хроники15-16

ХРОНИКА   N  15.


         Однажды, господа, я захотел по-крупному сыграть. Не в смысле на деньги там или недвижимость, нет. Я захотел сыграть трезво,  отдавая себе отчет во всех произведенных действиях, поступках и мотивах.
Опираясь на классиков, можно смело утверждать, что жизнь - это театр, а люди - актеры, всеми фибрами своей души желающие сыграть, как можно правдоподобнее. Постоянно используя (или насилуя?) свое либидо, и кочуя от Ребенка, к Взрослому и Родителю, они настойчиво бегают взад-вперед по сцене, не замечая, что на них смотрит полный партер, и потешается оттого, что игра давным-давно потеряла истинное назначение и превратилась в неуклюжую попытку бравады.
      Что сам смысл игры низведен до уровня педантичного исполнения механических привычек, и даже то немногое, чем обладают люди при рождении - индивидуальность, смыто, стерто, утеряно и почти позабыто... Нет! Такая игра, увы, меня тоже не прельщала.  Уж слишком много заумного и туманного присутствовало в ней, - какие-то карьеры и материальное благосостояние неизвестно чем достигнутые, политические режиссеры и мизансцены развлечения, дележ власти и гражданские войны... Бр-р-р... Пусть лучше я, в силу характера, буду периодически упрощать с в о ю жизнь, имея при этом в виду всю ее сложность и многогранность. Пусть лучше идеи и замыслы, посещающие меня, не будут крупномасштабными и для лиц имеющих какое-нибудь высокий социальный статус и вовсе предстанут бытовыми, но в них я выложусь до предела, отдавая всю свою волю и разум. И не  важно - проиграю или смогу победить - я не хочу тяготеть к чему-то  одному, ибо это таит в себе опасность заблуждения и или же принижения собственных возможностей.
         И так же ясно мне видится другое: я когда-нибудь умру. Пусть мне  неизвестен час моей смерти. Пусть даже мне никогда не будет известен час моей смерти. Но я хочу быть готовым к ней в любую секунду своего существования, не обольщаясь, что отмечен Судьбой и протяну немногим больше, нежели остальные. Более того, я хочу знать, ЧТО именно ожидает меня после смерти... Разве одного этого не достаточно, чтобы само мое существование приобретало смысл?
         Может быть, конечно, я открываю одну из самых глубоких и сокровенных своих тайн, не спорю. Но пусть будет так - нельзя же в конце концов, писать об этом и лукавить. И, скорее всего, я не первый и далеко не последний, кого подобный образ жизни захватывает, но суть не в этом. Я пришел к другому выводу - находясь в подчинение у общества, играя в его ИГРУ, я никогда не смогу достигнуть своей личной цели. И, признаться, это повергло меня в полнейшую депрессию, дополнения к которой, привели к известным событиям. Однако человек, - существо сомневающееся и, после того, как мы задумали и прочувствовали идею Одиночки, я вспомнил и переосмыслил заново один любопытнейший момент из своей биографии - момент игры. И знаете, к чему привели меня дальнейшие умозаключения, подкрепленные знаками Судьбы?
         Но сначала факты, господа.


ИСТОРИЯ.

         Идея, посетила меня, когда я пребывал в размягченном состоянии - середина сезона, второй номер, который я негласно носил на спине ни к чему материально ответственному не обязывал. Старший - упрямый и толстокожий Толик, не очень обременял меня работой, - горение регулировал сам, следил за водой в деаэраторе, мыл палубу... В общем, целыми вахтами я спал до одури, и до рези в глазах читал всякую всячину. Правда, иной раз ловил упрекающие взгляды напарника, но, кося под дурачка, делал вид, что являюсь полнейшим “шлангом”, и, поскольку в открытую, на мое безделие не указывалось, продолжал методично обрастать жиром.
         И вот, как-то под вечер, моему старшему позвонила родственница, то ли двоюродная сестра, то ли троюродная, и полушутя поинтересовалась наличием на работе молодых симпатичных незамужних (то есть не женатых) людей мужского пола. Толик тоже, шутя сказал, что такие имеются и тут же все  обыгралось, с назначением встречи.
        Хрестоматийная ситуация – она,  подруга и я с Толиком. Подруга - Лариса - одного возраста с Толиком, оба пребывают в разводе, у обоих по одному ребенку. Я и Инна почти одногодки, не разу не женились (выходили замуж) и, соответственно, без детей. Хотя, если честно, то последний пункт характеристики относительно меня стоял под знаком вопроса.
         Толик, как истинный джентльмен, на встречу принес цветы. Я, просто обалдел. У него не то, что снега зимой, грязных носков не допросишься. К тому же  приоделся, и даже физиономию тональным кремом подмазал в местах покраснений. Я же, единственное на что сподобился, так  это расчесаться и погладить брюки.
         Предвкушение знакомства благотворно влияло на эмоциональное состояние моей натуры. По дороге я шутил, подначивал Толика, а  втихаря строил фундаментальные иллюзии, где выступал в роли соблазнителя родственницы Толика.
         Как пишется в эпистолярном жанре: встретили нас хорошо. Толик с порога полез целоваться к Ларисе, а я скромно опускал глазки, краснел, тушевался, а когда решился посмотреть на  Инну...
         Знаете, господа, по большому счету, это нельзя назвать любовью с первого взгляда, но та фаза времени, что, отзывается во мне при полнолунии, пролилась на меня, вспыхнув щемящей пульсацией под ложечкой и дрожью в коленях. Увидев ее в толпе, я вряд ли обратил бы  внимание  на Инну, ну разве только на пропорционально развитую фигуру (дюралюминиевый, блестящий от долгого пользования гимнастический обруч не ускользнул от моего внимания), а здесь... Остается только поставить многоточие.
           “Все, - мимолетно подумал я, одновременно пиная свою псевдовлюбчивость, - если я не смогу потрогать, своим мужским ее женское, то пропаду ни за грош...”
         Весь вечер я проводил рекогносцировку, нащупывая слабые места в обороне, кокетничал, льстил, подобострастничал и сумел выцыганить домашний телефон. И вот, прощаясь у парадной, ( вернулись из кино родители и призрачно намекнули, что пора закругляться), вдохновленный вспыхнувшей страстью, я, по сути, начал игру.
         Две последующие вахты пришлось потрошить Толика на необходимую для построения коварного плана информацию: где училась, как, какой характер, цели, занятия, увлечения, любовники... и так далее. Но, поскольку, как я уже упоминал, уклад жизни Толика отличался особой скупостью, то ничего путного выяснить не удалось, за исключением примитивной, ни к чему не обязывающей биографии. Тогда я зашел с другого конца. Памятуя, как воспылали его очи при виде Лариски, и сделав некоторые выводы (благо Толик читаем с лица в любой ситуации), ваш покорный слуга стал капать на мозги напарнику именно этим воском: мол, как вы друг другу подходите, да она просто в восторге от тебя, мужик ты или нет?.. Не забывая, конечно, и свои заоблачные мечты.
         На четвертую вахту Толик сломался и позвонил Инне, как бы сам по себе, с вопросом: понравился ли я ей? Часа полтора они перебирали кости общим знакомым, погоде, шмоткам, домашним котам, ценам на мебель, и вскоре (о, томительное сердцебиение!) мне. Но по ходу вопросов и воображаемых ответов, пришлось бледнеть. Оказывается, барышне я не понравился никоим образом. И паренек у нее имеется - мариман, и служит он на “Авроре”, и дней его до дембельского приказа осталось с гулькин… нос. А весь флирт с подачей семи цифр домашнего телефона, не более чем ЕЁ игра. Проверка, так сказать, имеющихся данных - хороша или нет. Толик же, напичкав в трубку приветов и поцелуев Ларисе, щелкал от удовольствия зубами и тоном наставника утешал мою ущемленную гордость.
         “Ну ладно, - говорил я себе, онанируя в ванной, по памяти восстанавливая облик вожделения и, воображая неадекватные сцены полового акта, - первый тайм ты проиграл с глубочайшим нокдауном. Но игра как раз и хороша своей непредсказуемостью, так что не стоит впадать в ступор...”
         На всякий случай, сделав пару контрольных звонков, чтобы убедиться в прочности ее решения, я сделал первый правильный маневр.
