Масатэ

МАСАТЭ
Всем тем, в ком бездушный прогресс
не задушил жажду к настоящей жизни и приключениям.
1.
Солнце усталым, раскалённым, красным мячиком скатилось за горизонт, и прерия преобразилась. После жаркого летнего дня подул свежий, прохладный ветер, принёсший с собой целую какофонию ароматов цветущих трав. Послышался цокот цикад, которому вторил голос какой–то ночной птицы. В кроне дерева заухал филин, и вскоре его чёрный силуэт, с огромными распростёртыми крыльями, промелькнул на фоне ночного неба. Где –то вдалеке завыл степной волк – койот, вой был тут же подхвачен его собратьями. Поднявшись вверх, звонкие, вибрирующие звуки обрушились на землю, пугая коней, что фыркая и кося большими глазами по сторонам, нервно забили копытами по земле. Новый порыв ветра раздул пламя костра, и оно, взвившись снопом искр, выхватывало из темноты фигуру сидящего на земле мужчины. Это был индеец, чуть выше среднего роста, но удивительно широкоплечий; он был облачён в одежду свободного покроя, сшитую из оленьих шкур и украшенную несколькими скальпами, на ногах он носил причудливо расшитые мокасины. Лица его не было видно, но иногда неровные сполохи огня выхватывали из темноты длинные чёрные волосы, перехваченные на лбу толстой полоской ткани, да острый хищный нос. Временами индеец подбрасывал в огонь сухую ветку, и тогда впрыгающих бликах пламени становилось видно, что рядом с ним, закутавшись в рваное пончо, сидит кто –то ещё. Иногдаего спутник шевелился, и тогда становилось видно, что это девочка, лет двенадцати-тринадцати. Её длинные, никогда не стриженные волосы на лбу стягивал золотой обруч, а на кисти руки, слегка прикрытый рваной тканью поблёскивал браслет. Она щурясь смотрела на языки пламени, затем переводила взгляд на невозмутимо курящего трубку индейца.
- Кетчуа, - девочка слегка приподнялась на локте, - расскажи, как ты был в городе бледнолицых.
Индеец перевёл на неё взгляд и выпустил из ноздрей струйку дыма. Неспешно затянулся, тлеющий в трубке табак вспыхнул алым, и свет, буквально на мгновение, выхватил из темноты его резко очерченное, скуластое лицо, которое из–за сплошь покрывавших его татуировок казалось жуткой маской, неудачной пародией на человеческое естество.
- Масатэ хочет узнать о городах белых?
Девочка подалась вперёд и кивнула.
- Сегодня там вешали какого–то… - он задумался, выбирая более подходящий для этого термин, - неудачливого грабителя.
- Бледнолицые вешали бледнолицего?
Он кивнул и снова затянулся.
- Да. За то, что он украл лошадь.
Девочка фыркнула.
- Лошадь?! Но ведь в прерии целые табуны диких мустангов. Неужели бледнолицый не смог поймать и приручить дикого мустанга, а предпочёл ему какую –то полудохлую клячу?
Кетчуа пожал плечами и, выбив трубку, положил её в седельную суму.
- Бледнолицый был слишком глуп и ленив, - заключил он после неторопливого раздумья.
Масатэ легла на спину и стала смотреть на звёздное небо, лишь местами перечёркнутое серыми разрывами облаков.
- Он должен был ускакать на этом коне в прерии. Если, конечно, он не был трусом.
Она вопросительно посмотрела на спутника. Тот сидел неподвижный и бесстрастный как скала.
- Кетчуа видел. Бледнолицый не был трусом. Он был глупцом.

2.
Мёртвая, иссушенная солнцем трава захрустела под копытами коня, однако вскоре её сменило русло небольшой, давно высохшей речки. Оно вилось по долине и терялось где–то в прерии. Кетчуа указал на смутно видневшуюся в маревегорную гряду Лорами.
- Нам туда, - и, не дожидаясь ответа, направил своего коня к руслу реки. Масатэ, звонко цокнув языком, последовала за ним.
- Кетчуа, зачем я понадобилась сахэму* Левой Руке?
Индеец прищурился от палящего солнца:
- Не знаю.
Девочка обогнала его и попыталась заглянуть в лицо:
- Знаешь, но не говоришь. Зачем мой отец, сахэм племени ворон, приказал отвести меня к вождю арапахо*?
Кетчуа напряжённо вглядывался в простилающуюся перед ним прерию. Несколько минут назад кузнечики, создававшие оглушительную какофонию, внезапно смолкли. Что не предвещало ровным счётом ничего хорошего.
- Зачем? – не унималась Масатэ.
Прошла минута, и над прерией вновь поднялся невообразимый стрекот. Однако Кетчуа не спешил расслабляться.
- Я уже не маленький ребёнок, а скво и сумею постоять за себя!
С этими словами она извлекла из складок одежды довольно большой нож, как–то неуместно смотревшийся в её маленькой смуглой ручке.
- Вот! – грозно выкрикнула она.
Кетчуа кивнул.
Внезапно из ближайших зарослей, громко хлопая крыльями, вылетела куропатка, а вслед за этим раздалось ржание чьих–то коней.
-Не кричи, - Кетчуа взял притороченный к седлу карабин, медленно, стараясь не производить ни малейшего шума, взвёл курок и стал вслушиваться. Девочка, наконец почувствовав опасность, замолчала и стала беспокойно озираться по сторонам. На её смуглом, скуластом личике промелькнула тень страха, сменившаяся затем беспокойством.
Кетчуа неспешно направил коня вдоль русла. Поминутно останавливаясь, он прислушивался. Ржание коней повторилось, но на этот раз гораздо ближе. Было очевидно, что они приближаются к чьей–то стоянке, так как ветер, помимо лошадиного ржания, стал приносить запахи костра и жарившегося на углях мяса. Индеец спешился и, низко пригибаясь к земле, подбежал к холму, с которого надеялся увидеть, что–же находится по ту сторону пригорка. Как он и ожидал, это были переселенцы. Четыре тяжёлых фургона скваттеров* были разобраны и составлены в форме квадрата, образуя собой небольшую импровизированную крепость. Вокруг разложенного на земле скарба суетились люди. Человек тридцать мужчин, все до единого вооружённые ружьями, да примерно столько же женщин, не считая детей и нескольких стариков.Итого не менее семидесяти ружей, ибо женщин скваттеров жизнь заставляла учиться стрелять наравне с мужчинами. Невдалеке, за изгородью, пасся небольшой табун лошадей, охраняемый подростками, которые сжимали в руках небольшие мелкокалиберные ружья для охоты на дичь. Несколько дымов от разложенных костров поднимались вверх, да звон бьющего о наковальню молота ранил слух. Беглым взглядом оценив лагерь, Кетчуа также бесшумно вернулся к лошадям.
- Что там? – спросила его Масатэ.
- Переселенцы. Уходим отсюда.
Он не стал залазить в седло, а потянул коня за собой.
- Тревога! Индейцы! – звонкий крик долетел со стороны лагеря. Индеец резко обернулся и увидел стоявшего на холме, с которого он только что спустился, парня. Повернувшись лицом к лагерю, он, отчаянно жестикулируя, указывал кому–то в их сторону.
Кетчуа неспешно забрался в седло, но, к величайшему удивлению Масатэ, развернул коня мордой к лагерю и стал ждать.Довольно быстро на холме появились двое; присев на одно колено, они направили стволы своих винтовок на путников. Тут же к ним присоединилось ещё несколько мужчин. Наконец на холм взошёл самый старший и, судя по всему, главный представитель лагеря. В руках он, как и все, сжимал винтовку, однако целиться, пока, не спешил.
- Кто вы и что вам нужно? – спросил он.
Кетчуа попридержал коня.
-Путники.
- Что вам нужно на моей земле?
В связи с численным перевесом переселенец чувствовал себя уверенно, однако уверенность его не была полной, так как за этим странным краснокожим вполне могли следовать и другие.
- Это земли каманчей*, а не твои! – звонко выкрикнула Масатэ.
Переселенец усмехнулся.
- Закрой рот своей малолетней скво, краснокожий. Если я, Ишмаэл Гудвин, вбил здесь свой кол, то это земля моя. И никакие паршивые команчи мне не указ.
- Что бы ты сказал, если бы нас было больше? - сквозь зубы прошипела девочка, но Гудвин не расслышал этого.
- Я не привык повторять свои вопросы дважды! – громко выкрикнул Ишмаэл и, не целясь, направил винтовку на индейцев. Кетчуа, казалось, вовсе не заметил этого. Он продолжал наблюдать за переселенцами.
- Мы просто путники.
- Откуда мне знать, что за вами нет целой банды краснокожих?
- Тебе совсем необязательно знать это. Просто посмотри на нас, и тебе сразу всё станет ясно.
Масатэ презрительно фыркнула и взглянула на Кетчуа.
- Ты не сказал ни да ни нет! – выкрикнул начавший выходить из себя скваттер.
Кто–то из переселенцев тронул Ишмаэла за плечо и, указав на Масатэ, что–то зашептал на ухо. Гудвин кивнул и,нахмурившись, указал на девочку.
- Кто она? У неё на голове золотой обруч, а на руке браслет.
Кетчуа не повёл и бровью.
- Я не знаю.
Ишмаэл нахмурился. В данный момент его не покидала мысль, что эта девчонка - дочь какого–то вождя и что, убив её и её спутника, он может навлечь на себя гораздо большие беды, нежели отпустив их с миром.
- И куда ты везёшь её?
Кетчуа никак не отреагировал на его вопрос.
- Отвечай, или я велю стрелять!
- Лучше вели выпороть своего часового! – Масатэ злорадно усмехнулась и взглянула на ёжившегося в стороне паренька.
- Не волнуйся, он получит что заслужил. А вы уезжайте отсюда.
Кетчуа молча развернул коня и медленно поехал прочь. Масатэ последовала следом. Отъехав на значительное расстояние, она обернулась в седле и громко крикнула:
- Желаю и тебе процветания на земле команчей!
Пустив коней галопом, они не видели как заиграли желваки на лице Ишмаэла и побелели костяшки пальцев, когда он с силой сжал карабин. Отойдя в сторону, он выместил злобу на часовом:
- Выпороть щенка. Чтобы в следующий раз смотрел зорче.

