Трансерфер 2-8 Судьбы вторая половина

2-8 

После безрадостного и не обнадёживающего выяснения данностей и обстоятельств их землячества отношение Марии к Георгию не изменилось. Его заочная влюблённость, выросшая без почвы взаимности, требовала большого труда в поливе, окучивании и выращивании её любви к нему. Совместная служба в полку предоставила ему шанс заняться этой работой и добиться её руки. И он как бык бил копытом, привлекая её внимание, прилагал все силы и таланты на общественном поприще и в личном ухаживании. Отвергая его, она не отдавала предпочтения никому. Лётчики, знавшие её по училищу, относились к ней с некой отеческой заботой и большим почтением. Как признался один из них, она знала обо всех «скелетах в шкафу» каждого из них. Это объясняло их отношения к ней и создавало иллюзию барьера вокруг неё. Но вскоре все убедились в том, что она, как разведчик, молчит обо всём, даже при провокационных вопросах начальства.

  Георгий понял суть характера её поведения и почувствовал брешь подхода к её сердцу. После переселения его из города в общежитие на аэродроме он получил возможность чаще видеться с нею. Годичная дистанция в их отношениях из-за разных мест квартирования изменилась после празднования 7 ноября и Нового 1960 года. Деликатное ухаживание в общих компаниях и упорная интеллектуальная борьба с его соперниками, с Лёшей Брага, Женей Сергеевым и с многочисленными опекунами по Сталинградскому лётному училищу, наконец, дали результат.
Её душевная травма, похоже, оттаяла. Она изменила своё отношение ко всем, и к нему, сменив гнев на милость. Её обидная фраза при первой встрече, что «её женихи летают», стала для Георгия своеобразным стимулом. Он добился назначения борттехником управленческого штабного самолёта АН-2. Он стал летать борттехником!

  Их очередные отпуска совпали по срокам, и они договорились встретиться в Новосибирске. Она собиралась приехать в город на неделю, после отдыха с подругами в Сочи. Встречая её в Новосибирске, Георгий ещё раз убедился, что его избранница, как и все натуральные яркие блондинки, по своей натуре романтик. Её мысли всегда витают где-то в облаках. Она послала открытку с видом загорающих гостей на пляже города Сочи  следующего содержания: «Встречайте. Буду такого-то»! И всё...
 
  До срока оставалось три дня, и он все три дня ломал голову: «Где её встречать? Во сколько? Каким рейсом или поездом? В аэропорту или на ЖД вокзале?» Созвонившись с её сестрой, телефон которой она дала ему в Польше, ломать голову стали вместе. Договорились: поскольку у отца Георгия была машина, он будет встречать в Толмачёво. А Анна, так звали её сестру, внешне похожую на Марию, как две капли воды, – на ЖД вокзале. Но оставалась задача: вычислить все самолёты и поезда, прибывающие из Сочи в Новосибирск в этот день. 
  Георгий провёл этот анализ, выявил рейсы и поезда, пребывающие в этот день, и определил время вероятной встречи Марии. Он отнёсся к этой рассеянности не как к последствиям душевной травмы, а как к окончанию её страданий, упоением радостями жизни, простоте и широте натуры. Оттаяла душой, и получился такой вот легкомысленный сюрприз!

  «С нею – не соскучишься!» – подумал он.
Георгий встретил её в аэропорту Толмачёво. Загоревшая, стройная блондинка была настолько легка и эффектна, что утомительное ожидание её в жару, в машине, сожгло все накипевшие слова сожаления и нелестные намёки матери. Мария – тёзка всё-таки! Обняв её и получив багаж, по пути домой заехали на ЖД вокзал и сняли «пост ожидания» Анны. Мария удивилась, почему Анна встречает её на вокзале, но все промолчали. Радость встречи была больше огорчений. Всю дорогу домой, Мария бурно проявляла радость встречи с ним, с его родителями, с сестрой и родным городом. Проезжая завод на остановке трамвая «Кропоткина», она задумчиво сообщила:
– Здесь, на прожекторном заводе, я работала до отъезда в Польшу.
– Вот тогда, на этой остановке, мы с тобой и встретились в первый раз, – напомнил Георгий, намекая на судьбоносность второй встречи в Польше. Она до сих пор не вспомнила этой встречи в трамвае, а он до сих пор не надеялся на её согласие. Что-то грустное промелькнуло в её глазах.

