Гл. 56 Д. Курилы, 1977 г. Шикотанские байки 2

   Продолжу описание моей маленькой курильской эпопеи 1977 года.   
 Помощниц (по договоренности с директором рыбзавода) я должен был «менять» после каждого 3-5-ти - редко 1-2-дневного - маршрута. Чтобы как-то скрасить довольно монотонную работу и часто  нелёгкие переходы «с камешками» (конечно, давал им тащить груз,  «божеский» по весу), я обещал (и старался) по ходу маршрутов и в перерывах между ними «развлекать их фотосессиями». Каждая, конечно, хотела привезти домой, к себе в российскую глубинку, кроме заработанных денег (и воспоминаний о тяжёлой посменной монотонной работе в гулких и сырых  цехах возле конвейера и мокрых металлических столов для разделки рыбы), какую-то память в виде своих собственных фотографий с экзотического почти курортного летом острова Шикотан ! Действительно, ведь по красоте пейзажей (удивительно живописных бухт, скальных обрывов и кекуров), специфической флоре, где встречаются многие субтропические растения (заросли тиса и бамбука, магнолия, лианы дикого винограда и прочие эндемики), - в необычном сочетании с представителями северных хвойных лесов – этот остров не имеет себе равных в России.

   …После Любки моей помощницей стала «Валя-скалолазка» (фамилию забыл) - бывшая крановщица, тридцатилетняя очень приличная, серьёзная  и умная молодая женщина. До этого она временно работала в конторе рыбзавода какой-то учётчицей, и «в очередь» попала в один из моих маршрутов. Она отличалась удивительным отсутствием боязни высоты (очевидно, приобретённым во время работы на высотных кранах) и «не женской» физической силой: я сперва с трудом заставлял её не накладывать в рюкзак много камней, потом перестал, когда увидел её искреннее удивление моей «излишней» заботой. Очень легко и, пожалуй, чуть ли не быстрее  меня она спускалась по крутым береговым обрывам на севере острова по страховочным тросам, развешанным пограничниками для необходимой им быстроты и удобства спуска при обходах пограничной береговой полосы (cм., к сожалению  плохое фото). Причём делала это легко и непринуждённо. Я впервые  в жизни видел такой необычный, полностью независимый, женский «экземпляр» .Валентина знала себе цену и, как полагаю, со временем хотела «по-настоящему» выйти замуж за «серьёзного» человека. Шикотан был для неё местом, где можно было заработать себе на «приданое». Тогда это, наверное, было ещё вполне реальным…

   Потом были и другие «помощницы-однодневки» - имена их не запомнил…  Как и описанные в предыдущих главах типажи этих помощниц остались в памяти. У каждой был свой характер, своя женская стать и «фасон» - и, конечно, своя женская (девичья) судьба…  Иногда некоторые из них, вероятно, видя во мне старшего - годящегося многим из них в отцы - человека,   рассказывали у вечернего костра немудрёные свои житейские истории, даже как бы исповедовались, что ли…  Иногда, ведь, чужому человеку - с которым никогда в жизни больше  не встретишься – расскажешь многое такое, что и близкому никогда не поведаешь… Подумал я ещё тогда, да и сейчас по прошествии жизни убедился, что женщинам живётся – и быть женщиной, наверное, вообще – труднее, чем нам,  мужикам…

   …В редких случаях, когда на комбинате был аврал и мне не удавалось заполучить «напарницу», выручал начальник  заставы: давал  в однодневные маршруты какого-нибудь своего «погранца» - проветриться от ежедневной рутины – обходов по одной и той же береговой линии… С одним из таких помощников мне довелось сделать траверс по водоразделу  хребта и посмотреть на Шикотан с самой высокой его горушки Ноторо (высотой всего 357 м.) – см. фото.