3.
Масатэ подогнала коня и, обогнав Кетчуа, заглянула ему в лицо. Эта привычка раздражала индейца, однако, будучи ко всему беспристрастным, он сохранил безучастность и в этот раз.
- Ты видел, что эти белые присвоили себе землю каманчей, - от злости она заскрежетала зубами. – Как только мы встретим их становище, я обязательно расскажу про скваттеров.
Индеец кивнул головой:
- И их скальпы украсят типи* команчей.
Масатэ фыркнула, и оглянулась назад.
- Когда начнётся большая война против белых, не один скальп этих собак украсит вигвамы достойных индейских воинов.
Кетчуа испытующе взглянул на собеседницу.
- Но сперва великие племена должны соединиться. В одиночку против длинных ножей* мы не выстоим.
Юная индианка ударила себя кулаком в грудь.
- Племя воронов будет с вами. Так сказал сахэм Красное Облако.
Кетчуа усмехнулся и взглянул на Масатэ.
- Мне он тоже это говорил.
- Когда вы в вигваме курили калюме*?
Индеец вновь усмехнулся. Но на этот раз в его усмешке не было и сотой доли иронии. Да, не так давно он с вождём воронов выкурил трубку мира, набитую крепчайшей морикой, табаком, смоченным водкой, и лишь затем они приступили к пэуэу*. И теперь он, Кетчуа, воин племени арапахо, вёз сахэму Левой Руке дочь вождя Красное Облако. Вёз как гарантию, как живого заложника, судьба которого будет всецело зависеть от решения вождя воронов.
Масатэ этого не знала, однако, обладая от природы чуткостью и интуицией, почувствовала неладное и насторожилась.
- Или я неправа? – спросила она.
- Ты права, Масатэ. Конечно же, права, - ответил ей Кетчуа.

4.
На сгоревший дилижанс они наткнулись ближе к вечеру. Солнце ещё клонилось к закату, и путники смогли хорошорассмотреть следы разыгравшейся здесь трагедии. Дилижанс подожгли, а его пассажиров скальпировали. Все шесть человек, включая молодую женщину и ребёнка - мальчика лет восьми - лежали тут же, в непосредственной близости от перевёрнутого экипажа, между трупами лошадей и разбросанными вещами. Высокая трава скрывала всё, и если бы путники проехали чуть в стороне, то, вполне вероятно, так и не заметили перевёрнутый дилижанс.
Кетчуа слез с коня и подошёл к трупу траппера, что лежал придавленный экипажем. Взяв его за подбородок, он повернул его лицо и посмотрел в застывшие безжизненные глаза столь ненавистного краснокожему янки.
- Ты знал его? – спросила подошедшая Масатэ и с интересом заглянула в лицо убитого.
Кетчуа молчал. Отвечать ему совсем не хотелось. Вместо этого он встал и подошёл к ближайшему трупу. То была женщина. Она, как и все, была оскальпирована, но в отличие от траппера, на лице которого почему–то читалось полное спокойствие и душевное умиротворение, её некогда симпатичное лицо исказила предсмертная гримаса ужаса.
- Так ты знал его? – не унималась Масатэ.
- Неважно, - ответил индеец, - знал я его или нет. Единственное, что я хочу знать, - кто мог это сотворить.
Масатэ негодующе надула губы.
- Индейцы сняли скальпы с этих бледнолицых собак. Со всех. Не пощадили даже их щенка. Хотела бы я, чтобы это сделал кто–либо из моего племени.
- Поблизости нет ни одного воина племени ворон. А до Солёных озёр, где стоят арапахо, ещё далеко. Это могли быть только команчи.
- Или сиу* с шоенами*.
- Нет, - резко обрезал Кетчуа, - шоены тоже далеко, а сиу пока заперты в своих резервациях в горах и не спускались в прерии. Это могут быть только команчи.
Глаза Масатэ лихорадочно заблестели:
- Тогда давай скорее найдём их. Мне не хочется ещё одну ночь провести у костра в прерии.
Кетчуа горько усмехнулся. Если для Масатэ пребывание в лагере команчей сулило ночлег в вигваме и добрую еду, то он,вполне вероятно, мог расстаться со своим скальпом. И дело было не в неприязни, которую испытывали друг к другу команчи и арапахо, просто у Кетчуа были свои враги в племени команчей.
Ещё раз оглядев место побоища, он сказал:
- Ночевать будем в прерии, без костра. Где-то совсем рядом должна быть почтовая станция, и на ней, вполне вероятно, уже знают про дилижанс.
- Так ты не хочешь эту ночь провести в вигваме?
Разочарованию Масатэ не было предела.
- Я хочу как можно скорее доставить тебя к арапахо. Идём.
Он взял коня под уздцы и повёл его по колее в траве, которую проложил дилижанс, когда удирал от преследовавших его индейцев.

5.
Ночь была тихой и звёздной. Где–то в траве затянул свою песню сверчок, да шумели кроны высоких, казалось,подпирающих небо кедров. В двух шагах мирно похрапывали кони, изредка стуча копытами по земле, да хвостами отгоняя от себя злых слепней. Где–то шёл дождь, и временами ветер приносил умопомрачительные ароматы сырой земли и травы, к которым примешивался запах хвои. Да, где-то совсем близко шёл дождь. И Кетчуа, лёжа на толстом ковре из опавших иголок, полной грудью вдыхал этот чудесный, ни с чем не сравнимый аромат. Вскоре небо заволокло тучами, и на землю упали первые тяжёлые капли дождя. Через несколько минут их стало больше, и отдельные шлепки слились в единый убаюкивающий шум. Однако крона дерева надёжно скрывала притаившихся под ней путников.
Внезапно Кетчуа насторожился. Встав, он стал вслушиваться в шум дождя. Нет, он ничего не слышал и не видел. Просто обострённое до предела чутьё настойчиво твердило ему об опасности, которую он никак не мог понять. Но кругом не было никого. Даже птицы и белки, что жили в кроне дерева, притихли с наступлением дождя. Он осторожно обошёлдерево, прислушиваясь ко всевозможным шорохам. Остановившись около привязанных к корням дерева коней, индеец приготовил винчестер к бою, а затем закрыл глаза, и отдавшись инстинктам, стал просто ждать. Внезапно какая–то внутренняя сила заставила его резко отпрянуть в сторону, пропустив мимо себя что–то большое и свирепое. Это что–то упало рядом и, вскочив на ноги, занесло для удара томагавк. Кетчуа выстрелил. Дико заржав, куда–то в сторону шарахнулись кони. Перепуганная, не понимающая что происходит Масатэ, сжавшись в комок, натянула до самого подбородка пончо. Однако противник, буквально в последний момент сумев нырнуть под винтовку, нанёс сильный удар по коленям. В этот момент со спины навалился ещё кто–то мокрый и резко пахнувший сырой травой. Удар,последовавший за этим, оглушил Кетчуа, и мир провалился в пустоту.

