Возвращение

   Когда в детстве я спрашивал у бабушки, почему ставни дома номер двенадцать по улочке Крузо всегда остаются закрытыми, она отводила глаза в сторону и старалась сменить тему разговора. Тогда я проявлял несвойственное мне упорство, но бабушка отвечала уклончиво, с явной неохотой вдаваться в подробности и что-либо разъяснять. Единственное, что удалось узнать от родни — однажды в том доме произошло что-то «очень нехорошее», несчастный случай или вроде того. Вот и вся информация, которая имелась у меня на тот момент. Через пару лет, когда я заметно возмужал и соседские девчонки начали оказывать мне всевозможные знаки внимания, неприкрыто выражая свою симпатию, дом номер двенадцать по улочке Крузо перестал, как прежде, будоражить мое сознание и фантазию — я потерял к нему всякий интерес. А вскоре позабыл о нем вовсе. И кто бы мог подумать, что спустя столько времени я сам, будучи главой семейства, проживая на другом конце света, в нескольких тысячах километрах от тех мест, где проходило мое детство, отрочество и юность, вдруг вспомню про этот дом.
   Он привиделся мне в жутком кошмаре, где я, полностью обнаженный, спасался бегством на полусогнутых от ужаса ногах. Улицы, по которым бежал, сменяли одна другую, и в какой-то момент я начал узнавать эти места: справа от меня проплывала аптека, куда мама ходила, когда кому-то из нас нездоровилось, сразу же за ней — табачная лавка, где обычно покупал сигары отец. Разносивший корреспонденцию почтальон как ни в чем не бывало приветливо помахал мне рукой. Вот-вот должен был показаться и мой дом — он находился в самом конце улицы, но я, охваченный ужасом, свернул направо в узкую аллею, которая минутой позже вывела меня на улицу Крузо. И тут передо мной выросла эта черная гудящая громадина с облупившейся краской на стенах, перекошенным крыльцом и провалившейся крышей. Окна дома, как и прежде, были наглухо закрыты ставнями, но вот входная дверь больше не была заколочена досками — она свободно гуляла в проеме, поскрипывая ржавыми петлями, приглашала войти. Я понял, что не в силах сдвинуться с места — ноги будто по колено окаменели и вросли в асфальт, просто закрыл глаза и приготовился ко встрече с неизбежностью.
   Первое, что увидел, когда открыл глаза — перепуганное лицо жены. Она трясла меня, пытаясь разбудить. «Дурной сон» — не вдаваясь в подробности, сообщил я, сбросил влажное от пота одеяло и направился в душ. Весь день сон не шел у меня из головы. Я вспоминал наш скромный, но уютный домик, бабушку, маму, возившуюся в палисаднике, наконец, отца, читающего газету в кресле-качалке на крыльце. Незаметно пролетела неделя, затем — еще одна, но тяжелый осадок на душе сохранялся. Дом номер двенадцать основательно засел у меня в мозгу. Я чувствовал, что если в ближайшее время ничего не предприму, то превращусь в параноика. И поэтому через пару дней сообщил жене, что свой июньский отпуск собираюсь провести в гостях у матери. «Мы же собирались на острова!» — жена была явно разочарована таким поворотом событий, но тем не менее выразила желание составить компанию. Мне это было только в радость. Кроме того, жена тратила столько сил и времени на детей, что небольшая передышка была ей необходима, как глоток свежего воздуха. Я пообещал, что она обязательно увидит океан в конце декабря.
   В скором времени мы отвезли детей в деревню к старикам, родителям жены, упаковали чемоданы и заказали такси до аэропорта. «Боже мой! Он великолепен!» — прошептала Мила при виде «Синей Птицы». Авиалайнер и в самом деле выглядел впечатляюще, прежде всего, из-за своих гигантских размеров. Несмотря на то, что перелеты в наше время стали делом обыденным, глядя на эту громадину, с трудом верилось, что она с легкостью может подняться в небо, игнорируя законы гравитации, и тем более благополучно доставить нас в любую точку мира. «Добро пожаловать на борт! Надеемся, что полет будет комфортабельным!» — спародировал я речь пилота, чем вызвал у жены улыбку. Мы поднялись по трапу.
Перелет длился почти десять часов и порядком нас вымотал. Я не привык к таким длительным воздушным путешествиям, и моя жена — тоже. Мы вообще летали не так часто, по возможности отдавая предпочтение наземному транспорту. Твердая опора под ногами придавала мне уверенности в том, что завтрашний день наступит. Мила не любила перелеты из-за того, что все время приходится сидеть в кресле, практически в одном и том же положении — она каждый раз с трудом выдерживала эту пытку.
   Когда мы приземлились в Лу, уже стемнело. Дорога от аэропорта должна отнять еще полтора часа, кроме того, нужно было найти свободное такси, что в поздний час здесь представлялось делом весьма проблематичным. Я предложил жене заночевать в отеле и уже на утро, свежими и отдохнувшими, продолжить маршрут. Мила целиком меня поддержала, к тому же ей хотелось посмотреть, сильно ли изменился Лу с того момента, когда она была здесь в последний раз, а сделать это было возможно только при свете дня.