  Ванной и душа в квартире на Военведе не было. Моечная, она же постирочная, комната была отгорожена от кухни. Маленькая Мария с удовольствием приняла душ из чайника в тазике. Накрывая на стол, мать тихо высказалась:
– Да, Юра, она очень искренняя и простая, без выкрутасов, но – огонь – немного сумасшедшая. Тебе будет трудно с нею жить, но весело. Жизнь должна быть немного сумасшедшей, иначе жить будет скучно и неинтересно! Но если ты поддашься ревности, она тебя убьёт, в смысле – ревность.
– О, мама! Два года в полку я выжигаю в себе это чувство. Но у меня самого «рыльце в пушку». Боюсь её ревности. Она – великолепна! Без высшего образования, даже технического, но грамотная. Лётчики и начальство её ценят. Она трудоголик и сильный человек. Все поступки – благородные, вне критики, на уровне инстинктов! Чувствуется порода!

 – Что ты имеешь в виду?
– Она – полька по деду – Логиновская! Я думаю жениться на ней. Человек она преданный и обязательный. Мне это и надо, я насмотрелся на жизнь военных, особенно в закрытых гарнизонах. Если она согласится, я не оставлю её никогда.
Георгий услышал свои слова в этом диалоге со стороны. Такого решения ещё не было и в мыслях. Его озвучил кто-то за него. Он снова ощутил себя сторонним наблюдателем в этой жизни. В нём жил ещё кто-то. Мистика… Кто-то подсказывал ему решение.
– Смотри, её судьба очень похожа на мою. Ты выбрал себе вторую мать. Главное, чтобы ты её ценил.

  – Мама, это получилось само собой. Судьба мне её послала, причём настойчиво, дважды!
– Тогда я за тебя спокойна. – Она обняла сына. – Тебе нечего опасаться, ты тоже сильный и трудоголик. Учти! Таким сильным мужикам надо опасаться слабых женщин или прикидывающихся слабыми. В слабости – их сила и слабость сильных мужчин. Я согласна, берём! – закончила она, целуя его в щёку. – С детьми не затягивайте…

На следующий день, созвонившись с Анной, все трое поехали электричкой в деревню Ояш. Маша и Георгий везли свои подарки. Домик был полуразвалившийся и полусгнивший. Развалюху из старых брёвен купил ещё дед во времена переселения 30-х годов. Дед умер в   войну, разбившись о весовую платформу в Заготскоте, где трудился пастухом. Сгорбленная бабушка Анна Яковлевна, очень похожая на Марию и телом, и темпераментом, дробненькая и, видимо, красивая в молодости, радушная и суетливая, взяла на себя все заботы быта в доме, о дочери и двух внучках.

  Анна Яковлевна встретила по-русски, радостно причитая, не зная, в какой красный угол усадить дорогих гостей, разлетевшихся по белу свету. Сообща устроили шикарное, по деревенским меркам, застолье. Домашнее застолье было с привезённой «Столичной», деревенскими пельменями и огородной зеленью. Убогость жизни её матери и бабушки в деревне (отец погиб на фронте в 41-м) вызвали щемящее сочувствие к судьбе Маши, понимание её самодостаточности и  окончательно подавили все сомнения Георгия относительно выбора жены. 
  Родившееся в детдоме чувство сочувствия к чужим страданиям пробудило в нём чувство мужской ответственности. Судьба намеренно водрузила на него более успешного, этот крест справедливости. «Все, и она, достойны счастливой жизни». И Георгий, как полагается, одарив её мать и бабушку подарками, попросил у них руки Марии.

  – Мариночка, благословляем вас! Живите долго и счастливо! – И Анна Яковлевна сыграла туш ложками на ведре и повеселила всех свадебным обрядом. А Георгий узнал, что имя-то у неё красивое польское – Марина!