6.
- Мне следовало бы сразу снять с тебя скальп и подвесить к этому дереву вверх ногами, - говоривший схватил Кетчуа за волосы и с силой закинул его голову назад. – Не знаю, почему я ещё не сделал этого.
У говорившего было жутко раскрашенное красной краской лицо и длинные волосы, заплетённые на висках в две косички. На нём были порванные, сшитые из оленьей кожи, штаны и заляпанные грязью мокасины. Торс его был гол, а на шее висело украшение из медвежьих зубов и орлиных перьев. Наклонившись ещё ближе, он сунул под нос Кетчуа чей–то скальп.
- Догадываешься, кто это? Да. Вижу, что догадываешься. Но ничего, как только мы доставим тебя и девчонку к вождю, я попрошу, что–бы он позволил мне лично снять твой скальп.
Команчи посидел несколько секунд рядом со связанным Кетчуа и, улыбнувшись, поднял с земли томагавк.
- Хотя, что сейчас помешает мне… - он поигрался с оружием и сунул его пленному под нос. – Чуешь свою судьбу?
Кетчуа снова ничего не ответил.
- Оставь его, Оццо, - один из индейцев положил своему не в меру нетерпеливому товарищу руку на плечо. – Давай доставим их в лагерь, и пусть сахэм решит жить ему или нет.
Индеец усмехнулся и спрятал свой тамагавк за пояс.
- Зачем решать судьбу того, кто уже мёртв, - выпрямившись, Оццо хлопнул в ладоши. - Как только рассветёт, тронемся в путь.
Кетчуа перевёл взгляд на Масатэ. Она была связана, однако в глазах её он не прочёл испуга, только гнев и непонимание того, что происходит.

7.
Когда ему связали за спиной руки ремнём из сыромятной кожи, Кетчуа только закрыл глаза. Он знал, что очень скоро туго связанные руки распухнут и ремни вопьются в его плоть, причиняя сильную боль. Арапахо был готов к этому. Так же, как и к смерти на столбе пыток, который давно был уготован ему команчами. Но более всего ему не хотелось умирать беспомощно, как пленнику, тупо покорившись своей судьбе, и взирать на беснующихся при виде его крови и истерзанной пытками плоти палачей. Индейцу было досадно, за то, что он не смог выполнить возложенной на него миссии. Кетчуаещё раз поглядел на Масатэ. Девочка сидела на своей кобыле, руки её были связаны не за спиной, что давало некоторую свободу движений. Плавно покачиваясь в седле, маленький воронёнок зорко оглядывала прерию, изредка бросая взгляды на своих пленителей.
Солнце уже поднялось над горизонтом, однако трава всё ещё была сырой после дождя. Начинало парить. Встревоженный топотом коней на валун забрался койот и, навострив уши, стал провожать взглядом всадников. Иногда, тяжко хлопая крыльями, прямо из-под копыт коней, путаясь в сырой и липкой траве, вылетали куропатки. Ветер, окончательно разогнавший дождевые облака, прекратился, оставив после себя лишь по-утреннему пронзительно-голубое небо. Воздух был свеж и прохладен, а вокруг, не торопясь, словно предвещая дневное марево, плыл дух обновлённой земли, который не могли заглушить ни резкий характерный запах конского пота, ни вонь оленьих шкур, из которых были сшиты одежды индейцев.
- Хороший карабин, - Оццо ловко подбросил карабин Кетчуа и тут же поймал его, – хороший. Пожалуй, возьму его себе. Пусть он пополнит мою коллекцию.
Он резко натянул поводья, и конь, закрутившись на месте, жалобно захрапел. Сорвав с седла скальп, команчи протянул его Кетчуа.
- Узнаёшь?! Ну же, узнаёшь?! – Оццо снова начинал всё больше и больше распаляться. – Это скальп твоего брата, а скоро я украшу это седло и твоим скальпом. Они будут висеть рядом. Два скальпа двух братьев. Эй-я! – выкрикнул он и дерзко взглянул на пленника. – Чт –же ты молчишь?
Кетчуа вопросительно поднял одну бровь.
- Потому что я не хочу пугать тебя, малыш. Ведь Оццо боится меня. Даже связанного.
- Я? Тебя?
- Да. Ты меня боишься. К тому же тогда ты был слишком мал, чтобы знать, что же действительно произошло.
Оццо фыркнул.
- Я знаю, что ты убил моих сестру и мать. Яллэ - за то, что не смог получить её, а мать - потому что она видела, как ты убивал её дочь.
Кетчуа пожал плечами.
- Яллэ и Осока должно быть печальны, слыша такое из уст сына и брата.
- Молчи! Их маниту* покинула тела, когда твоя подлая рука убила их. И не твоим поганым устам произносить имена Яллэи моей матери.
Кетчуа печально вздохнул.
- Я не знаю, кто сказал тебе это. Но всё, что я слышу, - это ложь. Я не стану оправдываться, ибо это всё слова. Моя вина в том, что я не уберёг Яллэ.
- Не уберёг? - глаза Оццо сверкнули гневом. - В один миг ты лишил меня двух самых близких людей. А ведь Яллэ могла стать твоей. Почему?
Кетчуа молчал, глядя куда-то перед собой. В этот момент он казался отрешённым от всего.
- Почему, Кетчуа?
- Мне нечего сказать тебе, Оццо. Но когда ты снимешь мой скальп, найди старую Гремучую Змею, она может многое рассказать тебе.
- Нет. Слишком долго я ждал мести и не позволю кому–то испортить её.
Он ударил коня пятками и, пустив его галопом, поскакал вперёд. Кетчуа проводил его тяжёлым взглядом. Внезапно нахлынувшие воспоминания, казалось забытые, утопленные где–то в самых потаённых уголках души, вновь разбередили старые, давно зажившие раны. Черноокая Яллэ. Кетчуа помнил и лелеял её в памяти, как самого дорогого человека. И события того дня он помнил как сейчас, несмотря на то, что прошло уже без малого двенадцать лет, и некогда цветущая и желанная Яллэ давно превратилась в смешанный с землёй прах.

8.
Был полдень, солнце начало порядочно припекать, а уставшие от долгой изнурительной скачки кони - спотыкаться. Ведший индейцев Оццо уже не выглядел таким злобным и непримиримым. Боевые краски смылись с его лица, и теперь он был похож на заигравшегося мальчишку, кем он по сути и являлся, ибо от роду воину Кетчуа было всего девятнадцать лет.
- Расположимся в тени вон тех дубов, - скомандовал он и указал на видневшиеся вдали деревья, - а потом за ночь доедем до становища.
Место, выбранное для полуденного отдыха, было и впрямь удачным: окружённое молодой порослью со всех сторон, оно отлично прикрывало путников от ненужных глаз. Отряд неспешно въехал под тень вековых гигантов. В огромной зелёной кроне выводил резкую дробь дятел, чирикали птицы, да несколько белок свесившись с веток, с интересом наблюдали за пришельцами. Оццо и его спутники спешились, оставив своих пленников сидеть в сёдлах, однако, перестраховавшись, привязали коней поводьями к поваленной коряге. Похоже Оццо решил не давать пленникам отдыха, заставив всё время, что придётся провести в дороге, просидеть в седле. Однако, какими бы ни были планы молодого индейца, именно это обстоятельство впоследствии и спасло пленникам жизнь.
Натаскав дров и проверив землю вокруг дуба на наличие змей, индейцы собрались было разжечь костёр, как вдруг все как один кони захрапели и, забив копытами по земле, замотали головами. Команчи насторожились, прислушиваясь к непонятному треску, доносившемуся из кустов. Кетчуа повернул голову в сторону источника шума и, прислушавшись, уловил негромкое похрюкивание.
- Оццо, - позвал он индейца. Тот обернулся, ожидая что Кетчуа начнёт упрашивать спустить его на землю. – Оццо, вели своим людям сесть на коней.
Молодой команчи недоумённо вскинул бровь.
- Неужели ты так торопишься к маниту?
В этот момент из густой травы показался первый пекари. Негромко хрюкнув, он полностью вышел из зарослей и, глядя перед собой маленькими глазками, задрав рыло, стал с шумом втягивать воздух.
- Вели людям сесть на лошадей и скакать отсюда, - прошипел Кетчуа. Однако Оццо как заворожённый смотрел на дикую свинью. Подойдя к своему коню, он достал карабин и, передёрнув затвор, прицелился.
- Не делай глупостей, Оццо.
Сердце Кетчуа бешено колотилось, он прекрасно понимал, что последует за тем, как каманчи спустит курок.
Оццо тщательно прицелился и выстрелил. Пекари хрюкнул и, упав на зад, посидел немного, не понимая что же с ним произошло, а затем, слабо взвизгув, завалился набок. Кусты угрожающе зашевелились, и из них показалось несколько десятков свиней. Угрожающе хрюкая, они подошли к мёртвому сородичу. Воздух наполнился повизгиванием полусотни разъярённых пекари. Потоптавшись на краю поляны, они разом ринулись на людей, норовя поднять их на клыки.
- В сёдла! – с запозданием крикнул Оццо и, запрыгнув на коня, ударил его пятками. Двое индейцев незамедлительно последовали его примеру, однако один, замешкавшись, слишком поздно вскочил в седло. Благородное животное завизжало от страха, встало на дыбы, и всадник, не удержавшись, упал прямо под копыта разъярённых пекари.
Тем временем Масатэ, схватив поводья коня Кетчуа, звонко завизжав, стала подгонять и без того перепуганное животное. Забыв про усталость, кони рванулись вперёд, практически не разбирая дороги. Привязанный к седлу Кетчуа мотался из стороны в сторону, словно большая тряпичная кукла. Сзади раздался истошный, полный боли и отчаяния крик второго команчи и ржание его коня. Масатэ истошно закричала и стала бить свою кобылу пятками по бокам. Скакавший впереди Оццо делал то же самое. Лишь Кетчуа, порядком утомившийся за последние дни, сохранял молчание. Ему было страшно, просто он уже не мог кричать.
Выехав на открытый простор, они помчались от разъярённых пекари не разбирая дороги.
Внезапно проехав довольно приличное расстояние, Масатэ осадила кобылу и, подъехав к Кетчуа вплотную, достала из складок пончо свой нож.
- Давай сюда руки, - прошептала она.
Арапахо усмехнулся. Молодые команчи не удосужились обыскать ребёнка, проявив к нему непростительное снисхождение. Когда ремень был разрезан, Кетчуа непослушными пальцами взял нож и, освободив от пут ноги, чуть было не упал на землю. Затёкшее тело плохо повиновалось, однако пересилив себя, он нагнал ничего не понимающего Оццо и,схватив его за волосы, повалил на землю.

