары предполагало еще один, ну, не совсем приятный момент. Ее, эту самую тару, перед сдачей надо было еще и помыть. А эта процедура тоже, как вы понимаете, удовольствия не доставляет.
          Короче, решение прямо сегодня, сейчас, с самого утра, избавиться от этой неприятной работы было принято, и я помчался домой мыть посуду.
         Правильно в народе говорят, не так страшен черт, ну и так далее.
Не прошло и часа, как две громадные сумки были доверху забиты бутылками и бутылочками, банками и баночками всех форм и размеров. Как я тащил на себе все это богатство, надо было видеть!
         На дворе стоял март месяц со всеми его погодными прелестями. Дул холодный ветер, на голову падали снежинки с дождем, а под ногами были колдобины не дотаявшего снега со льдом. Ноги мои скользили, а руки, ну про руки и сумки вообще лучше не вспоминать.
         Ну и как, разжалобил? Нет? Значит чувство сострадания к ближнему не ваше лучшее качество.
Ладно!
        Кое-как я перетащил весь свой бесценный груз через железнодорожный переезд, и, проклиная всех и все, потащился дальше.
        Еще не дойдя до заветной цели, до этого «веселенького» голубого  киоска я почувствовал, что что-то возле него твориться странное. Не то твориться, что-то! Подойдя ближе, я сразу понял,  предчувствия меня не обманули.
Толпа возле киоска возмущенно роптала, слышались отдельные крики:
-   Да что ж это за издевательство такое!
 -  Нет порядка в стране! Бардак куда ни посмотри!
 -  Да их, приемщиков этих вообще уже давно передавить всех надо!
 - Да на них же никакой управы нету!
         Толпа бушевала!
         А возле открытых дверей киоска с победным видом стояла и сама источница скандала, хозяйка голубого павильона и сдерживая огромным животом толпу и перекрикивая всех хриплым пропитым голосом орала:
        - А ну заткнитесь, я сказала все заткнитесь, мать вашу так! Вам же русским языком сказано: «тары сегодня больше нет, и не будет!!!
Все от дверей! Отойди скотина. Иди, проспись! Отойди. Кому сказано, тварь! Алкаш чертов!
        Тут надо оговориться, что «алкаш» и «проспись» в первую очередь относилось, как мне показалось, к тетке-приемщице!
Видок у нее был еще тот!
         Морда опухшая, синяя, нос с красными прожилками, под глазом всеми цветами радуги расцветал бланш. А из-под старой облезшей шапки-ушанки выбивались реденькие, непонятного цвета волосешки, которые хозяйка всей этой красоты пыталась заправить, опять же грязными, опухшими и покрасневшими от мороза с обломанными грязными ногтями руками под шапку.
          Первая мысль, которая у меня возникла в ответ на увиденную картину, была бросить эти самые бутылки и удрать. Мысль правильная и абсолютно трезвая! Я и представить себе не мог, что мне придется тащить все мое стеклянное свежевымытое богатство обратно домой. Но вот беда, мое совковое воспитание ну никак не позволяло бросить свои сумки и уйти, ведь кругом были люди! Что бы обо мне подумали?
Вот и стоял я со своими сумками, стоял и думал, что же делать дальше. И ничего другого, как возвращаться домой я придумать не мог!
         Народ вокруг меня по-прежднему, продолжал переругиваться с синюшной теткой, я стоял в конце очереди с сумками в руках, настроение было тоскливое и на душе было так же по мартовски мерзко, как и на улице. Я стоял, думал о своей несчастной судьбе, и вдруг…
          -Ой боженьки!!! Невже ж це ви??
          -Олександр Маркович!!!
Та що ж це робиться? Що ж це Ви тут стоіте?! Така людина!!!
 Мать у мене повилазило, і як я вас зразу не побачила, як я ж Вас одразу не впізнала?
           Я не стразу понял, что речь идет обо мне, но сразу почувствовал, как все внимание очереди переключилось на меня. А тетка уже стояла рядом.
          -А ну пропустіть людину! Пропустіть я кому кажу!
        -Олександр Маркович, дорогенький ви мій, проходьте. Ой боже. Це все ваше! Не несіть, я сама все зараз занесу.
         Ропот очереди переростал в возмущенный гул.
         -Что же это такое? Мы тут с утра стоим! Вы куда, мужчина?
             Я еще не все понимал, но тетка уже крепко держала меня за рукав куртки.
             Под взглядом множества неприятельских глаз я почувствовал, что моя спина начинает горбиться, а плечи начинают опускаться. Дело было даже не в том, что я растерялся, хотя это тоже было.
Дело в том, что я никогда и никуда не лезу без очереди. Даже если такая возможность есть, даже если у меня там, куда стоит эта самая очередь есть блат. Даже если стоять надо долго, очень долго я все равно  стою в очереди, как все. Уж не знаю, правильно ли это, но меня так научили. Вот!
                Нард вокруг меня возмущался, синяя тетка крепко держала меня под руку.
                - А ну замовкніть! Кому кажу! Ви знаєте хто це такий? Ви знаєте, що це за людина!!!
Це ж Олександр Маркович, це хірург! Він же мого чоловіка спасав! Він сам мого чоловіка оперувував!!!
                Что ни говорите, а не смотря на все старання советской власти, не смотря на все ее усилия до конца вытравить в народе доброе отношение к моей профессии ничего у этой самой Власти не получилось.
А уж про хирургию и хирургов и говорить нечего!
                Очередь замолчала и молча начала расступаться передо мной.
            И тут я почувствовал, что плечи мои начали расправляться, спина разогнулась и руки уже не так чувствовали тяжесть сумок, и погода, да что там погода!
           Во мне проснулось чувство гордости за себя лично и за всю хирургическую рать.
          Вокруг все замолчали и покрутив головой я увидел множество глаз и глядели уже эти глаза на меня совсем не так, как минуту назад.
Не было и следа возмущения, недовольства и ненависти. Наоборот, люди в очереди смотрели на меня с любовью!!!
         Ну, если и не с любовью, то уж во всяком случае с уважением.
         И я это уважение, их уважение, заслужил.
        Как и заслужил, вместе с этим самым уважением, еще и право на сдачу банок и бутылок. Сегодня, сейчас и не смотря на отсутствие какой-то там тары и присутствии этой очереди.
         Гордо подняв голову, как сквозь строй, под пристальным взглядом присмиревшей очереди и в сопровождении ни на секунду не замолкающей  тетки-павильонщицы я медленно начал путь к заветным дверям.
        -Спаситель Ви наш, золоті руки, якби ви знали, який це хірург верещала тетка.
          И тут я допустил непоправимую, непростительную ошибку.
          Вместо того, что бы продолжать молчать, все-таки тяжелое это дело, испытание славой, я довольно громко спросил:
         -Ну, и как здоровье вашего мужа?
         - Тю, Маркович! Яке там здоров’я у такого алкоголіка? Ви, мать забули, так він, паразит, тоді, зразу і помер. Тільки Ви його прооперували, так і зразу!
          В воздухе повисла тишина!
          На меня по-прежднему смотрела очередь, тетка уже складывала в ящики, в ту самую тару, которой у нее не было, мои бутылки и даже уже отсчитывала занесе деньги, но мне уже хотелось уйти домой, нет, скорее удрать!
        Хоть с бутылками, хоть с деньгами, лишь бы поскорее и подальше от синюшной тетки, от глядящей на меня с любопытством очереди.
       Вот тебе Александр Маркович, и «медные трубы».
       Бывает, Сашенька.

               
                ИЗ ЖИЗНИ ПРИЕМНОГО ОТДЕЛЕНИЯ.

                Когда-то, очень давно, еще учась в институте я много дежурил. Нравилось мне чувствовать себя врачом. И конечно мне нравилась хирургия. И, конечно же экстренная хирургия. Правда, ассистент, который вел мою группу, доцент Долгов, как-то сказал, что настоящая хирургия, это плановая хирургия. Все годы работы я периодически вспоминаю Долгова и тот наш разговор и думаю, а какая же, все-таки, хирургия мне нравиться больше?
           О преимуществах экстренной и плановой работы можно подискутировать, вот только надо сразу определиться, с чьей колокольни на эту работу смотреть, больного  или врача?
           Для себя я сделал одно открытие.
           Плановая хирургия больному человеку, ну, пусть не больному,  потенциальному больному,  НЕ НУЖНА!
          Сразу хочу оговориться, что не претендую на истину в последней инстанции, а просто высказываю свое личное мнение. Правда это мнение человека, вот уже почти 40 лет занимающегося этой самой хирургией и больше ничего в своей жизни не умеющего.
          Знаю, что большинство моих коллег со мной не согласятся.
          И правильно сделают, ведь это для основной массы хирургов, и я здесь совсем не исключение, единственный источник существования.
          Что бы случилось с ними, а вернее с нами всеми, хирургами, если бы, к примеру, оказалось, что у человечества в один прекрасный момент исчезли камешки в желчных пузырях? Да для всех нас это было бы катастрофой! Кстати, не только катастрофа коснулась бы хирургов. А куда девать, к примеру, анестезиологов?
           В тысячах госпиталей и больниц по всему земному шару армии хирургов вытаскивают из брюшной полости эти самые желчные пузыри и торжественно вручают их содержимое, камешки, радующимся, что остались в живых пациентам. Ну кому из хирургов неизвестна картинка, сидящего на кровати больного, пересчитывающего гордо свои камни и демонстрирующего это свое богатство соседям по палате?
          Причем, если каждый больной до операции мечтает, что бы у него вообще камней не нашли, то уж после операции хочется, что бы таких как у него камней, таких больших, и что бы так много, ни у кого никогда не было! Тоже ведь человеческое тщеславие.
          Весь вопрос в том, а надо ли было оперироваться? Ну живет себе человек с камнями в желчном пузыре, ну и пусть себе живет спокойно! Вероятнее всего доживет он с ними до глубокой старости и от старости этой и умрет. А может и не доживет, но умрет совсем от чего-нибудь другого. От чего? А хрен его знает! Может от инфаркта, а может просто под колеса машины проходящей попадет.
         И выходит, что зря этот самый человечек столько из-за камней своих переживал, зря по врачам-хирургам бегал, зря самого лучшего выбирал.
         И та страшная ночь перед операцией была ни к чему, и деньги напрасно на свое лечение выбрасывал, и родных своих напрасно своей операцией напугал. Все зря оказалось!
Ведь до тех самых осложнений, которые от камней этих самых случаются, и которыми его так доктора знакомые пугали он и не дожил.
И возникает вопрос, а кому все это было нужно?
Кому я не знаю, но точно знаю, что хирургу эта операция точно не помешала.
Да что я на этом желчном пузыре зациклился? А просто так, пример из жизни, так сказать, из плановой хирургической практики удачный!
А таких болезней знаете сколько?
Как-то переодеваемся мы в оперблоке перед операцией, и один мой коллега, нейрохирург, тоже переодевается. Я глянь, а у него большая пупочная грыжа. Сережа, говорю, да ты ведь наш клиент! Так сказал, в полу-шутку полувсерьез, а он мне знаете что ответил?
        А ничего, только засмеялся и дулю показал!
        Вот вам и ответ компетентного человека!
        И я с ним, по большому счету, согласен. Живет он с этой самой своей грыжей и не мешает она ему. А что случись, вот он и прооперируется.
        Ну, это я отвлекся.
        Рассказать мне совсем о другом хотелось. Ничего серьезного, просто сценка из жизни приемного отделения, вернее сценки, из того самого приемного отделения, которое экстренной хирургией занимается.
        Как бы его покрасивее начать, давайте так!

