Империя Сна. Часть 1

Механические движения на грани открытия нового вида красоты – за пределами разума, за пределами сердца, льющегося водопадом к медленной смерти в любовных муках, за горизонтом, среди теней со знакомыми лицами, среди жителей пустыни, потомков королей, любовниц, скорпионов, летающих дворцов – красота без формы, чистые слезы, движение без ритма.
И стала видна ему колыбель человеческая, начало начал, сущность всех предметов, каждого элемента – нет, и не может быть иного пути, кроме пути истинного познания, осознания, просветления и отречения.
Герой в одиночестве, героиня в изгнании – таинственное убийство на сцене – спектакль окончен – автор и актеры благодарят зрителей за внимание – сезон жизни подошел к концу.

***
Кто расскажет тебе о Доме, пока я – одинокий, потерянный, тихий – взбираюсь по скалам к своей пещере?
Я – стрелок, живущий на Вершине Молчания.
Меткими выстрелами я выбиваю розу из рук влюбленного и лилию из волос возлюбленной.
Мне знаком голос водопада и пение летучих мышей, тебе же близки столетия, взятые в плен Красотой.
Или мне снится радуга, птицы, Солнце в золотой обертке, синие горы и плач одинокого путника?
Или весенние сумерки стерли наши жизни с поверхности этой планеты?
Точный удар ножом в сердце, неразделенная печаль поцелуев, напев заблудившейся звезды – или – мираж, одетый в стальные цепи?
Где-то в пустыни сегодня рассвет разрежет мир на три равные части: одна – для тебя, одна – для меня, и последняя – подарок для Вечности.

***
Как приятно щекочут язык имена – Изабелла, Адам, Густав, Виктория – ложь и учтивость смешались со стеклом и кровью.
Каждая капля воды рисует свой собственный мир – в нем траур и рассудок, боль и величие – все это создал ленивый великан из бабушкиных сказок, рассказанных в ту далекую ночь, когда почва стала пропитанной святым и проклятым духом.
Тону, безмолвствую, засыпаю – подсчитано все, все известные герои стали вкруг – последнее жертвоприношение – последние дни кипящих невзгод – вот что было даровано свыше.
Омерзительна месть, но зло придумано человеком, и должно быть уничтожено им же – закон последнего живого, опустошенного тревогами, актера.
Тени, тела, улыбка, страх – я преуспел в созерцании.

***
Три ноты прозвучали – расходятся круги по воде, печальной от безразличья.
Проза снежных вершин, поэзия живого дождя – будто виден весь мир – от края до края.
Слезы рассыпались по бумаге – роспись, автограф – следы горечи сердца.
Горизонт размыт, декорации сломаны – дорога от колыбели умещается на раскрытой ладони – оркестр исчез за детским рисунком – невинность склоняется над спящим ребенком – голос тихий матери растягивает дни жизни на годы.
Одна половина – апрель, вторая – июнь; из двух половин – изделие нежности – механическая балерина, оживающая на Рождество.

***
Великая песчаная пустошь – выйти за пределы тела семнадцатилетним – живым огнем, дикой травой, грустным фейерверком в глазах.
"Куб" грусти с запахом и вкусом полыни – по венам – к боли и сердцу – секрет блаженного, безумного безмолвия.
Самые смелые мечты сбываются, когда позади остались сотни стран и тысячи городов – тонкий властелин гармонии звуков – одно имя – Амадей.
Тот, кто познал и смирился с непереносимым наслаждением жизнью – будет прощен.
Тот, кто взбунтовался против ужасающего ожидания смерти – будет спасен.
Жизнь – яд, убивающий скуку, печаль, надежды и безразличие.
Смерть – противоядие от "черной мессы" страстей, грусти и поиска предназначения.

***
Размытые грани бытия – все, что мне осталось: длинный, утомительный путь от подсознания, через сознание к сверхсознанию – к истокам и корням всего сущего, от иллюзий к основам мироздания.
Отсутствие последнего пристанища и рабство вечного возвращения.
Нити перерезаны сотни лет назад – следуй за движением звезд и планет пока каждый будет смеяться и плакать, вопить, умирать, воскресать и снова смеяться.
Прекрасны геометрические фигуры наших судеб: пространство и время – ненужный груз.
Скелет без плоти, дух в плоти.
Крик, трепет, голод, надежда – разменные монеты; купи мою душу, заставь ее возвращаться снова и снова – это будет моим тягчайшим проклятием, моим кошмаром без образов, моей птицей в стальной уродливой клетке.
Я напишу на прощанье – "отречение" и "боль".
Воздвигнут огромный монолит на ничтожной частице сознания; реки горят, время пятится в страхе; улыбка и жажда – последние не завоеванные врагом крепости.