Мы переночевали в «Черном медведе», сытно позавтракали, после чего отправились дальше. По Лу нас вез энергичный старикан с грустными щенячьими глазами, который всю дорогу болтал без умолку. Он с радостью отвечал на вопросы жены, пересказывал сплетни и городские легенды, у которых давно отросла борода — я слышал их еще мальчишкой; иногда притормаживал и тыкал пальцем в одну из жалких местных достопримечательностей — какой-нибудь пыльный валун или прогнившую хибару, где жил когда-то местный чиновник.
— Скажите, а вы знаете что-нибудь про заброшенный дом на Крузо? — не выдержал я и задал старику волновавший меня вопрос. Мила с удивлением посмотрела в мою сторону.
— Как же не знаю! Там когда-то давно жили одни немцы — Блоссы — счастливая молодая семья. Но в один прекрасный день произошла трагедия — малыш Блосс, которому недавно исполнился годик, по недосмотру матери захлебнулся в ванной во время купания. Не справившись с горем, Анна Блосс в скором времени покончила с собой. Такая вот грустная история, сюжет для книги или киносценария.
— Ну а что же господин Блосс? — полюбопытствовала жена, заинтригованная рассказом старика.
— Владимир Блосс? Заколотил злополучный дом и уехал подальше. Наверное, решил попробовать начать жить заново. Кто бы не поступил на его месте так же?
Тем временем мимо проплывали знакомые мне с детства пейзажи. Мало что изменилось здесь с тех пор, как я покинул родительское гнездо — разве что открылось больше лавчонок да приземистые домики, выстроившиеся вряд вдоль центральной улицы, поменяли окрас фасадов. Словом, малолюдный городок, нагоняющий тоску.
   Такси остановилось напротив двухэтажного коттеджа с выбеленными стенами, небольшого, с ухоженной лужайкой перед входом, и низеньким, почти что игрушечным заборчиком, через который можно было без труда переступить. Мы расплатились и вылезли из автомобиля. Стояла великолепная солнечная погода, какая бывает здесь в разгар сезона. Я поднялся по ступенькам на крыльцо и постучал в дверь.
Мама вступала в ту пору жизни, которую принято деликатно называть «золотой осенью». Это была тихая застенчивая женщина с мечтательным взглядом, которая после смерти мужа большую часть времени проводила на заднем дворе в палисаднике, ухаживая за цветами. Иногда, в выходные дни, она приглашала к себе гостей на чай или же с одной из подруг выбиралась в центр города за покупками. Поэтому, когда приоткрыв дверь и осторожно выглянув наружу, мама увидела нас, ее радости не было предела. Я с нежностью обнял ее и поцеловал в щеку. После того, как моему примеру последовала Мила, мы зашли вовнутрь.
Я быстро скинул дорожные башмаки возле входной двери, как обычно проделывал это в детстве, и прошел в гостиную. Громоздкий диван, обтянутый кожей, с деревянными резными подлокотниками, небольшой круглый столик напротив, в дальнем левом углу комнаты — бюро отца, скорбящее по своему хозяину под балдахином, фарфоровая фигурка балерины, застывшей в attitude efface на нижней полке книжного шкафа — от всех этих предметов, которые когда-то очень давно были верными спутниками моего взросления, теперь веяло тоской и унынием. Они перестали дышать в тот же миг, как кончилось мое детство. Я вернулся в прихожую, где мама пыталась помочь Миле справиться с молнией на чемодане.
   Большую часть дня мы провели за просмотром пожелтевших семейных фотоальбомов и светской болтовней. Близился вечер.
— Куда это ты собрался? — с подозрением поинтересовалась жена, застав меня после ужина в прихожей влезающим в башмаки.
— Хочу прогуляться.
— Без меня ты никуда не пойдешь! — бескомпромиссным тоном заявила она.
   Примерно час бродили мы, держась за руки, словно парочка влюбленных подростков, по безлюдным улочкам засыпающего городка, прежде чем я решился повернуть в сторону Крузо. «Так это и есть то самое место?» — спросила жена, всматриваясь в очертания дома номер двенадцать, который медленно тонул в подступающих сумерках. Я кивнул.
Странно, но теперь он не казался мне таким уж зловещим как раньше — в детстве или ночных кошмарах. «Просто мрачный заброшенный дом» — сказал я себе, наблюдая за тем, как по ту сторону улицы на одну их торчащих балок развалившегося крыльца села ворона. Было слышно, как поскрипывают на ветру старые заплесневелые стены, которые, казалось, вот-вот сложатся будто карточный домик.
—Хочешь войти внутрь? — Мила внимательно посмотрела на меня.
—Нет, лучше пойдем — здесь неподалеку есть одно местечко, где подают отличный заварной кофе, — ответил я. И вновь взявшись за руки, мы побрели дальше.