               
               
                ЧУДО!
       
                Стояла зима! Настоящая она в том году выдалась, с морозами, снегом, льдом и гололедом, ветрами. У нас на Украине не каждый год такая случается.
        Ну, вот, значит, прихожу я, как-то на дежурство ночное, обход вечерний сделал, вернее «оббег», больных тяжелых, тех кто под наблюдением оставлен был посмотрел, и сел истории болезни писать.
        Только удобно устроился, только ручку в руки взял, а не тут-то было, телефон «местный» звонит. Поднял трубку, «приемное».
     - Спуститесь к нам, тут «скорая» бабку с острым аппендицитом привезла.
      Ну вот, значит подождут бумажки.
      Спускаюсь в приемное, захожу в смотровую, а там…
      Больной, бабки с аппендицитом не видно! Одни родственники!
Толпа! Сыновья, невестки, внуки и внучки, короче полный комплект. Ну, и еще бригада «скорой, конечно, ждут, что бы о бабушке мне все рассказать.
Кое-как я к кушетке пробился, а на ней старушка лежит.
А врач, тот, который бабушку привез и рассказывает про совершенный им подвиг.
       Оказывается, живет бабушка на склонах Днепра. Есть у нас в городе такие переулочки, спуски называются, туда на машине и в хорошее время подъехать не просто, а уж в гололед, так и вообще  говорить не о чем. Вот бригада, врач с фельдшером, и тащились до бабкиного дома пешком, с сумкой своей тяжеленной. В переулочке темень, ноги на льду скользят, собаки во дворах лают, еле добрались. Вообще работа на скорой помощи та еще, не позавидуешь, знаю не понаслышке, сам когда-то подрабатывал.
       Ну, дотащились они, бедняги, до бабкиного дома, вошли, давай бабушку смотреть.
      А бабушка старенькая, за 80 уже, да к тому же, как родственники рассказывают, парализованная, уже лет семь-восемь, как сама не ходит и с кровати не встает. А тут еще с животом беда приключилась, боимся, как бы у бабушки нашей аппендицита, случайно, не оказалось, это родственники бабушкины так говорят.
       Ну, над диагнозом «скорая» не очень долго думала, аппендицит, так аппендицит, чего там.
       Короче грузят они бабушку на носилки и назад по переулку, по льду, назад к машине своей. Родственники, естественно, тоже не просто так, не гуляют, нести помогают, за носилки держатся. А кому места у носилок не хватило, тот просто советами помогает. Та еще работка!
Тут и сами еле дотопали, а уж с бабушкой на носилках, так это вообще подвиг.
        Это другой разговор, что у бабушки того аппендицита и в помине нет, родственники в больницу бабушку свою хотят везти. Откажешь, а не дай бог, что с бабушкой случиться, не отпишешься. Короче, аппендицит, так аппендицит, в больницу, так в больницу, наше дело отвезти, а вы там, хирурги, вы умные, разбирайтесь, а мы свое дело сделали, бабушку к вам привезли и дальше работать поедем. Ну, конечно, врач со «скорой», ничего мне такого не говорил. Но и я не первый день в приемное спускаюсь, не с первым врачом «скорой» разбираюсь, тут и без разговоров все и всем понятно.
Вот и стали мы с бабушкой разбираться. Анализы взяли, анамнез собрали, живот бабушкин внимательно пощупали, дождались анализов этих самых, еще раз бабушку осмотрели и оказывается, что никакого аппендицита у бабушки нашей нет.
Нет, как говориться, и слава богу. О чем я родственникам и объявил.
Дескать, никакого аппендицита у бабушки вашей нет, а потому никакая операция ей не нужна и в хирургии ей делать нечего, а лечиться она будет у своего участкового врача. Поэтому поедет бабушка ваша сейчас домой.
Боже праведный, что здесь началось!
            На меня кричали все, сыновья и невестки, зятья и дочки, внуки и внучки.
          - Да что же это за безобразие твориться!
          -Да на них, имеется в виду вся медицина, - управы совсем уже нет. Пришел, дескать, умник, без мозгов, это уже про меня, и все ему уже ясно. А что, нельзя, что ли бабушку в больницу просто так положить, пообследовать недельки две-три, может полечить, давление там, сердце, голова, ну, и вообще, так, общеукрепляющее, что-нибудь назначить. Стоит, темные очки надел, что бы людям в глаза не смотреть, стыдно, наверное!
         Это мои стекла в очках, фотохромы называються, на них такое странное впечатление произвели.
        - Сволочи, фашисты, стрелять их всех надо, ишь стоит, взяточник, морда наглая, ждет, как видно, когда дадут денег!
Человек всю жизнь отработал на государство, а теперь, выходит, что  не заслужила наша бабушка, что бы ее в больницу положили, не нужна она этому государству.
         Короче, крик стоит, ругань, я еще пытаюсь по-хорошему конфликт этот уладить. Объясняю, что никаких болезней серьезных у бабушки нет, что оперироваться ей совсем не надо, что повезло ей! Куда там, никто меня и слушать не хочет.
         - Никуда отсюда мы ее домой не заберем, она же парализованная! Есть совесть у тебя (уже «на ты») или нет!
 Русским языком ведь врач со «скорой» тебе  говорил, не ходит она, с постели не встает уже десять лет, ты ее на носилках назад понесешь?
         -Для кого, вообще, тогда больницы эти построены, если ветеран труда полечиться в ней не может!
         Я все объяснить пытаюсь, хотя уже и вижу, что бесполезны все эти мои объяснения, что не слушают меня вовсе, что больницы для больных, что тут лечатся, а не просто так лежат, что мы кладем всех, кому лечение требуется, и бабушку бы положили, если бы она нуждалась в этом. Объясняю, что, если всех без разбору положить, то некуда будет класть того, кто нуждается в этом, ну и все в таком духе.
Короче, я объясняю, на меня все кричат, бабушка парализованная с жалобным видом лежит, только глазами вращает и тут…
        И тут раздается удар ногой в дверь нашей смотровой, и двери распахиваются с шумом настежь!
       На пороге появляется живописная группка, врач «скорой помощи» и санитар заводят в «смотровую» здоровенного и в драбодан пьяного парня, лет около тридцати.
Ну, заводят это сказано мягко, потому, что идти парень сам не может, а втиснуться втроем в двери у этого коллективчика не получается. Так, что никто никого и никуда не заводит, а все в комнату просто вваливаются!
      Тут родственники «моей» бабушки и замолчали. Потому, что вид у парня был еще тот!
      Во-первых, одет парень был, ну, мягко говоря, не по сезону. Даже и вовсе не одет. На нем были джинсы! И все! Даже обуви не было, он был босой. Вся грудь его была в окровавленных бинтах, а на голове тоже были бинты, и тоже в крови, прямо тебе революционный матрос, или защитник Севастополя.
          Парень мутным взором окинул комнату, освободился от опеки сопровождавших и с криком:
       - Подвинься, сука – рухнул на парализованную бабушку.
         Бабушкины родственники стояли тихо, как мышки.
И только через несколько секунд, раздался вопрос, который был адресован, как я понял, ко мне:
      - Кто это?
      - Больной! Больной это, радостно объяснил я! Мы его сейчас лечить будем! Вы же сами только что спрашивали, для кого эти больницы, вот, для него!
      -Вот он – я радостно показал на парня – и есть больной, его оперировать надо!
      - Ага, пьяно пробормотал парень, и рыгнул в сторону родственников, правильно, чувак, давай лечи меня. И, по быстрому! Я сегодня этой сучаре с ножом яйца поотрезаю! Козел!
      -А ты, бабка лежи тихо, а то…
       Бобушка не стала дожидаться, когда парень произведет над ней все обещанные им действия и вдруг…
      Вдруг, на наших глазах начало свершаться чудо.
      Да, да, не какой то там фокус! Настоящее чудо, ну прямо тебе исцеление святого Лазаря!
      Наша бабулька, парализованная, к койке уже много лет прикованная и с нее не встающая, сама, вдруг, без всякой посторонней помощи, начала подниматься с кушетки.
        - Не буду я здесь лежать! Домой поеду! Че мне тут делать! Вам лишь бы от меня избавиться поскорей! В больницу, в больницу!
Домой еду! Хватит!
        К этому моменту и я уже опомнился от всех этих неожиданностей да  и бабушкины родственнички тоже.
       - Подождите, говорю, бабушка, я сейчас Вам «скорую, перевозку» вызову!
         Но бабушка уже топала к дверям на выход!
       - Не надо мне вашей «скорой», вон, они, приперли меня сюда, так пускай на такси домой везут.
         И вся толпа родных и близких тронулась за бабушкой. Причем надо отметить, что скорость с которой бабулька покидала приемное отделение была такая, что сомневаться в полном и окончательном исцелении от паралича не приходилось!
        Вот такие чудеса встречаться в жизни, когда ты дежуришь хирургом в экстренной хирургии.
        Хотите, верьте, хотите, нет!


