Прокол фрагмент из романа

       Андрея Николаевича ввели в комнату, в которой следователь Масюк обычно проводил допросы. Комната не заслуживает отдельного описания. В комнате не было зарешеченного окна, вообще никакого не было, и Андрей Николаевич, который во время похода на допрос полностью потерял ориентировку среди бесконечных коридоров и лестниц вверх-вниз, понял, что допрос  будет проходить в сердце тюрьмы. Платонов  даже не знал, оказался ли он в подвале ФСБ. Он даже невольно усмехнулся, потому что страха не испытывал – не будут бить стулом, а потом, если сломается, то ножкой от него, как не будут загонять иголки под ногти или окунать голову в ведро с водой, заливать воду через воронку, вставленную в глотку, зажимать яйца в спец устройстве, не будут отбивать почки, вышибать зубы молотком, сверлить в них дырки, таскать за волосы и бить мордой об стол, не будут надевать противогаз, и зажимать выходную трубку, выдавливать глазные яблоки, дробить или раздавливать  пальцы, ломать кости, обваривать кипятком конечности, прикладывать электроды к гениталиям, или прижигать их горящими сигаретами, оглушать записью ревущих реактивных движков, морить голодом и жаждой, лишать сна, не будут вырезать звезды или кресты на спине, насиловать жен или дочерей на твоих глазах, и прочее... 

       В либеральнейшие времена живем, господа. И не ценим, все брюзжим...  А ведь сейчас лучше оказаться в подвале  ФСБ нежели в кабинете у полицейского следователя – вот уж где покалечат и извиниться забудут. Справедливость только в Страсбургском суде искать. Если найдешь.

       - А чего это вам смешно?- спросил его капитан, сидящий за столом, на котором лежали папки, и стояла черная настольная лампа времен начала пятидесятых.  Он жестом отослал безымянного конвоира.
       - Подвал ВЧК! Всю жизнь мечтал посмотреть в реалии. Не вижу пятен крови на полу и стенах. Или сегодня замываете после каждого допроса?
       - У вас веселое настроение. Вам хочется петь и смеяться как ребенку. Но сначала давайте что-либо для протокола, а потом посмеемся вместе. Садитесь, - капитан указал на стул с фанерным сидением, стоящий напротив стола.
Андрей Николаевич сел боком к столу. Нагло положил ногу на ногу и начал оглядывать комнату, не поворачивая головы в сторону капитана.
       - Отвлекитесь, гражданин Платонов. Давайте приступим к допросу. Сядьте прямо и снимите ногу. Вы еще их на стол положите.
       - Извините, капитан, но допроса не будет, - Платонов снял ногу и повернулся к следователю.
       - Я для вас гражданин капитан. Вы обязаны отвечать на мои вопросы.
       - В присутствии моего адвоката. И только. Без него я слова не скажу.
       - У вас уже есть адвокат?
       - Уверен, что он будет не позднее завтрашнего дня. Я обожду. А сейчас, пожалуйста, отправьте меня обратно. У нас там разговор не закончен. Мне даже неинтересно, как вас звать.
       - Для вас я гражданин капитан. Зовут меня Петр Андреевич  Масюк. Вы неверно начинаете, Платонов. В ваших интересах установить со следователем хорошие отношения. А вы провоцируете...
       - А почему это в моих интересах?
       - Да потому что вы в моей власти. Или ты на законность надеешься?
       - О! Уже на ты. Когда это мы с вами успели гусей попасти?
       - Не залупайся, Андрей! – с ласковой интонацией сказал Масюк. – Мы тут одни, и записывать я еще не начал. Тебя в фарш для котлет превратят. Никакой адвокат не поможет.
       Платонов вдохнул, чтобы ответить, но Масюк гаркнул:
       - Молчать!
       Сам помолчал немного и продолжил нормальным тоном:
       - Я тебе эту ножку на ножку припомню. Ты у меня эту позу и через десять лет не повторишь. Уже откинешься, а все равно поостережешься. Так что советую начать отвечать на мои вопросы. Может, я тогда и спущу  твое хамство.
       - Не буду отвечать, - Андрей Николаевич посмотрел в упор на следака, и тот понял, что в этом интеллигенте есть нечто, что позволит ему навсегда остаться человеком. 
       - Тебя что? Никогда не били, что ты такой смелый?