9.
Руки Оццо были связаны тем–же самым ремнём, которым совсем недавно он связал Кетчуа. Сидя в траве, команчи смотрел себе под ноги на сновавших туда-сюда муравьёв. Кетчуа был тут же. Проверив снаряжение, он приторочил к седлу карабин и лассо. Лишь затем подошёл к команчи. Не говоря ни слова, он сунул ему под нос скальп брата.
- Это ты оскальпировал Быструю Стрелу?
Оццо презрительно взглянул на арапахо:
- Давай, и ты увидишь, как умеют умирать команчи.
Кетчуа печально покачал головой. Молодой, отважный и глупый воин, презирающий смерть, так ничего и не понял.
- С меня достаточно того, что я уже видел смерть двух воинов команчи. Смерть глупую и жестокую. С меня этого вполне хватит. Кто снял скальп с моего брата? Ты?!
Оццо отвёл глаза.
- Нет.
- Тогда кто? Кто?
Индеец молчал.
- Я отпущу тебя, - тихо, чтобы слышал один Оццо, произнёс Кетчуа. Пленник вскинул глаза. – Да, отпущу как побеждённого. Не смывшего свой позор поражения.
- Ты сделаешь это? – в глазах команчи промелькнуло что–то похожее на страх. Впервые за всё время, что он был связан.
- Да. Если ты не скажешь мне, кто дал тебе этот скальп.
Оццо закусил губу. Было видно, что в нём боролись смешанные чувства. С одной стороны ему грозил несмываемый позор, а с другой - Кетчуа обещал свободу.
- Серебристая Луна.
Кетчуа встал, его глаза, направленные куда–то вдаль, видели события давно минувшего дня. Он видел умирающую у него на руках Яллэ. Как её бледные губы что–то шептали, не в силах произнести ни слова. Но он не мог понять её, не мог разобрать сказанного.
- Я скажу тебе одну вещь. Твой отец, - Кетчуа взглянул на команчи, - Чёрный Лось, обещал Яллэ мне в жёны. Об остальном тебе лучше спросить у Гремучей Змеи. Быть может, старуха перед смертью поделится с тобой своей тайной.
- Так ты не станешь убивать меня?
- Нет.
- Почему?
- Ты виновен только в том, что те двое погибли от клыков пекари, и не мне спрашивать за их жизни. За себя и те слова я прощаю тебя, но только один раз. А теперь слушай. Позора в твоём сегодняшнем поражении нет. У тебя не было возможности победить меня в одиночку. И ещё. Если тебе дорога память об Яллэ и Осоки, то через одиннадцать дней будь у того дерева, где ты поймал меня. Я покажу тебе истинного убийцу.
Подойдя к Оццо, он достал нож и разрезал удерживающие его путы. Вскочив на ноги, Оццо отпрянул.
- Ты лжёшь?
- Если я не смогу убедить тебя, то ты сможешь закончить то, что хотел. А это, - он указал на скальп, - я похороню. Он тоже пока не отмщён.
Оццо растёр руки, и запрыгнув на коня, крикнул:
- Хорошо. Ровно через одиннадцать дней, невзирая ни на что. Но если ты не придёшь, клянусь, я найду тебя и сниму твой скальп. С живого или мёртвого!

10.
Река Вебер, что несла свои мутные воды в Великое Солёное озеро, была довольно широкой и быстрой. И хотя с наступлением середины лета и она значительно обмелела, но воды её всё ещё представляли собой значительное препятствие. И если Кетчуа с лёгкостью мог переправиться на своём коне на тот берег, то для Масатэ река представляла практически непреодолимую преграду, справиться с которой без посторонней помощи она не могла. Течение было не сильным, однако то и дело проплывающие деревья или отдельные крупные ветви заставили Кетчуа искать более или менее спокойный брод. Им оказался довольно спокойный и широкий участок реки с небольшим наносным островом посередине. Реку можно было перейти не слезая с коня. Однако…
- А что он там делает? – спросила Масатэ, указав на чёрную точку на острове.
Гризли сидел к ним спиной, погрузив передние лапы в воду, и смотрел на редко, снующую между камней рыбу. Медведь был голоден и зол. Кроме того, ему не давала покоя незаживающая рана, полученная им в бою с другим медведем за обладание самкой. Он был стар, и силы уже начали покидать его некогда могучее и быстрое тело, уступая место тупой злобе и вечному голоду. Со временем он стал хуже видеть и слышать, а движения утратили прежнюю ловкость. Но, невзирая ни на что, медведь оставался медведем, и никакая на свете сила не могла изменить этого.
Людей, наблюдавших за ним с берега, он заметил давно.
- Рыбачит, - ответил Кетчуа.
Масатэ весело рассмеялась.
- Что–то я не вижу рыбы.
Индеец кивнул.
- Да. Поищем другое место для переправы.
Развернув коней, они неспешно поехали вдоль берега. Как только путники скрылись за деревьями, медведь встрепенулсяи, зайдя в воду, поплыл к берегу. Выбравшись на землю, он немного подождал, пока с него стечёт вся вода, и неспешно пошёл следом.
Медведь был голоден и зол.