                * * *

               
                Время все меняет.
          А может и не время, а возраст? Хоть это по большому счету одно и то же.
           Во-первых, некоторые истории, которые когда-то казались мне
 очень смешными, начинают приобретать, какой-то грустноватый оттенок.
          А во вторых, сегодня, случись мне быть непосредственным участником этого «веселья» в приемном, да еще в ночное время, кроме раздражения, уже это бы никаких других чувств не вызвало.
Так, что, наверное, и ничего тут не поделаешь, все-таки возраст! А тогда…
         Историю я вспомнил вот такую.
         Пришел я на дежурство ночное, смену принял и к работе приступил. Дежурство, как дежурство, работа, как работа. Все, как обычно. Приемное отделение, операционная, приемное, отделение, операционная. И вот, во время этого движения по кругу, уже часов около 12 ночи было, снова зовут меня в приемное.
         Спускаюсь, а там такая картинка!
         Все сотрудники, сестры, санитарочки, все забились по углам. А посреди коридора стоит в боксерской стойке доблестный офицер советской армии. Лицо, руки у доблестного защитника отечества изрезаны так, будто он только что на мине подорвался, из ран кровь течет, а он эту кровь периодически, руками окровавленными, по лицу своему размазывает.
        Периодически потому, что он в «стойке» стоит и кулаками размахивает. При этом успевает злобно щерить зубы и бормотать:
       -Убью, сука, понял! Разряд у меня! Только подойди, вмажу!
       Ну, и естественно, никто к старлею и не подходит, кому охота по морде получить?
       Я тоже, естественно, боком, боком и к врачу скорой помощи, тому, который этого боксера к нам на ночь, глядя, припер.
Спрашиваю, где старлея взяли? И рассказывают мне трогательную историю.
        Оказывается, наш герой служит в Германии, кто помнит, страна такая была, ГДР, и там в этой Германии стояли наши военные части. Служить там было почетно, не то, что где-нибудь в Забайкалье или на северном Урале. И вот наш старший лейтенант получил отпуск и едет к себе на родину, куда-то в Россию, а у нас в Черкассах он просто так, случайно оказался, проездом, что ли. Ну, случайно не случайно, а коль занесло отпускника на Украину, надо бы и пообедать, в ресторане, например. А какой обед без водки, да еще в отпуске? Вот и пообедал наш лейтенентик, и не только пообедал, но и поужинал, и тоже не просто так, тоже с водочкой.
Только гулять начал, только разошелся по настоящему, по нашему, а ресторан уже и закрывают.
           Да да! Были такие времена, это сегодня плати деньги и гуляй сколько душе угодно, как говориться, работаем до последнего посетителя. А тогда, только разгуляешься, только во вкус войдешь, а уже объявляют. Все, последний танец, закрываемся.
           Вот и наш герой, защитник наш, только разошелся, а справедливости ради надо сказать, что расходиться он начал с момента самого открытия, так вот, уже просят на выход.
           И больше того, или даже вплоть до того, не только просят, но и выйти помогают! Кому помогают? Кому, спрашиваю? И началось!
          Для начала наш лейтенентик показал всем официантам, что такое настоящий бокс! А когда «эти падлы», его все же на улицу вытащили, на свежий воздух, так сказать, он все равно не сдался и кулаками стеклянную витрину и расколотил! А стекло там, между прочим, не простое, оконное, а толстое, 10 мм. Не у каждого и получиться, но у нашего лейтенанта, его Серега, между прочим, как потом выяснилось, звали, получилось.
            Ну вот, стоит, значит, наш Серега посреди коридора в стойке, никого к себе не подпускает, а кровью своей уже весь пол затопил. А значит, что-то делать с этим «Тайсоном» надо! И не в нас только дело, просто работа всего приемного отделения оказалась парализована. Никто ничего делать не может, все Серегой заняты, а работы, между прочим, и кроме него хватает.
Давайте, говорю, ребята народ на подмогу позовем, скрутим, гада этого, а там посмотрим, может что позашиваем, может йодом замажем.
             Короче, только мы Серегу скрутили, на секунду может и замешкались, а он, как вырвется, как заедет санитару в челюсть.
             Ну, тут мы уже всерьез разозлились. Пока коллеги мои, люди в белых халатах, то есть, Серегу держали, я успел в отделение к себе мотнуться и наручники притащить, был у нас в арсенале такой прибор парамедицинский. Периодически очень даже нужная вещь. Затащили мы старлея нашего в туалет, тот, что от людей подальше и к трубе, ну та, что от бачка сливного до унитаза воду проводит и пристегнули. Все, дружище, старший лейтенант Советской армии, теперь уж не очень побалуешь.
          -Вот так, говорю ему, Серега, отдышись маленько, отдохни, протрезвей, а там мы тобой займемся. А пока поскучай, нас работа ждет, закрыл дверь и в операционную пошел.
          Сколько я в операционной пробыл не знаю, там на часы никто не смотрит, а когда вышел, то  в отделение поднялся, посмотреть, что там к чему. Пока по палатам прошел, пока больных тяжелых посмотрел, в отделении работы всегда хватает, а тут девчонки и говорят:
          -Спуститесь, Александр Маркович в приемное, они уже раза два звонили, там Вас какой-то «клиент» ждет.
Спускаюсь я в приемное, а меня дежурная и спрашивает:
          - А что с драчуном делать то будем?
             Елки-палки, а я и забыл за старлея, ну совершенно забыл!
             Глянул на часы, уже три ночи, значит, пора уже нашему Сереге проспаться и протрезветь маленько, времени достаточно было.
Открываю дверь туалета и …
         У меня прямо челюсть от неожиданности отвалилась!
         Да, картинка еще та!
         На кафельном полу сидит наш старший лейтенант одной рукой наручниками к унитазу пристегнутый, второй рукой…
Ну, о чем с человеком говорить можно? Второй, свободной рукой наш Серега черпает воду из унитаза, сложил так ладошку лодочкой, и… пьет водичку!
Ну, это уже вообще!
- Серега, говорю – ты что, вообще крышей поехал? Ты человек или нет? Ты же офицер, черт тебя возьми! Ну что с тобой делать? Ну, позвоню я сейчас в комендатуру, ну приедут ребята в красных погонах и что дальше будет! Ты же эту пьянку сегодняшнюю на всю жизнь свою дурную запомнишь! Не видать тебе больше Германии своей, и это в лучшем случае!
Надо тебе такое приключение?
Ты меня понимаешь?
Серега руку из унитаза вытащил и меня слушает. Да так внимательно слушает, голову на бок наклонил, что бы слышать лучше, что б шум в бачке не мешал.
А я его еще раз спрашиваю:
         - Серега! Ты меня понимаешь?
Тут, наконец. Серега головой кивать начал. Дескать, все понял!
        -Вот, говорю ему, если пообещаешь, что вести себя, как человек будешь, я тебя сейчас отстегну. Пойдем в перевязочную. Ранами твоими позанимаемся. А потом мы тебе постелем тут, поспишь, а утром дальше поедешь, домой. Ну, как, договорились? А лейтенант?
         Серега вновь кивнул головой, чем окончательно убедил меня в своем протрезвлении и я, потеряв бдительность, отстегнул Серегу от унитаза, за что был тут же наказан.
        Серега прямо в секунду на глазах из жалкого, мучаемого похмельной жаждой старлея, снова превратился в грозного Тайсона! В мгновение ока «Тайсон» принял стойку и еще через долю секунды я уже сидел на полу отброшенный коротким ударом Серегиного кулака в челюсть!
На мое счастье поединок, а вернее мое избиение, было прекращено сбежавшимися на шум сотрудниками. Лейтенант был снова скручен, снова пристегнут к унитазу и о нашем поединке напоминала только моя чуть-чуть подпухшая челюсть.
Ну, это уже было чересчур.
Я, одной рукой потирая ноющую челюсть другой набрал  номер военной комендатуры, в двух словах нарисовал картину и не прошло и 10 минут, как в приемном появился патруль, офицер, лейтенант и два солдата, все с повязками, как и полагается военному патрулю.
         - Ну, доктор, показывайте, где наш человек!
           Мы прошли в туалет,  я получил команду:
         -Отстегивайте этого придурка!
         - Послушайте, товарищ лейтенант, а может не стоит так сразу отстегивать? Этот дурик ведь ничего не соображает, сразу кулаками машет!
          Наш старлей в доказательство правоты моих слов заплетающимся языком обложил всех отборным матом.
        - Ничего, ничего, отстегивайте смело, доктор, все будет хорошо.
        Я осторожно подошел к унитазу и, стараясь находится как можно дальше от кулака старлея Сереги быстренько отстегнул от его запястья браслет.
        Серега только этого и ждал! Я отскочил в сторону, а Серега уже стоял в стойке лицом к лицу с начальником патруля.
        И тут вдруг…
        Может наш Сережа и был боксером, может даже разряд какой-нибудь имел, но прибывший по моему звонку лейтенант с красной повязкой, как видно, имел разряд повыше, ну никак не меньше первого.
        Начальник патруля, я даже не успел сообразить, что произошло, мгновенно оказался тоже в стойке. Его кулак вылетел вперед и наш Серега с грохотом повалился на пол.
        -Все, нокаут, радостно сообщил лейтенантик.
         Но самое удивительное, что наш Серега быстренько вытер красную соплю под носом и почти трезвым голосом произнес:
       - Все! Все понял! Уже! Собираюсь!
         Вот, оказывается, что надо было сделать, что бы наш боксер успокоился, угомонился.
         Надо было просто дать ему в морду!
          И все!
Было впечатление, что он, Тайсон наш в погонах, вообще не пил и кулаками здесь не махал, да и витрина в ресторане не его рук дело.
      А в комендатуру этого придурка мы все-таки не отдали!
      Наплели с три короба, что его обследовать еще надо, раны зашивать, сыворотку противостолбнячную вводить. Ну и другую медицинскую лапшу мы патрулю на уши навешали.
     Вначале начальник посопротивлялся, но когда мы ему объяснили, что вся ответственность за здоровье и жизнь старлея на него ляжет, забирать в комендатуру Серегу он уже и сам расхотел.
Ну, сами понимаете, кому в комендатуре ответственность эта нужна?
Так и остался Серега ночевать в приемном отделении, тихий и смирный.
     Договорились, что он проспится, а утром, часиков в семь, мы его подлечим и подлатаем.
     Вот только утром мы нашего «клиента» больше не увидели, тихо собрался и тихо слинял.
    И правильно сделал.

                * * * *               

               
                А, вообще, работа в приемном отделении, наверное, самая тяжелая часть дежурства.
            Потому, что «приемное», это сортировка, а ведь это и есть самое тяжелое, кого домой, кого в отделение, кого в операционную. И во время войны сортировка была самым ответственным делом, кого лечить, оперировать, а кого просто умирать оставить.
           И ответственность здесь большая, и не только смешные истории здесь случаются. Даже, я бы сказал, смешные случаются не часто.
           Чаще это грустные истории.

                Воскресенье, работы не много, и вдруг звонок из приемного.
           - Спускайтесь побыстрее, «скорая» позвонила. Ребенка тяжелого везут, просили встречать. Травма!
           Бежим в «приемное», а нам на встречу, мужчина бегом бежит, а на руках ребенок, мертвый ребенок, мальчишка лет пяти-шести!
- Скорее, что же  Вы все тут стоите, делайте же что-то!!! Скорее!!!
            Забрали мы ребеночка у него из рук и в реанимацию.
Нет, спасать то уже давно некого было, нам уже и «скорая» шепнуть успела, что ребенок еще до их приезда умер.
          Просто отца жалко было, вот они и мчались под сирену, и нам с дороги по рации звонили, хоть и знали, что поздно уже, некого уже спасать было.
Но, как отцу сказать об этом? Только что был нормальный здоровый мальчишка!
        Уже потом врач скорой помощи рассказал нам, что случилось.
        Оказывается, папа пошел с сыном в парк погулять, а там катания на картингах. Хорошее дело, но только не на пятилетнего ребенка рассчитано. Ну вот, и посадил папа сыночка на картинг, а дальше все было так, как и должно было быть. Скорость, крутой поворот,  мальчишка вылетел из машины и головой о бордюр. Все! Смерть на месте!
А вызов «скорой», звонки в приемное это все уже в вдогонку, так, от непонимания.
Ну вот, забрали мы ребенка в реанимацию, сидим, обсуждаем, как же отцу сообщить.
        Это неправда, что врачи к смерти привыкают, к смерти привыкнуть нельзя. Конечно, что там греха таить, чувства где -то притупляются, а где-то наигранность, напускное. И вот сидим мы и не знаем, как из реанимации выйти.
А все равно выходить надо, и говорить с отцом придется, и придется сказать, что умер мальчишка, нет больше у него сына. Вот только сказать, что смерть эта детская на нем, отце, дураке взрослом сказать нельзя, а значит надо врать, выкручиваться, объяснять что-то, неизвестно что.
Вышли мы из реанимации, отец под дверями стоит, сам ни живой ни мертвый.
        Ну, мы и объяснили, что ребенок очень тяжелый, что травма черепно-мозговая, что с травмами такими редко кто выживает, что все, что надо мы для ребенка делаем, вот только травма эта не совместима с жизнью.
       Отец со всем соглашается, головой кивает, но только всем нам, всем кто в халатах белых стоит, понятно, что он, отец, все равно ничего не понял. Ни-че-го!!!
        И это наше понимание подтверждается тут же вопросом:
     - Вы, доктор, скажите, он ведь жить будет?
       Делать нечего, уже больше часа прошло, все равно надо правду говорить.
     - Ваш сын умер!!!
       Нет, неправда, что мы, те самые люди в белых халатах, очерствели, и неправда, что к таким ситуациям привыкнуть можно, нельзя.
      И я уже второй раз пишу эти слова, наверное, для того, что бы вас все в этом убедить. Просто кому-то и эти слова сказать в такой ситуации, как надо.
      Вот я и сказал.
     Слов, которыми можно описать все, что было потом, у меня нет, наверное, это оттого, что слишком мал мой литературный опыт.
     Отец не плакал, нет, отец кричал, что мы убийцы, что мы убили его сына, что и на нас будет управа. Он кричал, что мы ничем не помогли ребенку и что он сам, не дожидаясь купленного нами, врачами, правосудия с нами со всеми разберется.
      Чего только мы про себя не услышали.
      Конечно, можно было сразу сказать, что ребенку уже помочь нельзя, что поздно его привезли, что он, отец, совершил там, в парке, ошибку, роковую ошибку, что он  сам и никто другой виноват в смерти своего ребенка.
     Но кому от этого было бы легче!
     Только мне, мне и тем медикам, кто рядом со мной оказался.
     Но разве в нас дело?




