Давай кино, сапожник! главы 12-13

                Воспоминания советского сапожника               





                Глава двенадцатая. Капитан Трошкин.


    Я еще не дошел до двери, как она резко раскрылась и в кабинет быстро вошел мужчина.
    Метнув взгляд на сидевшего за столом хозяина кабинета, он посмотрел на меня.
    - Семенов? – спросил он, почти вплотную приблизившись ко мне.
    Я кивнул.
    - Вы задержаны, - сказал он. – Присядьте, пожалуйста.
    - Его уже освободили, - опередил меня директор студии.
    Мужчина подождал, пока я присел к столу, после чего уселся против меня.
    - Я знаю, что мои коллеги из милиции освободили гражданина Семенова, - сказал он. – Но я из другого ведомства.
    Он достал из нагрудного кармана удостоверение красного цвета, развернул его и показал директору. За считанные секунды лицо директора по цвету сравнялось с цветом удостоверения.
    - Не буду вам мешать, - сказал директор, торопливо выходя из-за стола и покидая помещение.
    - Комитет государственной безопасности, - сказал мужчина, когда мы остались одни в кабинете. – Капитан Трошкин.
    Он раскрыл удостоверение и показал его мне.
    - Очень приятно, - сказал я, понимая, что говорю глупость.
    Мужчина достал из принесенного с собой портфеля чистые листы бумаги и ручку.
    - Насчет «приятно» я думаю вы несколько поторопились, молодой человек, -  сказал мой собеседник.
    Я промолчал. Капитан прав. Что может быть приятного, если тобой заинтересовались органы госбезопасности. Мое «приятно» могло быть воспринято  как вызов или бравада. Настраивать против себя такую организацию было непростительной глупостью.
    - Извините, - мягко сказал я, - вы не могли бы объяснить причину моего задержания…
    - А вы считаете, что ее нет? – вопросом на вопрос ответил капитан.- Или их  несколько, и вы хотели бы уточнить, какая из них нам известна.?
    - Видите ли, - еще мягче продолжал я, - мне нужно работать…Я и так потерял много времени из-за служебного рвения милицейской собаки…  Вам, надеюсь, известно, что здесь, на студии, я делаю фильм о нашем городе…
    Капитан Трошкин придвинул к себе листы бумаги и взял авторучку.
    - Вот о вашем фильме я и хотел бы поговорить подробнее, - сказал он, приготовившись слушать меня.
    - Пожалуйста, - сказал я. – Но я не думаю, что мой фильм вас может  заинтересовать… Дело в том, что к кино я не имею никакого отношения…   
    - Что вы говорите? – удивился капитан. – А к чему же вы имеете хоть какое-то отношение?
    - К изготовлению обуви, - признался я. – Видите ли, я сапожник.
    - Так и запишем, как у дедушки Крылова, кино взялся делать сапожник, - капитан  действительно  сделал пометку на лежавшем перед ним листе.
    - И зачем же, позвольте узнать, сапожник берется делать фильм к святому празднику нашего народа – к полувековому юбилею Октябрьской революции? Что, больше никого не нашлось в вашем почти миллионом городе?
    - Поручили – вот и взялся, - ответил я. – Поверьте, сам не напрашивался…
    - Сомневаюсь…
    - В чем?
    - В том, что сами не напросились…
    - Зачем мне это было нужно?
    - Затем, что вы с самого начала продумали, как осуществить свой черный замысел… Как омрачить праздник в вашем городе…
    - Какой черный замысел? – не понял я.
    - Вам напомнить? – спросил капитан.
    Он нагнулся под стол к своему  портфелю.
    Мелькнула мысль: неужели комитет государственной безопасности узнал о крышечках для закатывания бутылей или о нитках №10, которые Лёня выносил с засолочного комбината и швейной фабрики? Может в квартире у Лёни произвели обыск и сейчас капитан Трошкин выложит на стол крышечки, нитки, конфеты…Тогда мои дела плохи…Расхититель социалистической собственности, не меньше…Но почему крышечками занимается комитет госбезопасности?
    - Какой черный замысел? – переспросил Трошкин. – А вот такой!
    Капитан выпрямился и положил на стол круглую металлическую коробку, в которой хранится кинопленка.
    - Узнаете? – спросил он, снимая с коробки крышку.
    Положив снятую крышку на стол рядом с коробкой, капитан Трошкин взял пленку за ее конец и, отмотав больше метра, бросил ее на стол передо мной.
    Вся пленка была черной! Такое впечатление, будто побывала она не в проявочной машине, а в ведре с черной краской. Ни одного кадра на ней! Она ничего общего не имела с пленкой, которую я видел у монтажниц.
    Я отмотал пленку еще с метр. И дальше – сплошная чернота. Почувствовал, как к горлу подступает тошнота.
    - Можете не разыгрывать удивление, - сказал капитан. – Вы же этого хотели. Вся коробка такая. Все триста метров. А на складе цеха обработки пленки лежат еще восемь коробок такого же вашего фильма…
    В голове – такая же темнота, как и на пленке…
    - Теперь вам ясна причина вашего задержания? – спросил капитан.
    - Теперь-то, мне как раз ничего и не ясно, - признался я.
    - Вы задержаны по подозрению в совершении диверсии, - сказал Трошкин, закрывая коробку с пленкой и пряча ее в портфель.
    - Какой еще диверсии? – выдохнул я.
    - Идеологической, - почти в лицо мне бросил капитан.
    В голове зашумело. Почти одновременно с шумом вспомнился мой дед и бабушка. От этого воспоминания мороз пробежал под одеждой. Дед, как «враг народа»,  в 37 году был арестован и расстрелян, а бабушка отделалась двадцатью годами  колонии строгого режима.
    - Вы шутите? – почти шепотом спросил я, успокаивая себя тем, что сейчас не 37, а 1967 год…
    - Я!? – удивился Трошин. –  Это вы шутник… Привезти три тысячи метров черного негатива и убеждать всех, что собираетесь из этого безобразия делать фильм к юбилею Октябрьской революции? Где мне до вас…
    Он потряс коробкой с пленкой и бросил ее в портфель.
    - Это не юбилей…Это очернение нашей советской действительности…
    И, совершенно не меняя интонации, спросил с прищуром:
    - На кого работаем?
    Его интонация и прищур рентгеновских глаз гипнотически лишили меня воли к сопротивлению и защите. Решил никого не выгораживать.
    - На обком партии…
    - Не сметь! – хлопнул Трошкин ладонью по столу. – Не сметь бросать тень на партию …
    - Вы меня неправильно поняли…
    - Поехали, - сказал капитан, вставая из-за стола.
    - Куда? Мне нужно работать…
    - Вот там и поработаете…