11.
Прохлада ночи после полуденного зноя придала сил путникам, расположившимся на ночлег на небольшой поляне, со всех сторон окружённой деревьями. Огонь в костре весело потрескивал, пахло печёной в золе картошкой и рыбой. Кетчуа сидел на земле и слушал как шумит река. В поисках более безопасного брода путникам пришлось проехать вверх по течению довольно приличное расстояние, что несколько отдалило их от цели путешествия, ибо становище арапахо находилось вниз по течению. Будь Кетчуа один, то он не задумываясь спустился бы вниз и, переправившись вброд, уже к ночи следующего дня сидел в вигваме Левой Руки. Однако внизу находились асиенды фермеров, которые хорошо охранялись, а их хозяева предпочитали разговаривать на языке револьверов и винтовок. Не рискуя на такую дерзость, в основном из–за Масатэ, арапахо решил затратить время, но сделать путь более безопасным.
В траве послышался шорох, и из зарослей выглянула любопытная мордочка енота, привлечённого запахом готовящейся на костре еды. Уставившись мерцающими в темноте глазками на людей, он стал принюхиваться, однако решив не рисковать,поспешил убраться восвояси.
- Правда, забавный? - спросила Масатэ.
Кетчуа затянулся трубкой, выпустил изо рта облачко дыма и перевёл взгляд с кустов, в которых скрылся енот, на девочку.
- Ты почему не спишь?
- Не получается заснуть. Скажи, а кто такая Яллэ?
Кетчуа вздрогнул. Однако Масатэ не видела этого.
- Тебе это совсем не обязательно знать.
- А Оццо говорил, что она его сестра.
- И что?
- Она чуть не стала твоей скво?
- Не слишком ли много вопросов на сегодня?
Она громко вздохнула.
- Не знаю. А ты сильно испугался, когда на нас напали пекари?
- Да. - Ответил он честно. Она некоторое время молчала.
- Я думала, что ты ничего не боишься. А я тоже испугалась. Наверное я очень трусливая. А ещё считаю себя индейской скво.
Глаза Кетчуа блеснули в темноте.
- Ты очень смелая, Масатэ.
- Ты так думаешь? – спросила она, взглянув на него.
- Да, девочка, да. Смелость не в количестве скальпов на твоих мокасинах, а в делах. Скальп можно снять и со спящего, и с беззащитного ребёнка. А сегодня, схватив моего коня под уздцы, ты показала, что храбрости тебе не занимать.
Девочка вздохнула и стала смотреть на звёзды. Через пару минут раздалось её спокойное дыхание, и Кетчуа понял, что она уснула.

12.
Медведь давно пришёл сюда, и всё это время просто сидел и смотрел на слабо мерцающий огонь. Ветер приносил ему запахи дыма, еды, лошадей и извечного врага - человека. Временами гризли задирал голову и начинал жадно втягивать носом воздух, его ноздри шевелились, улавливая и анализируя мельчайшие оттенки приносимого запаха. Он несколько раз собирался идти на огонь, и каждый раз какое–то непонятное чутье, которое не единожды уберегало его, заставляло ждать ещё.
Приблизившись к поляне, он понюхал воздух и стал обходить её по кругу, чтобы приблизиться к лошадям, которые пока ничего не замечали. Внезапно лошади захрапели и стали бить копытами по земле, а лежавший у костра человек вскочил и схватил ружьё. Медведь недовольно заворчал и, забыв об осторожности, пошёл напролом через кусты. Выйдя на поляну, он огляделся и, увидев буквально в десятке шагов от себя беснующихся от страха лошадей, направился к ним.

13.
Проснувшись от лошадиного ржания, Кетчуа вскочил, схватил карабин и прислушался. В кустах кто–то тяжёлый, неспешно ломая сухие ветви, уверенно пробирался к поляне. Почувствовав, как внутри всё похолодело, он сильнее сжал карабин и стал ждать. От шума проснулась и Масатэ, непонимающе захлопав глазами, она прислушалась к доносившемуся всё ближе и ближе треску.
- Пекари?
- Нет. Гризли. Подбрось в огонь дров.
Она послушно повиновалась. Пламя взвилось вверх, и в этот момент из кустов показалась голова медведя. Оглядев поляну, животное ринулось на перепуганных лошадей. Гризли был очень грузным и тяжёлым, однако быстрота, с которой он добежал до перепуганных копытных, была просто поразительной. В несколько прыжков это, казалось, медлительное животное оказалось около коней и встало на задние лапы, отчего его и без того немаленькая фигура оказалась вдвойне больше и страшнее. Остановившись около кобылы Масатэ, медведь поднял лапу и ударил её по спине; завизжав, та упала на землю. Она была ещё жива и даже сделала безуспешную попытку подняться, но задние ноги уже не слушались её. Тем временем конь Кетчуа, дико визжа, разорвал поводья, которыми он был привязан к небольшому дереву, и ускакал в ночь.
- Стреляй, стреляй же! – закричала Масатэ, однако её проводник стрелять почему-то не спешил. Вместо этого он достал из костра горящую ветку и кинул её в идущего на них медведя. Затем ещё и ещё одну. В воздухе тошнотворно запахло палёной шерстью. Медведь обескураженно замер, а затем стал пятиться назад. Отойдя на несколько шагов, он замотал головой и, встав на задние лапы, заревев, пошёл на Кетчуа. Индеец не растерялся - схватив из костра большую горящуюветку, он сунул её в морду зверю. Гризли заревел и стал отступать. Арапахо продолжал тыкать в него горящей веткой и громко кричать.
- Да застрели его! – звонко выкрикнула Масатэ и потянулась за карабином.
- Не сметь! – заорал на неё Кетчуа.
Медведь тем временем отошёл на край поляны и, обернувшись, неспешно затрусил в сторону зарослей ельника.
- Он ушёл? – спросила насмерть перепуганная Масатэ.
- Нет, - Кетчуа стал подбрасывать в огонь ветви и хворост, - он никуда не уйдёт. Скоро он вернётся и придёт с другой стороны. Поэтому надо быть начеку.
Довольно быстро он разложил несколько костров, благо вокруг было много сухого дерева и хвороста, и зажёг один из них. Стало заметно светлее.
- А почему ты не стрелял?
Индеец взглянул на неё, как на сумасшедшую.
- Своими выстрелами я бы не убил, а только разозлил его, и тогда огонь вряд–ли смог бы остановить эту тушу. Чтобы убить гризли, - он задумчиво посмотрел вслед медведю, - надо очень постараться.
- А лошадь? Она ведь ещё жива.
- Лошадь умрёт. Он перебил ей ударом хребет и обязательно вернётся этой ночью за добычей. А конь, - Кетчуа задумчиво посмотрел куда–то в темноту, - конь должен вернуться.

14.
Всю ночь в кустах слышался треск и глухое ворчание. Медведь не уходил, бродя вокруг поляны, он ждал. Заходя с разных сторон, он останавливался и недовольно ворча, смотрел на костры. Тем временем Кетчуа, запасшись дровами, сделал несколько факелов, обмотав несколько палок разорванным пончо Масатэ и вымазав их сосновой смолой. Он ждал. Наконец, когда небо стало сереть, медведь вновь явился на поляну. Обойдя огромный валун, он, глухо ворча, стал приближаться. Кетчуа отступил назад с таким расчётом, что бы между ним и гризли находился костёр.
Обойдя огонь, медведь приблизился к мёртвой лошади и, обнюхав её, повернул голову в сторону путников. Немного постояв, он развернулся и направился к ним.
- Лезь на дерево! – приказал ей Кетчуа и сунул в руки карабин. Девочка кивнула, и не теряя ни секунды, стала карабкатьсяпо сосне.
Медведь неспешно приближался.
- Пошёл! – крикнул на него арапахо и снова ткнул горящей веткой. Животное недовольно заворчало и, встав на задние лапы, пошло на индейца.
И вдруг оглушительный выстрел заставил Кетчуа присесть. Медведь растерянно заревел, чувствуя боль и текущую из предплечья кровь. Боль и шок заставили его отпрянуть назад, но только на секунду. Обезумев от ярости, он бросился вперёд, на человека, но тот, увернувшись, стал забираться на дерево. Громко фыркая, медведь вытянулся во весь рост, стараясь дотянуться до жертвы. Его громадные когти срывали с дерева большие куски коры и оставляли глубокие царапины. Заревев ещё громче, он попытался полезть следом, однако новый выстрел и новая боль заставили его спуститься на землю и спрятаться за валуном. Забравшись на дерево, Кетчуа увидел примостившуюся на ветке Масатэ, в руках она держала ещё дымящуюся винтовку.
- Он будет ждать? – спросила она.
- Да. И мы тоже.
В подтверждение его слов медведь заревел где–то у реки.
- И что нам делать? Сидеть здесь мы не можем.
Кетчуа усмехнулся:
- Конечно, не можем.
Он не стал говорить ей, что если не произойдёт какого–то чуда, они просто свяляться на землю, вконец обессилев от голода и жажды. Гризли оставалось только подождать. А ждать он умел.
Однако чудо, в котором Кетчуа так сомневался, случилось примерно в полдень.