       Андрея Николаевича Платонова били, когда он был Андреем. С подачи матери. Бил ее любовник, бывший лагерник.  Алла Петровна после смерти мужа обратила внимание на то, что сын слишком изнежен, ничего не хочет видеть кроме своей химии и даже не подозревает, настолько мир может быть жесток к таким как он. Привести его в секцию, чтобы научили драться по правилам? Ей это в голову не пришло. Она своему тренеру мальчика не доверила, хотя ее наставник был неплох. Отдала пацана волку, чтобы он научил его драться по волчьи, без правил. И Артем стал парня учить. После первого же урока сын пришел к ней в слезах и соплях, с истерическим требованием расстаться навсегда с дядей Артемом. Для начала она вышвырнула его из комнаты.  Потом, когда мальчик забился в углу своего химкабинета, ненавидя предавшую его маму и подумывая о самоубийстве с помощью яда, который он сейчас сотворит, чтоб сразу и пусть знает... она пришла к нему, и разговор их был долгим. Алла Петровна убедила его, что все делается для его же блага, что она всегда любила и будет любить своего Андрюшу, что бы с ним ни случилось. Но так надо, пусть учится отвечать ударом на удар.
       Пацан носил на себе синяки, как кожу. Мать даже в школу вызывали - отбрехалась. Попросила не обращать внимания – Андрей не жалуется, значит все в порядке. Дала деньги на какой-то срочный ремонт. И тем купила директора. Со временем Андрей  стал отвечать ударом на удар, а потом тремя на один, и ни на мгновение не задумывался, можно ли применить и как применить палку, доску, кирпич, камень, табуретку, бутылку, стакан, авторучку, расческу... все, что могло попасть под руку в драке. Про ноги и  нож говорить нечего. А как Артем научил  бить локтем  в область сердца или в  лицо, профессионал позавидовал бы. Через год учеба закончилась, а умение драться осталось.

       - Я ни в чем не виноват. Бить меня не за что. Но если руки чешутся, приступайте.
       - Я тебя пальцем не коснусь – нужно мне руки о такое дерьмо марать. Тебя в камере поучат, как себя вести на допросе. Сам попросишься ко мне.
       - Это называется пресс хата. Я прав?
       - Называй, как хочешь. Но ты через нее пройдешь. Сам напросился.
       - Жду с нетерпением.

       Ух, какой штамп. Но разве я виноват, что люди говорят штампами?

       Масюк пожал плечами – такого идиота он еще не встречал. Он протянул руку к кнопке вызова конвоира, но остановился.
       - Один вопрос.
       - Слушаю вас, гражданин капитан.
       - Как вы пришли в химию? Когда поняли, что это ваше при-звание?
       - Это уже два вопроса, - улыбнулся Андрей Николаевич.
Удивительным образом  исчезла злость в глазах. Перед капитаном сидел человек, готовый к сотрудничеству.
       - В школе. У нас был прекрасный химик. Мой случай подтверждает тезис, что учитель зачастую определяет путь своего ученика. Он показал нам реакцию Белоусова - Жаботинского. Завораживающее было зрелище, когда по жидкой поверхности из-за изменения ее концентрации побежали коричнево-белые волны, образуя все новые и новые узоры. Казалось, этому не будет конца. Я захотел разобраться, остался после уроков, и после этого меня уже нельзя было оттащить от химкабинета. Ну и Петр Василич оказался молодцом – не пустил меня на самотек. Сам повез в университетский кружок для одаренных учеников, поговорил с предками. Между прочим, когда был на моей докторской, признался, что ничего не понял из моего доклада. Так что ученик, как это часто бывает, превзошел своего учителя, - Платонов по-доброму усмехнулся.
       - А предки как отреагировали?
       - Они были счастливы. До этого болтался без дела, все уроки в пять минут делал.
       - Они живы?
       - Отец умер. А мать... – он вспомнил разговор с матерью после ухода Ксении и испугался. Ведь чуть было не дал этому капитану зацепочку, пусть крохотную, но после появления которой капитан мог начать думать о матери. К чему бы это привело? Вовремя он опомнился. В голосе зазвучало безразличие:    
       – Мать – наследница. Живет в свое удовольствие. Уверен, уже ищет мне адвоката. Найдет лучшего. Он вам крови попортит. День-ги для нее не проблема.
       Андрей Николаевич разозлился. Ведь этот капитан наверняка изучал его личное дело и знает, кто жив, а кто умер. Полез в душу.
       - Все, гражданин капитан. Я ответил на ваш вопрос.
       Масюк понял, что проскочил поворот, с которого начинаются доверие и как следствие  ее - беседа. Что-то не устроило Платонова в его вопросе о родителях. И вот эта секундная заминка в ответе, когда дошел до матери. Хотя, это его предположения и только. Подозреваемый сам вспомнил о родителях. Будь хоть что-то не так, он бы их обошел.
      - Еще один вопрос и все. Обещаю.
      Платонов молчал.
      - Как вы думаете, за что мы вас  арестовали?
      - А ничего не думаю, гражданин капитан. Это вам надо думать  за что, да почему? И адвокату моему рассказывать. Когда он появится. И в суде, когда будете просить судью, чтобы не выпускала меня под подписку. Судья пойдет вам навстречу – не беспокойтесь. А сейчас отпустите меня в камеру.
       Капитан понял, что они вернулись к истокам, потому что злоба на этого Платонова снова захлестнула его. В этот раз  рука опустилась на кнопку без задержки. Когда конвоир вошел, он сказал:
       - Подозреваемого в триста пятнадцатую.
       Лицо конвоира не дрогнуло. В пресс хату, так в пресс хату. Ему все равно.
       Когда они вышли из кабинета, капитан  снял трубку телефона внутренней связи.
       - Володя? Это Масюк.
       - Слушаю вас, товарищ капитан.
       - Сейчас к тебе приведут Платонова. Устрой этому химику  средний уровень вразумления. Без членовредительства и опускания.

