Дед Егор. Рассказы о войне

    Крестьянский двор деда Егора, огороженный почерневшими от времени и подгнившими у основания плетнями, во многих местах подпёртыми в разное время деревянными подсошками, выходил своим фасадом на главную улицу села Широкую. Большая, рубленная в лапу, хата с большим плоским камнем вместо порога, с ветхой скрипучей дверью и перекосившимися от старости ставнями окон, сиротливо смотрела на мир. Старая солома на крыше почернела и во многих местах покрылась зелёными лишайниками. У плетёной, обмазанной глиной и теперь разрушающейся трубы, выросли кусты бурьяна. Пелена крыши поверх резного карниза была вся изрешечена воробьиными гнёздами. Десятки воробьёв весною выводили в них своё крикливое потомство, а зимой спасались от холода. Стены хаты, обмазанные когда-то глиной и побеленные меловым раствором, во многих местах обрушились, показывая голые рёбра дранки. Здесь же, во дворе, располагались и другие неприхотливые, но необходимые для крестьянского хозяйства, постройки. Амбар для хранения зерна и других крестьянских припасов; коровник с прилегающим к нему загоном; сарай-половень для хранения сена, соломы и половы; курятник, торчащий в стороне высохшим грибом боровиком; погребка, выполненная в виде шалаша, над меловым погребом. Амбар был рубленный из дерева, а остальные постройки были сделаны из плетней и покрыты соломой. Давно уже все эти сооружения не использовались по своему прямому назначению, и пришли в ветхое состояние. Когда-то добротные дубовые ворота, служившие въездом во двор, уже много лет не открывались. Весь двор зарос травой и застаревшим, из года в год не убираемым, бурьяном. От калитки до дома и дальше через весь двор в огород вилась едва приметная тропинка. Везде царили тишина и запустение.
    Хозяин дома, восьмидесятилетний, но ещё крепкий старик, доживал свои последние годы в полном одиночестве. Был он среднего роста, с густыми седыми волосами на голове, с широкой окладистой бородой и умными печальными глазами. Носил простую крестьянскую одежду: летом домотканые холстинные штаны и такую же рубаху, подпоясанную сыромятным ремешком; зимой старую шубу с фалдами. Обувался летом в изготовленные собственноручно лапти; зимой в старые, аккуратно подшитые, валенки. На голове у него в любое время года была одета старая крестьянская шапка. Ходил он торопливой семенящей походкой с неизменной сучковатой палкой, отполированной за долгие годы до блеска, его большими натруженными ладонями.
    Долгую и сложную жизнь, наполненную скупыми радостями и постоянными невзгодами, прожил дед Егор. И вся эта жизнь была заполнена заботами о куске хлеба насущного, созданием, хотя бы видимого, благополучия для бедной, вечно в чём-то нуждающейся, семьи. Растерял он в разное время на своём жизненном пути родных и близких. Родился он в средине девятнадцатого века. В большой отцовской семье был старшим сыном. После смерти матери, а через год и отца, восемнадцатилетним парнем принял на себя нехитрое отцовское хозяйство, все заботы о младших братьях и сёстрах. Правда, были они все по крестьянским понятиям, почти взрослыми. Две сестры и три брата: самой старшей сестре Ирине шестнадцать лет, самому младшему брату Макарке – шесть. Шли годы. Женился Егор на красивой дочери соседа Дарье. Выросли братья и сёстры, тоже поженились или вышли замуж, завели свои хозяйства и стали жить отдельно. Но так уж сложилась жизнь, что не смогли они все до конца пройти через горнила царских воин, через суровые годы трёх русских революций, гражданскую войну, через голод и разруху, царивших тогда в стране. Никого сейчас не было в живых. Не оставили они после себя и большого потомства. Не сложилась у Егора и собственная жизнь. Два сына погибли в гражданскую войну, сражаясь с местной бандой атамана Колесникова; единственная дочь умерла от тифа. И только младший сын, последняя радость и надежда стариков, вернулся с гражданской войны красным командиром, стал вожаком и заводилой молодёжи в селе. Не могли старики нарадоваться на своего Серёгу. Вся их дальнейшая жизнь теперь обрела смысл, крутилась и вертелась вокруг Сергея. А он мужал, участвовал в строительстве новой жизни в родном селе. Часто приносил домой невиданные никогда родителями толстые книги, читал их до глубокой ночи при тусклом свете керосиновой лампы, и ни слова не говорил о женитьбе, которую с такой надеждой ожидали старики.
    Потом Сергея выдвинули на руководящую работу в райцентр, а через год направили учиться в Воронеж. Старики остались одни, но их жизнь постоянно поддерживали письма сына, которые он регулярно присылал им. Приехал Сергей в село уже, будучи большим начальником, в одном из городов области, в самый разгар коллективизации на похороны матери. Похоронил сын мать и опять уехал в город. Остался дед Егор один, но не пал духом, был ещё бодр и много трудился в только что созданном колхозе. Сергей давно завёл в городе семью. Жену себе выбрал из городских девушек. Появились у Сергея и дети, а у деда Егора внуки. Каждое лето сын находил время, чтобы посетить с семьёй отца. В большом дворе деда Егора звенели голоса внуков: белокурой Леночки и шаловливого Витьки.
