Дмитрий

Меня иногда спрашивают: действительно ли вы русский? И как вы стали мусульманином?

Я уверен, что личности не имеют большого значения — важны только те идеи, которые они исповедуют, а потому никогда не раскрываю ни свою биографию, ни свою личную жизнь. Однако на этот вопрос отвечаю: я действительно русский, мое русское имя — Дмитрий, и я принял Ислам в шиитской форме семь лет назад в результате продолжительных духовных поисков.

Поскольку мое детство и юность прошли в лицезрении разрушенной страны, бандитского беспредела 90-х, тотальной деградации несчастного народа и полной потери всех и всяческих ориентиров, я рано начал задумываться о смысле жизни и о том пути, по которому следует идти. Ни семья, ни школа, ни окружающее общество не давали мне никаких ориентиров в потоке этой смутной жизни, этого безвременья.

Надо сказать, что с ранних лет я воспринимал Ислам в двух ракурсах — или как врага, традиционного врага русского народа, режущего головы русским парням, или как нечто крайне скучное, серое и малоинтересное. Как я потом понял, то и другое впечатление (впечатление справедливое) было навеяно исключительно суннитским исламом, с которым России по преимуществу и «повезло» иметь дело.

Мое первое впечатление о настоящем Исламе было связано с таким эпизодом: после того как американцы захватили Ирак, возле Храма Имама Али (А) был взорван шиитский лидер — глава Высшего совета исламской революции Ирака аятолла Хаким. По российским новостям были показаны кадры его похорон. Эти кадры потрясли меня. Я увидел миллионы людей, сплоченных огнем единой веры, движимых единой волей — поверху этой гигантской людской волны плыл гроб их лидера. Я смотрел на их светлые лица, на их мощный порыв, и вдруг четко и однозначно ощутил внутри себя желание стать таким же, как они.

Я не знал тогда, что они шииты, не знал, чем шиизм отличается от суннизма — эти вопросы меня вообще не интересовали. И, конечно, не мог я даже представить себе, что наступит время, когда я сам посещу и Ирак, и гробницу Имама Али (А), где был взорван аятолла Хаким, и даже могилу самого Хакима. Если бы кто-то сказал мне об этом, я был бы крайне удивлен. Однако какой-то голос настойчиво повторял мне, что я должен быть таким, как эти люди.

Находясь несколько дней под впечатлением данных кадров, я сравнивал их с той жалкой картиной, которую являло знакомое мне «православие», где давно уже не было ни народных порывов, ни героических мужчин, ни верующих женщин. Несколько раз в своей жизни посетив церковь, я застал там стайки старушек, случайных девиц и мужиков с пропитыми лицами, ставящих свечки перед мрачного вида иконами. Всё это совершенно не сходилось с моими представлениями о том, какой должна быть настоящая Вера и подлинная духовная жизнь.

Ислам после этого я не принял — к тому же меня сильно отталкивало от него то, что я видел в России, в особенности омерзительные ваххабиты. Одна мысль о том, что если я приму Ислам, мне придется как-то соприкасаться с этими существами, приводила меня в содрогание. Повторяю, о различии исламских течений я тогда ничего не знал.

Прошло несколько лет. Поиски смысла жизни привели меня к занятиям философией. Учась на экономическом факультете, я между тем практически всё свое время посвящал чтению философской литературы. Занимаясь этим днями и даже ночами напролет, я перелопатил ее вдоль и поперек, выучив параллельно и немецкий язык, дабы читать книги западных философов (преимущественно немцев) в оригинале.

Но вот какое дело — чем больше я углублялся в философию, ставшую для меня на несколько лет чем-то вроде наркотика, чем меньше оставалось в ней для меня белых пятен, тем более я убеждался, что философия — это совсем не то, что я ищу. Таинственные книги западных мыслителей, наполненные «темной» терминологией и тончайшими изгибами интеллекта, производили впечатление монумента, сфинкса, скрывающего все загадки и указующего любые пути, лишь до тех пор, пока оставались неизученными и непонятыми. Освоив их, я, к своему глубочайшему разочарованию, пришел к выводу, что их внутреннее содержание совершенно отличается от внешней формы. Среди всех этих ярких фигур, глыб автономного интеллекта — Платон и Аристотель, Декарт и Кант, Гегель и Ницше — не нашлось ни одного, кто ответил бы на мой простой вопрос: КАК МНЕ ЖИТЬ? Что мне делать? Во что верить? По какой дороге идти? Что меня ждет после смерти? Зачем я вообще появился на свет?