       Когда Андрей Николаевич вошел в камеру, он был готов ко всему.
В камере было жарко.  В ней Андрей Николаевич насчитал было пять человек. Четверо растатуированных сидели за столом, их телеса покрывали майки. Пятый поджидал жертву рядом с тазом, стоящим на табуретке. В тазе была вода, в руке пятого - носки.
       - Здравствуйте, - сказал Платонов без намека на улыбку.
       - А вот и прачка пришла, заждались, - улыбнулся  ему пятый. Он был совсем коротышка, но мускулистый.  – Вот что, химик – ты ведь химик? Сделай химчистку моим носочкам. Совсем грязные, носить нечего.
       Андрей Николаевич прошел вперед и встал перед пятым, который протянул ему носки под нос. Запах от них был тот еще.
       - Сам почистишь, не сдохнешь, - Платонов мягко отодвинул от себя его руку, открывая человека для удара.
       - Ты чего? Еще не понял, почему ты здесь, козлина? – пятый выронил носки и с нарочитым изумлением уставился на тлю, у которой хватало наглости быковать.
       - А если постираю, то бить не будешь? – улыбнулся химик. Он знал, что после «козлины» остается только драка. Таков уголовный  обычай: назвали козлом - вызвали на дуэль. Попробуй откажись. Как в дворянском обществе отказавшийся от дуэли становился нерукопожатым, ибо дворяне трусов не жаловали, так было и есть в уголовном мире, где начинали презирать за ту же самую трусость.

       Я не ставлю на одну доску два несовместимых мира хотя бы потому, что подлости у дворян не было. Дуэлянты оказывались в равных условиях. Более того, вызванный получал право выстрелить первым, как это было на дуэли Пушкина  с Данте-сом. А в уголовном мире только подлость, ибо «Кличко» мог вызвать на кулачный бой Петра Иваныча с улицы. Обреченный Петр Иваныч мог бить первым, это ничего не меняло.
 
       Андрей Николаевич оказался совсем рядом с пятым, который видел, что у химика нет пространства для сильного удара рукой, и потому был спокоен.
       - Будем, химик, будем, но щадяще, - ответил кто-то из сидящих.
       - Тогда  я лучше сам начну, - с последним словом Андрей Николаевич ударил локтем в лицо пятого, вырубая его страшным ударом. Ударом, который  он отрабатывал годы!
       Таз полетел в сторону набегавших, а табуретка взлетела над головой. Обрушилась на того, кто успел на свою беду подскочить ближе остальных. Табуретка раскололась, и у руках Платонова  осталась ножка, что и требовалось. Шаг вперед, и конец ножки врезался в горло третьего. Еще шаг, с одновременным взмахом руки...

Роман можно приобрести в любом интернет-магазине, который специализируется на продаже книг. С доставкой покупки на дом. Например, на Озоне.
 
                Автор