   Любимым занятием этих ребят, когда шли вдоль берега было собирать выбрасываемые приливом разные японские «раритеты» - многочисленные обрывки и целые бухты красивых японских цветных сетей и канатов (из которых умельцами на заставе к своему «дембелю» изготовлялись в подарок домашним красивые плетёные ремни), а также различные фигурные разноцветные  бутылки из под саке и виски (в те годы в магазинах СССР практически не продавались импортные напитки – весь алкоголь был в обычных, стандартных по форме, наших бутылках). Не избежал этой напасти и я: мне, например, нравились разноцветные наплава японских ставных неводов - сетевые грузила шарообразной формы, выбрасываемые часто на берег. Привозил их не раз детям из  своих курильских вояжей… 

   Японские рыбаки тогда  вели активную ловлю рыбы в окрестностях Курил (как и сейчас), часто перекрывая в путину сплошной «завесой» сетей пути миграции нерестового лосося и сайры. Следы такой их «трудовой деятельности» часто можно было найти, обходя прибрежные отмели во время отливов…  Рядом – в своих водах возле Хоккайдо - они так не мусорили, как на траверзе наших (как они считают – тоже «своих») островов…  Можно было даже найти на берегу и выброшенную – за ненадобностью  или вследствие аварий мебель – какие-то тумбочки, кресла... Попадались даже целые выброшенные на берег небольшие цельнолитые пластиковые шхуны (почему-то чаще всего белого цвета).

   Было у меня и два одиночных маршрута – один из них мне более, чем запомнился.
   Как-то решил «сбегать по-быстрому» на северную оконечность острова (где-то в 4-5 км от посёлка) - отобрать образцы из шлакоподобных молодых лавовых потоков. Спустился по удобному, но окружному пути к океану. Отобрав разноцветных (разной степени окисленности) древних шлаков, решил возвратиться по кратчайшему пути – «напрямик» - через более крутой, но казавшийся мне вполне проходимым, проход между скальными береговыми выступами. Полез, несчастный...
   
   Для «сокращения» пути подъёма необходимо было преодолеть «замок» в нависающих скалах с отрицательным углом наклона: туда как-то добрался, но обратно спуститься уже не смог – даже смотреть вниз было страшно… Тогда я, как в приключенческом кинофильме, обрывая в кровь кожу на пальцах, уже на грани полной потери сил от усталости и тупого безразличия к своей собственной судьбе, распластавшись, как уж, на круто уходившей вверх скале, медленно полз вверх, подавляя в душе находившие на меня «волны» дикого ужаса и «животного» страха перед, казалось, неотвратимым срывом вниз и падением с высоты более 100 м на острые скалы и каменистые глыбы, торчавшие среди накатывавшихся пенистых волн океана (см. фото в начале главы)…

   Но Господь меня тогда не оставил. На практически гладком склоне я - почти бессознательно - нащупал руками какую-то постепенно углубляющуюся нишу и заполз в едва выделявшийся скальный «карман», который постепенно стал уполаживаться и расширяться. По нему я постепенно добрался до верхней кромки застывшего базальтового потока, где уже можно было уцепиться за какие-то выступы…  Спасён! Ничего, кроме полного бессилия, усталости и тупого равнодушия (никакой радости!) не было. Какое-то осознание произошедшего пришло гораздо позже. С тех пор я ещё несколько раз попадал в подобные ситуации (например, на мысе Стукамбис – на западном побережье Сахалина), легкомысленно желая «сократить» путь  или «ускорить» подъём, пока всем своим нутром, наконец,  не осознал ту непреложную истину, что подъём на крутые скальные вершины в большинстве случаев бывает  относительно более лёгким и часто спасительным, чем спуск…

   Сверху я потом сфотографировал это место (см. фото) и в назидание самому себе подписал на нём «Memento mori» - («помни о смерти»), чтобы всегда об этом помнить и «не наглеть» по жизни... Да уж, так было!
   Сейчас эта надпись красуется на мониторе моего компьютера, каждый день лишний раз напоминая о бренности нашего существования на земле….