     Если у Инны есть бывшая замужем и имеющая ребенка подруга, естественно, обремененная заботами, по уходу и воспитанию, то, безусловно, это с ее подачи был совершен звонок. Неужели лучшая подруга не примет участия  в судьбе? И уж никак не порекомендует кого-то плохого или, по крайней мере, малоизвестного. Теперь стала ясна подоплека ихней игры, и более менее вырисовывалась канва моей. Если все затевалось ради э... слияния Толика и Ларисы, то я, похоже, должен был быть смыт за борт волной, что и совершилось. Но, как подсказывает опыт, настоящие герои всегда идут в обход, то есть я должен, нет, просто обязан, стать другом зарождающейся семьи.
         Сначала я достал билеты в БДТ. Пригласил Толика и Ларису. Причем обыграл так, что билеты - это целиком и полностью заслуга моего старшего. Им, конечно, весь спектакль до фени был - быстрее бы обстряпать дело,  но я успел, ох как вовремя напеть Лариске в левое ухо, что Толик - мужик мировой и годится не только для роли приходящего отца, но и вообще для семейной жизни по “хай-фай”.
         Удалось, тут уж я выложился, сумел расположить к себе мать-одиночку гонимую суровой матерью, впрочем, тоже одинокой. Телефончик опять же взял и время от времени позванивал под благовидными предлогами, обещая то материальную помощь, то развлечения, прикрываясь Толиком. Дескать, стесняется мужик, а мне не говорит, но я понятливый, все вижу-знаю, и принимаю посильное участие.
         Вскоре мне доверяли нянчиться с трехлетней Катюшкой, во время отсутствия матери Ларисы. Ребенок просто отпадный. Она мне такие байки рассказывала на детском диалекте! Или иной раз укомкаю ее кое-как, под монотонное чтение Кама-сутры, и бренчу тихо на гитаре, прикрыв дверь на кухню, пока Толик с Ларисой свои физиологические проблемы решали . Короче, я вошел в доверие к Наталье Николаевне - матери Ларисы. Женщина она миловидная и выпивает иногда, а тут еще такой безупречный слушатель в моем лице подвернулся. А  “молодожены” совсем оборзели - уже и ночи проводить у Толика стали. И иногда мне приходилось оставаться на ночь - Наталья Николаевна тоже посменно работала. Вот и нянчился брат Антоха с Катькой, теряя надежду на исполнение захватнических планов. Одна отрада - кормили вдоволь да стелили накрахмаленные простыни с пододеяльниками.
         Но Судьба все же вознаградила меня за долготерпение и выдержку.
      Как-то под утро Наталья Николаевна вернулась с работы раньше обычного. Тихо разбудила меня, подождала пока я встану, оденусь, и поманила на кухню. На столе нехитрая стряпня, а в центре, как полагается, беленькая с двумя стопарями.
      -  Я вот все  к тебе приглядываюсь, - Николавна по-хозяйски налила и пододвинула ко мне стопочку, где побольше было, - и надумала своим бабьим умом такую штуку... - Она по-крестьянски выпила, зажмурилась, но закусывать не стала. - Жениться тебе надо...
         Настал мой черед выпить.
      -  И не отмахивайся,  не удивляйся. Я что, не вижу что ли, как у тебя душа по бабам иссохлась?.. Да была  бы я годков на десять, ты бы... Эх! - Николаевна налила снова. - Ты на Лариску с Толькой не гляди - они долго вместе жить не станут... Это я тебе обещаю. И гоношиться за них не надо, не тот случай. Но за доброту и ласку твою, я помогу тебе... Есть у меня знакомая одна... Мы когда-то работали вместе, я вот до сих пор корячусь, а она на пенсии уже два года... Дочка у нее, просто сказка, Инночкой зовут...
         Да-да, господа, вот таким образом я приобрел себе, в высшей степени этого слова, - протеже. Я не могу сказать дословно, что там про меня говорили, но ровно через неделю Инна позвонила сама, и с ходу в лоб: “Почему больше не звонишь? Забыл что ли?..”
         Игра приобрела неоценимо равные условия.
         Вечерами, когда я был на работе, мы болтали по телефону часами, осторожно и тактично раскрывая, интересующие стороны друг друга. О себе, конечно, приходилось выдавать по минимуму,  только то, что перекликалось с уже имеющимся у Инны данными. Инна же, ссылаясь на свой болтливый характер, сеанс за сеансом давала мне пищу для размышлений.
         Во-первых, она не скрывала свою девственность, чем, безусловно, гордилась, и отдавать ее собиралась не иначе, как в новобрачную ночь. Это в какой-то мере расстраивало, то есть ясно говорили, что все постельные дела между нами будут обустраиваться через набережную Красного Флота. Не скрывала она так же, что ни в коем случае не будет рвать связей со своим моряком, как бы шутя утверждая тем самым, что к ней лучше всего подступаться с серьезными намерениями. Это уже угнетало, потому что ничего такого я не желал, но понимал: бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Зато становилось понятным следующее: барышня хочет замуж. В конце концов, девяносто процентов женщин в ее возрасте хотят этого, но данный случай интуитивно настораживал, и я бросил все силы на выяснение истинных причин.
         Точно высчитав следующий ход, “нагрузил” Толика пригласить (специально для меня) Инну на его подходящий по сроку день рождения. Обрадовавшись нашему личному контакту, он искренне обрадовался, и половину ночи варьировал тему двух свадеб одновременно.
         Неделей позже, в момент празднования тридцатилетия напарника, я с Инной как бы невзначай уединился на кухне. Опираясь на стол, она обмахивала себя платочком, и выжидательно смотрела мне в глаза. И тут я ясно понял, что выведать тайну ради которой она хочет замуж, мне не удастся никогда, сколько бы усилий я к этому ни прикладывал.
      -  Ты, наверное, поцеловать меня хочешь?
         Признаться, было намерение, но после таких обезоруживающих вопросов, решиться на подобное действие - верный признак потерять два балла. Я усмехнулся.
      -  Сказать: да, значит, заранее обречь себя на неудачу. А сказать нет - обидеть тебя. Как можно не хотеть поцеловать красивую девушку? - увильнул я.
      -  Что, всех подряд?!
      -  Нет, только тех, которые рядом... - я поцеловал ее.
         Она не отстранилась, но и не прижалась. Обычная тактика ожидания - что дальше? Второй поцелуй - более долгий, с долей наглости и фривольности. Третий поцелуй, где одна рука мягко ложится на ее грудь... Пощечина...
         К Новому году наши с Инной отношения перешли уже в нечто более напоминающее дружбу. Я стал частым гостем у нее дома, ближе познакомился с отцом и матерью, а поскольку жили они в новостройках, и добираться оттуда до дому, было делом гиблым, то пару раз меня оставляли ночевать, правда, стелили в дальней комнате, что сразу за родительской спальней. Дверь плотно не закрывали, - мама строго следила за честью дочери, потому что в ее глазах Антон являлся не самым лучшим кандидатом в женихи. Хорошо, что хоть не самым худшим.
         В тот Новый год, по обыкновению похерив все имеющиеся в наличии праздничные приглашения, уничтожив из своих запасников бутылку “Советского”, я, поставив на гитару новые струны “Гибсон” (тридцать рублей за комплект), поехал кататься на метро - в те годы по новогодним ночам оно работало на час больше обычного. В гордом одиночестве мне удалось проехать всего один перегон, потому что был замечен тремя изумительнейшими барышнями, которые в веселой настойчивости убедили меня встречать грядущее с ними. Естественно, они не пожалели о своем выборе. И целую неделю я упивался свежими впечатлениями.
         Однако, как говаривали древние восточные мыслители, жизнь - полоса белая, полоса черная.
         На работу позвонила Инна и пригласила в гости, для серьезного разговора, Не придав уточнению особого смысла, - для нее серьезным является все: от покупки колготок до СПИДа, на крыльях влюбленности я прилетел по телефонному зову.
           Сначала, усадив на кухне и покормив, все семейство угнетающе молчало; мне бы тогда почуять неладное и хоть как-то подготовиться, но сочные отбивные напрочь усыпили молодую бдительность. Потом перевели в большую и, расположив под перекрестный огонь, начали артобстрел. Первые двадцать вопросов задавали вместе, то есть участвовали все, а после инициативу захватила мама и до меня дошло, кто диктатор в этом клане, и каковы ее планы относительно будущего дочки и, наконец, какая роль уготована мне.
         Я не мог  уловить, в какой момент ей стали понятны мои истинные намерения, но то, что их раскрыли - факт. Далее становилось ясно и другое: все наши разговоры с Инной, в том числе и телефонные, встречи, пирушки, поцелуи, мои слабые попытки залезть кое-куда - все передавалось почти дословно и чуть ли не протоколировалось.
