Прокудины

У Матвея Прокудина была мельница, два сына, жена и дочь. Хорошо жил, крепко. Одних
дойных коров по пяти штук бывало, да лошадей до десятка, овцы, поросята, да куры с
гусями, да прочая живность. Сынов женил - одной усадьбой и обустроили, благо земли
было вволю, а урядник - кум, ладом и порешили. Пару раз в месяц на базар, что на деньги
торговали, что на обмен брали.
И работники были, а как без них? "Сватали" только на сезон, с весны до осени. Подряжались
к Матвею охотно, потому как рассчитывал честно, а когда и впрок продукты давал, по
доброте, но сверх положенного одаривал с дальним прицелом.
Велит одному сыну запрягать, другому - муку да масло, да прочую снедь в сани таскать
- значит сейчас повезет "на подарки", пришла пора людей нанимать. весна скоро, одним
никак не управиться.
Ни себе, ни сынам спуску не давал, а вот дочь баловал. младшая, последыш, одна девка и
умница, как не любить. У отцов к дочерям своя нежность, матерям не понять, у них другое.
Только сказ не об этом, а о том, что бывает через слепую любовь отцовскую.

Глубокой осенью, недели через две после Покрова дня, приехал домой Матвей Егорыч,
приехал поздно, затемно. отужинали при свете, легли.
И так ворочался мельник, и эдак, - не идёт сон. Уже и к печке курить садился, и на крыльцо
выходил накинув шубу на плечи, - нет сна, хоть тресни. Забылся только под утро, но
привиделись ему такие чудеса расчудесные, что запомнил он их крепко и всем домашним
потом долго рассказывал.
Говорил, что был в нижнем мире, и в верхнем. Видел как души плачут-маются, и увидел как
счастливы, да радостны бывают. И был ему то ли голос, то ли виденье, да только получил
Матвей наказ - "табака не курить, зелья хмельного не пить, красну рубаху не носить", -
тогда жить будешь долго, умрёшь без хлопот и наверх попадешь.
Коли нарушишь наказ - быть тебе внизу.
А сейчас, мол, не время тебе, ступай назад с миром, да помни крепко. 

И никто не поверил бы, но случилось с ним вот что.
Утро начиналось, а мельник всё спал, чего по трезвым будням с ним отродясь не бывало.
Супруга его будить - не просыпается. Дальше - больше. Лампу зажгли - ба-аатюшки святы,
а мельник-то помер...
В доме переполох, кого бегом за священником, кто за доктором кинулся, а кто и в плачь.
сумятица, бабы выть взялись...
А дочь Еленка подошла, потрогала отца за руку, поцеловала в щёку и сказала снохам :

- Дуры вы. Обмер тятенька. поспит сколь Бог велит, да и встанет.

И пошла к себе в комнату косу через плечо перекинув.
Три дня и три ночи пребывал Матвей в забытье, тут как не поверить в рассказанное,
свидетелей половина деревни, да какие!
Один поп, отец Николай, чего стоит. Да дьяк, да кум-урядник... до пристава дело дошло,
из волости проведать приезжали, - не врут ли люди? Давно не бывало такого на селе.
Ни живой, ни мертвый. И не дышит вроде, а зеркало ко рту подносили - мутнеет.

- Да и теплый сам-от, не коченеет - шептались в народе и крестились - свят-свят-свят...

Доктор сказал :

- Ждать, не тревожить, не шевелить. и вообще жить как жили, ему от этого спокойнее.

Собрал свой чемоданчик с инструментами, да порошками, сел в бричку и укатил.
Но на всякий случай в город отправил посыльного, за советом, только напрасно.
На четвёртый день заворочался Матвей и проснулся к обеду. глядь - день на дворе, вот
это поспал, сам себе думает, управляться давно пора, а я валяюсь тут...

- Дарья, пошто, старая, не будишь, ошалела совсем? - выкрикнуть хотел, да не смог,
захрипел только.
К воде было сунулся, да голову обнесло, ноги подломились, так и пал пластом у кровати.
Домашние услыхали, набежали, подняли, обратно уложили, да порассказали что и как.
Тут и вспомнил он все свои видения.

Курить и пить вино Матвей бросил совсем. Праздников избегал, молился, посты соблюдал и
на церковь жертвовал. Истовым прихожанином стал, книги церковные читать взялся.
Но дом жил исправно, все сыты, мельница работала, да и другие дела своим чередом шли,
так и жили. Вроде и привыкать стали к странностям главы семейства.

Пасха 1905 года выдалась теплой, поздней, но для Прокудиных не особо радостной. Зятя
Матвеева, мужа дочки Еленки, уже почти год как забрали на службу, а там и война. Сгинул
муженёк молодой, о чём бумажно известили семью.
За месяц супружества детками Елена Матвеевна так и не обзавелась, но стала Рузавина.
Убивалась, плакала...потом тосковать шибко начала.
Отец всё видел, жалел, а поделать ничего не мог. На Пасху и выпил. Да в нарядное оделся,
поясочком подпоясался, что Еленкиными руками выткан был, да расшит красиво...
Захотел хоть как то дочь подбодрить. на мол, гляди каков тятя, ничего не боится, в милость
Божию верует, да в благодать Его. на одного Господа уповает в такой светлый день!
А сам думает :

- "Бог простит. Он всё простит. Видит же, что не ради собственного увеселения
я тут ужом вьюсь, а ради дочки...да и Пасха ведь, грех не порадоваться, а совсем
напиваться не буду...так, маненька, ради веселья души ".

А потом, как вино в голову ударило, и вовсе забыл про наказ пятилетней давности.

Так и прошёл праздник. Тятенька разговелся, сыны с женами, племянники за столом.
Тут же и гости пришли с куличами, да яйцами. гармошка, песни, бражка рекой...аж до
пляса на весенней травке дело дошло.
И закурил с мужиками за компанию на хмельную голову.
С размахом встретили, что и говорить, всё как в былые времена.
И весело неделя прошла, а на душе у Матвея кошки скребут. с мужиками порешили :

- опосля гуляний, мельницу под зерно запускаем - и по рукам ударили.

Всю зиму она как лесопилка работала, а весной Матвей с сынами подготавливали её к
помолу муки. Лето, до осени мололи, а в зиму опять лес пилить.

Матвей Егорыч внутри был, осматривал, смазывал что то, трогал, гладил, бормотал
себе в бороду. Потом наверх полез, в самую голову мельницы, к центральному валу,
смазывать огромные, мощные деревянные шестерёнки.
И ветра не было, и крылья мельницы не шелохнулись, всё расклинили, застопорили, не
в первый раз привычную работу делали. Но как только пальцы Матвея оказались между
этими шестернями, тут ему руку и придавило.
Взвыл Матвей Егорыч, сыны снизу прибежали, а руку отцу уже по локоть
расплющило. Мужики и понять ничего не успели, как прямо на их глазах центральный вал
сделанный из цельной сосны диаметром более полуметра, заскрипел натужно, сам по себе
провернулся и уже закусил папане плечо своими деревянными зубами. Взревел Матвей
последний раз и затих.
Тело из шестерёнок топором вырубали. До дома его успели довезти ещё живого.
Да только не очнулся больше Прокудин Матвей Егорыч.

"...табака не курить, зелья хмельного не пить, красну рубаху не носить..."