                *  *  *


                Когда-то, очень давно, мне пришлось подрабатывать на «скорой». Денег, как всегда, катастрофически, не хватало, и не потому, что запросы были большие, а просто зарплаты у нас, у врачей, были очень маленькие. Они и сегодня до смешного малы, но это я так, к слову.
             Вообщем, хирургия хирургией, а жить-то как-то надо, вот и брал я эти дежурства по выходным да ночам.
           Для тех, кто не знает, как дежурство на скорой помощи устроено, расскажу.
           Приходишь, докладываешь диспетчеру, что бригада в сборе и к дежурству готова. А дальше ждешь, своей очереди. Как только услышал, что диспетчер номер твоей бригады по громкой связи объявил, так сразу вместе с фельдшером и сумкой врачебной в машину, и поехали. Так и проходят сутки. Хочешь ночью спать, ложись на кресло раскладное и спи, хочешь, в шахматы играй, хочешь, байки врачебные слушай. Так вся ночь и пролетит, если повезет, а не повезет, будешь всю ночь кататься.
             А утром сдал смену и к себе в хирургию, основная то работа там, операции, больные, перевязки, ну и все остальное.
             На «скорой» со мной в одной смене работал врач, Виталий его звали.
            Личность, что и говорить, колоритная, рост так примерно метр девяносто, вес тоже будь здоров, килограммов за 120. С виду Витя был простой, веселый, общительный, юморной. Славился Витя не только своими богатырскими размерами. Была у него еще и слабость, любил Виталик выпить. Причем делал это регулярно, и выпить мог ох как много.
             Это уже потом, проработав вместе много лет, а мы с Виктором лет 20 вместе в операционной простояли, он по специальности анестезиологом был, понял я, что не таким уж простачком был Виктор, как казался, не таким и весельчаком.
           Если по-честному, то  человек он был, ну, мягко говоря, сложный.
          Но это все было потом, а тогда, на «скорой» я ночами не спал, в шахматы не играл, нет, я слушал. Слушал Виталия байки и, надо сказать, лучшего рассказчика мне в жизни встречать не пришлось, ни до, ни после.
         Вот я и попытаюсь некоторые истории, услышанные от Виталика, или Виталия Сергеевича, это уж кому как, пересказать.

               

             
                НОВОГОДНЯЯ ИСТОРИЯ. С ПРОДОЛЖЕНИЕМ.

               
                После четвертого курса медицинского института всем парням предлагали перейти на военный факультет, то есть связать свою жизнь и работу врачебную с Советской армией. И мне тоже в свое время это предлагалось, но я отказался, никогда быть военным врачом мне не хотелось, я мечтал стать хирургом, знал уже поговорку, «военный врач это и не врач и не военный». А некоторые ребята, кто со мной учился, перевелись. Ведь и в военной службе, а она начиналась сразу после перевода на военный факультет, есть не только минусы, но и плюсы. И неизвестно, чего еще больше.
            На стипендию, это каждому известно, не проживешь, а из дому не каждому помочь могут. А тут все казенное, государство на себя всю заботу о твоей учебе и жизни на себя берет, твое дело, учись. Ну, а дальше уже служи, это уж как положено.
            Вот и Виталию нашему, который в Свердловском меде. учился, на военный факультет в Томск перевестись предложили. Подумал он, подумал, да и согласился.
            Не потому, что мечтал военным стать, просто жизнь заставила, родители пожилые, из последних сил тянутся, что бы деньгами помочь, дома сестра, брат, всех учить надо. Короче, согласился Виталя, бумаги, какие в таком случае полагается, подписал и на пятом курсе уже ходил по Томску в курсантской форме с золотистой чашей со змеей на зеленых петлицах.
          Ну вот, пролетели быстро два года учебы и вот направляют нашего Витю на службу в ЗАБВО, забайкальский военный округ расшифровывается. А если, по народному, то «Забудь дорогу обратно», вот так вот.
         Назначение, прямо скажем, не фонтан, а чего было ждать?
Связей, денег, блатов нет, вот и служи, куда пошлют, кому-то ведь и там служить надо, правильно?
       Прибыл Виталий на службу, а там тоска зеленая. Называется такое место службы у военных по-военному коротко, «точка».
       Зима восемь месяцев в году, казарма, пару домиков для офицеров с их семьями и все. Больных и раненых, слава богу, нет, медсанчасть пустая, в ней фельдшер командует, табельное оснащение, медикаменты, все есть, работы вот только нет, и заняться нечем.            
        Тоска!
        А ведь еще с давних времен известно, чем гусары то безделья занимались, когда их в похожие места  служить отправляли?
Ну, правильно! В карты дулись, шампанское ведрами хлестали и за барышнями ухаживали.
И ничего за столько лет в жизни не изменилось! Вот только нет барышень этих на Виталия «точке», да и с шампанским напряженка.
        Зато есть водка!
        Правда, с водкой тоже не все хорошо было. Просто так, за деньги, водку эту не продавали, выдавали талоны, по четыре талона на брата. Если по нормальным, гражданским меркам подойти, вроде и не мало, а учитывая «военную обстановку», так совсем ничего!
Короче, день за днем тянется служба, и вот однажды…
        Однажды зимой, до Нового Года меньше месяца оставалось, вызывают нашего Виталия в особый отдел и спрашивают, а что же он, лейтенант медицинской службы такого интересного рассказывал про «нашего дорогого Леонида Ильича Брежнева, про  партию нашу, про Владимира Ильича. Предлагают написать, какие он анекдоты рассказывал, а может и еще какие по этой интереснейшей теме знает, но вчера за недостатком времени рассказать не успел.
Сидит Виталий ни живой, ни мертвый, а вопросы один за другим, так и сыпятся.
         Уж не знаю, сколько он там времени провел, а только вышел наш Виталий из того кабинета в настроении не самом лучшем.
        Пришел домой, допил водку на талоны купленную, которая дома оставалась, а легче на душе не стало. Мысли о будущем, о судьбе своей в голову так и лезут, и мысли эти ох какие паршивые. И о судьбе своей дальнейшей и о карьере военной, и, вообще о будущем, которое в один день таким не определенным стало. Ну и еще, конечно, и это главное, о том какая это сволочь его, Виталика, заложила.
         Да, с такими мыслями долго не протянешь, можно и в психушку угодить.
         И что прикажете дальше делать?
         Тут есть о чем подумать!
         Долго Виталий не думал, в санчасть к себе пошел, спирт из бутля 20 литрового нацедил, водой запил и тут на него просветление и нашло.
Вспомнил Виталий, что на прошлой неделе сидели они своей дружной  компанией, он и еще парочка офицеров в местной забегаловке. Хорошо сидели, долго, много выпили, весело им было, шутки, анекдоты, прибаутки всякие и был с ними за столом майор.
         Ну да, майор из того самого особого отдела.
         Ну, и на кого подумать надо, что еще нужно? Ясное дело, майор и заложил, паскуда!
         Налил Виталик себе еще спирта запил водой из крана и решил, что так это все оставлять нельзя, надо бы с майором этим отношения выяснить. И откладывать это дело на завтра, ну, никак нельзя! Глянул на часы, время, конечно, уже не рабочее, прямо скажем, поздновато, нет уже майора Виталикиного на службе, дома, скотина, уже, поди, торчит.
          Ну, да это не беда! Дело серьезное, можно и дома поговорить по- человечески, разобраться, точки над «и», так сказать расставить.
Короче, плеснул Витя себе в стакан уже  известного напитка, не больно уже и хотелось, но так, для смелости, и пошел в ДОС, дома офицерского состава так в армии называют, своего майора искать.
А что там искать, не Москва ведь, быстро все разузнал и уже через несколько минут в дверь позвонил.
Открывает майор двери, а там Виталик наш стоит.
- О, привет, лейтенант, заходи, дверь распахнул и спиной к Виталику повернулся.
Но не тут то было!
Витя наш майора за шкирку и на лестничную площадку выволок.
- Это ты – говорит, падла меня заложил?
Не успел майор в свое оправдание и пару слов сказать, как получил прямой в челюсть!
А надо сказать, что удар у Виталика был еще тот, не слабый удар был.
И покатился майор кубарем с лестницы вниз.
А Виталик, удовлетворенный проведенной профилактической беседой, отправился к себе домой отдыхать после тяжелого, полного отрицательных эмоций  дня.
       Проснулся утром, голова, как и положено, во рту тоже не совсем, да что там говорить, как себя человек после пьянки чувствует каждый знает.
А на службу идти все равно надо. Пока умывался и брился, все пытался вспомнить, чем же вчера такой паршивый день закончился.
Вроде к майору, мать его так, домой ходил, вроде поговорили.
Короче оделся Виталя и на службу пошел.
Только пришел в санчасть, а тут уже и звонок, вызывают его в местную столицу, Чита город называется. Там, в Чите этой штаб дивизии находился, а командовал этой дивизией генерал Язов.
Да, да, тот самый, который потом уже, в Горбачевские времена был министром обороны, а потом в путчисты пошел.
Не знаю, каким человеком был этот самый Язов, хорошим или не очень, а только у Виталика о нем уж очень хорошие воспоминания остались, были у Витали на то причины, а какие потом сами поймете.
Короче, заходит Виталик в генеральский кабинет, сидит Язов в кресле.
Как увидел Виталия, как и начал сразу на него орать!
         - Сопляк, щенок, мальчишка! Да ты знаешь, что ты вчера натворил? Ты хоть на секунду думал, когда этот мордобой учинял?
Ты, лейтенант, представляешь, что будет, через пару дней, когда майора твоего из госпиталя выпишут, и он рапорт подаст?
Это же трибунал! Ты понимаешь, что получишь ты на полную катушку и что вчера ты крест сам на всей своей дурацкой жизни вчера поставил и что впереди у тебя тюрьма. Или зона! Ну, вообщем, крик стоит, мат.
         Оказывается, майор вчера после Виталиного ухода в госпиталь с переломами ребер попал.
         Генерал орет, Виталик стоит по стойке смирно ни живой, ни мертвый, слушает.
Язов поорал, успокоился немного и спрашивает:
- Что делать собираешься, лейтенант?
А лейтенант стоит ни живой ни мертвый и понятия не имеет, как дальше жить.
         Язов закурил и говорит:
        - Короче, как себе знаешь, а дело это надо замять. Выпишут через день-два твоего майора домой, бери свою водку и иди мириться. Понял?
       - Так точно, понял, товарищ генерал-лейтенант - отвечает Виталий, вот только водки нет у меня и таланов чертовых нет, выпил я уже все!
И тут…
         Виталий Сергеевич всю жизнь вспоминал этот момент, как предел благородства и воинского братства.
         Язов открыл ящик своего письменного стола, достал несколько талонов и бросил их на стол.
         - Держи, лейтенант, ради такого дела своей поделюсь! Иди и мирись! Ну, все, иди!
         Выскочил, Виталий из генеральского кабинета, отдышался и на следующий день стал через дружков, которые в госпитале трудились узнавать, когда же его майора-особиста домой выписывать будут.
Оказывается, не так уж и сильно он майора и вмазал, сотрясение головного мозга, есть, не без того, ну и парочку ребер сломал.
         Короче, ничего особенного, жить будет. А выпишут майора на Новый год. Вот такая информация поступила.
         Время летит быстро, уже и Новый год на носу, уже и графики дежурств по части составлены. Ну, спрашивается, кто обычно в новогоднюю ночь дежурит, кому такая честь выпадает? Правильно, салагам!
А Витаха наш, как раз такой салага и есть, первый год служит.
Догадайтесь с трех раз, кому честь выпала в Новогоднюю ночь Родину охранять?
Правильно, ему, Вите, и выпала.
        Тут хочется немного отвлечься!
        Хочется написать о чем-нибудь высоком, красивом!
        Да, красоты мне захотелось! Почему? Просто Новый год мой любимый праздник!
Нет, я бы даже сказал не просто любимый праздник.
Он мой единственный настоящий праздник. Даже день рождения по сравнению с ним меркнет, честное слово!
Красивый яркий веселый праздник, этот Новый Год!
А представляете, как все это выглядит не в городе, а в тайге?
Я, честно говоря, в таких местах и не бывал. Не пришлось мне попутешествовать по Сибири, жаль, конечно. Но зато я шесть лет учился и жил на Урале.
          Не Сибирь, но все же!
          Представьте, тайга, лес кругом, сосны, ели, пихты, ну, не знаю, что там еще растет, но, наверное, красиво, очень красиво. Все в снегу, и снег не такой, как в городе, грязный и на проезжей части химией какой-то политый. Нет! Снег чистый, искрится на солнце, сверкает, кругом сосульки блестят! Вот это настоящая зима, и Новый год настоящий!
        А праздновать можно везде, было бы соответствующее настроение.
         Новогоднее настроение!
         А может, я себе эту картинку придумал?
         Может, никакого солнца и не было? Может наоборот, мела пурга, снег валил с неба и накрывал собой весь военный городок. И только дым из печных труб да тоненькие тропинки, протоптанные солдатскими валенками?
          Все равно красиво!
          И не в погоде здесь, вообщем-то дело, а дело в том, что вечером, 31 декабря, в канун Нового года, надев красную повязку дежурного по части, Наш Виктор заступил к несению своего праздничного дежурства.
         Перед дежурством Виталий осмотрел свои запасы и вынужден был признать, что от четырех бутылок водки, той самой, Язовской, подаренной, осталась только половина.
         А время то уже на часах пол десятого, идти мириться надо? 
         Надо!
         Страшновато? Конечно! Ведь не знаешь, что у майора этого на уме. А если не захочет мириться, если по настоящему разозлился или обиделся? Что тогда делать?
       Не хочется, ох, как не хочется идти домой к майору, страшно! А куда деваться, надо!
        Встал Виталик, надел шинель и пошел в санчасть.
Достал спирт, выпил, ну не так, что бы очень, только для храбрости, ну, граммов 150 -200, еще чуть-чуть добавил, сунул две оставшиеся бутылки водки в карманы шинели и пошел к майору домой. 
Мириться!
        После принятого спирта ситуация несколько прояснилась, настроение улучшилось, страха, как не бывало.
        Ну, действительно, чего там между нами, мужиками не бывает! Ну, съездил разок по рылу, козлу этому, сексоту долбаному, ну поломал пару ребер, так что теперь? Всю жизнь, что ли дуться друг на друга?
        Виталий шел к майорскому дому, под ногами искрился и поскрипывал снег, а вдалеке между домами, казармами и соснами светилась наряженная солдатами елка.
        Было около 10 вечера, когда Виталий подошел к майорскому дому. Окна светились ярко, из-за не плотно задернутых штор и занавесок видны были мигающие елочные лампочки, отовсюду слышалась музыка, все провожали старый год.
        Виталик поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка на уже знакомой ему двери.
       Похоже, этого звонка ждали, двери распахнулись, на пороге стоял особист собственной персоной в белой сорочке, без галстука  в домашних тапочках и с радостной улыбкой на лице. Судя по тому, как развивались события дальше, ждали кого угодно, но только не Виталика!
        Увидев, стоящего на пороге Витька, майор судорожно схватился за дверную ручку и сделал отчаянную попытку эту дверь закрыть, улыбки не его лице, как не бывало.
А чего еще надо было ждать от человека? Открыл двери, а тут, на тебе, Виталя  пьяный, рожа  красная, взгляд тяжелый, перегаром за версту несет, и водка из карманов торчит.
           Короче, испугался наш майор не на шутку. Рвет двери на себя, но Виталик не тот парень, что бы эту дверь отпустить, крепко держит. Ну, во-первых, мириться надо? Надо! А во-вторых, обидно, пришел по-хорошему, а эта скотина, из-за которой неприятностей столько, что и Новый год не в радость в дом не пускает! Мириться, сволочь, не хочет!
         - Что, сука, сексот, недоделанный, я же к тебе по-хорошему, по человечески, мириться пришел! А ты меня в хату не пускаешь!
Мать твою так!
           Конечно силы были не равные. Майор против Виталия был слабоват, да и ребра сломанные сил не придавали.
          А дальше…
          Схватил Виталик майора нашего за шкирку, выволок на лестничную площадку и спросил, последний раз спросил, по-хорошему.
          - Ну, так как, сучий потрох, мириться будешь?
         И поскольку ответа не последовало, Виталя расценил это, как оскорбление чести и достоинства Советского офицера.
Последовал короткий, но мощный удар в челюсть справа и майор загремел по лестнице вниз!
          Так сказать, по уже привычному маршруту!
Не буду подробно рассказывать, чем закончилась эта история, да и чем она могла закончиться?
         Был суд или трибунал, уж не знаю, как это в армии называется, и Витя получил срок.
        Не помогла Язовская водка.
        Не сложилась военная карьера.
        А потом началась новая жизнь, гражданская, но это уже совсем другая история.





                МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ.

                Когда-то, очень давно, в далеком 1973 году у меня был начмед, звали его, а вернее ее, Анна Никитична.
         Умная была баба, грамотная и, что не маловажно, не пакостная. 
         Кстати, начмед, это не правильное название, начмеды только в армии бывают, а на гражданке эта должность называется зам. главного врача по лечебной работе. Но это я так, к слову.
         Так вот, наша Анна Никитична, а она терапевтом по специальности была, всегда говорила, что хирурги в любой больнице самые большие бездельники.
       - Чем вы там у себя в хирургии занимаетесь? Ну, скажите, только честно!
       - Ну, прооперировали, а дальше?
       - А дальше у вас там две темы, кто кого из операционных сестер трахнул и вторая тема, это сколько зарабатывают хирурги за границей.
       -Что, неправда?
       Как всегда, правда у каждого была своя.
       То, что мы, хирурги, не бездельники это понятно.  Правдой было,  разговоры в ординаторской и в курилке, о бабах. Нам, хирургам, сам Бог, как говориться, на эту тему трепаться велел, все же коллектив мужской, а вот про зарплату коллег на далеком и диком Западе, то на это тоже уважительная причина есть.
       Наши зарплаты всегда были, ну, мягко говоря, унизительные. И сегодня ситуация не изменилась, зарплата хирурга оказалась меньше зарплаты дворника.
       Это все я не для того рассказываю, что бы у вас, читатель мой и мой потенциальный клиент слезу вышибить, а для того, что бы перейти к одной историю, истории о нас, врачах, о вас, пациентах и о нашем стремлении подзаработать.
        На вас, естественно!
       И написал я так много в преддверии самого рассказика только для того, что бы вы, читатель мой дорогой, не сильно удивлялись врачебному стремлению чуть-чуть подзаработать, как говориться, бытие определяет сознание, вот так вот!
                Итак, лет 20 назад, когда еще аппаратов УЗИ никто у нас не только не видел, но никто о них и не слышал, работал в отделении гинекологии нашей городской больницы один доктор-гинеколог, звали его Миша, или Михаил Гаврилович.
Был этот самый Михаил Гаврилович чуть постарше меня, лет так на 10 и был уже вполне состоявшимся гинекологом, оперировал, роды принимал, ну и как каждый гинеколог аборты втихаря по ночам делал. С виду ничем не выделялся, невысокого роста, волосики на голове реденькие, лицо простое, как ручка от дверей в военкомате. Короче, мужик как мужик, ничего особенного.
             А про УЗИ диагностику я ведь не так просто вспомнил, хорошая это штука УЗИ, иногда нам здорово помогает, и хирургам и гинекологам.
             Даже не вериться, что когда-то родители аж до самого рождения ребенка не знали, кто у них родиться, мальчик или девочка. Сегодня проблем нет, пришла будущая мамочка в конcультацию, вышла через несколько минут и все уже знает про ребеночка своего будущего.
              Но это теперь, а тогда…
              Тогда прошел слух, что появился в нашем городе чудо-доктор, который пол ребенка запросто, за 20 рублей определяет. По тем временам деньги, конечно не маленькие, но и не такие уж и большие, что бы такой возможностью не воспользоваться. И вот ползут слухи о чуде-гинекологе по городу и выясняется, что кудесник этот ни кто иной, как наш Михаил Гаврилович, Миша! Вот это номер!
Встречаю я Мишу в приемном, как-то вечером на дежурстве и спрашиваю:
           - Миша, неужели это правда, что о тебе рассказывают? 
             Неужели ты и правда пол ребенка определить можешь
           - Правда- отвечает Миша – и так застенчиво в пол смотрит.
             Да, чудеса, оказывается, у нас творятся, такие уникумы рядом со мной, как выясняется, трудятся, а я и не знаю ничего. Вот, думаю, всегда так со мной, последним все всегда узнаю, даже обидно как-то стало.
             Я хоть и не акушер-гинеколог, но, как ни как, а в медицинском институте учился, и акушерство два года учил, а вот о таких чудесах не слышал никогда. Интересно мне стало!
            -Миша, а если не секрет, расскажи, как это тебе удается?
            Ну, тут Миша начал мне рассказывать, как он каких-то лягушек или жаб в болоте ловит, как он мочу беременных баб на жаб этих капает и еще всякую такую ерунду.
 Мне даже показалось, что я где-то уже, что-то похожее слышал.
           -Михаил Гаврилович, говорю, я, конечно не специалист, но мне помниться, что так, когда-то и где-то просто определяли, есть беременность или нет. Или я все уже позабыл и ошибаюсь?
           Тут Миша снова начал плести, что-то несуразное, снова этих лягушек вспоминать, но при этом так краснел и в пол смотрел, что я понял, что правды я все равно от него не добьюсь.
           Не говорит и правильно делает, а какой дурак такими профессиональными секретами делиться? Я бы, например, ни за что не поделился!
        - Ладно, говорю, извини за любопытство и назойливость, Миша, а только не хрен тут мне лапшу на уши вешать, не хочешь говорить, не говори. Я ж не конкурент, так просто спросил, ради интереса.
         На том могла бы и кончится эта история. А вот не кончилась!
         Прошло какое-то время и, как говориться, нет ничего тайного, что не стало бы явным.
         Уж не помню как, но Мишин  фокус под названием «мальчик-девочка» стал достоянием общественности.
И, как всегда в таких случаях, как все гениальное все оказалось, до смешного, просто!
          А вот теперь я расскажу вам, в чем, собственно, заключался фокус.
         Приходит к Мише молодая женщина, беременная, естественно,и спрашивает:
         - Доктор, скажите, пожалуйста, а правду говорят, что вы можете угадать, кто у меня родиться?
         - Как это угадать, дорогая вы моя. Угадывают шарик на базаре наперсточники.
         - Вы ведь не в цирк пришли! Я здесь не угадываю. Я пол будущего ребенка определяю! Вот так вот!
           Ну, дальше, как водится, вопрос о цене такой уникальной медицинской услуги идет.
           И выясняется, что хоть и не бесплатное это удовольствие, но и не такое уж и дорогое, и что вполне можно свое любопытство в этом плане удовлетворить, тем более, что уже куча подружек у доктора Миши побывало и все результатами встречи очень даже довольны остались.
           И вот идет эта беременная к Мише в кабинет, а там все честь по чести, журнал на столе лежит, и Миша все данные этой барышни туда, в журнал свой, записывает.
           И фамилию, и имя и адрес, и срок беременности, ну и все-все, что в таких случаях полагается.
          Какие там, в кабинете на кресле гинекологическом еще действия совершались, не скажу, врать не буду, а вот только за результатами исследования предлагается прийти будущей мамаше через 3 дня.
           И вот, проходят три дня, и Михаил Гаврилович торжественно сообщает, что «скоро у вас, дорогая вы моя мамочка, родиться мальчик! Или девочка! Тут уж как кому повезет, третьего  не дано!
         А через какое то время, вдруг, появляется одна из многочисленных пациенток и имеет наглость предъявить претензии.
        - Как же так, доктор, вы же мне говорили, 7 месяцев назад, что у меня дочка будет, а у меня уже сыну пол-годика. Не сработал ваш метод, дорогой доктор!
         И вот тогда Миша открывает свой толстый журнал, находит запись и убедившись, что это и есть та самая женщина. Которая у него записана показывает ей запись, так сказать, результат обследования. А там, в графе пол ребенка, черным по белому записано, «мальчик»!
Показывает Миша запись эту женщине, а у той от стыда пятна уже красные по лицу пошли.
- Посмотрите, пожалуйста, женщина, что здесь написано! Надеюсь, Вы человек грамотный, если слушать не хотели, что я вам в прошлый раз говорил, то хоть теперь прочитайте внимательно!
Да, что и говорить, нехорошо вышло!
Стыдно женщине, хорошего человека, доктора такого, можно сказать, обидела недоверием своим. Очень нехорошо получилось! Правда!
И ничего не остается в таком случае, как краснеть и извиняться. Ну и оправдываться, конечно.
        - Господи! Ну, как же так! Ну, как же я могла, чем я слушала, о чем в тот момент думала?
Вы уж простите, Михаил Гаврилович, что так некрасиво получилось!
Честное слово, не хотела обидеть, извините! Никак не пойму, с чего это я решила, что у меня дочка будет, сама не знаю, чем слушала!
А Михаил Гаврилович, он же доктор, а доктор на больных не обижается. Великодушен Миша.
- Ладно, не стоит так переживать, знаете, я ведь всю жизнь с вами, бабами, вожусь! Беременность такая штука, наверное Вам тогда не до того было, о своем думали, а меня не очень внимательно слушали. Вот и результат, путаница у нас с вами вышла. Ну, да это не беда, я не обижаюсь, как ребенок, здоров? Ну, это самое главное, пусть растет большим и здоровым.
            Ну, и спрашивается, что особенного? В чем фокус?
Ошиблась дамочка? Напутала? Мозги, что ли у нее, и правда, были тоже беременные?
        Ничего подобного!
        Как всегда все гениальное оказывается просто.
        Просто всякий раз, когда Миша называл будущей маме пол ребеночка, в соответствующую графу он записывал … все с точностью наоборот.
       Сказал мальчик, написал девочка, сказал девочка, написал мальчик!
       Вы все поняли, или объяснять надо?
Вижу, объяснение не помешает, но я вам ничего объяснять не буду, ведь если Миша такую схему придумал, то неужели вы и сейчас не сообразите, в чем фокус был?


                СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА.