         Таким образом, меня разбили в пух и прах, вдоволь (я думаю от души) пооскорбляли и с позором выгнали, наказав забыть дорогу и телефонный номер.
         Я проиграл, господа, и вынужден был смириться с поражением.
         На следующий день, в ночной вахте, я рассказал Толику об инциденте. Мой старший, переживая разрыв с Ларисой (все-таки ее мать сдержала слово), будучи на редкость откровенным, поведал следующее:
      -  Я перед тобой виноват, Антон, - неожиданно начал он. - Это сейчас уже понятно насколько виноват... После разрыва с Ларисой... - Толик вдруг отходит к своей сумке, в которой обычно носит еду на работу, и достает две бутылки портвейна N13. - Мы с Иннкой с детских лет росли вместе. И сколько я ее знаю, она всегда страдала болезнью лица...
      -  В смысле?
      -  Ну, у врачей это как-то хитро называется... то ли нарушение обмена веществ, то ли какая-то форма аллергии, непонятно. Но при малейшем волнении по всему лицу выступают ярко-красные масляные пятна. В детстве ее пичкали разными медикаментами, вплоть до школы, и вроде бы вылечили, но к переходному возрасту болезнь стала прогрессировать и перетекла в хроническую форму... Положили на обследование и после него сказали, что это на всю жизнь. - Толик разливал портвейн лошадиными дозами, и пил, не обращая внимания на мой стакан. Ему необходимо было выговориться. В те минуты я понял раз и навсегда: никогда не мешай человеку говорить. - Ее мать не успокоилась, возила Инну ко всем знакомым профессорам и даже в Москву... Ничего не помогало. Потом началась серия встреч со всякими там бабками-знахарками...чушь, в общем, всякая. Только деньги зря тратили. А как-то в церкви одна старуха им встретилась и, показав на Инку, сказала: мол, замуж девке надо, и этим самым мужским... сам знаешь чем, лицо перед сном мазать, как рукой, говорит, снимет...
      -  Толик, - наконец-то решаюсь уточниться, - я не понимаю, при чем здесь тогда ты и я?!
      -  Да вот при чем... - он открыл вторую бутылку. - Это я посоветовал им тебя и приложил все усилия для того, чтобы вы поженились. Но когда понял, что она тебе нафиг не нужна, рассказал об этом...
         Хорошо, что я был не очень пьяный, а то бы просто поколотил Толика - тогда я весил семьдесят пять килограмм при росте в метр семьдесят один, имел двухгодичный опыт занятий тяжелой атлетикой.
         Но позже, гораздо позже, пребывая в очередной депрессии, я думал: что заключает в себе наша жизнь? Кто-то постоянно играет с кем-то. Азартно и не очень, наслаждаясь игрой или проклиная ее, выставляя на кон простое удовольствие, или собственное существование, осознавая игру или играя в рулетку с Судьбой, где в роли крупье выступает нечто необъяснимое и непонятное, и которого одни называют Богом, а другие Дьяволом, приписывая им то, чего, быть может, те никогда не совершали, сливая в одну кучу человеческие и божественные творения.
     “Почему, - размышлял я, лежа на лоджии, и смотря сквозь стекло на созвездия, - мы играем, не признавая своей игры, прячемся, стыдимся?.. И если находится отчаянный смельчак провозгласивший свое право на игру, то его либо возвеличивают, либо низвергают на дно, не оставляя права решать самому - что же делать дальше... И почему я, влекомый своей идеей игры, попал в чужую, столь же опасную и расчетливую?.. Я становлюсь идиотом, коль замечаю подобное? Или все кругом идиоты, а я, прозрев, лишь замечаю это? Кто может дать верный ответ?..”
         В следующую ночную вахту, (почему-то именно по ночам, когда все кругом спят, у меня возникает непреодолимая тяга к трансцендентному, универсальному и гармоничному. Иван объясняет  тем, что  творческие личности обладают этой тягой, а к ночи, когда эфирное пространство не заполнено флюидами и вибрациями, появляется возможность более раскрепощенно чувствовать себя), отправив Толика отдыхать, я с необъяснимым торжеством вспоминал детали своей игры.
     Абсолютно выпав из времени, даже мимолетно не воспринимая его бег, целиком сосредоточился на деталях произошедших событий. И чем ярче воссоздавалась картина, тем яснее прорисовывалась ошибка, в силу моей эгоцентричности и самовлюбленности допущенная в самом начале - мне не хватало искренности.
         Озаренный своим открытием, я словно ужаленный вскочил и стал ошарашенно бегать по котельной. Как всегда, все в этом мире было гениально просто!
          В мой праздник понимания неожиданно вклинился телефонный звонок. Бегу, снимаю трубку.
      -  Але, это котельная? - возбужденно спрашивает мужской, по-моему, очень молодой голос.
      -  Да, - говорю, - в самую точку, - у меня вообще есть такой маневр: на неузнаваемые голоса реагировать неожиданной информацией, тогда следующий вопрос звучит с другой интонацией и можно опознать человека или убедиться, что звонит незнакомец.
      -  Антона можно к телефону?
      -  Я слушаю, - голос был абсолютно неузнаваем.
      -  Хорошо слушаешь?
      -  Да вроде нормально.
      -  Я тебя не знаю, Антон, - сухо и слегка дрожа сообщает трубка. - Но при встрече выпущу твои кишки острым финским ножичком...
         Испугаться, естественно, не успел, только растерялся от неожиданности.
      -  Эй, ты слышишь? - уточняет голос.
      -  Слышу, слышу, - подтверждаю и начинаю чувствовать себя маленьким белым зайчиком. - А кто, собственно, говорит?
         Откуда-то издалека слышится то ли смех, то ли плач Инны, и вновь в трубке слышно лишь одно угнетающее молчание. Мысли начинают работать так быстро, что по спине волной прокатывается горячая испарина.
      -  Да ты, - говорю, - человек, никак Инкин мариман?
         Трубка молчит.
      -  Так вот уясни раз и навсегда. Если ты считаешь, что она мне нужна с какого-то то там боку, то крупно ошибаешься!.. - сейчас  я не врал. - Можешь забирать ее себе и строить планы на личную жизнь!.. - во мне все просто клокотало, когда я повесил трубку на место.
         Надо же! Мне, который во всей этой истории пострадал больше всех, угрожают?! А внутренний голос спокойно опровергает эмоции: “Ты же сам все это затеял...”
         Покурив и попив чаю, немного успокоившись, я стал говорить себе: кому я нужен, чтобы меня специально разыскивали и пытались “выпускать кишки”? Просто паренек немного погорячился, с кем не бывает...
         Телефонный звонок.
      -  Антон? - всхлипывая, Инна никак не может сообразить, что ее слушаю я. - Я не хотела ничего... Это мама!.. Это она ему все рассказала, а он... бешеный какой-то... Антоша... Ты не обиделся?..
      -  Я выдержал паузу, предполагая, что она перестанет рыдать.
      -  Это все.
      -  Нет! - вдруг решительно заявляет она. - Я прогнала его... Он не нужен мне такой!.. Давай возобновим наши прежние отношения,  пожалуйста...
         Уже и не помню дословно, что я  тогда ей наговорил, но, безусловно это были мерзости. И ее маму упомянул, и Толика, и маримана грозного, и то, что она мне не нужна...
       Когда запас слов иссяк, неожиданно обнаружил в трубке ее спокойный и чистый голос, будто и не было ничего.
      -  Знаешь, Антоша, ты сейчас говорил, а я подумала и решила: первым моим мужчиной будет именно Антон Комиссаров...
      -  С мамой не забудь посоветоваться, - все еще не остыв, предложил я.
      -  Я сказала, - и она повесила трубку.
         Утром, поднимаясь к квартире и играя брелком на ключах, я вдруг выпустил их. Описав положенную траекторию, они звякнули о бетон и отскочили к ногам девушки, что стояла, повернувшись лицом к окну. За долю секунды до того, как она обернулась, я уже ЗНАЛ кто это.
      -  Для домашних я на работе. А там взяла день за свой счет. По семейным обстоятельствам, - просто так сказала она.