                Глава тринадцатая. В комитете госбезопасности.

    …В комитете госбезопасности нас уже ждали.
    В большой комнате сидело несколько человек в штатском. Не успел  я приблизиться к столу, как заговорил мужчина, сидевший под портретом Дзержинского, по-видимому, старший среди присутствующих.
    - Вам объяснили причину вашего задержания?
    - Да, - торопливо сказал я, - но это какое-то недоразумение…
    - И как вы все это можете объяснить? – спросил старший будто не слыша меня, раскрывая коробку с пленкой, поданную ему капитаном Трошкиным.
Сняв крышку с коробки, он отмотал несколько метров лежавшей в ней пленки и бросил ее на стол. Черная пленка змеей расползлась между участниками совещания. К ней осторожно потянулось руки .
    - Мы слушаем, - сказал старший.
    - Я думаю, это не моя пленка, - сказал я.
    Старший взял лежавшую на столе крышку и поднял ее над столом.
    - Всем видна крышка? – спросил он.
    - Так точно! – прозвучало хором в ответ.
    - И вам тоже? – уточнил у меня.
    - Так точно! – неожиданно для себя ответил я.
    - Ваша фамилия Семенов?
    - Семенов…
    Начальник повернулся к сидевшему справа от него мужчине.
    - Виктор Петрович, прочти, пожалуйста, что за фамилия здесь написана.
    Он приблизил крышку к соседу. Виктор Петрович посмотрел на крышку и четко прочел:
    - Кравец…
    - Это, Виктор Петрович, ты прочел фамилию упаковщика, - сказал старший. – А я прошу тебя прочесть фамилию, написанную  чернилами…
    - Виноват, товарищ майор, чернилами написана фамилия Семенов, - исправил свою оплошность Виктор Петрович.
    - Слышали? - спросил меня собеседник, кладя крышку на стол. – Кроме того, здесь же написана дата сдачи материала в проявку и название вашего славного, трудового города…Заметьте, все написано вашей рукой…Так что, версия о том, что пленка не ваша – отпадает…
    - Хорошо, - согласился я с логикой рассуждений майора, - но могла же напортачить проявочная машина? Могло же в ней что-то сломаться, после чего вся пленка почернела?..
    Майор вопросительным взглядом обвел всех присутствующих.
    - Можно такое предположить? – спросил он.
    - Разрешите, товарищ майор.
    - Давай, Погорелов…
    Погорелов хотел встать, но майор показал рукой, мол, про машину можно докладывать сидя.
    - Предположить такое можно, - начал Погорелов, садясь снова на стул. – Даже допустить можно. Но в этом случае из машины должна была выйти черной вся пленка, заряженная для проявки в ту смену. Или уж точно, пленка, которая была присоединена к концу вашей пленки. Это если предположить, что машина сломалась именно на вашей пленке. А на самом деле и впереди вашего материала, и после него вышел отличного качества негатив…   
    - Послушай, Погорелов, - нетерпеливо прервал говорившего майор, - Ты мне совсем  заморочил голову…Какие-то концы, кто впереди, кто сзади… Скажи конкретно: вот это могла сделать машина?
    Майор показал рукой на лежавшую на столе коробку с черной пленкой.
    - Никак нет, товарищ майор! – ответил Погорелов.
    - Садись! – по привычке ответил майор.
    Погорелов привстал над стулом и снова сел на него.
    Майор посмотрел на меня.
