Монета

Вечером отшумел сильный ливень - лес будто оплакивал бортника.
Уже в сумерках, когда отец не вернулся в урочное время, обеспокоенная мать послала сыновей на поиски.
Недалеко от дома Курак с братом и нашли его, такого... Улей висел высоко, поэтому падал оступившийся бортник долго, собрав по пути все сучки и ветки. Левая рука торчала под углом, никак не предусмотренным природой для человека. В груди что-то натужно перхало и булькало, уголки рта пузырились при дыхании розовой жижей. Половина лица походила на кусок свежего мяса. С первого взгляда ясно - не жилец.
Отца положили в горнице, поближе к святой печи, накрыли тёплыми шкурами. Не приходя в сознание, он, тем не менее, дрожал в сильном ознобе.
Мать с меньшим братишкой не отходили от постели умирающего, меняли бесполезные примочки да заклинали равнодушных ныне богов. С судьбой, видимо, не могли поспорить даже небожители. А чем ещё, как не судьбой, можно объяснить нелепое педение медознатца, с малых лет лазающего по деревьям ловчее белки?
Курак сидел на крыльце и бездумно царапал ножом половицу. Иногда бывает с людьми - внезапно свалившееся горе ещё не овладело душой и не набросило тёмное покрывало на помыслы, лишь краешком сознания удивляешься собственному спокойствию и отсутствию слёз. Однако подобное состояние недолго и грозит швырнуть в такой глубокий омут отчаянья, что не вдруг ещё и всплывешь. Так дуги выстрелившего лука на краткий миг с необоримой силой выгибаются в обратную сторону, рискуя оборвать тетиву.
Какие пучины скорби могли поглотить Курака, осталось, по счастью, неизвестным. В ворота крепкого тына, окружающего двор, постучали. Постучали вежливо, рукой, а не пинками, сопровождаемыми бранью, как это делали обычно княжьи мытари. Впрочем, ничего удивительного в том не было - до города путь лежал изрядный и мытари являлись только при свете дня, а у лихого народа бортник пользовался уважением. Удивляло другое: надёжнейшие сторожа и защитники - волкоподобные псы грозной бойцовой породы - вели себя так, будто в доступных их слуху и обонянию окрестностях не находилось сейчас никого опасней бурундука или оленя.
Сглотнувший вязкую слюну Курак осторожно приблизился к калитке. Постоял, прислушиваясь к тишине снаружи. Тишина, вопреки смутным подозрениям Курака, не была мёртвой или зловещей. Где-то вдалеке пела припозднившаяся птаха, шумели на лёгком ветерке листья. Из-за калитки доносилось тихое дыхание привычного к долгим переходам человека, шорох одежды и хлюпанье влажной травы под ногами. По дождю сапоги промокли и путник переминался с ноги на ногу.
Ни один шорох не выдал крадущегося юношу, ни единой щели не разделяло плотно пригнанных плах калитки, но путник отчётливо произнёс:
- Здравствуй, сын славного бортника. Долго ли ты ещё будешь таиться за запертыми воротами? Я здесь один, и я устал с дороги. Неужели настали последние времена и путнику теперь принято отказывать в ночлеге?
- Ничего я не таюсь,- совсем по-детски обиделся Курак. Вопрос содержал явную издёвку: его признали чуть ли не трусом, ТАЯЩИМСЯ от одинокого человека, да к тому же в страхе своём нарушающим священный закон гостеприимства.- В открытую я троих таких не испугаюсь, только больно ты странен, человек перехожий, собаки тебя не почуяли. Может, ты злой дух или вообще ничей предок.
- Ничьи предки до ничьих потомков охочи, а злой дух железа бежит пуще огня. Я же перед твоей калиткой спокойно стою, хотя она скобами железными стянута. Да ты можешь в окошко на меня глянуть, если не веришь. Могу и за нож в доказательство подержаться.
"Сказал бы я, за что тебе подержаться!"- подумал Курак, но смотровое оконце приотворил, тут же сунув остриё ножа в сырую темноту. Рукоять он не отпускал - может, гулящий тать из-за ножа всё это и затеял, железо-то дорогое. Схватит сейчас клинок - и поминай как звали...
- Вот видишь, не ожёгся я, не скачу с криками...- человек двумя пальцами держался за лезвие, слегка его покачивая,- Пусти переночевать, а?
- А собаки как же?- спохватился Курак, собравшийся было сбросить засов,- Собаки почто молчат? Человека они за версту слышат и за три чуют!
- Почто-почто... а я знаю - почто? Твои ж псы, не мои.- незнакомец начинал тяготиться разговором.- Не бойся парень, слово я знаю от зверья всякого, собакам оно тоже не пустой звук.