      Восстановив в памяти сей момент и разобрав его, что называется, по косточкам, я пришел к удивительному открытию. Мало того, что подобное нравилось мне и давалось  легче всего, (несмотря на некоторые затруднения в области себялюбия), но, переваривая тот отрезок жизни в тихой обстановке, взвешивая каждое действие, ПЕРЕЖИВАЯ его заново, я как бы освобождался от всего отрицательного и лишнего, что присутствовало во мне. И получил ни с чем не сравнимый прилив энергии, на действии которого смог не только кое-что написать из музыкальных произведений, но и обнаружить в себе тягу к творению людям добра - черта, поистине, редкая не только во мне, но и в человечестве в целом.
         Вы понимаете мою мысль? - хочется орать мне с лоджии всему миру. После стольких мечтаний, стараний, проб и ошибок, после неимоверных тыканий в стену найти наконец дверь, которая открыта... Дверь, которая быть может, только одна из немногих в моем кратком существовании между рождением и смертью, но, согласитесь, что подобные открытия в самом себе делают это путешествие максимально насыщенными, действительно интенсивным и сочным, и сравнивать его можно разве только лишь со звездой, что вспыхнув, прочерчивает на небе полоску, и исчезает, оставив в сердцах тех, кто это видел нечто неизъяснимое.
        Конечно, я не претендую на звезду, более того, суть есть то, что я могу успеть вобрать и отдать за этот полет, и, если смогу совершить, на что способен, то видится мне - быть полету еще более сказочному, более захватывающему и невероятному; и пусть он будет бесконечен, как просторы, на которые улетают мои скромные мечтания.


























Х Р О Н И К А   16.

         К этому походу за город я готовился весь апрель, хотя Майк, не без иронии пытался отговаривать. В итоге, говорил он, переночевать можно и у костра, при этом не испытывая никаких неудобств. Но я упрямо бегал по магазинам.  Купил двухместную палатку, спальный мешок с двойным слоем синтепона, коврик из эластичного пенопласта, и даже нашел, в нашей “галантерке”, набор пластмассовой посуды.
          Майк был просто в восторге от моей одержимости и распространял всем своим гостям (а их у него можно было встретить в любое время суток) мысль, что первый раз видит человека обуреваемого подобной страстью к личной обустроенности. Я же считал это свойством характера - чувствовать себя комфортно везде.
           Хотя по большому счету, можно было вспомнить свои давние вылазки в тайгу, когда в одиночку, с одностволкой шестнадцатого калибра и недельным запасом продуктов, я шарился по горным отрогам, не боясь (или не понимая, что надо бояться), никого и ничего. Но Майку на его иронию отвечал, что рядом с его экипировкой мое барахло выглядит просто жалкой пародией. А уж если выкладывать все начистоту, то у меня просто завелись лишние деньги, вследствие уменьшения потребления спиртного (это как предположение), и потому, что количество рабочих часов за счет сменного графика резко увеличилось. Потратить заработок на предметы первой, в данном случае, необходимости, я считал вполне нормальным делом.
         Несколько смущало меня другое. Согласно рекламе Майка, в первый поход, на «открытие сезона», собиралось по меньшей мере, около двадцати человек, включая детей грудного возраста. Я волновался, что продуктов на такую толпу, может просто  не хватить. На это Навигатор заверил, что все давным-давно проверено и просчитано, и даже если брать по минимуму с учетом того, что кто-то что-нибудь обязательно забудет,  все равно хватит. Главное - хорошее расположение духа, подчеркивал он. Однако для себя я решил подстраховаться и кое-чего из съестного взял про запас.
         Весна в этом году наступала семимильными шагами и ко дню отбытия за город (обговоренного месяцем ранее), температура окружающей среды имела десяток в плюсе. Зелень поспешно показывалась из недр земли, и даже в нашем скворечнике перед котельной поселились птицы - факт весьма примечательный.
         Накануне, вечером, я сделал контрольный звонок Ваньке, - в последний раз попытался склонить его с собой в компанию, но он в очередной раз отказался, правда, пообещав, что если будем собираться летом, то обязательно примет участие. На том и порешили.
          Утро началось суматошно - проспал почти на полчаса. Хорошо еще, что рюкзак собрал заранее, а то искать бы мне потом ребят по всему югу области. К месту сбора - на площадке Ленинского проспекта, прибыл почти вовремя. Выискивая взглядом Майка, наткнулся на большую группу людей, стоявшую где-то около остановки третьего вагона. Издалека они, конечно, выглядели потрясающе. Приятно было отметить туристическое снаряжение - рюкзаки элегантные и навороченные, чуть ли не для альпинизма и все только самое необходимое. Одежда пригнана и опрятна, хотя и не новая - не сравнить с моими драными джинсами. А лица! Улыбки, улыбки... У меня даже сердце екнуло от волнения - впишусь ли, примут ли, и вообще, как оно все обернется?..
         Некоторых людей я знал - встречались у Майка неоднократно, а с другими познакомились тут же, на перроне. Народ “прикололся” с гитары, что висела за рюкзаком, и кто-то вслух понадеялся услышать песни моего сочинения. Я, улыбаясь, пообещал сделать все возможное. В вагон электрички вписались быстро, без суеты; хорошо, что в это время суток, да еще к тому же в выходной народа отъезжающего за город набиралось немного. И тут я вновь удивился.
         Пройдя несколько рядов скамеек в поисках более свободных мест, я наткнулся на Дениску. Он зажимал ногами серебристо-сиреневый рюкзак, на котором сверху лежала газетка, и попивал нечто горячее из термоса. Его трезвые и спокойные глаза с усмешкой смотрели на меня.
      -  Как, - изумился я, - и ты здесь?
         Дениска как бы непонимающе наморщил лоб.
      -  Наверное, мне следовало задать этот вопрос, - он тоже был в легком недоумении.
      -  Но... Меня Навигатор пригласил.
      - Навигатор это кто?
         Я повернулся, нашел Майка и указал.
      -  Это Навигатор??? - первый раз в жизни я видел неподдельное Денискино изумление.
      -  Во всяком случае, мне он так представился, - я услышал некоторую усмешку в голосе Дениски.
      -  А-а, понимаю, - Денис кивнул. – В своем амплуа... Вообще то он Мишка. Работал художником у нас... Давно уже... Но, любит создать вокруг себя ореол некоторой тайны...
-  Долго нам ехать? - я перевел разговор в другое русло.
      -  О! - Денис махнул. - На, попробуй, это скрасит томительные минуты в дороге.
         В термосе был крепкий чай с вином и, по-моему, немного гвоздики для аромата. До Гатчины мы попивали глинтвейн, передавая термос друг другу и ведя беседу о походах. Правда, в основном говорил Денис, а я только задавал вопросы, взвешивая в себе с каждым из них надежду на прекраснейшее времяпрепровождение. Весь кайф испортили контролеры - два здоровенных дядьки и толстая женщина. Конечно же, о такой мелочи, как билеты, мне просто не пришло в голову позаботиться.
      -  Сейчас нас будет иметь контра, - вполголоса констатировал я.
         Денис посмотрел на Майка, сделал знак рукой - показал на себя, на меня и отрицательно махнул. Майк кивнул и показал большой палец. Затем подошел к старшему, отозвал в тамбур и через пару минут они вернулись. К нам с Дениской контролеры не подошли.
      -  Блин, - сказал я, - он - король. Я бы так не смог.
      -  Так епть! - Денис закинул ногу на ногу. - За столько-то лет еще и не такому научишься.
         На станцию назначения прибыли, когда солнце стояло в весеннем зените. На платформе я попытался сосчитать народ, но не смог - кое-кто тут же отлучился по надобности, а кого-то можно было перепутать с рюкзаком. После краткого выяснения, где будем делать привал на обед, мы тронулись на юго-восток, к видневшемуся вдалеке буро-зеленому лесу.
         Минут через двадцать ходьбы я понял, что совершил ошибку, обув сапоги - идти в них было крайне неудобно. Новый рюкзак сидел неплотно, елозил по спине и в скором будущем обещал натереть спину и плечи. Тут поневоле приходится вспоминать и лишние куски, что брал про запас, и шмотки, на случай очень холодной ночи, и все такое прочее.
          Дениска шел рядом и, поглядывая на меня, спокойно разглагольствовал о том, что первый сезонный выход, как правило, тяжелый для всех, - и экипировка подгоняется, и выясняется, что необходимо, а что нет, и вообще, привыкаешь к лесу, ибо за зиму успеваешь отвыкнуть...