         История эта случилась давно, да и в жизни моей никакой роли не сыграла.
Хотя, это еще с какой стороны посмотреть!
       Когда-то, в далеком 1975 году работал я в больнице скорой помощи.
       Работа по графику, день, ночь, двое суток дома, снова день ночь и т.д., иногда, особенно во время отпускной компании график менялся, ведь каждому охота свой отпуск летом отгулять. Вот и дежурили мы по двое трое суток, было это, конечно, не по правилам и не по закону, но начальство на это глаза обычно закрывало, нам тоже удобно было и денег заработаешь и сутками дежуришь.
        И вот, однажды, на ночном дежурстве, часа в четыре утра, привозит «скорая» зека из следственного изолятора, или как он там теперь правильно называется, СИЗО, кажется. Время, конечно, не самое лучшее, час, как из операционной мы с бригадой вышли, бумажки свои пишем, спать хочется, но деваться некуда.
Пошел я в приемное отделение, там все, как и положено, прапорщики, наручники, зек наш от боли стонет.
Стонет-то стонет, да уж как-то не очень натурально у него это получается.
Пока он анализы сдавал, пока мы ответа ждали, дежурная сестричка с прапорами рассказали, что этот мужичок уже третью ночь подряд сюда ездит. Привезут его ночью, посмотрят, ну нет у него этого аппендицита, будь он неладен, и назад отправляют.
А следующей ночью история опять повторяется.
         Короче пришли анализы, нормальные, конечно, нормальней не бывает, я живот нашему зеку снова посмотрел, и, как и мои коллеги, домой его отпустил.
         Ну, насчет дома, может, я и не совсем точно выразился, но, вообщем, увезли моего зека прапора назад, грубо говоря, в тюрягу.
        А я назад к себе в отделение поднялся, бумажки дописывать и к сдаче смены готовиться, и вся история эта из головы сразу и улетучилась, а что тут помнить?
         А на следующем дежурстве, примерно в четыре утра, снова позвали меня в «приемное».
      Спускаюсь, и что я вижу? Та же картина, тот же зек в наручниках, все то же, только прапорщики другие.
        Узнать красавца нашего было не сложно. Хорошо я его по прошлому его приезду запомнил, таки типы не забываются!
Длинный, худой и весь, какой-то мосластый, что ли. Ноги и руки длинные, пальцы тоже длинные  и какие-то узловатые, весь, как и положено, в наколках короче, вспомнил я его сразу.
И он меня, узнал, конечно, потому, что уже не стонал от болей, а только нагло лыбился.
        Дескать, что, кореша, достал я вас всех?
        Видно уж очень ему хотелось несколько дней в больнице поваляться.
        Уж не знаю, какие у него соображения на этот счет были, но поставленную задачу он выполнял планомерно.
И снова сдавал анализы и снова мы смотрели этот абсолютно здоровый живот синий от многочисленных наколок в виде…
Да бог с ними, с наколками, не он первый и не он последний.
        Но когда через двое суток в три часа ночи я снова увидел своего «мосластого» в приемном отделении я уже разозлился не на шутку.
Сел и думаю, а не пошел бы он, зек этот, по известному адресу?
Ну, хочет он свой аппендицит прооперировать, и черт с ним! Ведь каждую ночь поганит!
      Короче, надоел он мне!
    - Все, говорю, девчонки, оформляйте красавца этого в хирургию, живот побрейте, сейчас он у нас со своим аппендиксом расстанется.
      Это для вас, уважаемый читатель, операция это великое событие, да оно, вообщем, так и есть.
       Никакой даже самый великий хирург не может никогда гарантировать, пациенту, что операция закончится успешно. И никакого значения не имеет, какая это операция, сложная или нет.
       Операция это всегда риск, риск не только для здоровья, но и для жизни.
        И каждый хирург это знает, и если он честен перед больным и перед собой, обязательно и больного и родственников в известность о степени этого риска поставит.
       Мы, хирурги, ведь, не только оперируем, мы, бывает и сами оперируемся, и кому как не нам знать об этом риске.
Но тут уж ничего не поделаешь, приходиться выбирать, где риск выше, от болезни или от операции.
         А к чему я об этом?
Да к тому, что, рискуя каждый день, к этому риску привыкаешь.
Короче, через час полтора мой зек с божьей, а точнее с моей, помощью расстался со своим аппендиксом и лежал в палате прикованный к койке наручниками, а я благополучно сдал смену и с чувством удовлетворения пошел домой отсыпаться!
Когда я пришел на следующее дежурство «моего» зека уже в отделении не было, он отбыл к месту своей постоянной дислокации, то есть в тюрьму.
          На этом историю с симулянтом в наручниках можно было бы, и забыть, но, как оказалось, история эта имела продолжение.
         Уже не помню, сколько времени прошло с момента всей этой истории, но, как-то возвращаясь вечером после дежурства, домой я вспомнил, что у меня закончились сигареты.
Стояла поздняя осень, на улице было темно холодно и сыро.
Я еще раз пошарил по своим карманам, убедился, что сигарет у меня нет и свернул в гастроном, который находился в квартале от моего дома.
Начал моросить холодный осенний дождик, зонтика у меня, как всегда, с собой не оказалось, я поднял воротник плаща и быстренько зашагал к магазину. Прохожих на улице было мало, впереди была троллейбусная остановка, на которой толпилось несколько человек. Издалека доносился отборный мат.
Да, нехорошая компания была у меня впереди. Я начал подумывать, а стоит ли так близко к ним приближаться, да и вообще, начало думаться, что и сигареты мне не так уж и нужны, тем  более, что у меня сосед Толик курит, в конце-концов и у него можно пару сигарет до утра сшибить.
       Ход мыслей у меня, конечно же, был правильный, одна беда, думал я все это на ходу, не останавливаясь. Даже шаг не замедлил, и, как результат, стоял уже в окружении этой команды. Именно стоял, потому, что идти мне уже дальше было никак нельзя. Я оказался в плотном кольце малосимпатичных и совершенно не дружелюбно настроенных по отношению ко мне личностей.
      -Что, так и будешь стоять? – услышал я. А закурить у тебя есть?
      Я оглянулся, в надежде, что спрашивают не меня, но, как и следовало ожидать, никого не увидел.
      - А может у него «бабки на сигареты есть – раздалось из толпы?
 Все, промелькнуло в моей голове, приехали!
Сценарий, который разыгрывался, был классический, и самое плохое в нем было то, что я не был зрителем, нет, я был непосредственным участником этого спектакля.
        Соображалось плохо, в голове в мгновение пронеслись сценки из жизни приемного отделения, куда свозились участники таких сцен, все эти разбитые морды, сотрясения головного мозга, порванные селезенки и ножевые ранения.
Во рту у меня пересохло, на глаза наплывал, какой-то туман, ноги были ватные.
     И тут, вдруг…
   -Чуваки!
   - Да мать вашу так!
   - Да это же мой «лепила»!
     Толпа в черных куртках расступилась и на первом плане оказался мой старый знакомый, ну, тот самый, зек с аппендицитом.
Вокруг одобрительно загудели. А у меня отлегло от сердца, я понял, что бить меня уже не будут!
- Ни хрена себе! Доктор, хирург! Это тот, что мне аппендицит вырезал!
 - Ну, е мое!
- Чуваки, да вы посмотрите!
И мой старый знакомый тут же, на троллейбусной остановке, начал спускать с себя штаны и задирать куртку.
- Вот, вот он шрам.
- Мой хирург!
Народ переключил свое внимание с меня на живот моего знакомого зека.
     - Доктор, а ты куда, в магазин?
     - Да, за сигаретами - будь они неладны.
     - Ну, это мы в момент организуем, а ну, Витек, по быстрому, одна нога здесь, другая там!
       - Да ребята, спасибо, я сам схожу - начал проситься я, но не тут-то было!
         Благодарность из моего мосластого урки так и перла.
       - Блок, блок возьми, слышь, Витек, кричал он  вдогонку своему корешу, и не прошло и минуты, как я уже держал блок сигарет в руках.
      - Куда теперь, доктор?
      - А может посидишь с нами, тут вареничная рядом, нормальная. Вареников возьмем, водочки, посидим, ну, так как? А, доктор!
       Я на секунду попытался представить себя, сидящим в такой теплой компании в вареничной и, конечно же, не смог.
Но и обидеть категоричным отказом своих новых «дружков» было страшновато.
Я начал лепетать что-то об усталости после дежурства, и этот аргумент был сразу же принят.
       - Это мы понимаем, такая работа, это тебе не  … груши околачивать, мы доктор понимаем, надо отдыхать.
        - А ты, доктор, где живешь, мы тебя проводим.
          Только этого мне и не хватало!
         - Да не стоит, мужики, я ж тут, рядом, сколько там идти.
         Мне совсем не улыбалось привести к себе во двор такую команду. Конечно, в такое время двор пустой, даже бабушки у подъезда уже отдежурили, но, чем черт не шутит! Нет, не хотелось мне вместе с ними домой идти, да и вообще, хотелось как можно скорее с этими пацанами  попрощаться. Навсегда!
          Хотелось то хотелось, конечно, да вот не получилось.
         - Ты че, док, в натуре не соображаешь? Здоровье не бережешь.   А еще доктор -  все дружно заржали.
         -Стремно сейчас, в такое позднее время по темноте одному шляться.
Но ты не боись, мы тебя проводим!
      Да некого мне теперь бояться, ребята, раз вы здесь, то в округе уже все попритихли.
       Но это я только подумал, а вслух …
       Конечно же, я согласился.
       Мы дошли до моего дома, попрощались у подъезда и благополучно разошлись, даже синяков на лице у меня не было!
       Вот так вот!
       Это я к тому, что связи в нашей жизни дело большое!
       Прав был герой Л.Н. Толстого, их, связи эти, как и  капитал, беречь нужно.


