1 курс. 10 глава. Первый семестр, госпиталь

1 курс. 10 глава. Первый семестр, госпиталь, учеба.
В середине первого семестра я первый раз попал в окружной госпиталь, а дело было так.
В училище разразилась эпидемия лёгкой дизентерии, по всей видимости, недостатки личной гигиены первогодок и солдат дивизиона обеспечения учебного процесса, сыграли свою неприглядную роль. Увольнения в город прекратились, возле столовой поставили огромные чаны с дезинфицирующей вонючей жидкостью и, перед тем  как войти, нужно было окунуть туда руки. Сначала заполнилась вся небольшая санчасть, потом освободили казарму солдатского дивизиона и превратили ее в больничную палату, когда мест и там перестало хватать, начали отправлять курсантов в настоящий гарнизонный госпиталь. Будущие офицеры Тульского училища всегда отличались смекалкой и сообразительностью, особенно, что касалось способов увильнуть от службы, но это не мы такие, жизнь заставляла. Ребята быстро сообразили, как можно использовать непростую ситуацию в своих интересах. Чуть только курсант жаловался на недомогание, боли в животе, его тут же отправляли к врачу, там его отсылали в уборную, так сказать для анализов, далее приходил медработник и если ему не нравились результаты визуального осмотра того, что там парень натворил, тогда  уже «больного» госпитализировали, причем минимум на месяц! А это значит, предоставлялась легальная возможность выспаться и ничего не делать! Открывались широкие просторы для творчества. Болит живот или нет проверить нельзя, анализы можно подделать путем разбавления водой или, попросив товарища с ненормальным стулом, сделать дело за тебя. Таким образом, и пополнялись ряды жертв эпидемии. Я уверен, что 80%  «больных» являлись абсолютно здоровыми. Примечательно, что подавляющее большинство госпитализированных были с первого и второго курса, частично с третьего. Первокурсники действительно шли с симптомами, второй и третий курс шли отдыхать. Четвертый и пятый курс заболевали реально, смысла валяться месяц на больничной койке у них уже не было. Я попал с болями в животе и реальными симптомами. Меня тут же оформили и увезли в окружной госпиталь. Там, для курсантов специально освободили целый корпус…кожно-венерического отделения! Попал я в маленькую палату, бывший изолятор, с одним солдатом, двумя третьекурсниками с первого факультета и сокурсником Пашкой из второго взвода фамилию которого я, к сожалению, уже не помню. Нежданно негадано я очутился на курорте! На этаже отдыхающих было порядка пятидесяти оболтусов. Утром мы неспешно поднимались, завтрак, обед и ужин нам приносили прямо в отделение, единственное, что на столы накрывали первокурсники. Потом раздавали таблетки, и проходил беглый осмотр. После обеда сон, вечером все собирались в столовой и смотрели маленький черно-белый телевизор до ночи. Медсестры вяло ругались и  пытались разогнать «больных» по койкам, получалось не всегда. День на третий у меня исчезли все  проявления, и начался реальный рай! Я спал, ел и писал в блокнотик юношеские стихи. Со временем мы  в палате сдружились, от безделья  нарисовали игру «монополия» и проводили за приятным и азартным занятием ночи напролет, прячась от сестер в маленьком неиспользуемом туалете, который и находился в нашем изоляторе. А потом здоровый сон на целый день. Несмотря на ограничения в пространстве, жизнь становилась похожей на абсолютную малину. По ночам из города слышались глухие ритмичные удары, Туляки шутили, мол, колют сахар или печатают пряники, на самом деле на подземных полигонах шли испытания  готовых изделий военно-промышленного комплекса. «Отпуск» прошел быстро, через месяц я вернулся в казарму, где ребята на меня смотрели с некоторой завистью. По сравнению со своими собратьями, я выглядел округлившимся, румяным и самое главное каким-то слегка независимым. Через некоторое время мой взгляд из беззаботного опять превратился во взгляд затравленного зверька, как впрочем, и у Пашки. Печальным результатом моего отсутствия стал полный провал в учебе, я категорически не успевал по большинству предметов, боком мне вышли ночные схватки в «монополию», одно слово: американская игра! Неотвратимо, как крах мирового империализма, надвигалась зимняя сессия.