Незнакомец пошептал вполголоса, дунул-плюнул и хлопнул в ладоши. В тот же миг собаки, до этого недоумённо косившие на говорящего с пустотой хозяина, зарычали, залаяли утробно и смертоносными тенями метнулись к воротам. Замерли напряженно, будто взведённые самострелы. Загривки вздыблены, чёрные брылья дрожат над кинжалами клыков...
- Ладно, будет уже вам. Тихо, кому сказал!- оборвал глухой рык парень,- Чего ж раньше молчали, сторожа хреновы...
В те времена как Боги, так и их антиподы - будь то могучие демоны или мелкая нечисть - давно уже не почитали своим присутствием людей. Потому верили в перехожих духов больше по привычке, без прежней опаски. Надеялись на неодолимую защиту огня, железа и незримо наблюдающих из Вирия предков. Другое дело - волшба. Правильно сказанное слово действительно могло и беду отвести, и удачу навлечь. Ну заговорил себя от зверя челоек, и что с того? Бывает, причём не так уж редко.
- Погоди, путник, сейчас отопру. Только огня принесу...
Вошедший оказался худощав, широкоплеч и не особенно высок ростом - где-то на полголовы ниже Курака. Когда он, пройдя в гостевую клеть, скинул плащ, Курак про себя присвистнул. Рубаха путника намокла, облепив тугие ремни мышц, приличные опытному воину. За кровавое ремесло говорили также два коротких меча и боевые браслеты до локтя, украшенные стальными накладками. С такими наручами не нужен щит, ловкий боец может отбить скользом хотя бы и секиру. А вот худое лицо под шапкой абсолютно седых волос шло скорее баяну или вовсе звездочёту. Не было в глазах гостя затаённого пламени битвы, готового полыхнуть в любой момент. Хотя - чувствовалось по повадке - в сражениях он не новичок и постоять за себя может.
- Располагайся пока, добрый человек, а я поесть принесу,- буркнул Курак, возжигая от факела лучину,- Еда с утра оставшаяся, но ты не обессудь, горе у нас.
Посвящать чужака в случившееся было не нужно. Какое дело ему до Кураковых семейных бед, а семье Курака - до жизни незнакомца. Встретили, дали приют - вот и спасибо, вот и до свидания. Вот и скатертью дорога...
Принеся угощение, хозяйский сын удалился. Путник отставил деревянный поднос в сторону и открыл заплечный мешок. Помимо необходимых в дороге мелочей, в нём таились преудивительные вещи. На топчан легла книга с такими тонкими страницами, какие не под силу выделать самому искусному усмарю; к тому же, в отличии от пергамента, страницы эти по цвету напоминали свежевыпавший снег, а наощупь - тончайшую бересту. Рядом с книгой оказался неизвестный цветок, выточенный из горного хрусталя. Несмотря на твёрдое естество материала, бутон неведомым образом умел распускаться утром и сворачиваться вечером. Последним был извлечён кошелёк, покрытый мелкими радужными чешуйками.
- Знаю твоё горе, Курак, старший сын бортника...- вполголоса пробормотал путник, развязывая мешочек. Услышь Курак эти слова - он бы немало им удивился, ведь ни представиться странному гостю, ни рассказать о своей семье парень не посчитал нужным.- Затем я и здесь...
Путник расстегнул хитрую застёжку кошелька, зачерпнул оттуда щепоть порошка, напоминающего толчёный камень. "Там, где птица Сирин чистит крылья лучами звёздными,- зашептал путник, посыпая огонёк лучины. Пламя приобрело синий цвет и начало сыпать искрами, словно поковка под молотом кузнеца. На огонёк стало больно смотреть, резкий свет резал глаза, но странным образом он не мог разогнать будто бы ожившую полутьму в клети. Напротив, тени по углам сгустились, тая в себе странное шевеление.- Где Даждьбог коней усталых поит росою полуночной,- следующая щепоть просыпалась на первозданно-белые страницы раскрытой книги. Невесть откуда взявшийся сквозняк тут же услужливо её захлопнул.- Где святой Коловрат вспять поворачивает, я поклонюсь предкам...- последняя щепоть досталась хрустальному цветку, отчего лепестки его распахнулись, как распахиваются они встречь солнцу на живых цветах. В прозрачной глубине замерцали, увеличиваясь, синие - в цвет лучине -  светлячки, и вскоре весь цветок засиял колдовским огнём.
"Там, где травы лесные рунной вязью сплетаются..." Дальнейшие слова странного человека утонули в посвисте усилившегося сквозняка. Продолжая бормотать заклятие, гость высыпал остатки порошка на ладонь. Странным образом ветер, гуляющий по клети, над порошком был не властен - кучка оставалась целой, покуда путник не дунул на неё.
Замолчал.
Стих ветер, погас цветок. Поднятое к потолку облачко порошка медленно осело. Лучина, стрельнув напоследок синей искрой, замерцала обычным, положенным горящему дереву огнём.