Каждый новый философ старался не утвердить некую вечную Истину, а предложить новую, как можно более оригинальную не-истину, уже собственного производства. На место каждого старого корифея приходил новый, изощренно опровергавший построения своего предшественника и возводивший на их месте свои собственные.

Итогом моего погружения в философию стала полная потеря ориентиров и глубочайший жизненный кризис. Я понял, что человеческий интеллект, предоставленный самому себе, не способен утвердить твердую основу для жизни. В любом вопросе можно подобрать аргументы как «за», так и «против», которые будут одинаково убедительными. Я напоминал себе блуждающего в кромешном мраке, не зная, какое решение принимать и как поступать даже в самой простой ситуации.

Всё больше я осознавал, что твердая основа может прийти только извне, от некой Воли, которая должна быть не-человеческой, то есть Божественной волей.

После этого от философии я обратился к религии и принялся с таким же рвением изучать литературу религиозного толка. Прежде всего, это было знакомое и близкое мне христианство. Не считая себя ни православным, ни католиком, ни протестантом, я старался отыскать некое «чистое христианство», которое было бы убедительно для разума и для чувства. Прежде всего меня волновал вопрос «кем же был настоящий Христос?». Между тем христианские источники предлагали мне слепо верить в некую запутанную мифологию — «Бог един в трех лицах», «Иисус есть сын Божий», «Иисус пришел, чтобы искупить наши грехи» и т.п. Каким образом Бог может быть единым в трех лицах, как это Он «родил» из себя человека-Иисуса и каким образом Иисус «искупил» наши грехи, если люди как ни в чем не бывало грешат после его прихода, как и до него, — всё это христианство скромно оставляло без объяснения, предлагая «просто верить».

Не получив объяснений в христианстве, я стал искать их в Исламе. И вдруг передо мной открылось то, что я совершенно не ожидал — все мои вопросы, поставленные еще со времен изучения философии и усугубленные более глубоким ознакомлением с христианством (как и поверхностным знакомством с другими религиями), стали решаться один за другим. С моих глаз как будто спадала пелена. Всё, что мучало меня, находило быстрый и убедительный ответ. Если попытаться изобразить происходившее со мной в те месяцы, то это будет напоминать картину внезапно распахнувшейся двери, из которой хлынул поток света на человека, блуждавшего в кромешном мраке, — без ориентиров, без понимания, без веры, без источника живой воды.

Я понял, как мне жить. Мне стало ясно, Кто создал меня и к Кому я возвращусь. Я обрел кодекс ясных правил, по которым могу судить свою жизнь и строить ее. Я получил чистое и прозрачное учение о Единобожии, полностью соответствующее разуму и чувству. Наконец, в исламском понимании пророчества я нашел и ответ на свой давний вопрос: «Кем был настоящий Иисус?». Иисус был не полубогом, а человеком и Пророком, одним из тысяч божественных пророков, доносящих единую и единственную Истину сквозь поток истории, от Адама до нашего господина Мухаммада, да будет мир над ним и родом его!

Так я подошел к сознательному решению принять Ислам — решению, ставшему плодом годов напряженных поисков и сомнений.

Теперь передо мной вставал вопрос: «В какой форме я должен принять Ислам?». Я знал уже, что Ислам разделен на два основных течения — шиизм и суннизм.

Надо сказать, что здесь у меня не было долгих колебаний. Более-менее ознакомившись с аргументами сторон, я сразу же понял, что истинной формой Ислама является только Шиизм. Никто не оказывал на меня воздействия, я не имел тогда даже знакомого-мусульманина. Все происходило исключительно через книги и интернет. Противоречия и нелепости суннитской доктрины были настолько очевидными, насколько кричащими — тем более для знакомого с логикой и философской мыслью, — что я не видел никакой принципиальной разницы между суннизмом и христианством. Какой смысл менять одну мифологию на другую? Мне кажется, христианская религия была бы даже предпочтительнее, если бы не Единобожие, которое суннизм все же формально признает. По крайней мере, в христианстве есть высокие образцы, образ страдающего Христа, представление о справедливости и небесных идеалах.

Итак, больше одной Истины человечество не имеет, и эта Истина есть шиа иснаашария. Все длительные и тяжелые поиски привели меня к этому выводу. Я уверен, что стою на пути Истины настолько, что если земля расколется, а небо упадет на землю, я не сверну с этого пути. Как говорит Коран, «что после Истины, кроме заблуждения?» (Йунус, аят 32). Нет никаких сомнений, что каждый разумный человек, узнав об этой Истине, станет таким же ее убежденным сторонником, каким стал я, за что приношу Творцу миров вечную и нескончаемую благодарность!

И да благословит Аллах Мухаммада и его пречистое Семейство!