                КОЛЛЕГИ.

                Ну вот, давно я ничего  не писал, а тут, что-то вспомнилось и захотелось взять перо в руки.
                Насчет пера, как вы,конечно, можете догадаться, я несколько приукрасил, просто открыл в компьютере вордовскую программу. Но суть от этого не поменялась. Просто мне захотелось рассказать одну историю из своей жизни, хирургической жизни.
                Так вот, пришел я как-то на дежурство, дневное дежурство и позвали меня в приемное отделение.
                Кстати, этими словами я мог бы начинать каждый свой маленький рассказик. Как правда то, что театр начинается с вешалки, так правдой будет и то, что любое дежурство в хирургии начинается с приемного отделения.
              Ну, так вот, позвали меня в приемное.
              Конечно, «скорая» привезла очередной аппендицит. Хорошо, что не просто так позвали, там, у мужичка этого, действительно был острый аппендицит. А значит и работа у меня уже появилась. Прооперировали мы его, мужика этого, а тут и снова приемное зовет, на этот раз нам «повезло» еще больше, прободная язва желудка.
             Что бы не заморочить вам голову скажу сразу, что «везуха» эта продолжалась у нас весь день и к вечеру, а дежурство было суточное, я успел прооперировать почти всю экстренную хирургию. О чем не преминул рассказать коллегам в ординаторской. Вот только острого холецистита в этом списке не доставало. Ну, я и об этом за кофе и сигаретой заведующему своему и рассказал.
            А заведующий и говорит, а кто тебе мешает, и холецистит этот врезать?
Вон в третьей палате уже сутки лежит, желчный пузырь уже сам из брюха лезет, а она отказывается. Не можем уговорить, хоть тресни, уперлась, дескать,  лечите, все и так пройдет и, конечно же, вечную историю пытается рассказать, как ее знакомая без всякой операции вылечилась.
Ее тоже уговаривали, пугали. Вам бы всем здесь лишь бы резать.
           Короче, говорит мне мой зав., попробуй ее уговорить, все равно ведь мы тебе ее под наблюдение оставим. Куда она денется? Там уже, поди, пузырь черный и разваливается, но баба уж больно упрямая попалась. Кто уже с ней не говорил, и родственники, и муж, и дети, а она ни в какую!
Так, что я, говорит зав. уже пойду домой собираться, пора. А ты попробуй, вдруг уговоришь! Ну, а если нет, то капай до утра, там посмотрим.
            Тут я хочу на минутку отвлечься от темы и заметить, что неприятности подстерегают каждого хирурга на каждом шагу. Хочешь ты или не хочешь, но в этой специальности без них, неприятностей, обойтись, ну, никак нельзя. Да это и понятно, работа такая и никуда от этих хирургических бед не деется.
             Однажды я прочитал у одного своего коллеги по цеху, который тоже писал всякие истории на тему хирургия, что хирурга за его работу никогда не стоит ни благодарить ни наказывать. Каждый хирург работает так, как может и ни лучше ни хуже работать он не сможет. Я с этим полностью согласен, но один момент в этих рассуждениях все-таки сомнительный присутствует.
         Конечно, неприятности бывают у каждого из нас, хирургов, но вот здесь я бы всех своих коллег поделил на две большие группы. У одних эти неприятности случаются оттого, что они ищут работу, а у других от того, они от этой самой  работы бегают.
У меня неприятностей на работе всегда хватало, но я отношусь к той группе, которая их, неприятности эти, сама ищет.
       Ну, вот, значит, пошел я в эту самую злополучную третью палату с бабой на переговоры. И, как на грех, уговорил! Согласилась она, тетка эта на операцию. Уж не знаю, как  кто  и что ей до меня объяснял, но уговорил я ее на операцию без большого труда. То ли я такой молодец оказался, то ли этот самый желчный пузырь сгнивший ее так уже достал. А только через несколько минут я уже давал команду сестричкам ее в операционную везти.
       Вы не удивляйтесь, что я больную то бабой, то теткой называю. Это не оттого, что я со временем ее имя и фамилию забыл. Нет, помню я как ее звали, просто вам это ни к чему, а я сам, не смотря на давность случая, ее помню, ох, как хорошо помню!
Знал бы, чем эта история для меня закончится, десятой дорогой бы палату эту, третью, оббегал.
        Короче, дали бабе этой наркоз, я с коллегой своим помылся и начали мы оперировать.
        Все, как обычно. Открыли брюшную полость, увидели желчный пузырь сгнивший и начали его удалять, все, как всегда.
Мы с ассистентом моим работаем, анестезиолог, Паша  его звали, наркоз проводит, идет работа, обычная, ничего особенного.
        И тут, вдруг, с артерии, которая желчный пузырь питает, неожиданно слетает зажим!
        Почему? Да кто его знает! Может зажим старый и свое уже отслужил, может ткани гнилые прорезались и подвели, а может я не совсем удачно его положил, теперь уже не узнать. А только слетел зажим этот, и началось кровотечение.
         В чем сложность ситуации объяснять не буду, да вы и не поймете. А вот хирургу здесь ничего объяснять не надо. Вряд ли найдется кто-нибудь их моих коллег, у кого похожей ситуации в жизни хирургической не случалось. Да и у меня самого бывало это не раз, и до этой ночи и после. И начал я это кровотечение останавливать.
        Кровотечение мы, конечно же, остановили, но вот уверенности в том, что это было сделано так, как надо у меня не было.
       О чем я и поделился со своими коллегами прямо за операционным столом.
      Ну а как же?
      Ведь это и есть работа!
      Я и до этого случая всегда своими сомнениями в операционной с коллегами делился.
            И мне всегда казалось, что это правильно, что ничего в этом особенного нет. Ну, спрашивается, а с кем еще можно  поделиться мыслями о проделанной работе, как не с людьми, которые стоят с тобой рядом за операционным столом?
          Как же я оказался не прав!
          Уже после того, как кровотечение было остановлено, брюшная полость осушена от той крови, которая успела в большом количестве набежать в живот, я вслух поделился с коллегами своими сомнениями, а не прошил ли я вместе с кровоточащим сосудом и саму печеночную артерию?
         К сожалению, в своих догадках я оказался прав!
         Не стоит описывать подробно, но больная через несколько дней умерла.
         Конечно же, это случилось именно из-за перевязки той самой печеночной артерии, и, конечно же, в этом была моя вина. И совершенно не имело значения, почему тот злополучный зажим не удержался на сосуде и слетел, и никакого значения не имело то, что, что этого я не хотел!
 Ну, конечно же, не хотел.
        А существует ли на свете хоть один врач, один хирург, которому хотелось бы попасть в подобную ситуацию? Конечно же, нет! И нет на свете хирурга, который бы не переживал все это. И, конечно же, хирурга стоит пожалеть!
          Это если со стороны врача посмотреть.
А если со стороны больного? Он то, больной, не умирать на стол к тебе, доктор, ложился! Он, больной этот, пришел лечиться, он собирался жить, причем жить здоровым! Его, больного этого, вот кого жалеть надо и никого больше. И не только больного, у него, больного этого еще и родственники есть, близкие ему люди, для которых смерть это трагедия, от которой они, быть может, до конца дней своих оправиться не смогут! И не будет тебе от них, больного и родственников, прощения никогда! И никого твои душевные переживания не интересуют. Человек то умер, и виной этой смерти стал ни кто другой, а ты.
И у родственников, да и у тебя самого, навсегда останется открытым вопрос, а если бы не ты, а кто-то другой вместо тебя взял в руки скальпель, а вернее положил тот проклятый зажим, может, и было бы все по-другому?
      Прошло время. Дежурства шли согласно графика, начинались и заканчивались операционные дни, больные выписывались и умирали, на счастье умирали редко,  и вот, однажды, вечером, на очередном дежурстве, меня позвали к городскому телефону.
  - Я Вас слушаю!
  - Здравствуйте, Сергей Александрович! Не узнаете?
В трубке раздался смешок.
  - Это министр здравоохранения Борис Васильевич Петровский Вас беспокоит. Ну-ну, шутка!
- Сергей Александрович, это прокуратура, следователь Игнатов Петр Васильевич, помните еще такого? Я, конечно, извиняюсь, что звоню так поздно, но я звонил раньше, мне сказали, что Вы оперируете.
Ну как , вспомнили?
       -Тут, Сергей Александрович, на Вас «телега» пришла, надо бы встретиться.
Как Вы насчет завтра? Скажем так,  часиков в 5 вечера, а? Отдохнете после ночи, выспитесь и ко мне. Договорились?
        Конечно, следователя Игнатова я помнил, хорошо помнил. Почти все мои служебные неприятности с этим именем связаны были.
       -Ну, что же, Петр Васильевич, в пять так в пять. И положил трубку!
        Настроение у меня, конечно же, испортилось, да оно и понятно, что хорошего может сулить встреча со следователем?
       Ночь в операционной пролетает быстро, вот уже и утро наступило, и смену я сдал, домой приехал, спать, конечно же, не хотелось и, еле дождавшись положенного времени, я поехал на встречу в прокуратуру.