Путник усмехнулся своим мыслям, тряхнул головой и вернул колдовские предметы обратно в мешок. Он не вздрогнул и не оглянулся, когда из дотоле пустого тёмного угла раздался голос.
- Ты снова звал меня. Зачем?- голос, произнесший эти слова, мало походил на человеческий. Скорее, так могла говорить сама межзвёздная безда, найдись у неё, что сказать людям.
- Как всегда, просто поговорить.- невозмутимо ответствовал путник, поудобнее устраиваясь на топчане.- И, быть может, попытаться отговорить тебя...
- Отговорить? От чего?- резко хлестнул голос. Из темноты шагнула высокая женщина. Белые одежды с красной прошвой развевал нездешний и неощутимый здесь ветер, черные волосы обрамляли нечеловечески прекрасное бледное лицо.- Разве можно отговорить от падения капли дождя, уже исторгнутые тучей, разве можно отговорить гусеницу окуклиться и превратиться в яркую бабочку?.. Пойми, я всего лишь орудие в руках судьбы, такое же как ты. Отговаривать меня столь же глупо и бессмысленно, как пытаться задержать восход солнца. Я здесь, а значит он - мой.
- Но ведь и я здесь, Мара.- названная Марой слегка поморщилась, будто оскорбление услышала, а не собственное имя.- И значит, у него есть надежда. Я такое же орудие судьбы - ты сказала это сама.
- И зачем он тебе, зачем он судьбе? Серая пылинка, одна из сонма подобных во всём бессмысленных и бесполезных частиц...
- Это мне неведомо, Мара. Я так же, как ты, почувствовал потребность и явился сюда. Причём издалёка - в отличии от тебя я не стою за плечом у каждого.
- Да уж, в который раз убеждаюсь, что судьба любит пошутить...- простым, сугубо женским движением, никак не вязавшимся с её обликом, Мара поправиа прядь волос за ухом.-  И даже до нашего с тобой предназначения дела ей нет. Стравила вместе - и думайте как хотите.
- Вот поэтому я и предлагаю решить наш спор самим,- странник открыто улыбнулся.- Ведь каким бы ни был исход, он будет угоден Ей.
- Хорошо, что ты предложишь на этот раз? Никакие твои доводы не возымеют успеха, на каждый из них я приведу несколько своих. Поединок между нами бессмыслен, как бессмыслен он между щукой и волком. Вопросы, загадки? Не смеши меня, мы оба знаем достаточно, чтобы не смочь обмануть и запутать друг друга.
- Какая разница, с помощью чего будет вершиться спор, если исходом правит судьба?- путник пошарил в поясной сумке и достал серебряный кругляш,- Может, просто кинем монету?..
- Опять твои проделки,- проворчала Мара, на что путник, сделав чересчур честные глаза, прижал руку к груди и помотал головой. Женщина требовательно протянула руку,- Впрочем, дай мне осмотреть её. Может, там у тебя две стороны одинаковые, как у кабацких пройдох.
С видом оскорблённого достоинства путник подал монету. На одной стороне её красовались неведомые письмена, а на другой - голова чернокожего губастого владыки, выполненная более тёмным металлом.
- Занятная вещица,- задумчиво склонила голову Мара,- Этот славный вождь давно обратился в прах, как и его держава, но сейчас он снова будет вершить чью-то судьбу... Что ж, я согласна кинуть монету. Только бросаю я, от тебя любых козней ждать можно.
- Как скажешь,- путник развёл руками,- Значит, я выбираю стороны, справедливо?
- Вполне.
- Изображённый на монете вождь был кровожадным деспотом, принесшим немало бед своему народу. Поэтому лик его пусть означает для бортника... В общем, тогда он твой,- в конце путник сбился с велеречивого слога, не желая попусту дразнить собеседницу. Но Мара почувствовала недомолвку и вспыхнула:
- Может хватит неправедно обвинять меня! Ты хотел сказать "означает смерть". Хотя прекрасно знаешь, что без смерти не бывает рождения. Я и жизнь - как две стороны этой монеты. Да, я стою за плечом у каждого, но кроме погибели я сею и новую жизнь. Выполнив долг Мары и забрав ушедших, я обращусь Живой и открою глаза мириадам новорождённых! Мне неприятны твои слова.
- Прости, Великая Мать, и впрямь заговорился, ведь я был создан простым человеком.
- Ладно уж, простым, скажешь тоже...- Мара оборвала себя, будто боясь сказать лишнего.- Хватит, время уходит.
Раздался легкий звон от удара ногтем по серебру. Быстро кувыркаясь, монета на краткий миг зависла под потолком и устремилась вниз. Звучно шлёпнулась о доски, потарахтела немного краями и замерла. Письмена забытого народа, победно смотрящие вверх, пророчили бортнику жизнь.