         К привалу я подошел мокрый от пота, и даже в сапогах хлюпало. Пока весь народ доставал закуску, я отстегнул все карабины и перетяжки, и подогнал все по-новому, примерно ориентируясь на вес. Потом убрал сапоги и достал кроссовки. Девчонки тем временем сообразили импровизированный стол на траве и детишки возле него уже что-то жевали.
      -  Ну, как тебе? - спросил Мишка, присаживаясь рядом со мной, когда по кругу прошелся первый стаканчик с вином.
         Я осмотрел полянку, свежую зелень, подснежники (хотя подозревал, что это сон-трава) и сказал:
      -  Нет слов.
         Мишка похлопал меня по плечу и загадочно шепнул:
      -  Вот подожди, на стоянку придем, лагерь разобьем, там вообще...
         По лесу топали километра два с половиной. То ли рюкзак хорошо пригнал, то ли в кроссовках ноги не уставали, но эту часть дороги я прошел на удивление легко, и даже хватало сил наслаждаться зрелищем пробуждения природы. В каждой встречной луже гроздьями лежала лягушачья икра, на безветрии было слышно, как жужжат букашки и перекликаются птицы. Сочный, пряно-медовый запах щекотал ноздри так, что хотелось чихать.
         Наконец Мишка - он шел первым вместе со своей супругой и дочкой, остановился, как-то по-звериному повел носом по ветру, и, резко скинув рюкзак, повернулся к нам и крикнул:
      -  Ой-е-ей-ай-я-яй!!!
         Я думаю, что это могло означать только одно - мы на месте.
         По-настоящему все прелести данной территории, я оценил гораздо позже. А так, навскидку, ничего примечательного - был бы один, прошел бы мимо. Ровная поляна, усыпанная слоем желтых еловых и сосновых иголок, охраняемая мощными деревьями, и большой белый валун, как главная достопримечательность.
      -  А где озеро-то, Дениска? - спросил я. - Говорили, что озеро будет.
         Денис скинул рюкзак.
      -  Пойдем покажу.
         Метров через сто, левее, выйдя из зарослей молодых осинок и черемухи, я увидел это великолепие. Забыв про все на свете, я скинул обувь, и босыми ногами залез в воду, бултыхая ими в ключевой холодной воде.
      -  А вот и родничок, - присел на корточки Денис, - надо же, не зарос.
         Около берега, на границе воды и земли, струился прозрачный фонтанчик, напомнив мне северные родники и вместе с ними чувство шальной юности и огромного напора энергии.
      -  Ну, оценил? - Дениска вернул меня обратно.
      -  Здорово, - я вылез из воды и обулся. - Лагерь разбивать?
      -  Неплохая мысль, - он поднял с земли сухую корягу. - Дрова...
         Когда солнце клонилось к закату, цепляя своими нежгучими лучами верхушки и кроны деревьев, когда праздничный обед, плавно переходящий в ужин был закончен, вся бригада, включая детей, расположилась у костра. Его блики играли на лицах, совсем не привычных, почти незнакомых, но что-то всех нас объединяло, сближало, и мои мимолетные мысли наполнялись благодарностью к кому-то тому, кто позволил нам всем соединиться здесь, в лесу, у костра, и чувствовать блаженную радость.
        Я не помню уже, когда в последний раз подобное охватывало меня настолько глубоко - эта магия сиюминутного существования, отрешение от всего, что существует вне квадрата вокруг костра. Только пламя, только лица, только кружки с горячим чаем и тихий-тихий разговор.
      -  А тут для ночной вахты подогрев пришел, - из сумерек вынырнул Майк, держа, как младенца, литровую бутылку.
         Ее тут же вскрыли и по кругу пошла Денискина кружка - в нее оказалось удобнее наливать всем поровну. Потом я пел песни, и распевая, удивлялся, откуда их столько вспоминалось - старых, компанейских, словно созданных для такого случая. Кто знал их - подпевали, а кто не знал, молча и трепетно слушал, наверняка вспоминая нечто из своей жизни неразрывно связанное с ними.
         К полуночи (это я условно обозначаю время, ибо часов у меня не было, и похоже, никого, кроме вашего покорного слуги сей вопрос не трогал) уложили детей. Гитара как бы сама собой отошла в сторону и начались ночные разговоры.
         По возможности я пытался слушать всех, наслаждаясь моментом, но, естественно, мог концентрироваться не на всем; Майк агитировал Славика (заядлого рыболова, который, к слову, обещал к завтрашнему обеду свежей рыбы), раскрывать свои способности рисования, находящиеся как бы в зачаточном состоянии, Дениска с Верой вспоминали концерты “Алисы”, Лешка с Алисой, прижавшись друг к другу, шептались, благоговейно поглядывая на костер, Сашка строгал идола, сидя по-турецки на песке и попутно рассказывал Рашиду, как они пили пиво в “Там-таме”, Надюха с Аленкой обсуждали вязание жилеток, а Гена с Вовкой решали глобальную проблему повышения благосостояния народа.
         По мере убывания жидкости из бутылки, народ расходился по палаткам спать и, когда абсолютная темнота опустилась на лес, остались самые стойкие - ночная вахта. Мне спать совсем не хотелось, ибо организм уже давным-давно выработал своеобразный сезонный иммунитет, да и лезть в темную, одинокую палатку именно сейчас - означало пропустить самое интересное - истории. И я не разочаровался, господа. За ту ночь в моей копилке оказалось столько рассказов, особенно от таких сказителей, как Майк, который не только выделит и приукрасит детали, но и логично один рассказ подведет к другому, что описать их все нет просто никакой возможности. Но некоторые из них глубоко врезались в память, и донесение их на слух и глаз, может быть, является отнюдь не второстепенным делом.
- Это хорошо, что сейчас комаров нет. - Заявляет Гена...


И С Т О Р И Я   П Е Р В А Я

    -  ... А вот в позапрошлом году, да, Слава? - он обращается к “главному” рыбаку.
     Славик смущенно улыбается в усы и кивает.
    - Точно так, в позапрошлом.
    - Вот, - Гена прихлебывает чай. - Дело было в середине июня - жара стояла страшная, просто засуха натуральная. Мы были на  Вуоксе, за Лосево. Вода в ту пору высокая стояла и потому комаров на  нашей традиционной стоянке, у леса, до жути. Пришлось лагерь ближе к берегу выставлять - чтобы хоть ветерком немного сдувало проклятых кровососов. Да где там... Грызли они нас капитально - химии никто не взял, а дым им, похоже, вообще до фени. А может, принюхались - лесные комары-то. Тоска, братцы, зеленая, и никакого просвета на оставшиеся два дня отдыха.  Ни искупаться  толком, ни позагорать тебе, даже за дровами, как на эшафот...
    - Да, - подтверждает Дениска, - они нас тогда крупно имели.
    - Но самая большая проблема была еще   впереди, - Гена усмехнулся. - Первый-то день никто обычно покакать не ходит, а вот на второй, после походных харчей...
    Представив себе подобную картину, я искренне посочувствовал ребятам. Мысленно.
    - ... Не знаю, уж кто там как умудрялся, а я вот никак не мог. Только присяду, настроюсь, сосредоточусь, а они, подлецы, десятками да в самые нежные места жалят - больно!.. Кое-как до вечера дотерпел - прохладней все-таки, думаю, и их поменьше будет. Взял кусок полиэтилена, закурил, и углубляюсь в чащу... Как вам моя мысль? - Гена снова усмехается. - Усаживаюсь, накрываюсь, выкуриваю сигарету до конца и ... ни одного вампира возле меня нет. То есть  можно смело и несуетливо приступать к процессу.  Только я, значит, совершил предварительные действия, как рядом со мной начинают  падать большие кедровые шишки... - Гена выдерживает паузу. – Ну, шишки, думаю, мало ли их падает. Но доходит  до меня, страждущего, что никаких кедров в нашей округе и в помине нет. А уж там, где я присел, всегда, только березы росли, да дубы  в редком порядке... Испугался я, братки, не на шутку. Стал с местными духами разговаривать -  ублажать, чтобы не пугали. Про надобность свою уже и думать забыл - это только говорят,  что от страха можно обделаться, а на самом деле ничего подобного. Ну и вот, сижу под пленкой, как под панцирем, базарю с духами, а шишки все падают!..
    Тут Слава не выдерживает и начинает натурально ржать, как гнедой конь, обнажая при этом  округлые фарфоровые зубы.
    - Дальше, дальше говори!..
