О настоящем мужике

                ***
          Дмитрий сидел на старой железной кровати с вытянутой панцирной сеткой и обозревал скупую обстановку дома. Комод с керамическими статуэтками, аккуратно постеленная кружевная салфетка на черно-белом телевизоре, незамысловатый рисунок занавесок на маленьких окнах, пожелтевшие от времени фотографии, висящие на побеленной стене в облупившихся рамках. Все это было ему родным, знакомым с самого детства. Но почему-то именно сейчас, все это убранство казалось ему каким-то другим … словно забытым отголоском из давно прошедшего детства. Солнце постепенно уходило за горизонт, кидая в окна дома свои прощальные лучи и призывая его обитателей устаиваться на ночлег. Равномерное тиканье ходиков, висящих на стене, вводили Дмитрия в гипнотическое оцепенение, что даже жужжащая над ухом муха не вызывала у него равно никакого раздражения. 
          Сердобольные соседи давно разошлись, оставив на кухонном столе, рядом с рюмкой водки, накрытой горбушкой хлеба и фотографией его деда перемытую посуду и остатки продуктов, заботливо укрытых вафельным полотенцем.  Поминки закончились, но боль утраты и внутреннее беспокойство только сейчас  начали заполнять его опустошенную душу.  Теперь он остался один на этом белом свете. Так уж получилось в жизни Дмитрия, что дед заменил ему и мать и отца, работавших, когда то врачами по контракту в далекой африканской стране и погибших там во время очередного вооруженного конфликта. Он рано стал вдовцом, но смог дать своему внуку тепло и ласку материнских рук, строгость отца и бабушкину заботу. Все родительские ипостаси соединились в этом человеке для подъема и воспитания своего единственного внучка. 
Дмитрий с усилием заставил себя подняться с кровати. Ноги, словно налитые свинцом, сейчас больше походили на протезы и никак не хотели слушаться своего хозяина. Каждый шаг давался с большим трудом. Он кое-как доковылял до комода, откинул наверх покрывавшую его скатерть и начал поочередно выдвигать ящики. Он и сам не знал, для чего это делает. Наверное, ему просто было необходимо чем-то занять свои руки и голову. Разгадывая содержимое ящиков, он вспомнил, как манили они его в детстве своей тайной. Как хотелось ему открыть этот «пиратский сундук» и насладиться несметными сокровищами, спрятанными там дедом и бабкой.   
          - Митька! Стервец! -  кричала на него тогда в сердцах бабка, -  Опять в комоде шарился! И чего ты там ищешь поскудник? И как только ключи находишь?! Опять переворошил все верх дном! Все деду расскажу! Только наведу порядок, и опять черт ногу сломит!
          Как же она тогда не понимала, что он искал не конкретную вещь! Ему было интересно все находящееся там: и старинная шкатулка с  брошью, и моток лески со сломанным крючком, и ножницы, коробка с пуговицами, дедова зажигалка, кусок медной проволоки, в общем, все то, что может заинтересовать мальчишку шести лет от роду!
          В самом нижнем ящике, под стопкой отглаженного постельного белья, Дмитрий нашел альбом с фотографиями. Он бережно прижал его к груди и, включив в комнате свет, уселся за круглый стол. Сколько же лет он не открывал этот альбом? Наверное с того самого момента, когда после десятилетки уехал из родного села поступать в институт, да так больше и не вернулся к родному порогу. У него дрожали руки, как будто он собирался дотронуться до святыни. От волнения пересохло и першило в горле. Задержав дыхание, и немного успокоившись, он перекинул первый лист - улыбающиеся лица своих родителей, молодые, довольные жизнью, крепко держащиеся за руки. Он любил эту фотографию больше всего! Когда они привезли его к деду с бабкой четырехлетним карапузом, а сами через пару дней уехали по призыву комсомола в далекую Африку, эта фотокарточка стала для него иконой. С ней он засыпал, с ней просыпался, с ней разговаривал в минуты грусти и огромной детской обиды. Вот его милая бабуля, отдавшая ему все свое материнское тепло, после гибели дочери. Столько лет прошло, а он до сих пор помнит вкус ее борща и чесночных пышек. Жаль, умерла рано, ему еще и девяти не было. А вот и он, его дед. Высокий статный мужчина в светлом костюме, галстуке и сдвинутой чуть набок шляпе.