 Расскажу о некоторых преподавателях первого курса. Высшую математику вел человек по фамилии Гринблат, имя и отчество не важны, так как обращались мы к нему «товарищ преподаватель». Ещё на КМБ, по стариной традиции, старшие нас пугали: «Вот придете к Гринблату, тогда и узнаете…», - и загадочно так закатывали глаза. Математик был молод, полон сил, знаний и пофигизма. Пофигизм его заключался в отношении к курсантам, мол, кто не учится, он за уши тащить не будет, а кто учится тому уважение и оценки. Увлеченный своим предметом, он никого не увлекал вслед за собой, хочешь, пошли, не хочешь, получай свои законные два балла. Уже на втором курсе Гринблат сказал: «Начинаем изучать теорию вероятностей, это совершенно новая наука, все заслуги и провалы в математике обнуляются, буду принимать экзамен только исходя из результатов по предмету, есть возможность начать все сначала». Слово свое он сдержал, я как-то сразу проникся с помощью замечательной книжки, которую мне отдал отец и на экзамене я получил вполне красивую четверку. А вот на первом курсе я, надо сказать, не блистал, за что, в результате обоих семестров,  получил по двойке и пришлось пересдавать. Запомнился преподаватель физики по фамилии Гринюк. Маленький человечек с большой седой головой, похожий на доброго гнома, который и получил от курсантов прозвище «карла», нечто среднее между карликом и Карлом Марксом (похож был).  У него было четыре дочки, почему я об этом знаю? Потому что любил он рассказывать о них, и мы частенько задавали ему наводящие вопросы, тянули драгоценное время. Несмотря на внешнюю доброту и склонность к долгим рассуждениям о смыслах жизни и дочурках, преподавателем он являлся строгим. Удивительно, но его жесткость была какой-то противной, вредной, как исподтишка. Гораздо милее для нас была лобовая явная строгость Гринблата. Вроде как он нас жалел, но двойки (в простонародье «жбаны») «карла» ставил нам недрогнувшей рукой.  Преподаватель химии и порохов Кляйнерман, огромная тётушка, тоже не сахар, но на сей раз мне крупно повезло. То ли она увидела в моем зеленом и худосочном облике нечто сыновье, то ли чуть в меня влюбилась (я по жизни пользовался популярностью у женщин бальзаковского возраста), в общем, жалела она меня сильно, и поэтому химию я успешно проскочил, к другим ребятам она не была столь благосклонна. Благодарен я ей за это до сих пор, да и состав пороха знаю неплохо. Начертательную геометрию у нас вела её ровесница, фамилии которой я не припомню, наверное, потому, что не смог очаровать преподавательницу. Вот она никого не жалела, ни капли материнства, у меня осталось впечатление, что она даже нос зажимала, когда мы входили в класс. Она испытывала к нам явною неприязнь и раздражение, бурчала что-то под нос о своей науке, поди догадайся. Делились курсанты у нее на две категории: тупые и не очень тупые.  Главной была, как и во всяком советском ВУЗе, первая кафедра, где мы изучали «Историю партии» и «философию». Так как саму историю я знал хорошо, проблем не было, на семинарах я, в целом, отдыхал и даже был активным участником дискуссий. Из военных наук  запомнилась военная топография. Вели данный предмет у нас два преподавателя, одного помню очень хорошо это майор, а затем подполковник Рязанцев. Эдакий сибарит от офицерского корпуса, любитель женщин, жизни и нехитрых развлечений. Науку он вел легко и играючи, все его мысли витали где-то далеко, как следствие к курсантам он относился мягко, особенно не требовал стараний, ответил и хорошо. Основные знания нам давал начальник кафедры, полковник небольшого росточка, с покатыми плечами и говнистым характером, казалось бы, какая связь между фигурой и характером? Не знаю, но в моем тогдашнем представлении эти две характеристики накрепко связались. Вот лишь один эпизод: однажды мы ехали на полевые занятия по топографии в открытой грузовой машине, естественно пилотки сдувало сильным встречным ветром, многие их поснимали и заправили за ремень. Вдруг машина остановилась, нас высадили на обочину и построили. Полковник спросил: «А почему Вы пилотки сняли?», «Так сдувает же, товарищ полковник!», - раздались нестройные голоса. Начальник кафедры выдержал паузу, а потом сказал характерную для себя фразу: «Если вы ещё будете снимать пилотки, то оденете противогазы, я думаю, их с головы сдувать не будет…», - коротко, четко, категорично и говнисто. В целом у курсантов уважением пользовались офицеры, которые выдерживали баланс строгости и человеческих отношений, но это уже талант педагога, который дан далеко не всем.