   В какой-то один из последних дней моего пребывания на острове (уже в начале октября) на горизонте поприбавилось рыболовецких судов – малых рыболовецких сейнеров - МРС-80 («мэрэсок»). Надвигался очередной тайфун, и суда, прервав ловлю сайры, из прибрежной полосы открытого океана пришли на отстой от грядущего шторма, чтобы укрыться в более тихой Мало-Курильской бухте, где стали на якоря. Основной экипаж в таких случаях обычно оставался на судне, но в моей барачной гостиничке к  вечеру заявились двое рыбачков – один постарше, лет уже за сорок (кэп) и молодой парень – моторист. Врачиха и живший до этого со мной её сын к тому времени перебрались в какой-то пустующий на время отпусков частный домик.

   Мои новые сожители поставили своё судно на якорь невдалеке – в пределах видимости из гостиницы. Остальные рыбаки из команды тоже сошли на берег (наверное в то время Шикотан был одним из немногих мест, где можно было оставить судно на рейде (и на якоре) на ночь - без команды и без охраны). Посёлок на острове был тогда совсем небольшой, кругом были свои - все друг друга знали…   
   Как обычно бывает, мужики захотели использовать неожиданный перерыв в работе, чтобы расслабиться. Когда стемнело, нагрузившись где-то добытым угощением - «горючим» (вряд ли – припасённым - на любом рыболовецком судне во время путины сохранение такого продукта более чем на сутки вряд ли было бы физически возможным), мои соседи пошли по проторённому пути - в бараки к рыбообработчицам. Там их, конечно, уже ждало уставшее от многодневной однообразной работы и жизни в условиях сухого закона многочисленное женское «сословие», заскучавшее без мужского общества. У наших клиентов, как говорится, дело было только за собственным "выбором" подруг на вечер…

   За ночь шторм хорошо разыгрался. Когда на следующий день я проснулся, мои донжуаны, пришедшие из гостей под утро, ещё крепко спали. Гостиничный барак стоял близко от берега и бухта хорошо просматривалась. С крыльца я увидел редкое для меня зрелище – один из сейнеров, чуть удерживаясь на плаву на малом якоре, лежал почти на боку и накаты крутых волн, нещадно его трепали, качая из стороны в сторону. Остальные судёнышки тоже кренились волнами с боку на бок, но как-то удерживались в вертикальном положении…

   В такой «смурной» день я решил сходить в одиночку в ближний маршрут, чтобы предварительно оценить общую геологическую обстановку на не осмотренном ещё мною объекте (обнажении – как говорят геологи). Начал собираться. Пока я сбегал позавтракать в столовую и вернулся, мои соседи уже проснулись – зевали и почёсывались. Я им рассказал об увиденном в бухте. Они немного оживились и вышли на крыльцо. Оттуда я услышал поток громких возгласов и «непарламентских» реплик. Оказалось, пострадавшее судно было их родное.

   …Когда я ближе к  вечеру вернулся в гостиницу (по пути поужинал в столовой), по дороге увидел, что «наша бригантина»  так же болтается на боку в бухте. А мои соседи-постояльцы опять куда-то собрались идти. Я по-дилетантски удивился и поинтересовался, почему они не спасают своё судно. Кэп махнул рукой и пробурчал что-то, как я понял: «шуршать» сейчас незачем и бесполезно, надо ждать окончания шторма. Его спокойствие и равнодушие в отношении своего судна меня, конечно, очень удивило. Привычка, наверное, однако…