15.
Ближе к полудню медведь обнаглел настолько, что, выйдя из своего укрытия, добрался до мёртвой лошади и, кажется, не обращая внимания на своих пленников, притаившихся на дереве, стал поедать конину. Достаточно было всего одного выстрела в ухо, чтобы животное испустило дух. Однако со своего насеста Кетчуа мог видеть только его увесистый зад да часть спины. Правда, время от времени медведь поворачивал в их сторону, свою косматую, вымазанную в лошадиной крови морду. Но стрелять с такого расстояния не имело ни малейшего смысла.
Именно в этот момент из–за деревьев показался всадник. Попридержав коня он встал в стременах и, махнув кому–то рукой, поскакал к поляне.
- Бледнолицые, - ахнула Масатэ.
Тем временем всадники, коих было не менее дюжины, достав ружья, подъехали к поляне и замерли, разглядывая медведя. Животное, оторвавшись от еды, ощетинилось и зырычало, однако нападать пока не спешило.
- Что они собираются делать? – забеспокоилась Масатэ.
- Смотри, - шепнул ей на ухо Кетчуа.
Командир что–то крикнул и первым прицелился в гризли.
- Как только медведь побежит на них, - арапахо поправил винтовку, - спускаемся на землю и кустами пробираемся к реке.
- А длинные ножи не станут преследовать?
- Не знаю. Но первое время им будет не до нас.
Раздался выстрел, затем другой. Медведь истошно заревел и бросился на обидчиков.
- Быстрее, - зашипел Кетчуа на замешкавшуюся Масатэ. В мгновение ока они оказались на земле и, пригибаясь, побежали под прикрытие молодых елей.
На поляне же творилось что–то невообразимое. Всадники, постоянно перемещаясь, окружили гризли и один за другим всаживали в него патроны. Животное ревело и металось из стороны в сторону, пытаясь свалить хотя бы одного из них, однако цель постоянно ускользала, а силы таяли. Через несколько минут безумия животное повалилось на землю и истошно в последний раз зарычало. Ещё через минуту с ним было покончено.
Всадники спешились и, подойдя к огромной окровавленной туше, замерли, держа ружья наготове.
-Вот это да, - восхищённо воскликнул один из солдат, - впервые вижу такого громадного медведя.
Командующий отрядом сержант тоже спешился, однако к убитому медведю не проявил ни малейшего интереса.
- Здесь нет людей. Тогда кто стрелял?
- Сэр, взгляните, - один из солдат подал ему изорванное пончо и индейское украшение из перьев и волчьих зубов. Сержант выругался.
- Чёрт. Если бы я знал, что это краснокожие взывают о помощи, то не торопился бы так. Хм, - он рассмеялся, - видимо,они воспользовались тем, что мы были заняты медведем и улизнули.
- Найдём их?
Сержант только махнул рукой.
- Не стоит. Кони сильно устали, да и земля вокруг вытоптана так, что сам чёрт не разберёт, куда делись эти собаки. Займитесь лучше разделкой туши.
Солдаты согласно закивали и, достав ножи, стали разделывать убитого медведя.

16.
Они бежали вперёд не разбирая дороги. Влажные лапы елей, так надёжно укрывшие их от глаз солдат, теперь хватали за одежду, хлестали по лицам, мешая продвижению. Иногда Кетчуа останавливался и, достав какой–то свисток, время от времени дул в него, что очень сердило его маленькую спутницу, которая ничего не слышала, за исключением слабого сипа, практически неразличимого на фоне шумящей реки. Выбравшись из леса, они остановились на большом камне, чьё основание покоилось в мутных речных водах. Кетчуа вновь достал свисток и стал дуть в него. Оглядевшись, он коротко позвал Масатэ и уверенно зашагал по берегу.
- За нами нет погони? – спросила она.
- Нет. - Вместо пояснения он указал на лес, щебечущих без умолку птиц. – Длинные ножи разделывают тушу.
- Почему ты так решил?
Кетчуа вновь остановился и терпеливо указал на лес. Там, где была их стоянка, кружили вороны. Масатэ помнила, как совсем недавно эти птицы, ничего не боясь, клевали тушу лошади. И теперь чёрная стая, испуганная солдатами, кружила в ожидании падали, так и не решаясь спуститься ниже.
- Они не садятся. Солдаты не подпускают их к медвежьему мясу.
Масатэ ещё раз огляделась, задумчиво задержав взгляд на чёрных точках - воронах.
- А если они разделились и часть бледнолицых преследует нас?
- Возможно. Но разве зря мы идём по камню. Они не найдут наших следов. К тому же их и так слишком мало.
Он ещё раз подул в свой свисток, и в этот раз Масатэ как ни старалась, не услышала ничего.
Теперь они просто шли по берегу быстрым шагом, продвигаясь туда, откуда пришли. Время шло, солнце стало садиться, тени вытянулись, жара не прекращалась, а они продолжали идти. Лишь изредка останавливаясь, Кетчуа дул в свой свисток и, задумчиво качая головой, шёл дальше.
- Жалко лошадь, - наконец заговорила Масатэ. – И коня жалко. И сёдла, что остались там.
- Ехать можно и без седла. Если ты умелый всадник, конь всегда будет послушен. Главное, что мы живы.
- Что это за свисток? Это не икискот.*
Индеец пожал плечами, ничуть не скрывая своего раздражения.
- Удача отвернулась от нас. Без коней мы доберёмся до арапахо только через три дня.
- Но ведь можно украсть коней у белых. Здесь полно их домов.
- Будь я один, то сделал бы это.
- Не бойся за меня, - глаза Масатэ гневно сверкнули, - я сумею постоять за себя.
- Да, Кетчуа видел, что стрелять ты уже умеешь.
Девочка вспыхнула до кончиков своих растрёпанных волос.
- Я была перепугана.
Он не ответил ей ничего.
Где–то впереди раздалось знакомое ржание, и вскоре из-за деревьев показался конь Кетчуа, за которым, улюлюкая не хуже индейцев, скакали трое в широкополых шляпах, но в военных мундирах. Один из них лихо крутил над головой лассо, норовя набросить его на шею строптивому жеребцу, спешащему на зов хозяина. Увлечённые погоней преследователи не видели индейца. Вскинув карабин, Кетчуа прицелился и выстрелил. Человек, крутящий лассо, вскинул руки и безвольно упал на шею своего коня. Следующий выстрел свалил коня под вторым всадником. Третий наездник оказался проворнее: развернув коня, он свесился на его бок и поскакал, прикрываясь скакуном, как живым щитом. Кетчуа не стал стрелять, а просто проводил его взглядом до первых деревьев.
- Удача не отвернулась от нас! – звонко выкрикнула Масатэ, однако осеклась под взглядом Кетчуа.
- Если бы тот, третий, тоже остался лежать на земле, то это была бы удача.
Он похлопал коня по шее и запрыгнул на его спину. Затем подал руку девочке, та, вскарабкавшись, уселась сзади и обхватила его руками, сплетя кисти рук на животе.
- Держись. Конь не сильно устал, а до того острова, где рыбачил медведь, нам нужно добраться быстрее, чем друзья этого недобитка поймают нас.