    Дед Егор радостно смотрел на внуков, играл с ними в их детские игры, вырезал им из сухого камыша жалейки, из сочных весенних веток вербы свистки, мастерил вертушки, которые весело стрекотали во дворе, подгоняемые ветром. Жизнь его снова приобрела смысл. Старые невзгоды и горести стали постепенно забываться. Радостно светило солнце над его двором, играло светлыми солнечными зайчиками в окнах его хаты, магнитом своих лучей крутило большие жёлтые головки подсолнухов в его огороде.
    В конце дедова Егорова огорода, под высоким плетнём на нашей улице, часто собирались деревенские мужики потолковать о новой жизни, о волновавших их проблемах со своим земляком – большим начальником – Сергеем Егоровичем, который в короткие свои приезды всегда находил время встретиться и поговорить с земляками. Весть о приезде дедова Серёги, так они его промеж себя называли, была большим политическим событием в жизни простых сельских мужиков.
    Мой дед Андрей выносил из нашей хаты скамейку, на которую усаживали дорогого гостя. Мужики располагались вокруг, кто на земле, кто на подвернувшихся подручных средствах. И начиналась длинная, всегда затягивающаяся допоздна, беседа. Сергей Егорович, выходец из окружающих его сейчас людей, хорошо знающий их беды и нужды, умел легко и просто разъяснить любой задаваемый ему вопрос, приводя примеры из жизни родного села, района и области.
    Дед Егор приносил с собой из дома маленький деревянный стульчик, садился на него в сторонке от большой компании, опершись на свою сучковатую палку. Слушал он внимательно, в разговор, и тем более в споры, не вмешивался. Сердце его в эти минуты наполнялось отцовской гордостью и радостью за своего сына – родного Серёгу. Вспоминал он свою жену, вечно хлопотливую и беспокойную, и жалел, что она не может с ним сейчас разделить слишком большую на него одного радость и счастье, привалившее к нему в старости.
    Катилось время, страна набирала силы, выкарабкиваясь из разрухи, оставленной после гражданской войны. Миновал период НЭПа. В сёлах была уже проведена сплошная коллективизация. Зажиточные крестьяне, которым были приклеены прозвища «кулаков», были репрессированы и выселены из села. Город твёрдо стал на рельсы индустриализации. В стране рос культ коммунистической партии, и её вождя Сталина. Сельские мужики по-прежнему гордились своим земляком, который теперь работал в Воронеже. Многие сельчане ездили в областной центр по общественным и своим личным делам. Заходили к Сергею Егоровичу. Он всегда их принимал и помогал в решении всех вопросов. Возвращались они в село всегда довольные и давали самые хорошие отзывы о своём односельчанине.
    В 1937 году до села докатилась страшная весть. В области была вскрыта и арестована большая группа врагов народа. Среди них был назван и Чепурин Сергей Егорович. Сначала этому никто не поверил, но вскоре пришедшие в село газеты подтвердили, казавшуюся всем нелепой, новость. Никто из деревенских мужиков в душе не поверил в случившееся, и все с тайной надеждой ждали новых газет, которые разъяснили бы это недоразумение. По-прежнему приходили в село газеты, ездили в районное село и областной центр мужики, но никаких дополнительных разъяснений не было.
    Больше всех был поражён и убит неожиданным горем дед Егор. Он совсем постарел, сгорбился, замкнулся в своём одиночестве. Не мог он поверить, что его Серёга, его плоть и кровь, крестьянский сын, стал врагом народа. Врагом того народа, из которого он вышел, который его вырастил, питал и поддерживал. Народа, которому он, Серёга, отдавал все свои силы, и так беззаветно и преданно служил. Да и слова то придумали непонятные: «Враг народа». Какого народа? Тот, который живёт в родном селе, в соседних сёлах, в области? Трудно было понять всё это деду Егору.
    Деревенские мужики при встрече с дедом Егором всячески старались выразить ему своё сочувствие и поддержку в его горе.
    -Егор Иванович, что слышно о Серёге? Скоро обязательно разберутся в его невиновности, и он вернётся, - спрашивали и одновременно успокаивали старика.
    -Должны разобраться! Кто-то большую напраслину возвёл на Серёгу. Не виновен он! Быть такого не может! – отвечал он.
    Однако время шло, и Сергей Егорович не возвращался. Приезжавшая к деду Егору жена Сергея Егоровича, сообщила, что о муже ничего не известно, что её с детьми выселили из большой казённой квартиры и теперь она с детьми ютится в тесноте у родственников.
    Многие в селе засомневались и даже поверили во всё случившееся. Время тогда было такое: суровое и непонятное. Только дед Егор никогда не мог поверить этому кошмару, как он сам выражался в доверительных разговорах с близкими ему людьми. Он окончательно замкнулся в своём горе. Никого у него теперь не было рядом из родных и близких, с кем бы он мог поделиться своим горем. Жил он теперь только воспоминаниями о прошлом и заботами о приближающейся смерти. Невестка и внуки его не посещали. Не звенели голоса внуков во дворе, ничто его не радовало. Скудные сборы урожая в огороде, да забота соседей поддерживали его жизнь.