Анна уехала в город, на работу. Молодые остались и провели ночь на сеновале чердака  (другого места просто не было), в аромате сохнувших целебных трав,   собранных Анной Яковлевной, и  стручков мака,. Ночь была звёздной и лунной. Наслаждаясь любовью и подкрепляя силы маковыми зёрнами, Марина-Мария, путаясь в событиях и времени, впервые так подробно и искренно рассказывала  о себе и о своей семье, местами плача о своей трудной доле, доверительно уткнувшись в плечо Георгия.
 Она была достойна его защиты, а он был к этому готов. Так распорядилась Судьба…

Марина-Мария родилась в селе Романово Половинского района Челябинской области в жестокие годы коллективизации. Её деды и родители занимались сельским хозяйством. Дед по материнской линии – Логиновский Андрей Селиверстович, поляк по происхождению, был женат на челябинской русской уралочке – Анне Яковлевне. У них было 11 детей, которые умерли в разное время за годы Первой мировой войны и революции. Осталась одна дочь – Мария Андреевна, 1909 года рождения. В 1930 году  Мария Андреевна вышла замуж за своего односельчанина Шелепенко Ивана Кирилловича 1907 года рождения. От этого брака в 1934 году и родилась дочь, назвали Мариной на польский лад, а власти записали Марией на русский лад.

  – Расскажи про твою родню, – попросил Георгий.
– Что   рассказывать? Всё,  как  видишь,  убого  и несчастно.
– У всех так было. Расскажи, как здесь оказались. – Он ожидал услышать ещё одну историю ссыльной семьи.
– Каким образом занесло моего деда, поляка Логиновского Анджея, за Урал, я не знаю, да и никто не помнит, – доверчиво начала свой рассказ Мария. – Но обосновался он в тех краях в начале XX века.
– Возможно, по Столыпинской реформе. – Георгий в образах сознания увидел тернистый путь её деда.

  – Тогда, ради обустройства  российских земель и создания хуторов  на Урале и в Сибири, из крестьян для создания частной крестьянской земельной собственности, бедным крестьянам из центральных губерний России выдавались наделы,  отруба, на Урале и в Западной Сибири. В стране прошёл насильственный процесс переселения российских крестьян. Создавались аграрные банки. Польша была тогда в составе царской России и много разночинного народа: поляков, чехов, западных украинцев и других национальностей – расселилось по всей Российской империи.
– Возможно. Откуда ты так хорошо знаешь историю?
– Хорошо учился. Продолжай.

  – А я – нет. Я –  крестьянка, много работала.
– Дед Анджей был статным и трудолюбивым мужиком, с завидной шапкой густых белых волос. Мои волосы, наверное, от него, – продолжила она. – На селе он считался крепким крестьянином. Голодные 20-е годы, гражданская война, продразвёрстка,   насильственная коллективизация и «раскулачивание» 30-х годов, – все эти невзгоды привели крестьян в деревне деда к обнищанию.
– Ты тоже хорошо знаешь историю.
– Это не история. Это – быль, рассказанная мне дедом, моя жизнь, – грустно заметила она. – Что, не хочешь слушать?
– Прости, пошутил. Продолжай, интересно.

  – В 1936 году, перед войной, рассказывал дед Андрей, инородцев –  прибалтов, немцев, поляков и других малороссов, начали переселять в глубь страны – в Сибирь. Дед с соседом, Егором, он и здесь наш сосед, решили бежать, прихватив пропитание на первое время. К ним присоединилась полностью обнищавшая часть крестьян деревни Романово. После очередного осеннего побора полномочными представителями по продразвёрстке, тайно сговорившись, они вывели последних лошадей с телегами, с оставшимися продуктами, нехитрым скарбом и с малыми детьми, ночью в леса, подальше от селений. А на следующую ночь ушли и сами, с одними церковными свидетельствами о рождении и браке, без справок об отработанных в колхозах стажах и профессиях. Их тогда не давали и по доброй воле.
 