***
Я вижу фиолетовое небо, с которого падают (вместе с лучами фиолетового солнца) замертво фиолетовые птицы на поверхность Земли фиолетового цвета.
Линии стерты, корабли затонули – только ярость и пепел.
Тихо – те, кто могли говорить, повешены на столбах вдоль дорог.
Те, кто умеет молчать, выбрались из бездны и подземелий, прорывая ходы тонкими пальцами.
Я вижу себя самого насквозь, вижу свой голод – чистую страсть без предела и иллюзий.
Я, бросающий взгляд на руины и храмы, хочу быть услышанным пустынными землями, необитаемыми островами и камнями.
Услышьте мое молчание – то, что хранил я тысячи лет, забыв свой язык.
Беззвучные песни несутся над миром, управляют ими порывы ветра - спутники вечные всех мелодий и напевов.
Все доброе и злое исчезло, осталось только молчание.
Тени больше не прячутся.
Все стало бессмертным.

***
Вернись в свой сон – ясновидящий узник темницы шепчет на семнадцати языках снова и снова: «Люди строят города для того чтобы убежать от самих себя. Для того чтобы спрятаться от собственных "почему?" и "зачем?"»
Какая унизительная банальность!
Какая вульгарная, пошлая, обывательская речь!
Нужно быть более гибким, придать своим мыслям оригинальности, если хочу привлечь внимание падшей женщины и провинциальной Миранды.
Дела земные окончатся для меня этим бесконечным, неразгаданным летом.

***
Затмение солнца три дня и три ночи – пророк Иона во чреве Моби Дика.
Нераскрытая тайна смерти листьев, павших в борьбе против зимы, холода и опустошения.
Календарь мой с начала века стал тоньше – целое тысячелетие – только секунда.
Дети падают с обрыва в небо ночное – человек повзрослел – человек очень стар – седина и Мертвое море, пустыня там, где был океан.
Одно вдохновение – пляжи, кораллы, поэзия счастья, поэзия скуки – навстречу востоку и югу в шелковых тканях – выходи на прогулку в космос открытый.
Мне памятник шепчет о подвигах предков, славных победах, простых наслажденьях.
Недосягаем для бури корабль, но я потерял билет на него – все равны перед Потопом – это забыто.
Голос мой ловит белую рыбу на самодельный крючок.

***
Все, что мне нужно – один удар – прыжок в бесконечность, все монологи и диалоги, вся хитрость и игра в прятки со своими сомнениями.
В свои великие вечера я обретаю свободу, слетаю со страниц всех прочитанных книг, падая в объятия жены, любовницы, сестры, матери, богини, химеры – бездомный бродяга с рукописью в кармане.
Я слышу каждый звук всех симфоний, фортепьянных концертов, вижу каждый оттенок – на мгновение становлюсь "никогда", простейшим организмом, частицей или фрагментом бесконечной Сферы – и снова – на окраине незнакомого города.
Я просыпаюсь – я навеки в изгнании.

***
Выслушайте меня, потомки первых поселенцев, мне легко сегодня говорить с вами на вселенновывернутомладенческом языке.
Я – часть всеобщей депрессивной фазы, я вынужден придавать апокалипсическое значение предметам и событиям, которые на самом деле представляют собой протухшие отбросы действительности – но, все-таки, это – Счастье, неразумно-действительное удовлетворение жизнью.
Где спрячется единственный выживший – разгадай этот ребус.
Как ты утомляешь меня ожиданием, недосказанностью и предостережениями – я готов сбежать, спрятаться в картинах Гойи, перепрыгивая со страницы на страницу сценария Уильяма Тэллиса, отрастить себе крылья и клюв, отрастить ветви и листья.
Человек размышляет – человек ненавидит – человек превращается в математическую загадку, нелепость, последнего из…
Но это будет настоящим карнавалом – парад в честь Дня Гнева – твои особые повадки, мои марионеточные движения – мой поезд в пять, нужно многое успеть сделать, сказать, решить, осуществить, придумать, но – важнее всего – успеть остаться наедине для встречи еще одного вычурнотомнофальшивонесносного удовлетворения своей…

***
Ровно в полночь святые дары пропитаются ядом, шакалы окружат колыбель – мы затихнем от раздвоенной ласки змеиных языков, превращаясь в зрителей камеры пыток.
Дети уснули, забыв, что нужно дышать – далекие берега печали заманили их песнями сотни тысяч Сирен – диких, прекрасных, влюбленных в бесконечное самоистязание.
Вечность в экстазе, дарующем забвение – перемешал он сладость и горечь, секретные законы, опьянение жизнью – обнаженные тела в темноте следуют закону Природы под тихое пение полей и деревьев.
Все, что мне нужно – один поцелуй неопытной ведьмы – стены тюрьмы моей будут разрушены – с улыбкой лягу я на простыни из паутины, чтобы проснуться.