       Игнатов, это был мужчина лет 45 -50, среднего роста, сухощавый с намечавшимися залысинами на лбу, вышел из-за стола мне навстречу, пожал руку, предложил присесть и сам сел на свое место.
      -Здравствуйте, Сергей Александрович! Давненько мы с вами не встречались. Я уж, грешным делом думал, не уехали ли Вы из Черкасс.
Как дела Ваши? Надеюсь все в порядке? А? Да Вы, вроде, без настроения! Надеюсь не из-за нашей встречи? Да нет там ничего особенного, я уже все посмотрел, так формальность. Протокол, конечно, напишем, подпишете, ну, все как всегда. Не переживайте! Я уже и с судмедэкспертом говорил. Нет там Вашего греха.
          Ладно, давайте ближе к делу!
          Я вот Вам историю болезни дам, жалобу, естественно тоже, почитайте, вспомните все хорошенько, объяснительную напишите и всех, как говориться делов.
         Короче, Вы трудитесь, а я пока своими делами позанимаюсь, хвосты подтяну, больно много их накопилось.
        Игнатов сел за свои бумаги, а я стал читать жалобу.
        А почитать там, уж поверьте на слово, было что! Через всю жалобу красной нитью проходила тема моих очков. Оказывается, я в черных очках потому хожу, что мне уже людям стыдно в глаза смотреть. Тут надо справедливости ради сказать, что очки у меня хоть и не черные были, не противосолнечные и не для пляжа, задымленные. У меня небольшая близорукость и эти очки я себе по очень большому «блату» в «Оптике» заказал. Там не обычные стекла стояли, а гелиоматик, в народе «хамелеоны» называются.
И оправа и стекла были германские и очками этими своими я очень гордился.
         Но вот, как оказалось, у родственников умершей этот предмет моей гордости совсем другие ассоциации вызвал.
         Ну, про очки я так написал, там много еще чего про меня «хорошего» написано было, всего так сразу и не перескажешь.
         А, собственно говоря, что там должно было быть написано?
         Коллективное ходатайство о присвоении мне  почетного звания «заслуженного врача»?
         Изучив жалобу я принялся за объяснительную, что не заняло у меня много времени, и, примерно через час с лишним, я уже протянул свой опус следователю.
        - Справились? Вот и ладненько, тогда прощаемся.
       Игнатов положил мою объяснительную в папку.
       Я уже было начал подниматься со стула, уж очень хотелось поскорее из этого кабинета выйти, но Игнатов вдруг передумал.
Наверное, Сергей Александрович, мы еще прощаться не будем, давайте немного поговорим.
       Не увидев на моем лице признаков энтузиазма от своего предложения, следователь быстро добавил:
       - Это уже к нашим с вами делам не относиться, так что расслабьтесь! – Игнатов улыбнулся.
        Я снова уселся на стул и приготовился к беседе.
        - Знаете, Сергей Александрович, я неплохо разбираюсь в людях, поверьте, профессия такая.
Так вот, мы с вами встречаемся уже не первый раз, пусть эти встречи Вам удовольствия не доставляли, но выводы из них я для себя сделал. Тем более, что и город наш не большой, так что все мы тут на виду. Я это к тому, что Вы, как мне кажется, хороший врач, хороший хирург. Ну, а неприятности, без них ни в каком деле не бывает. Чем больше работаешь, тем их больше, ведь так?
       Я не понимал, к чему это все говорилось, но, на всякий случай, кивнул головой.
      В голове все время крутилось, что-то слышанное раньше, типа: «мент врачу не кент» и так далее.
     Ну, не было у меня доверия к прокурорским работникам, да его и сейчас нет.
      А Игнатов продолжал.
      -Да, Сергей Александрович! Хочу сказать Вам, что эта встреча наша сегодня последняя. Уезжаю я от Вас навсегда, на родину к себе возвращаюсь, на Донбасс, в Красногорск, слышали о таком?
Там родители у меня, уже постарели, надо перебираться постепенно, работа там есть, тоже прокуратура, дом у родителей, а там, может, и квартиру дадут, посмотрим.
Вот я и подумал, я уеду, а Вам здесь оставаться, снова будете оперировать, с коллегами общаться, кофе с ними пить. Все это правильно, так и должно быть. Вот только хочу Вам на прощание один совет дать. Поменьше с ними, коллегами, сомнениями своими делитесь. Они ведь, коллеги Ваши, тоже люди, а люди ведь разные попадаются. Может быть, стоит, иногда, свои мысли при себе придержать.
Да, Сергей Александрович! Больше мы с  вами не увидимся, но…
Есть еще одно но.
       И тут Игнатов меня уже по-настоящему удивил.
      - Так вот, доктор, рабочий день у нас в прокуратуре начинается в девять часов утра, а уборщица приходит на восемь. Возьмите эту нашу с вами папочку домой и на досуге, вечером, почитаете. Там ведь не только жалоба и Ваша объяснительная. Там и Ваши коллеги объяснительные по этому случаю понаписывали. Думаю, Сергей Александрович, Вам интересно все это прочитать будет. Почитаете, глядишь, и узнаете, кто с Вами вместе работает. Тогда и удивляться, может, не будете, когда я Вам предлагал поменьше в операционной и в ординаторской делиться мыслями своими. Смотри и выводы для себя, кой-какие сделаете, хорошо?
А когда утром здесь кроме уборщицы никого не будет вы мне эту папочку в щель под дверью ногой и толкните.
         Я сидел растерянный.
         - Конечно, Сергей Александрович, так делать не положено, да Вы и сами это понимаете, но… Могу же и я когда-то себе позволить против закона пойти, а? – засмеялся Игнатов. Тем более, что я Вам верю!
Игнатов встал из-за стола, я пожал протянутую мне руку, что-то пробормотал, типа спасибо за доверие, обязательно верну и т.д. и вышел из кабинета.
          Домой я не просто шел, я бежал. Дома никого не было, я сел на кухне, и сразу же открыл свою папку.
          Да! Недаром мне Игнатов ее подсунул. Бумаг там было не много, так, ничего особо интересного, но вот одна бумага меня действительно заинтересовала.
         Оказывается, показания я давал последним, а вот мой коллега, анестезиолог, ну, тот самый Паша, который на той самой злополучной операции наркоз проводил, тот с кем мы столько раз вместе ночами в операционной стояли, потом вместе кофе пили и курили, с кем я столько раз вместе за одним столом сидел, успел раньше меня объяснительную написать.
        И что же там такого написано было, что следователя прокуратуры так сильно удивило?
       Оказывается, мой коллега, мой приятель, ну почти друг, все подробненько в своей бумаге написал. И написал мой, почти друг, и коллега Паша, Павел Андреевич, что причина смерти женщины ему абсолютно понятна, что оператор, я то есть, сам еще в операционной сказал, что если бы удалось кровотечение остановить сразу, то и проблемы бы не было, а так … .
И еще написал мой коллега, что я в операционной сам сказал, что наверняка печеночную артерию прошил и перевязал. Так, что причина смерти ему, анестезиологу, моему коллеге и соратнику по работе в операционной, абсолютно понятна, и причина эта в осложнении во время операции с которым я, Сергей Александрович, не справился. Вот так!
         И не согласиться с ним, с коллегой своим было нельзя, всю правду он в той объяснительной своей написал. Все правильно, и осложнение мое там было, и не лучшим образом я с ним справился. Одно мне непонятно было, зачем Паша все это написал? Ну, я бы мог понять, если бы себя выгораживал, если бы себя спасал. А так? Зачем?
       Я продолжал читать бумаги, прочитал и протокол вскрытия, где о моем осложнении ни слова написано не было, ведь ошибаются все, не только мы, хирурги, патанатомы тоже. 
        А из головы все не шел вопрос, зачем Паша все так честно в своей объяснительной написал?
        На следующий день, рано утром, до работы я уже был в прокуратуре.
       Все было, как и говорил мой следователь. Пустой коридор, уборщица со шваброй и дверь с табличкой «следователь Игнатов» со щелью под этой самой дверью. Туда, в щель эту, и отправилась злополучная папочка, а я отправился на работу.
       Идя по коридору, возле отделения реанимации, я встретил Павла Андреевича, бедняга не понял, почему в ответ на радостное приветствие и протянутую мне руку я только сухо кивнул и прошел мимо. И правильно сделал! Не стоило пожимать руку, которая ту самую бумагу писала. Вот только Паша ничего не понял! Не стал я ему ничего объяснять. И много лет подряд я руку Паше не пожимал, да он и сам уже мне ее, руку свою, протягивать перестал.
    Годы шли, я перешел работать в другую больницу, стал заведовать отделением, Паша уехал работать за границу, и наши пути разошлись, правда, разошлись они не на долго. За эти годы я успел прооперировать почти всю Пашину семью, отца, мать, брата, а потом и самого Пашу. И сегодня мы с Пашей, Павлом Андреевичем, общаемся, как ни в чем не бывало. При редких встречах водку пьем, по телефону созваниваемся, друг друга с праздниками поздравляем. Все, как и положено старым друзьям и коллегам.
    И чувство обиды, если так это чувство назвать можно, у меня прошло. А вот осадок, как в том старом анекдоте про серебряные ложечки, остался.
   Как и осталось чувство благодарности к тому следователю, который мне поверил.
   А со своим следователем судьба свела меня еще один раз, но уже, как с пациентом.
  Но это уже совсем другая история.