   Зато моторист вдруг стал что-то ему доказывать, видимо, продолжая начатый  ранее и прерванный моим приходом разговор. Они неожиданно азартно заспорили. Суть разногласий, вылившихся в такой горячий спор (я с трудом «врубился» в его «тематику») заключалась в несходстве их оценок цветовых оттенков некоторых «деталей организма» (извините, дамы) своих вчерашних подруг… Разговор вёлся очень серьёзно, со знанием дела, обстоятельно и, я бы сказал, - весьма уважительно - к предмету спора. «Молодой» настаивал на чернильно-фиолетовом цвете, «старый» же, напирая на то, что он в своей жизни «повидал много баб»: блондинок, брюнеток и рыжих, с разными глазами – голубыми, карими и зелёными,  но упорно утверждал что это невозможно – естественный цвет губ может быть только розовым… Какие и чьи «губы» они имели в виду, я так и не понял. Поэтому задержался послушать, чем закончится эта любопытная дискуссия. Наконец, кэп порешил (без тени сомнения в успешности задуманного) «проверить» самому спорный объект (да, да !) и разрешить все свои сомнения на практике: мои «ходоки» договорились на этот вечер просто «обменяться» дамами. Ни тени сомнения о нереальности такого «ченча» у обоих не было. Я был шокирован, но – увы - не очень удивлён, уже будучи хорошо информированным о здешних нравах и условиях жизни завербованных со всей страны, как правило, одиноких молодых женщин, которые ежедневно «вкалывали» на своей работе в рыборазделочных цехах и были лишёны месяцами мужского внимания… Самым печальным (или, если не «сгущать краски», обычным) было то, что среди определённого контингента «верботы» это считалось в порядке вещей. Никто здесь не считал подобное неосуществимым а, главное, аморальным…

   …На следующий день на мой робко выраженный  (любопытный я, всё же, зараза!) нескромный вопрос о результатах экспертизы со стороны опытного «ревизора» - кэпа - оба соседа дружно заржали. Оказалось, что в комнате общаги, где проводились «эксперименты», на стенах были обои сиреневого цвета, которые в сочетании с необычным расположением светильника (имевшего цветной абажур  синего цвета) отбрасывали ядовито-фиолетовое сияние на все окружающие предметы… Подобный «дальтонизм» со стороны моториста, который был, к тому же, ещё  изрядно «выпимши», конечно, был вполне объясним. Бывает…

   К тому времени тайфун ушёл от берегов Шикотана на северо-восток, к Камчатке, сейнер к вечеру того же дня во время очередного отлива был с помощью тягача поставлен на киль, а затем по приливу аккуратно – «почти сам» - встал на удерживающем его якоре поперёк слабой приливной волны. К счастью – корпус остался цел, течи не было, надстройки серьёзно не пострадали. После небольшой профилактики мои везучие рыбаки снова ушли в море. Дорог был каждый час - путина была в разгаре.

   …Наконец, наступил октябрь, пришло время уезжать с наполнившего мою душу незабываемыми впечатлениями и, не скрою, - полюбившегося мне острова. Образцы горных пород были отправлены – всё было готово к отъезду.  Возвращалась на материк и «вербота», и студенты, работавшие на комбинате «Островной» всю путину.  Из Владивостока за вербованными и студентами  пришёл и встал на рейде огромный теплоход «Русь». Погрузка осуществлялась челночными рейсами на больших плашкоутах. Вывозилось где-то несколько сот человек.

   На пирс к отплытию первого плашкоута с вербованным народом и «белой» публикой, состоящей из нескольких функционеров различного ранга, местных жителей, едущих по личным надобностям «в область» - Южно-Сахалинск, а также  меня, «командированного», пришли провожающие и любопытные: всё же событие! Провожающие – немногочисленные остающиеся «зимовать» местные постоянные жители во главе с «мэром» - председателем Поселкового Совета Н. Польских. Это было одним из сакральных ритуалов – встреча и проводы главного народа, дающего «жизнь» острову – завербованных со всей страны рыбообработчиц и студентов владивостокского  Дальрыбвтуза, которые за сезон обеспечивали рыбными консервами значительную часть населения страны.
   