    Гена с иронией смотрит на него.
    - Вот, вот. Взыграло во мне мужское достоинство. Чего это я здоровый и сильный мужик испугался каких-то там шишек? Одеваю штаны, вылезаю из-под накидки и медленно поднимаю голову вверх. А там, на ветке могучей березы, в позе орла сидит Славик с голой задницей, и валит эти самые кедровые шишки!!!
    Раскат хохота залпом громыхнул возле костра и улетел в черное небо. Когда первый приступ прошел, Гена, вытирая слезы в уголках глаз, продолжает:
    - Ты чего же, гад, людей пугаешь - кричу. А он, видать, такого оборота не ожидал и от неожиданности трепыхнулся на ветке, как ворон, а она возьми и сломайся под ним...
    - Метра три летел, зараза, - вставляет Славик, - и чуть в дерьмо свое не вляпался.
    - Старые панки, - машет рукой Дениска.
    - Способ этот потом на вооружение взяли, - вместо эпилога заключает Гена. - И я потом им не раз пользовался. Высота, красота, комфорт...
    - Я за это растянутой лодыжкой поплатился, - ворчит автор проекта, но по-доброму, по-отечески, почти ласково...
    Насколько я понимал, истории рассказывались так, как каждый   повествующий видел события и, естественно, добавлял немного от себя, создавая колорит сюжета. Но так же имели место комментарии  второстепенных участников.  И меня захватил подобный оборот рассказов. А сколько художественного материала включали в себя эти истории, излагаемые таким образом!
    Все это проскользнуло у меня в голове между историей первой и ...


        И С Т О Р И Я     В Т О Р А Я


      -  То местечко вообще богато событиями. - Гена поглядывает на Славика и демонстративно наливает себе в кружку  из бутылки. - Будем здоровы...
         Слава обращается  ко мне.
      - Представляешь, Антон, что эти сволочи со мной учудили?
         Я, конечно, не представлял.
      -  Да ладно, там же все по- дружески было, - оправдывается Гена.
      -  Не перебивай, я говорю.
      -  Пожалуйста, пожалуйста... - Гена поднимает руки вверх.
      -  Вот так. - Слава смачивает горло, прокашливается и повествует. - Вот эти люди, - показывает на Гену, Дениску, и Мишку, - в то время пока я рыбачил в гордом одиночестве, выпили всю водку, которая имелась в наличии. И при чем за одну ночь. А чтобы скрыть следы своего преступления, в одну из бутылок налили воды и даже умудрились обратно пробку приладить... Приезжаю я с рыбалки, продрогший, уставший... Смотрю, сидят все пьяные до невозможности и рядом еще бутылка целая, и вот он, - палец в Дениску, - делает вид, что хочет ее открыть. Я, естественно, ничего против этого как бы не возражаю, поскольку грамм сто пятьдесят меня согреют и ублажат. И тут вот этот, - перст на Гену, - предлагает водку не трогать до бани, а выпить спирт, что я обычно в заначке держу, ну, там не очень много, конечно, но одному набраться под завязку хватит вполне. И самое интересное, привел такие убедительные доводы, что я купился. Принес спирт, развели, как полагается,  выпили. Пока чайку вскипятил, пока перекусил, - Слава, рассказывая, отчаянно жестикулирует, и в радиусе двух метров от него эмоции просто плещутся, - вырубились - догнались спиртецом, значит. Мишка возле костра прикемарил, а Денис с Гендосом до палатки доползли. Короче, все в ауте. Ну, думаю, водку надо спрятать, а то спросонья они ее точно уничтожат, и никакого расслабления после бани не будет. Пошел на бережок, выкопал саперной лопаткой ямку, похоронил там беленькую, и, чтобы место не забыть, на тростнике напротив узелок  завязал...
      Слава закуривает сигарету от дровины из костра.
     - На следующий день, после бани, под шикарный ужин - Иришка нам такую картошечку с грибами отменную потушила, садимся у огня. И тут выясняется, что спиртного больше нет. Все показывают на меня, мол, он знает. Ну, откапываю, приношу. И за то время пока я совершаю, сей благородный акт, вот эти гады, - снова обозначение, какие именно, - открывают всем свой секрет и предупреждают, что сейчас начнется самое интересное, представляешь? Я, как умная Маша, разливаю по кругу, передаю, и все пьют, все морщатся и даже закусывают! Своя рука, известно, владыка, и мне, последнему,  ну... пальца на два осталось. Самое поганое в этой истории, что в этот момент, как назло, что-то такое трогательное нахлынуло на меня и я такой тост сказал!..
      -  Да, - Денис словно бесстрастный свидетель, поддерживает. - Ты был королем.
      -  Долго так говорил, трогательно... А эти мерзкие рожи слушали и давились от смеха - я еще не понимал чего это они...
      -  Да... - Гена смотрит на пламя. - Надо было видеть твое выражение лица, когда ты на половине сообразил, что пьешь, и силу твоего голоса, когда оскорблял нас...
      -  И что, все так и закончилось? - спрашиваю я.
      -  Ну, если б на этом все закончилось, я бы их утопил просто, - шутит Славик.
      -  Ага, - кивает Гена. - Нашлись люди, которые обманули всех - спрятали бутылку еще до того, как до места добрались.
         Из темноты появляется Лешка с сухой сосновой палкой; устраивая ее в костер, поднимает сноп искр.
      -  Чего вы тут так ржали? - он кутается в куртку - видно замерз в палатке.
      -  Да вот... - Мишка наливает ему “грамм-грамм”. - Вспоминаем кое-что.
      -  А... - понимающе кивает Лешка. - Старая история. Тут вообще прикол такой был...




И С Т О Р И Я        Т Р Е Т Ь Я.

      -  ...Корешок у меня есть - плановый чувак напрочь. Он и траву смолит запросто, и грибы жрет десятками, и лосьончика огуречного внедрить не против. Однажды уболтал он меня его с собой в поход взять...
      -  Помню! - вскрикивает Дениска. - Это, наверное, уже лет девять назад случилось.
      -  Во-во. Народу нас немного было, шашлычки планировали... под сухонькое. И по количественному раскладу получалось по восемьсот грамм на человека. Так вот этот самый корешок мой - Шурик, естественно, ничего с собой не брал - не то чтобы не хотел или жадный был, нет. Просто от всяких разных нарко-токсикологических экспериментов весу в нем было не больше сорока восьми килограммов, это при росте в метр семьдесят с кепкой! Как только из электрички вышли, прикинулись, как обычно, по весу, -  семилитровый котелок с маринованной бараниной лишним оказался - некуда его пристроить!.. - Лешка, входя во вкус, аж раскраснелся. - А тут стоит натуральная рабочая сила с двумя свободными руками. Котелок ему и всучили, не подумавши... Идти нам километров семь, через лес, через плотину, даже горка крутая есть...да,  привала три мы  сделали, а, Денис?
      -  Да, где-то так...
      -  А перед самым выездом я Шурика предупредил, что двое девчонок будут молоденьких - это чтобы он особо не мозолил глаза им закидками своими да раскурками. Сами понимаете, народ мы, в принципе, не очень так закомплексованный, но и на подрастающее поколение, которое к тому же легко поддается этому , тоже такое влияние ни к чему...
      -  Хорошие шашлычки были... - встревает Дениска.
      -  Подожди, не гони, - Лешка наливает чаю и продолжает. - На первом привале Шурик за дерево спрятался и, по-моему, два косяка “взорвал”. Но для него это, как для нас по стопарику коньяка - затравка. На втором привале, у плотины, мы вроде как перекусить собрались, а он все отнекивается да отнекивается, - я еще подумал: странно, чтоб это Шурка от хавчика отказывался... Дальше - больше. К третьему привалу мы уже еле ноги тащили - рюкзачки будь здоров, а он даже шататься перестал. Идет себе, насвистывает, глюки ловит и папироской пыхтит. Мне бы смекнуть сразу, поскольку я его лучше всех знаю, что дело здесь нечистое, да уж умаялся больно... Короче, на последнем переходе - там ровная такая каменистая дорога вымощена, финнами, наверное, прямиком к озеру ведет. Я иду предпоследним, на всякий случай, мало ли Шурик упадет и встать не сможет, и проконтролировать его лишний раз не мешает... Иду, значит, поглядываю и вдруг замечаю, что рубашка  на нем в бело-синюю клетку, больно уж хорошо сидит. Так-то все, как на вешалке, - поясняет Лешка, - сами понимаете, с таким весом... Отделяюсь от народа, подхожу к нему, и чем ближе подхожу, тем больше крепнут во мне нехорошие подозрения. Ты чего, - спрашиваю, - Шурик, такой радостный? А хорошо мне очень с вами, - отвечает, - и котелочком так помахивает... Где вы видели наркомана помахивающего котелочком в пять килограмм веса?! Верите - нет, усталость, как рукой сняло. Поспешно забираю у него котелок и, еще  не сорвав крышку, врубаюсь, что он пустой!!! - Лешка выкатывает глаза и поднимает брови, растопырив пальцы рук. - Нет, я все видел в своей жизни, но чтобы в одну харю сожрать столько за два часа?