                ***
          Дмитрий откинулся на спинку стула и немигающим взглядом уставился на узор занавески.
- Митя! Митя! – вспомнил он эпизод своего детства, - Пойдем кушать!
- Бабуля, я еще немного погуляю, потом. Не хочу сейчас.
- Никаких потом! – строго прикрикнула бабка, - Быстро за стол!
Понимая, что спорить с ней будет себе дороже, внук поплелся домой, еще что-то канюча по дороге о своей горькой судьбе в виде своей родной бабке, не позволяющей ему вдоволь наиграться с друзьями.
- А дед где? – спросил Митя обидчивым голосом.
- Сейчас будет, наверное, уже, - ответила она, наливая в супницу густой наваристый борщ, - А ты куда с немытыми руками уселся?! 
- Они чистые…
- Где же они чистые! Целый день по улице шаришься и вдруг чистыми стали! Марш к умывальнику!
Закончив водные процедуры, внук с победоносным видом вернулся к столу.
- И зачем это ты бабуля зря посуду мараешь? Могла бы и сразу борщ по тарелкам разлить. Зачем еще одну кастрюлю то пачкать?!
- Во-первых: не кастрюлю, а супницу, - уткнув руки в бока, ответила она на замечания внука, - В культурных семьях так положено. Сам знаешь, как дед к этому щепетильно относиться. Во-вторых: быстро накинь на свое голое пузо рубашку! Не красиво садиться за стол голым!  Ты когда-нибудь видел, что наш дед так садился бы?
- Жарко же! 
- Вот дед вернется, будет тогда твоей заднице жарко!
- Вот, вечно ты под его дудку пляшешь! – ворчал внук, надевая рубашку, - Все у вас как не у людей! Руки вымой, хотя они  и чистые, только мыло переводим. За стол голым не садись, мучайся, потей седи! Ложек, вилок, ножей всяких кучу наложат, и не разберешься чем поесть то!
- Поворчи, поворчи…
- А между прочим, меня дед и пальцем за всю жизнь не тронул еще! Пугаешь только меня вечно!
- Ну, он не тронул, так я сейчас это дело мигом поправлю, наверстаю все упущенное, пятилетку за один раз оформлю, - улыбалась она, шутя, замахиваясь на внука полотенцем.
- Ба, а ба, а что это наш дед действительно так прихорашивается вечно? Работает механизатором, а на работу чуть ли не в галстуке ходит. Одеколоном насквозь пропах уже. Туфли начищает до блеска, только ваксу переводит. По пыли пройдет все равно замараются! И грязи под ногтями у него не найдешь! Белоручка он у нас, одним словом! Вон у Кольки батя и на работу и на праздник в рваном свитере ходит и нормально, по-моему! 
- А разве плохо, что он следит за собой? На кого приятнее посмотреть на полупьяного Колькиного отца, или на нашего дедушку? Да, потом и воспитание у него соответствующее…, - она прервалась на полуслове и отошла к печке.
- Что еще за воспитание такое? Вы же говорили, что он сирота. Как могут воспитать на улице беспризорника? Там не до воспитания, накормлен, одет и слава богу! Ну, на крайний случай читать и писать еще могут научить.
- Ну, значит, сам воспитался. А вот и он, легок на помине, - увидела она в окно своего мужа, - Давайте ужинать теперь.

                ***
          Надоедливая муха вернула Дмитрия к настоящему. Он потер глаза и вернулся к просмотру альбома. Старые пожелтевшие фотографии, запечатленное мгновенье прошлого. Многих и в живых то нет, а здесь, пожалуйста, все здоровы и счастливы. Они даже и не знают, какая судьба ожидает каждого из них, что с ними дальше будет, как жизнь сложиться и куда повернет. Он перелистывал страницу за страницей, вглядываясь в знакомые, и не знакомые лица. Перебирал в своей памяти моменты жизни, связанные с той или иной фотографией. От разыгравшегося переживания и волнения ему захотелось закурить. Он машинально достал из пачки сигарету и поднес ко рту. Пламя зажигалки напомнило ему посиделки с дедом у печки, у открытого огня топки, где тот курил свой Беломор.