  Деда Логиновского побуждал к этому побегу ещё и страх политического преследования перед войной, как поляка, осевшего в России ещё в царские времена. Вместе с ним в путь отправились и мои родители – молодожёны Шелепенко, со мной, двухлетней дочкой Мариной-Машей.
Убедившись, что погони нет, они выстроились в обоз и двинулись в Сибирь на неизвестные новые поселения. Шли вдоль Сибирской железнодорожной магистрали, по исхоженному арестантами и изъезженному телегами да обозами знаменитому Сибирскому ссыльному тракту. Шли на Восток,  в глубь страны, подальше в тайгу. Шли долго, больше недели, и к приближающимся морозам дошли до железнодорожного полустанка Тайга, на Транссибирской магистрали, которая уже своим названием определяла глубинку, край Сибири. Обоз выбрал на окраине свободное место и стал обустраиваться на зиму. Мужчины выкопали землянки, укрепили края тонкими брёвнами, сделали бревенчатые накаты, утеплили хвойными ветками, засыпали землёй и установили печки-буржуйки. Так началась наша новая жизнь в Сибири.

  – Бабушка предупредила меня, что ты в детстве была «сущий чертёнок»! – прервал Георгий её рассказ. – Что-то с тобой случилось тогда?
– Да, так она меня называла. Она, когда сердится, так ругается. – Маша с удовольствием рассказывала о своей незавидной жизни.
– Я была этакий белоголовый вождь краснокожих в юбке, помнишь, из рассказа О’Генри. Беловолосой, с толстой копной волос, как у деда, и они торчали на голове круглой шапкой. А сама я была очень маленькой, но шустрой. Помню, из рассказов бабушки, ещё долгой дорогой в Сибирь меня неоднократно теряли среди вещей обоза. Усаживали на что-то в телеге, обкладывали мягкими тюками, чтобы не выпала. А я, непоседа, через некоторое время оказывалась то под тюками, то под самоваром, то выпавшей из обоза.

  – Известно, горячий темперамент беловолосых и огненных фурий создаёт им много проблем в жизни, – пошутил Георгий.
– И другим?! – грустно, думая о чём-то своём, поделилась Мария и уткнулась в его плечо.
Огненный темперамент Стрельца, создающего проблемы, преследовал её с детства. Как-то, обживая вновь построенную землянку на станции Тайга, маленькая Маша так любознательно обшаривала срубы входа и землянки, что засадила такую занозу в руку, что деду пришлось охотничьим ножом делать ей операцию на месте, используя водку и внутрь, и в операции, как наркоз и как антисептик, извлекая занозу. Она показала шрам от этой операции.

  – Меня по жизни преследуют какие-то неведомые силы, – сделала она печальный вывод о своей юности.
– Не придумывай себе опасности. Твой темперамент ведёт себя неосторожно.
– Ну, суди сам, – продолжила она свой экскурс, в прошлое. – Подростком я упала с дерева черёмухи, прямо в густую крапиву, и потом долго не сходили волдыри. Не смогла открыть калитку, и перелезла через забор, прямо на рога козла, который охранял забор. Все ноги в синяках были. Зимой решила покататься на замёрзшей огородной луже и провалилась, искупавшись в ледяной воде. Отпаивали горячим молоком. На деревенской забаве «гигантские шаги» за то, что я была девчонкой-недотрогой, деревенские парни подрезали верёвку, на которой я крутилась. Полёт получился удачным, слава богу, без травм, но опять была вся в синяках. На меня, как на грозящую опасность, всё время нападала домашняя живность: бодливый козёл с рогами, агрессивный, клюющийся петух, даже безобидные собаки кусали без повода. Уже во взрослой жизни меня постукивала судьба: в Сталинграде зимой с меня и с подруги грабители сорвали тёплые пуховые платки. Хорошо, что недалеко от дома, – жаловалась она Георгию.

 – Хорошо, что рассказала. Теперь я твоя судьба и буду тебя оберегать. Ты ярко выраженный огненный Стрелец. С возрастом, может быть, остынешь… – Он доверился судьбе и положился на свои силы.
Неуёмная энергия и порывистость темперамента при житейской неопытности Марии не испугала и не обескуражила Георгия. Напротив, это соответствовало его душевным запросам опеки и заботы о второй половине для создания нужной гармонии в семье. По характеру стопроцентный упорный трудоголик и очень терпеливый ответственный человек, Мария действительно была похожа на мать.