17.
Остановив коня у воды, Кетчуа огляделся. Он не видел ничего, однако звериное чутьё подсказывало ему, что за ними следовала погоня. Тот, третий, что сумел уйти, наверняка был не один. Закрыв глаза, арапахо стал вслушиваться в звуки леса. Вскоре окружающий мир для него разделился на отдельные, живущие абсолютно разной жизнью звуки. Невообразимая какафония исчезла. Теперь он мог слышать то, что хотел. «Отодвинув» от себя всё то, что в данный момент не имело для него значения, он услышал, как шумят деревья, да поскрипывают трущиеся друг о друга ветви и хрустит опавшая хвоя под лапами крадущейся лисицы. Животное замерло, а затем быстро скрылось. И вдруг среди разнообразных звуков он уловил характерный топот коней. Их было не менее десятка, и они двигались единой плотной массой в одном направлении. В их сторону.
Кетчуа вздрогнул. Всё в одно мгновение стало на свои места. Не скрипа веток, не топота коней, только, перекатывая мутные воды, шумел Вебер да звенела над головой вездесущая мошкара.
- Сейчас мы переправимся вплавь на тот берег, - обратился он к Масатэ. - Держись за гриву коня. Старайся плыть так, что бы между тобой и этим берегом постоянно была конская шея. На меня не обращай внимания. Если я утону, то,выбравшись на берег, иди так, чтобы солнце светило тебе в левое ухо. А если встретишь арапахо, то повторяй моё имя и имя моего сахэма. Ты поняла?
- Да, - она растерянно захлопала глазами. – А почему ты должен утонуть?
В лесу раздалось ржание коней.
- Они будут стрелять.
Он направил коня в воду. Переправляться приходилось не вброд, но оба берега были пологими и спуск не представлял ровным счётом ничего сложного. Преследователи появились в тот момент, когда глубина не позволила коню идти по дну, и он поплыл, оттолкнувшись от земной тверди. Остановившись на берегу, длинные ножи замешкались, однако, быстро достав ружья, стали стрелять.
- Прячься за шею коня! – крикнул на Масатэ Кетчуа. Девочка, перебирая руками и отплёвываясь от попавшей в рот воды, перебралась со спины, на которой сидела до этого, и спряталась за шею. Сам арапахо прятаться не стал. Время от времени ныряя, он держался за гриву и упорно плыл вперёд. Примерно на середине реки течение усилилось, и их стало сносить вниз. Что–то крича, всадники стали преследовать беглецов берегом, при этом не переставая стрелять. Однако их пули, поднимая целые фонтаны брызг, не достигали цели.
Течение усиливалось, и путники, уже не думая о том, чтобы плыть к берегу, просто старались не утонуть. Обхватив шею коня руками, Масатэ испуганно таращилась по сторонам, то и дело погружаясь в воду с головой и, выныривая, глотала широко открытым ртом воздух. Кетчуа плыл рядом, он уже не грёб, а просто держался за выбивающегося из последних сил коня. Временами он прятал девочку за животное, а иногда, когда это было невозможно, прикрывал собой.
Стрельба с берега продолжалась. Вода вокруг них буквально покрылась фонтанами от летевших в них пуль.
Наконец конь нащупал копытами дно и, увязая в речном иле, стал пробираться к берегу. С каждым шагом он ступал всё твёрже и твёрже и выйдя на берег, вынес на себе двоих обессиленных людей. Сделав ещё несколько странных, вихляющихся шагов, он остановился. Висевшая у него на шее Масатэ упала на землю.
- Идём, - Кетчуа схватил ещё не отдышавшуюся девочку за руку и потащил под прикрытие деревьев.
Масатэ вырвалась из его рук.
- А конь? – спросила она.
Оглядевшись, арапахо увидел, что животное опустилось на колени, а потом и вовсе легло на землю. Бока его тяжело вздымались, а глаза глядели с какой–то невообразимой, звериной тоской.
- О, Великий Дух, - прошептал Кетчуа, видя, как по его бокам расплываются тёмно-красные пятна. Словно живой щит,конь принял на себя всё, что предназначалось им, и теперь, жалобно фыркая, умирал.
Недалеко от индейца взметнулся фонтанчик земли. Затем ещё и ещё один. Солдаты спешились и стали стрелять, заняв более удобные позиции.
Конь жалобно заржал и положил голову на землю, в высохшие, когда-то вынесенные приливом водоросли.
- Прощай, - прошептал индеец, - пусть твой дух войдёт в только что родившегося ребёнка.
Конь фыркнул и дёрнул ухом.
Бросив прощальный взгляд на животное, верное ему до последнего вздоха, Кетчуа схватил карабин и поспешил под прикрытие деревьев.

18.
Они появились внезапно. Словно выросли из–под земли и замерли, глядя на путников. Их лица были раскрашены в боевую окраску, а в руках они сжимали копья и маленькие, обтянутые бизоньей кожей щиты. Кто–то натянул лук, но тут же опустил его, увидев, кто стоит перед ним. Масатэ ойкнула и спряталась за спину Кетчуа, но тот стоял спокойно, глядя в лица воинов.
- Спокойно, маленький воронёнок, - сказал он, - эти воины не сделают нам ничего плохого. Это друзья.
Воины–арапахо, уже не таясь, окружили Кетчуа, из толпы вышел один, обладатель самого большого головного убора из перьев, и поприветствовал путников. Кетчуа и воин обнялись как старые друзья.
- Неужели мой брат вернулся? – спросил воин.
Кетчуа кивнул головой.
- Ненадолго. Я должен попасть в становище. Но что делаете вы так далеко от наших вигвамов?
Воин удивлённо вскинул брови.
- Разве ты не знаешь, что мы выкопали топор войны против бледнолицых?
Кетчуа побледнел, Масатэ радостно всплеснула руками.
- Когда мои братья стали срывать скальпы с голов бледнолицых?
Арапахо покачал головой:
- В этом ребёнке живёт душа бесстрашного воина.
- Слишком бесстрашного, - добавил Кетчуа.
Воин усмехнулся.
- Два дня назад сиу покинули свои резервации и спустились в долину.
- А арапахо? Арапахо тоже последовали за ними?
Воин печально вздохнул.
- Нет, и мы от этого печальны. Левая Рука, послушавшись совета трусливых старейшин, отказался выкапывать топор войны. Мы же не послушались его и хотим примкнуть к шоенам или кетчуа.
- И сколько вас?
- Чуть меньше сотни. Но мы будем драться за тысячу!
- Луками и томагавками против ружей и винчестеров?
Воин состроил презрительную гримасу.
- Настоящий воин всегда ждёт смерти и не страшится её.
Кетчуа покачал головой.
- Ты что–то хочешь сказать?
- Нет, Большой Мокасин, ничего, кроме того, что моё сердце полно печали за вас.
Воин, носящий смешное имя Большой Мокасин, непонимающе захлопал глазами.
- Ты не рад нашей освободительной войне?
- Я не рад тому, что многие из краснокожих воинов идут охотиться за трофеями. И сколько из вас вернётся назад?
Большой Мокасин потряс головой.
- Таких, как мы, много. Очень и очень много. Только Левая Рука удержал всё великое племя арапахо от войны. И что скажем мы Великому Духу, когда он спросит нас, почему мы не изгнали наших врагов с наших земель?
- А что скажешь ты матерям, оплакивающим своих детей. Их отцам, детям, жёнам и братьям. Что воины должны умирать?
- Что воины должны воевать! Тебя ли я слышу, брат мой? Не ты ли взывал к осознанию?
Кетчуа улыбнулся какой-то странной, грустной улыбкой.
- Я не стану отрицать того что было. И не стану спорить с тобой, брат мой. Просто дай мне коня.
Воин кивнул.
- Хорошо. Я дам тебе коня. Но тот, кто сейчас стоит передо мной, не мой брат Кетчуа. Это человек с закрытыми глазами. Слепец, не видящий того, что бледнолицые отбирают наши земли и убивают наших бизонов. Они строят новые дороги по которым едут их огромные огнедышащие железные кони, и вырубают наши леса, что–бы строить себе жилища из нашего дерева. Он не видит того, что все индейцы идут на войну не из–за скальпов, которыми можно украсить свои мокасины, а за право на жизнь. За жизнь своих детей на земле, завещанной нам нашими отцами.
Кетчуа не ответил ему ничего. Его сердце разрывалось от тоски. Обняв Большой Мокасин, он заглянул ему в глаза.
- Более всего на свете я хотел бы быть вместе с вами, братья. Прощай.
Большой Мокасин нахмурился, однако тоже обнял Кетчуа.
- Прощай… Утром ты слезешь с коня у своего вигвама. Брат...

19.

Ночь была тихой и лунной. Ветер качал высокую траву, звенела мошкара, кричала какая–то ночная птица, да тяжело дышал уставший от долгой скачки конь. Временами всадник останавливал его, давая животному отдохнуть, а затем снова гнал во весь опор. Иногда ветер приносил запахи дыма, а на горизонте появлялись зарева от пожарищ. Тогда всадник просто менял направление, уезжая прочь от беснующихся краснокожих братьев, грабивших асиенды зажиточных янки. Кетчуа мог ещё с наступлением ночи быть в становище арапахо, но он не спешил. Чутьё подсказывало ему, что торопиться не стоит.
- Стой! Ты кто такой?!
Резкий голос из темноты заставил его осадить коня. Приглядевшись, он увидел вымазанного сажей индейца. Он стоял в окружении своих не менее грязных собратьев и прикрывал от пришельца какие–то бесформенные тюки, рядом с которыми зоркий глаз Кетчуа, увидел сгорбленную фигуру молодой белой девушки. На мгновение ему показалось, что он чувствует её животный, граничащий с безумием страх, смешанный с ненавистью к своим пленителям. Но лишь на мгновение. Судьба этой девушки его нисколько не интересовала.
- Арапахо, - ответил он. – Еду в своё становище.
Индеец усмехнулся и отступил в сторону, презрительно махнул рукой.
- Позжай. И передай своему сахэму, что его глаза закрыты.
- Обязательно передам.
Кетчуа подогнал коня. Благородное животное зафыркало и зашевелило ушами, вдыхая сладковатую вонь от пожарищ, которой, казалось, пропиталась вся прерия.