    Чтобы не приносить лишних хлопот соседям после свей смерти, он заранее приготовил себе посмертную одежду и заказал добротный деревянный гроб, который хранился в пустом старом амбаре, поставленный на две небольшие скамейки. Часто ходил он теперь на сельское кладбище, расположенное на выгоне за нашим огородом. Там облюбовал он себе место для могилы рядом с могилой своей жены Дарьи. И мы, деревенские мальчишки, стали побаиваться деда Егора, когда он в своём белом холстинном одеянии по ночам, как приведение, ходил по своему заросшему бурьяном двору. А однажды я и мой товарищ Васька заглянули из любопытства в дедов амбар, и действительно увидели там большой деревянный гроб, приведший нас в ужас. Мы стали обходить по другим улицам и переулкам дедов двор. По селу ходили слухи, что дед Егор стал всё чаще заходить в свой амбар, открывать  гроб, ложиться в него и ждать смерти. Но смерть к деду Егору не приходила, а судьба собиралась преподнести ещё немало новых горестей и испытаний.
    Началась Великая Отечественная война советского народа с фашистской Германией. Для страны снова наступили трудные времена. Коричневая чума упорно ползла с запада на восток. Война была жестокой, всенародной. Докатилась она и до наших донских краёв. Летом 1942 года на высоких меловых буграх правого берега Дона появились фашистские воинские части. Нахально, на виду у всего села, устраивали они свои окопы и огневые точки на высоких возвышенностях. Чувствовалось, что надолго обосновываются они в донских балках и яругах. Ночью долго гудела там техника, а лучи прожекторов гигантскими световыми мечами неожиданно рассекали улицы нашего села. На островах Дона, поросших густыми тополями, в пойменном дубовом лесу, в садах сельчан и в глубоких логах левобережья постепенно сосредотачивались наши войска. Всё лето наше село находилось во фронтовой полосе.
    Осенью, перед началом исторической Сталинградской битвы, жителей нашего села эвакуировали в глубинные районы области, подальше от линии фронта. Увезли из села и деда Егора. В одной из деревень Меловатского района разместили у добрых гостеприимных людей семьи из нашего колхоза. Так уж случилось, что деда Егора поселили в соседнем с нами доме у одинокой, ещё не совсем старой женщины, получившей, как рассказывали, недавно «похоронку» с фронта на мужа. У всех тогда было горе всеобщее и у каждого ещё своё личное, но люди жили дружно, последним куском хлеба делились друг с другом.
    Зима была в том году суровой. Метель намела на улицах небольшой деревеньки высокие сугробы. В ясные солнечные, и обычно морозные, дни над деревней пролетали серые немецкие самолёты с чёрными крестами на крыльях, неся свой смертельный груз на юго-восток к Сталинграду. В противоположную сторону пролетали самолёты с красными звёздами на крыльях, неся своё возмездие не прошеным гостям. Иногда в небе возникали воздушные бои, заканчивающиеся чёрными дымовыми шлейфами, падающих далеко за деревней в степи сбитых самолётов. Всё чаще слышался, гул далёкой канонады, который день ото дня усиливался, а в ноябре стал постоянным.
    Дед Егор в своей неизменной крестьянской шапке и дублёной шубе с фалдами и в подшитых собственноручно старых валенках, часто выходил из избы в чужой двор. Он подолгу стоял, прислушиваясь к далёкому орудийному гулу, опираясь на свою видавшую виды старую сучковатую палку. Сердце его рвалось на родину к могилам предков и рано ушедшей из жизни жены. О чём он думал? Может быть, о своей долгой, до краёв наполненной невзгодами жизни, о превратностях судьбы, об ушедших от него в небытие родных и близких. И, конечно, о своём сыне, родном Серёге.
    Умер он неожиданно от воспаления лёгких. Где и как он простудился, недоумевали многие. Настолько все привыкли к старику, что первое время никто не мог поверить в его смерть. Похоронили его в чужом селе Юнокове на чужом кладбище рядом с могилами незнакомых ему людей. Долго ли будет сохраняться одинокий холмик его могилы с деревянным крестом на далёком чужом кладбище? Придёт ли кто-нибудь и когда-нибудь на его могилу? Разве такой он ожидал для себя участи! А вот судьба распорядилась по-своему.
    В январе 1943года мы возвратились из эвакуации в родное село. Люди начали обживать свои хаты, приводить в порядок свои дворы. Только двор деда Егора оставался в полном запустении. На двери хаты висел огромный старинный замок, окна были закрыты ставнями и заколочены досками, ворота от старости перекосились, отворенная кем-то калитка скрипела при резких порывах ветра. Только воробьи по-прежнему спасались от холода в своих гнёздах, которых стало ещё больше в соломенной пелене хаты. Когда мы с Васькой заглянули в старый дедов амбар, то увидели - деревянный гроб, как и раньше, стоял на своём месте, так и не дождавшись своего хозяина.