          - Дед, а дед, - спросил Митя, глядя завороженным взглядом на пламя, - А мы сегодня в школе начали проходить про гражданскую войну. Здоровское все-таки время было! Конницы, тачанки, пулеметы. А ты воевал?
          - Воевал внучок, - после некоторого молчания ели слышно произнес дед, - Пришлось…
          - А Чапаева видел?
          - Нет, сынок, не видел.
          - А Буденного?
          - И его не видел.
          - Жалко. А в отечественную воевал?
          - Каждый в нашей стране внес тот, или иной вклад в победу. Кто на фронте с автоматом в руках, кто в тылу у станка. Поэтому, можно сказать, что все мы воевали.
          - А ты, на каком фронте был?
          - На северном, - опять через некоторое молчание ответил он внуку.
          - А разве был такой фронт? Вот, первый Белорусский я знаю, второй Белорусский знаю, Украинский был еще. А про Северный что-то не слышал.
          - Был внучок и такой фронт, - с горечью в голосе ответил дед, - Самый страшный фронт. Столько там народу побывало! И вернуться оттуда живым довелось, к сожалению, очень и очень не многим.
          - А почему у тебя тогда наград нет?
          - Ну не всем же в героях ходить. Так и орденов никаких не хватит. Ты мне лучше Аника-воин вот что скажи, ты уроки сделал?
          - Да сделал, сделал.
          - Ну, смотри, чтобы мне потом не пришлось на родительском собрании краснеть за тебя. Давай спать, время позднее уже.

                ***
          Дмитрий затушил докуренную сигарету и решил попить воды. Встав из-за стола, он нечаянным движением уронил на пол фотоальбом, из которого высыпались несколько фотокарточек и старый конверт. Подняв его, он взглянул на содержимое. Там оказалось пару каких-то документов и несколько еще дореволюционных фотографий, которых он раньше никогда не видел. На первой из них была запечатлена,  видимо какая-то семейная пара. Очаровательная дама в шляпке с большими полями и кружевным зонтиком, солидный усатый генерал в парадном мундире с шашкой на боку, совсем маленькая девочка, стоящая на стуле рядом с женщиной и молодой юнкер четырнадцати-пятнадцати лет. В лице этого молодого человека были до боли знакомые черты лица. Дмитрий вглядывался в это лицо, но не мог узнать его. На второй фотографии стоял бравый молодой подпоручик с деникинским шевроном на рукаве и с парой георгиевских крестов на груди.  На вид ему было максимум восемнадцать-двадцать лет.  В правом нижнем углу фотокарточки была надпись «г. Таганрог, 1920 год». Дмитрий поднес оба изображения ближе к лампе. Да, он не мог ошибиться, эти глаза, брови, благородные черты лица, все это принадлежало его деду. Он с большим любопытством разглядывал незнакомых ему людей, понимая теперь, кем они ему приходятся. Бережно положив на край стола фотографии, он взял и развернул аккуратно сложенный листок бумаги, который вот-вот готов был развалиться у него в руках от своей ветхости.
          «Справка  о досрочном освобождении заключенного Надымского ГУЛага» - прочитал Дмитрий полуразмытые слова. В ней так же были указаны фамилия, имя и отчество его деда с крохотной фотокарточкой в левом нижнем углу.
          «Вот так история» - подумал он про себя – «Ну дед, ты и даешь! Так вот кто ты на самом деле?!»
          Дмитрий смотрел на фото своего деда, и его душу наполняла неимоверная гордость за этого человека. Нелегкая доля выпала на его судьбу. Однако, несмотря на все ее превратности и козни, он достойно выдержал эти испытания, оставшись, прежде всего человеком, который смог сохранить в себе и любовь, и доброту, и тягу к жизни. Он не упал на колени, не жаловался на свою участь, а гордо держал голову до самой последней своей минуты. Он был настоящим мужиком!