         Дениска гладит бороду, одновременно зевая.
      -  Плохо потом братку было, весь поход с животом промучался, - и подумав, добавляет. - Бедный...
      -  А теперь с ним что? - спрашиваю я.
      -  Бизнесменом стал, - ухмыляется Лешка, - бутылки пустые собирает и сдает по ларькам...
         Мы разлили остатки из бутылки принесенной Мишкой и только сейчас я взглянул на этикетку. Оказывается все это время мы пили чистый спирт! “Вот это да, - подумал я, - да в городе после такого количества мне пришлось бы худо”... И тотчас же рой мыслей завертелся в голове: а почему прием горячительного одинаковыми дозами, по-разному сказывается на состоянии  здоровья в городской черте и вне нее? Почему там это превращается в обычную попойку, а здесь я даже трезвее, чем обычно? Что влияет на это?.. “Интересная мысль”. И далее, по цепочке, словно звено схлестывалось со звеном, потекла полноводная река фрагментов, что не успев отложиться в памяти ни в зрительной, ни в обычной, сразу же углубились в подсознание.
         Подмечено, что с раннего утра я не слышал ни одного нецензурного слова, ну, из тех... короче, ясно каких, хотя за  тот же промежуток времени, среди городских стен, и даже дома буквально каждые полчаса моих ушей достигала словесная интерпретация мужского или женского половых органов, или женщин и мужчин легкого поведения. А так же шкала моих чувств (именно чувств, а не эмоций) претерпевала обостренную насыщенность, что благотворно сказывалось не только на настроении, но и на моем тонусе вообще...
         Очнувшись от умозаключений, я заметил, что мы с Мишкой остались вдвоем.
      -  И давно ты так? - спросил он совершенно серьезным  голосом.
      -  В смысле? - не понял я.
      -   В смысле выпадаешь из времени. Медитируешь.
      -  А... Да так, задумался чего-то... Хорошо здесь и... вообще хорошо.
         Мишка усмехнулся.
      -  Если бы я не видел твои глаза, то, может быть, сейчас тебе поверил. Но, извини, не заметить, как люди уходят, желая спокойной ночи... - он пожевал губами. - Это надо находиться немного в другом пространстве, - я тебе говорю. - Он помолчал, как бы подыскивая слова. - Я вот тут все время размышляю... э... как бы... над одной, если так можно выразиться, проблемой...
         И  тут я перебил его. Не знаю, что во мне затронулось, но следующие слова, которые, по сценарию эпизода должен был сказать он, сказал я:
      -  ...Для чего Судьба столкнула нас? - улыбка  выскользнула на мое лицо, даже не спрашивая разрешения.
      -  Да! Да! - Майк, поскольку был постарше и поопытней, сдержал, конечно, свое восхищение подобным уровнем моей способности настраиваться на мысли людей, но все же от меня не ускользнуло, что он в высшей степени рад этому.
      -  Смею предположить, что это связано с твоим талантом...
      -  ...И тем, что ты, по слухам, сейчас пишешь! - закончил он.
         Если в моей жизни и были моменты, когда мне хотелось обнять (да покрепче) мужчину, то только аналогичные этому. Но мы ограничились рукопожатием, не злоупотребляя, так сказать, ситуацией.
         Уже под утро, в палатке, по обычаю вновь переживая весь день, я понял, что, например, никогда бы не смог стать настоящим другом Майка, - не потому, что не хотел, нет. Просто те отношения, что намечались в контексте журнала Одиночек, слово “друг” как бы исключалось из лексикона, и на его место удачно вписывалось другое - соборность. Гармония общения и творения. Соединение двух путей Одиночек именно тогда, когда это действительно необходимо и расхождение их в таком же порядке... Под это путешествие я и уснул. И в полусне, где-то возле черты пробуждения, видел каких-то людей приходящих к нам в гости, несущих интересные предложения Мишке, видел Глюка сверкающего очками, и почему-то под конец, перед тем, как услышал звонкий женский смех и проснулся, толпу голых людей...
         У костра сидели две ярко накрашенные барышни, надо признаться весьма прелестных форм, подчеркиваемых джинсами в обтяжку, и два мужика - со спины было не узнать, хотя их голоса казались знакомыми. Пока я искал зубную пасту, щетку и мыло, пока обувался, эти личности успели сказать витиеватые тосты, а барышни насмеяться на пол дня вперед.
      -  Антоха! - окликнули меня, когда я намеревался двинуться в ближайшие кусты.
         Я обернулся.
         Личности у костра являлись никем иным, как Игорем и Андреем. Судя по солнцу, время приближалось к двенадцати, а братки уже находились в полуостекленевшем состоянии - даже забыли барышням представить.
      -  Браток! Елы-палы! Присаживайся к нам!
         Признаться, начинать такой замечательный день с водоньки не хотелось, но, быстро сориентировавшись в ситуации, решил сначала попить чаю, а после, как водится, видно будет - день сам даст направление.
         Игорь тут же деловито налил в кружку, пальца на три, не меньше, но я вежливо отказался.
      -  Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу тебя в лесу. - Выпив, он стал поджаривать насаженные на прутик хлеб и сало.
      -  Да Майк меня пригласил, - отмахнулся я.
      -  Мишка что ли? Ни фига себе! Ты и его знаешь? - Андрей пытался присесть на бревно, но координация подводила и он постоянно соскальзывал внутрь квадрата. - Игорек, блин, совсем мы с тобой захирели в пыльном тауне. Оказывается, все уже друг друга знают, а мы всегда об этом самые последние узнаем...
      -  Лучше поздно, чем никогда. - Очень серьезно и глубокомысленно изрек Игорь, наблюдая, как хлеб покрывается черной корочкой. - Подожди, вот Гришка придет, он как раз последним и будет.
      -  Гришка - это Глюк? - остатки сна вылетели из меня.
      -  Он самый. - Андрей наконец-то устроился на бревне и прислонился к барышне.
      -  Вы и его, значит, знаете...
      -  Естественно. Мы всех тут знаем. Кто есть, и кто придет... - Игорю в глаза попал дым и он зажал  их рукой, а в это время сало на прутике вспыхнуло.
      -  Интересная история... - сказал я, сопоставив в уме некоторые данные.
         Дело в том, что этих ребят я знаю давным-давно и наши отношения складывались в основном именно так, как хотелось нам всем - ни к чему не обязывающие. Но в их творческой биографии были весьма любопытные факты, которые в некоторой степени заставляли меня кое о чем задуматься.
         Я помню, когда они только-только созрели создать нечто совместно, и засели за свою первую повесть, то в их ближнем и дальнем окружении отчаянно муссировались слухи, что они заключили сделку с Дьяволом и, разговаривая с ним по ночам, творят ужасающие вещи.
          На какой-то момент я действительно допустил возможное и даже стал относиться к ним с опаской - мало ли что. Но когда повесть была закончена, и все путешествия по редакциям закончились, я понял, что никакой сделки, конечно же, не было, иначе напечатали бы обязательно - хорошая повесть получилась. И их реакция на подобные штучки тоже поражала меня - ведь от подобного клейма весьма трудно отделаться, впрочем, как и от любого другого. Но они ничего, нормально продолжали работать в ускоренном темпе и все те испытания, что выпадали ни их творческую долю, воспринимали открытой грудью - сам видел. А уж если, оказывается, все давно знакомы, то почему им не стать, теми самыми, кто будет... Но не умеют же пить, заразы, совсем не умеют!..