20.
Вигвам Левой Руки был самым большим в становище. Увешанный шкурами и разрисованными одеялами из валяной шерсти, он выделялся на фоне серых и убогих типи, в которых жили арапахо. Сахэм встретил Кетчуа у входа и, поприветствовав, взглянул на Масатэ.
- Так это и есть дочь Красного Облака?
- Да. Девочку зовут Масатэ.
Девочка с интересом разглядывала знаменитого вождя арапахо.
Тем временем Левая Рука поручил юную заложницу двум старым скво, а сам, отодвинув полог типи, зашёл внутрь. Кетчуа последовал за ним. Расположившись около дымящегося очага (вигвам топился по-чёрному, и дым, кружась вверху, улетал в отверстие у основания), указал на место напротив себя. Кетчуа сел на разостланную прямо на земле шкуру и сделал несколько глотков виски из бутылки, предложенной ему сахэмом. Рассказав об обстоятельствах своего путешествия, он сделал небольшую паузу на том месте, когда он встретил своих соплеменников в лесу.
- По пути сюда я видел около сотни наших молодых воинов под предводительством Большого Мокасина. Они шли убивать бледнолицых. Что случилось?
Левая рука нахмурился:
- Разве ты не знаешь? Прерия в огне. Команчи, сиу, шошоны выкопали топор войны. Но сердце моё полно печали не из-за этого, - его глаза гневно сверкнули, - они воюют не за освобождение, а за наживу. За скальпы и боевую славу. Так же и Большой Мокасин не послушался решения старейшин, сочтя их трусами, а меня слепцом.
- По пути сюда я встретил нескольких краснокожих братьев. Они шли пешком, навьючив на своих коней добро, которое отняли у бледнолицых.
Вождь кивнул.
- Да, бледнолицых много, и у них есть то, чего нету у нас, - его взор затуманился. - Мы проиграем эту войну. Но не потому, что у бледнолицых ружья и пушки, а у нас луки и томагавки. Нет. Великий Дух не простит нам алчности, что застелила наши глаза. Старейшины сказали: «Арапахо воевали с бледнолицыми всегда. Наши деды воевали с ними, отцы - и теперь мы воюем. Но война близится к концу».
Он встал во весь свой гигантский рост.
- И не мы будем победителями. Но молодые воины этого не понимают и идут на смерть.
Тело вождя покрывали многочисленные шрамы от пуль, стрел и копий, а так–же когтей зверей. Левая рука, помимо могучей силы, обладал воистину животной выносливостью, позволявшей ему оставаться в живых. Там, где любой индеец уже давно отправился бы в поля Великого Духа, вождь арапахо только отлёживался и, наскоро залечив раны, снова шёл в бой.
Не глядя на собеседника, он вышел из вигвама, Кетчуа последовал за ним. После застоялого дыма типи свежий воздух подействовал на него отрезвляюще.
- Арапахо умрут, если будут воевать против бледнолицых, - Левая Рука был слегка пьян, но на ногах держался крепко.
- Тогда нам предстоит покинуть наши земли, - заметил Кетчуа.
- Другого пути нет. Или смерть, или изгнание. Языки бледнолицых лживы, а слово словно лёд, тает, едва подует тёплый ветер. Сколько раз мы договаривались с ними, и сколько раз они нарушали свои договоры, ты и сам знаешь лучше меня.
Он вопрошающе взглянул на собеседника, Кетчуа смотрел ему в глаза.
- Или я неправ?
- Ты прав, сахэм.
Кетчуа вздохнул и окинул взглядом становище. Убогие маленькие домики племени стояли, хаотично разбросанные по поляне, из многих поднимался к небу дым. Повсюду были слышны голоса: старики и дети, мужчины и женщины - все они были заняты своей повседневной работой. Но над всеми нависла какая–то непонятная чёрная тень, оставившая отпечаток буквально на всём.
Новый день только начинался.

21.
- Кетчуа, подожди, - Масатэ схватила его за руку. – Вот, возьми, - она протянула ему своё украшение. - Это обрег. Он защитит тебя.
Арапахо подержал подарок в руках, а затем повесил его на шею. Немного подумал и достал свисток.
- Это тебе.
- Зачем? В него нельзя свистеть, - она повертела его в руках.
- Зато его свист всегда услышит твоя лошадь и придёт к тебе.
Она протянула свисток обратно.
- Мне он пока не нужен, а твой конь тебе поможет.
- Тот конь уже помог мне и тебе. А этот, - он погладил длинную гриву мустанга, - не обучен прибегать по зову. Бери. Обучи свою лошадь этому звуку, и она станет тебе верным другом, - он запрыгнул в седло.
- Ты едешь к Оццо?
- Да. Осталось пять дней. Прерия в огне, и мне надо поспешить, - он направил коня к выходу из загона. Масатэ шла рядом с ним до последних вигвамов.
- Я хочу с тобой, - тихо прошептала она.
Он покачал головой.
- Нельзя.
Её глаза на мгновение вспыхнули, а затем погасли.
- Ну да. Нельзя. Я же заложник. Вот только моё племя воюет, а твоё нет.
Она развернулась и пошла обратно. Кетчуа проводил её взглядом, а затем пустил своего коня галопом. Оставалось всего пять дней, и ему надо было спешить.
Пока арапахо не участвовали в войне. Однако день 29 сентября 1864 года, прозванный «кровавым днём», когда полк волонтёров Колорадо под начальством полковника Чивингтона практически полностью уничтожил союзные индейские племена, послужил толчком для присоединения арапахо к священной войне против бледнолицых. Это будет потом. Ну а пока…
…Ветер, принёсший с собой запахи трав, был прохладным и свежим. В воздухе слегка ощущался сладковато-приторный запах гари, а кое–где на горизонте чёрными сполохами на ярко-голубом небе виднелись следы далёких пожарищ. И над всем этим невидимой тенью плыл тяжкий рокот взывающих к войне индейских барабанов, более всего напоминающий частое биение сердец двух сошедшихся не на жизнь, а на смерть воинов.
Сиу, шошоны и команчи выкопали топор войны.
Г. Михайловск.
18.06.2012

Пояснения.
*Сахэм – глава рода или племени у индейцев.
*Арапахо - кочевое племя постоянными врагами которого до самого заточения в резервации, были шошоны, юты и пауни. В отличие от других враждебных племён, арапахо были людьми менее воинственными и, вождям удавалось удерживать своих соплеменников от поспешных поступков, а потому на счету арапахо оказалось меньше сражений с американской армией, чем у их союзников.
*Скваттерство – самовольное захватничество земель, принадлежащих индейским племенам, осуществляемое белыми переселенцами. Зачастую носило агрессивный характер.
*Команчи - самый могучий и воинственный народ южных равнин, состоявший из нескольких самостоятельных племён, каждое из которых делилось на множество общин. Команчи на протяжении почти двух столетий наводили ужас на испанских, мексиканских, а затем и американских поселенцев.
*Типи – переносное жилище североамериканских индейцев.
*Длинными ножами индейцы называли кавалеристов, регулярные воинские части армии США. Своё название они заслужили из-за сабель, для которых у индейцев не было наименования.
*Калюме – трубка мира.
*Пэуэу – разговор по интересующему делу.
*Сиу (лакоты, тетоны) - западная часть племён группы сиу. Племена сиу были многочисленны и воинственны, разбросаны на огромной территории и управлялись разными людьми. Отношения с белыми до начала эмиграции у сиу, за исключением некоторых случаев, складывались достаточно миролюбиво. К началу 1850-х годов эти отношения начали портиться, а к 1860-м переросли в широкомасштабную войну. Самое крупное сражение между сиу и американской армией произошло 25 июня 1876 года, и стало известно как битва на Литтл-Бигхорн.
*Шайены - племя кочевников, состоявшее из двух народов -- тсистсистас и сутаи. И белые, и индейские современники считали шайенов одними из самых яростных и храбрых бойцов. Капитан Вильям Кларк в 1881 году писал: «Они (шайены)храбро сражались за свою страну, и их история последних лет написана кровью. Невинные поселенцы испытали жестокое насилие от их рук... а их самих выслеживали, словно волков, и убивали, как бешеных собак... Сперва шайены дружелюбно относились к белым людям, но впоследствии стали одним из величайших ужасов границы». С 1860 по 1878 год шайены принимали активное участие в войнах с американцами.
*Маниту – термин, аналогичный «душе», «духу» или «силе», могут быть воплощены в лекарствах и амулетах. В результате деятельности христианских миссионеров слово «маниту» приобрело значение «бог-творец», по аналогии с Богом в христианстве. В переводах Библии использовалось сочетание «Гиче Маниту» (Великий Дух).
*Икискот – свисток из берцовой кости поверженного врага. Применялся для общения путём передачи определённых звуковых сигналов. В коллекции отдельных индейских воинов могло находиться до нескольких десятков таких «трофеев».