   Было 7-го октября – День «Брежневской Конституции развитого социализма», впервые праздновавшейся в том 1977 году (сейчас в 2014 г. мы «живём» по «ельцинской» конституции, а я ещё помню «Сталинскую» конституцию  - по которой голосовали в 1937 г. – см. главу 4-ю).
   В ожидании подхода плашкоута я обратил внимание мэра Польских на клубы дыма, валящего из окон какого-то стоящего на пригорке сарая, вокруг которого при нас едва успели затушить разгоравшийся было пожар. Тот посетовал, что «какая-то сволочь» регулярно на праздники поджигает разные сараюшки. То ли хороший конспиратор – враг советской власти -, то ли какой-нибудь окончательно спившийся алкаш…
   
   Мэр был симпатичный мужик. Видимо, для него, привыкшего за годы своего пребывания в этой должности общаться с достаточно ограниченным контингентом народа, представленного, в основном,  только местными рыбаками и пограничниками, и лишь на 2-3 месяца во время путины дополнявшимися  «случайными» временными работниками (преимущественно завербованными женщинами и студентами владивостокского Дальрыбвтуза), встреча с таким, как я,  «свежим» человеком «романтической» профессии, оказалась для него в чём-то интересной и примечательной.   
   Несмотря на редкие мимолётные встречи (я практически всё время был в походах и в самом Мало-Курильске «торчал» мало), мы прониклись взаимной симпатией. Он тепло и, я бы сказал, с некоторой неожиданной для меня грустью,  попрощался со мной… Спустя месяц мне во Владивосток пришло его довольно трогательное письмо со  словами песни про Шикотан…  Привожу её текст ниже.

            ОСТРОВОК
Слова А. Малкова, музыка А. Воронова

Там, где сопки высятся в тумане,
На краю больших морских дорог,
Есть, друзья, на Тихом океане
Неприметный с виду островок.

Островок, островок,
На краю морских дорог.

В лоциях морских земного шара
Ты его, пожалуй. Не найдёшь.
По дощатым узким тротуарам
Весь его за полчаса пройдёшь.

Островок, островок,
Пограничный островок.

Улицы огнями не богаты,
Штормовые ночи нелегки,
Но живут там славные ребята, .
Труженики моря – рыбаки

Островок, островок,
На краю морских дорог.

Если волей случая заброшен,
Будешь на курильских островах,
Передай привет друзьям хорошим
В самых тёплых и простых словах.

Островок, островок,
На краю морских дорог.

   Да, уж… Хотя я побывал и во многих других экзотических местах мира – тех же, допустим, островах и различных островных государствах Индийского и Тихого океанов, Шикотан  остался  для меня одним из наиболее памятных и запомнившихся мест – какой-то своей необычностью – природы, людей, ситуаций…

   …Уже на теплоходе «Русь» я случайно услышал весьма лестную, но –увы – совершенно не отвечавшую действительности и не "заслуженную" мною "хвалебную" молву. За соседними столами в огромной столовой услышал разговор. Студенческая молодёжь, возвращавшаяся на учёбу со своей производственной практики, обменивалась впечатлениями и воспоминаниями о своей работе, знакомствах и «похождениях» на «воле», вдали от родителей. Один парень, видимо, парируя похвальбу товарища своими «победами», сказал буквально следующее: «Это что, - вот, говорят, где-то бродил там один геолог, так тот каждый день уводил с рыбзавода разных девчонок в сопки  и менял их, как перчатки…». В ответ – дружный смех и возгласы: «заливаешь»…

   Поскольку на  этом сравнительно небольшом острове в сентябре тогда работал только один геолог, и им, следовательно,  мог быть только я, то речь, конечно, шла обо мне и моих помощницах… Мне невольно захотелось «втянуть голову в плечи», чтобы не быть «узнанным», что ли. Хотя, конечно, мне – 45-летнему «солидному учёному человеку», да к тому времени уже и отцу 4-х детей – эти «разговорчики» должны были бы, вроде, и льстить. Но – увы, это, как говорят, «было давно и неправда».
   На этом закончу главу. В ней я смог рассказал только то, что хотел рассказать. Да и не всё, ведь, вспоминается...