    - Видите, даже бездушная машина не могла бы сделать с пленкой то, что с ней сделали вы…Ведь еще товарищ Ленин предупреждал о важности для нас кино…Зачем вы это сделали? Кто вас заставил сделать это? Только не говорите, что до этого кощунства вы додумались сами…
    Я молчал. Молчал от почти физического ощущения, стоявших за моей спиной деда и бабушки.
    - Вы комсомолец? – спросил майор.
    Почувствовал, как дед кладет мне на плечо свою мозолистую руку.
    - Я сапожник, - ответил я.
    Голова майора удивленно дернулась. Он посмотрел на капитана Трошкина.
    Капитан вскочил.
    - Так точно, сапожник!
    - Проверяли?
    - Так точно!
    - Выходит, к кино он никакого отношения не имеет?
    - Так точно, не имеет!
    - Тогда как все это понимать? – майор кивнул на стол.
    - Возможно, он только по легенде сапожник? – послышалось робкое предположение с конца стола.
    В это время зазвонил телефон. Майор поднял трубку.
    - Слушаю…Пока ничего…
    Майор замолчал, внимательно слушая телефонного собеседника.
    - Нет, - сказал он в трубку. – Боюсь, что не успеем… Здесь открылось странное обстоятельство… Оказывается этот кинорежиссер совсем не кинорежиссер…Он вообще к кино никакого отношения не имеет…
    В кабинете застыла напряженная тишина. Майор замолчал на полуслове, слушая собеседника.
    - Узнали, товарищ генерал…- снова заговорил майор. – Он сапожник…
    На секунду замолчав, майор ответил:
    - Так точно, бред сивой кобылы…Иду!
    Собрав лежавшие перед ним на столе бумаги в папку, майор торопливо направился к двери. Неожиданно развернувшись, он подошел к столу и, взяв коробку с пленкой, вышел из кабинета. Через несколько секунд его голова снова показалась в проеме двери.
    - Трошкин, продолжай, - бросил он в кабинет. 
    Но продолжения не получилось. Не успел капитан Трошкин разложить перед собой вынутые из портфеля бумаги, как снова зазвонил телефон.
    - Капитан Трошкин слушает, - четко представился он. – Так точно, товарищ майор…Ясно…Все ясно, товарищ майор…Слушаюсь…Вас понял, товарищ майор!
    Трошкин положил трубку на рычажки телефонного аппарата.
    - Все свободны до особого распоряжения, - сказал он, пряча обратно в портфель  вынутые из него бумаги.
    Сидевшие за столом задвигали стульями, вставая. Двинул стулом и я. Ко мне подошел капитан Трошкин.
    - Прошу следовать со мной!
    Мы долго шли по  коридору, несколько раз сворачивая то влево, то вправо, наконец, спустившись в подвал, остановились у массивной металлической двери.
    Он завел меня в маленькую комнатку с небольшим столом и двумя стульями.
Помещение явно не было предназначено для содержания в нем заключенных или подозреваемых. Здесь, по-видимому, велись допросы. Из чего следовало, что все, что я до этого считал допросами – все это были «цветочки»… «Ягодки» мне покажут здесь, в этом мрачном полуподвальном помещении.
    - У вас были сообщники? – спросил капитан.
    - Нет…
    - Допустим сообщников не было, – сказал Трошкин. – Но оператор же был?
    - Оператор был, - признался я.
    - Фамилия?
    Я назвал фамилию.
    - Только не говорите, что он тоже сапожник?
    - Нет, он электрик…



                Продолжение следует