  Для жены офицера, мотающегося по заграничным и дальним гарнизонам России, это замечательное качество, считал Георгий. При этом он оценил её терпимость: за два года совместной службы она стойко, без плача и капризов, как будто с интересом принимала все неудобства и трудности, происходящие с нею и в полку от разноликой мужской компании. Он никогда не видел её плачущей от обид и боли трудностей военной жизни. Хотя жизнь, как он убедился, уже преподнесла ей много испытаний.
Мария, почувствовав надёжное мужское плечо и поверив в его надёжность, доверчиво и искренне продолжала вспоминать своё несчастное детство, будто прощаясь с ним навсегда.

 – Перезимовав в землянке 1937 год, весною крестьяне отправились по тракту и железной дороге искать работу в обжитых поселениях. Мой дед Логиновский первым вышел на станцию Ояш. Похихикав над смешным названием, устроился в артели «Заготскот». За соболью шубу, что дарил бабушке Анне на свадьбу, да за отработку купил эту, уже тогда полуразвалившуюся, четырёхстенную избу со скотными пристройками и 20-ю сотками земли под картошку. Все взрослые были рады любой работе, и они её получили в артели: дед – пастухом, молодой отец – забойщиком, а мать – разнорабочей. Баба Аня осталась домохозяйкой. Завели свою живность и осели. Думали, на время, а оказалось, на всю оставшуюся жизнь.
Мария замолчала, словно собираясь с силами перед самым сокровенным рассказом.

 – В 1941 году мой отец, Иван Кириллович Шелепенко, ушёл на фронт и пропал без вести в первых же переходах в болотах под блокадным Ленинградом. Об этом нам рассказал дядя Митя, призванный вместе с ним и единственный вернувшийся по ранению. «Пропал без вести» – только и осталась строка повестки в моей семилетней памяти от отца. Так что детство моё было тяжёлым и не радостным, как, впрочем, и всех сибирских переселенцев тех лет.

  Георгий с чувством сожаления слушал её грустный рассказ о детстве. Он ждал, когда она коснётся воспоминаний о душевной травме, полученной в Сталинградском училище, ставшей причиной опеки над ней лётчиков полка, выпускников училища. Но она не стала рассказывать о своей истории службы в Сталинградском училище. Его интересовал вопрос, почему она из такой «малины» вернулась в глушь, в Ояш, к матери. Первые же вопросы об этом встретили грустное молчание. Георгий навсегда закрыл эту тему. Задавая этот вопрос, в своём сознании он видел только светлые розовые облака будущего. «Возможно, что в её жизни была трагическая любовь, возможно, с гибелью. А где прятаться от беды в такой ситуации? Конечно, у мамы, в Ояше, мать всегда успокоит».

  Вскоре она устроилась работать в городе, на завод, в отдел кадров, о чём рассказывала вчера. Оттуда её и призвали для службы в Польше. Вот тогда судьба впервые и показала ему его будущую жену. Приняв для себя эту данность, он понял, что ответственность за её жизнь судьба возложила на него. И поклялся ей:
– Я люблю тебя и буду всегда любить, никогда не брошу, никогда не спрошу, сколько ты зарабатываешь и куда тратишь свои деньги. Буду всегда обеспечивать наш достаток и твои запросы. Никогда не буду злоупотреблять твоим доверием и человеческими излишествами! Вот моя клятва.
Он понимал, что эта клятва – не признание в пылкой любви, которой он ещё не знал, а трезвая присяга ответственности, которую он взял на себя и знал, как её нести. Такая клятва понравилась ей, но она только сказала:

 – Поживём – увидим! – и затихла, думая о чём-то своём.
Георгий понимал эту неуверенность и её эмоциональную сдержанность. В детстве судьба страны и время лишили её родительской ласки, и она совершенно не представляет себе, как её проявлять. В его руках оказался чистый неогранённый бриллиант, твёрдый и бесценный.
– Я сделаю тебя счастливой! – Он ласкал свою будущую жену, словно ребёнка.
Его намерение сделать её счастливой обрело ещё больший смысл. Эта клятва, родившаяся в сознании, будто приказ свыше, осветила ярким светом будущую дорогу и смысл жизни. Судьба одобрила его решение.