Физическую подготовку на протяжении четырех лет у нас вел подполковник Квасюк, крепко сбитый борец с вывернутыми наизнанку ушами. Скидок он никому не давал, поэтому мне и Самиру на первых годах приходилось тяжело. Для занятий спортом в зале  нам выдали спортивные трикотажные костюмы и стандартные полукеды, но, так как все 150 комплектов хранились в общем шкафу, найти за 2 минуты до занятий своё не представлялось возможным, поэтому в  зал приходили в том, что удалось найти. Зрелище было комедийное, у кого то штаны едва доходили до колен, а кто-то в десять оборотов подворачивал «треники». Самое неприятное заключалось в том, что приходилось надевать чужие носки, до сих пор вспоминаю с содроганием соприкосновение кожи ног с чужим грязным одеянием, фу! На занятиях эти ощущения быстро забывались, так как приходило состояние абсолютной беспомощности перед упражнениями. Нам в пример ставили моего земляка Юру Урдина, который имел серьезную гимнастическую подготовку. Мы искренне любовались его способностью владеть собственным телом, и втайне надеялись, что он шлёпнется с турника, хоть поржать! А однажды примером для подражания стал…Самир! Ему батя прислал из Баку новенький спортивный костюм «адидас». Мы пришли (точнее прибежали) на занятия, в основном оборванцы и тут Сэм такой чистенький аккуратненький в ярко-синей одежде с кипельно белыми полосками по бокам. Квасюк нас отругал за внешний вид и сказал (с характерным оканьем): «Вот посмотрите на Кулиева, очень спортивно выглядит!», - с тех пор фраза эта стала крылатой и,  встречаясь нынче, мы вспоминаем «спортивного» Сэма.
Незаметно подкралась зимняя сессия, за которой, для тех, кто сдал сессию, вырисовывалась перспектива поехать на долгожданные каникулы. Конечно, экзамены я завалил, то есть получил свой законный «жбан» по математике и физподготовке. К счастью все угрозы по поводу лишения отпуска из-за двоек, оказались пустыми и все уехали по домам. Первокурсников отпускали зимой отдохнуть, чтобы, после столь сильного полугодового стресса, у них крыша не съехала. Правда двоечников держали в неизвестности вплоть до позднего вечера, чтобы они могли прочувствовать весь ужас своего положения, когда провожаешь всех друзей, кто успешно выдержал экзамены.
 «Путь домой всегда прекрасен»… - как сказал поэт. Из казармы я уезжал в последних рядах, бегом на вокзал, холодная электричка, родной «красный строитель» (станция на окраине Москвы) и…14 счастливых дней дома! Воистину: «Что имеем, то не ценим», как же здорово в маленькой и уютной чертановской квартирке. Тепло, сыто, ты окружен заботой и вниманием! За время отпуска матушка сумела подлечить стертые сапогами  ноги, сбитые руки и затравленную душу. Вместе с одноклассником Сашкой Покровским, курсантом рязанского десантного училища, мы сходили в школу, где, по просьбе учителя НВП, рассказали старшеклассникам об учебе в своих ВУЗах. Как настоящие «ветераны» о трудностях службы мы распинались с эдаким грубоватым юмором, нам явно не хватало седых прокуренных усов, ну и парочки сабельных шрамов. В силу природного красноречия, я, конечно, заливался соловьем, как будто полгода провел на холодной броне танка, Сашка же был поскромнее, хотя служба курсанта-десантника не в пример труднее. Наконец состоялась встреча с друзьями, школьные времена почти вернулись, возможно, в тот момент я все- таки был уже чуть взрослей своих однокашников. Через три года, когда они отслужили своё, положение выровнялось, и ребята уже казались суровей меня, так как военный их опыт был куда более жесток.