         Наслаждаясь чаем, я наблюдал, как Игорь в очередной раз насаживает сало и хлеб, а Андрей настойчиво разливает и предлагает мне выпить, забывая, очевидно, что я отказался. Барышни, что пришли с ними, почти не пили и в конце концов ушли от кавалеров, решив пока тепло и солнечно позагорать. Покинув ребят, я пошел совершить утренний (в моем представлении, конечно) туалет и по пути к озеру заметил детишек, гоняющих надувной мяч по поляне, и Дениску, спрятавшегося в кустах с фотоаппаратом. Более никого из взрослых видно не было. Я тогда еще не знал, что в походах, в основном, все собираются у костра ближе к вечеру.
         Пришел Глюк, еще издали подавая своим картавым голосом сигналы. В его битой ветрами средней полосы России сумке  уместились ракетки от бадминтона, штук пять банок консервов и незабвенный “мэтр” спирта. Оценив позы спящих на одеяле Игоря и Андрея, он спросил:
      -  Давно они пришли?
      -  Не знаю... - я пожал плечами, пытаясь пристроить на крючок собственноручно вымытый котелок с водой. - Я проснулся, они уже были.
         Гришка осмотрелся, закурил и снял верхнюю одежду.
      -  А где все-то? - донимал он меня.
      -  Да не знаю я, ну? Сходи к озеру, посмотри...
      -  А может по сто грамм сначала? - предложил Гришка, но я отказался. - Как хочешь. Я тогда сам на сам...
      -  Э! Эй! Как это сам на сам? - Игорь одним движением сел. - Здорово... Я присоединяюсь к тебе, - торжественно объявил он.
      -  И я. - Не открывая глаз, вставил Андрей.
         Похоже, ударная команда с классическим составом не успокоится, пока не допьет все, что есть. Я теперь понимаю намерение Славика, - мне тоже захотелось спрятать подальше с глаз пузатые бутыли. Но как бы там не было, сидеть на одном месте я не захотел, а отправился бродить по лесу и вернулся уже тогда, когда мужская часть (включая ударную команду) готовила баню. Попив чаю с батоном, я присоединился к собирателям дров.
         Конструкция бани выгодно отличалась от своих каменных и деревянных сородичей    гениальной простотой. Военного образца четырехместная палатка, перешитая таким образом, что получился куб без дна, могла выполнять не только вышеназванную функцию, но и все остальные, где требовались крыша и стены. Для надежности и стойкости (мало ли кто с пылу, с жару, веничком лишка махнет), брезент одевался на нехитрый каркас из сухостоя связанного между собой подручными средствами (в наших пригородных лесах еще и не такое можно найти).
          Костер под разогрев камней складывали Дениска и Майк. Сначала штук семь-восемь толстенных поленьев, с боков обложенных щепками, что оставались после рубки, а затем, колодцем, на высоту полметра. В образовавшуюся нишу укладывали камни - булыжники вниз, а что поменьше - сверху, и закрывали слоем тонких, не очень сухих дров. Все имеющиеся щели протыкивали ветками, сыпали сухие иголки, кроме ветреной стороны, и уже на все это складывали совсем уж мокрые поленья. Под горячие камни в бане был установлен то ли короб, то ли жбан согнутый из какой-то железяки, а под ним имелась ямка, чтобы ничего не горело, не тлело и не создавало дискомфорта. Провозившись со всеми приготовлениями, мы не заметили, как стало смеркаться.
         Перекусив на скорую руку, мы запалили банный костер и, рассевшись на берегу, комментировали друг  другу закат. Детишки резвились вокруг нас, играя в пожарных и поджигателей. Девчонки носили из лагеря какую-то одежду, полиэтилен, кружки; создавалось впечатление, что все, кроме меня, знают, что делают и знание это основано не на привычке, а на сознательности, на понимании момента действия. Приятно было наблюдать за этим, фантазировать на тему, что подобный уклад общества устраивал бы меня на все сто процентов - два десятка человек самых разных характеров, национальностей, занятий и вообще, собственно, индивидуальностей, сосуществовали в этом огромном мире без всякого там дележа и взаимных претензий.
            И я подумал: ведь действительно, каждая появляющаяся на свет личность одинока, и ее первоочередная задача осуществить подготовку своего пути по жизни, опираясь не на моральные законы общества, а вот на такое гармоничное слияние разностей. И чем глубже я развивал эту мысль, тем больше она мне нравилась...
      -  Помоги, пожалуйста, вход придержать, Антон. - Передо мной стоял Денис, по пояс голый, с огромными асбо-войлочными рукавицами на руках.
      -  Ага, - оторвался я от сиденья и помог Лешке расширить вход в баню.
         Мишка и Гена разгребали угли костра. Рашид лопатой на длинном черенке выуживал оттуда малиново-красные, искрящиеся камни и подавал Дениске, а тот укладывал их в железку. Изнутри галогенным фонариком подсвечивал Вовка. Рядом с баней Игорь и Андрей топорами строгали скамейки, а Сашка с помощью своего сынишки устанавливал на сдвинутые угольки два котелка с водой.
      -  Готово. - Дениска высунулся из  бани, скидывая рукавицы и утирая со лба капельки пота. - Хорошие нынче камушки получились. - Он подмигнул мне.
      -  Можно сбор трубить? - Мишка, широко расставив ноги - мариман все-таки, любовно оглядывал всеобщее творение.
      -  А почему бы и нет. - Денис принял от Игоря одну скамейку, затем вторую, уложил их внутри и вылез вместе с Вовкой, застегнув молнию на входе. - Давай, Антон, накроем пленкой, чтобы земля там хорошо прогрелась.
         Мы накрыли всю баню и с трех сторон обсыпали прибрежным песком - я лопатой, а он руками. В это время Лешка принес четыре веника- два березовых с маленькими, едва развернувшимися листочками, и два черемуховых.
      -  Прощения у деревьев попросил? - строго спросил Денис.
      -  А как же. - Лешка стал раздеваться. - Все, как надо. -Скинув с себя абсолютно всю одежду, он нырнул под пленку и, расстегнув молнию, скрылся в бане. - Горячую воду давайте!
      -  Как там? - Дениска подал воду, показывая взглядом, чтобы я приподнял тент.
      -  Ну... - других выражений у Лешки, похоже, не нашлось.
         Я сначала думал, что первыми, на свежий парок, соберутся одни мужики, - они и собирались, конечно, но следом за Рашидом - он заходил последний, внутрь залезли девчонки, за исключением Татьяны; она не любила очень сухой пар и парилась во втором или третьем заходе, а пока присматривала за детьми.
       Я вообще думал, что мужчины и женщины будут совершать акт очищения раздельно. И хотя в моем понятии о морали и этике отсутствовал момент развращенности, тем более в святая святых - бане, но видеть воочию, как люди, подбадривая и нисколько не смущаясь, парят друг друга!.. И только после третьего захода, после ледяной озерной воды и фантастической легкости тела, я спокойно стал воспринимать естество мужчин и женщин стоявших у тлеющего костра. И если бы я был способен в тот момент держать ручку и бумагу, то не сомневаюсь, что зримое и осязаемое мной безусловно нашло бы свое отражение в стихах.
         Потом был послебанный, праздничный ужин и снова песни, снова неторопливые разговоры до утра, смешные и грустные истории о самих себе... Боже, как мне нравилось все это! Сколько тепла и доброты витало рядом с нами и в нас, сколько благодарности, такта, выдержки накопилось, - словно открыли запасную линию чистой энергии и она питала тела и души целебным бальзамом. Если бы я знал истинное значение слова “счастье”, то мог бы употребить его, применяя именно к тому состоянию, но, увы, эти семь знаков не вместят всего того, что происходило, как я не могу вместить в себя окружающее.
         Я что-то понял тогда и что-то познал и это ощущение познания порождало огромный объемный конус на кончике которого, точкой, пребывало мое сознание, несущееся по великим просторам Вселенной. Я уже мог точно сказать, какой путь избрал для себя Антон Комиссаров, и какие флажки-указатели будут попадаться на нем. И с той же уверенностью, более походящей на абсолютное знание, видел его хранителя, а следовательно, моего помощника, напевающего в правое ухо по ночам хрустальные мотивы великих тайн.
         Все перевернулось во мне, но, как ни странно, стало на свои места. И что-то подсказывало тихим, еле уловимым шепотом, будто настоящая жизнь только начинается,  едва-едва прорастает из пепла прошлых событий - рождается. И даже одной мысли об этом хватает мне, чтобы встать в полный рост, вытянуть руки ладонями вверх, и сказать, не боясь ответственности: “Я вас люблю, братья и сестры! Да пребудут с вами сила Духа и Воли, сила Добра и Отрешения! Мир вам, люди...”