- Бедный вождь,- покачал головой путник,- мало того что нос и так расплющенный,  этим же носом его ещё со всего маху об пол приложили. Здравстуй, мать Жива!
Что-то в облике женщины неуловимо изменилось: то ли волосы приобрели живой блеск,  то ли чёрные дыры на лице превратились в обычные глаза.
- Здравствуй и ты, Странник. Рада снова видеть тебя,- если раньше её устами глаголила бездна, то теперь - небесная гладь Сварга, вмещающая светила и праведный Вирий,- Значит, ты опять выиграл, молодец. Но признайся, обманул ведь?..
Жива-Мара по-доброму лукаво подмигнула Страннику. Так мать подмигивает сыну, подравшемуся с беспутным мальчишкой за дело и разбившему супротивнику нос - вроде и журит, а на самом деле одобряет.
- Ну, есть маленько, что тут скрывать,- Странник пожевал губами и подмигнул в ответ,-  В закатных землях некоторые племена грешно обращаются с хлебом. Представляешь, они не ломают его, а нарезают ножом на плоские кусочки...
- Вот уж действительно грешники.- притворно рассердилась Жива. Кто-кто, а она могла рассказать о других народах куда как поболее Странника.
- Ага, нелюди просто!- улыбнулся Странник,- Так вот, кусочки эти они покрывают сверху либо маслом, либо густой сметаной, либо мёдом...- широкий взмах руки очертил подворье и дом бортника,- И если такой кусок по неосторожности выпадает из рук, он всегда приземляется тем что намазано вниз. Потому что, будь это хоть смалец, хоть варенье, хлеб всегда оказывается легче покрывающего кусочек лакомства. Как ты понимаешь, хлеб после такого спасти ещё можно, а то что сверху - лучше соскоблить да выбросить.
- Это-то я поняла,- фыркнула Жива,- я в толк не возьму, к чему ты ведёшь?
- Всё очень просто, Великая Мать: лик арапа на серебряной монете выполнен из свинца, который против серебра по весу - как масло против хлеба.
Странник счастливо улыбнулся, а Жива рассмеялась - будто сотни серебряных монет просыпались на пол клети.
- Ну хитрец, ну молодец!- молвила Жива, отсмеявшись,- В любом случае, я рада твоей хитрости, Странник. К сожалению, при следующей встрече с Марой ты не сможешь повторить своей уловки... Но близится утро, и нам пора прощаться, подойди.
- Ничего, придумаю что-нибудь ещё,- беспечно ответил Странник, получив материнский поцелуй,- Прощай, Великая Мать, и до встречи.
- Прощай. А я должна поцеловать ещё кое-кого. И только благодаря тебе поцелует его не Мара.
Высокая стройная женщина прошла по двору, мимо крепко спящих псов. Вошла в дом, не отворяя двери. Странная дрёма сморила не только чутких животных - сидя за столом, спал старший сын бортника, его меньший братишка и мать лежали прямо у постели больного. Не касаясь пола, женщина прошла к кровати, наклонилась. Поцеловав бортника в лоб, она лёгким облачком растворилась в воздухе.
И люди, и собаки улыбались - им снился один сон на всех:
Не особо большая дружная семья расположилась на цветущей поляне. Мать доставала из корзины загодя припасённую снедь и раскладывала её на расстеленную тряпицу. Братья сидели рядом, шутливо пихались локтями. Грозные псы, словно несмышлёные щенки прыгали в высокой траве, развесив уши и распугивая недовольных кузнечиков.
Вдруг в лесу хрустнула ветка, словно намеренно предупреждая о приближении людей. Все дружно глянули в зелёную чащу, откуда вышло трое. Высокая черноволосая женщина и седой широкоплечий воин с лицом учёного вели под руки их отца, мужа и хозяина. Бортник смущённо глядел то на провожатых, то на родных -  мол, заплутал малость, простите уж...
Первыми подоспели стремительные псы - два визжащих клубка опрокинули хохочущего бортника, тыкаясь в лицо влажными носами. Потом его обняли мать и сыновья.
Курак обернулся, чтобы поблагодарить странную пару, но успел заметить на их месте лишь быстро тающее облачко тумана...
... Рано утром мать проснулась от слабого прикосновения. Воздев глаза, она увидела очнувшегося мужа, он гладил её по щеке. Кровавая пена возле губ засохла и отслаивалась тонкими плёнками, жутковатое месиво на лице превратилось хоть и в огромный, но зато обыкновенный синяк, обещающий сойти самое большее дней за десять.
- Милая, ты кашки не подашь ли?- тихо спросил муж. Глубоко прокушенный в падении язык ворочался тяжело.- Есть хочу, будто седмицу голодал, а встать вот не могу. Здорово же я треснулся...