Карнавал

Ночное небо, напоминающее черное платье в горошек, которое было у моей бабушки в юности, показалось мне немного измятым и уставшим. Да, именно так - немного уставшим! Почему? Видимо оно не могло больше видеть эти тысячелетние страдания, предательства, безумства. Но, вполне возможно, мне лишь показалось, ведь устал от этого всего за свою двадцатилетнюю жизнь я…
Машина моего отца, в которой еду сейчас, несется под этим небом с незапланированного собрания родственников. Оно проходило в отдаленном уголке нашей области. Удовольствия от этого собрания я не получил, да и не должен был. Наоборот, горечь разъедала мне душу, и воспоминания не давали мне покоя. Даже в самых светлых из них ощущался трагизм, ведь то, что происходило меньше часа назад, отторгалось, словно непринятый орган, который мне только что пересадили.

Часть 1

Весеннее тепло растопило застывшие в зимней угрюмости души людей. Все в округе радуется жизни. Река Нугрь подпевает своим шумом недавно прибывшим в очередной зал ожидания птицам. Неподалеку от ее изгиба, напоминавшего улыбку ребенка, виднеется свежевыкрашенный зеленый дом.
Это дом моего деда - Святослава Леонидовича Синицына. Через двадцать пять лет его не станет. Он попадет под поезд и выживет, потеряв ногу, но не переживет заботы своих детей, а если быть более точным, то одного из них. У дедушки будут проблемы с давлением и сильное импортное лекарство, полученное с огромной сложностью, сделает из него космонавта и запустит на далекую орбиту сердца Творца. Но пока он жив, обе ноги целы, глаза видят зорко, и ему кажется, что впереди его ждет, как минимум, целая вечность. Да и других мыслей в этот весенний день, когда напарник-электрик, пришел к нему в гости с фотоаппаратом, возникнуть не могло. Из пяти детишек дома оказался только самый младший, семилетний Лёнчик, мой будущий папа. Все четверо - к ним еще присоединилась бабушка - отправляются в огромный сад, прихватив с собой стул для маленького Лёни. Свет и химия сделали свое дело: фотография была готова. Вернулись, сели за стол. Мальчик побежал кормить Волчка. Волчок был второй собакой в этом доме за все время,но его ожидала судьба первой, ибо сосед уже готовил для него свой корм. Во всеобщем веселье поблекшие глаза овчарки напоминали маленькие догорающие угольки. Говорят, что собаки предчувствуют свою смерть.
А вот и другая фотография. Я стою на том самом стуле и мне почти семь лет, дедушки рядом нет, он умер незадолго до моего рождения, у бабушки розовые щеки и черные волосы. Папа стоит по другую сторону фотоаппарата. Смутно все помню, но точно помню необъяснимое счастье, всегда счастье, на протяжении каждой секунды детства, ведь весь мир твой и только твой, а слезы – капельки, всего лишь маленькие капельки.
Эти капельки очень быстро проходят, как и само детство.

Часть 2

Каждое лето мой старший брат отправлялся в ссылку, в трудовой лагерь «им. Лидии Николаевны», названный в честь жены папиного старшего брата. Между собой, нежно и с улыбкой, мы называли ее – Лидусик. Для человека, который впервые слышал это имя, в воображении рисовалась хрупкая, добродушная женщина. Увидев ее, он забывал про «хрупкая», поговорив про «добродушная». Этой странности было одно логическое объяснение – сарказм.
Лагерь находился неподалеку от слегка потускневшего, но по-прежнему родного, зеленого домика. Побывав в нем однажды, под призывом «поехали в деревню к бабушке» и, отработав с почестями один сезон, возвращался я в деревню только на один день и, действительно, к бабушке.
Мне - двенадцать, моему брату Алексею - пятнадцать. И я не мог понять, что его туда влекло, возможно, обилие братьев по труду (да и по родству), возможно и не влекло вовсе. Он работал и уживался с необычайной легкостью со всеми, выполняя необходимые поручения.
Лесику один из этих братьев практически выбил зуб. Они играли в догонялки, и тот выставил перед преследующим его Алексеем ведро. Спустя время мой самоотверженный брат будет работать на этого «дантиста», который откроет типографию. Он не будет получать зарплату, но вера в идею его не покинет, идею братской помощи, которой в этой семье уже давно не было. Вполне возможно, это объясняет и его юношеский труд.
Придет осень, и все разъедутся по домам. Работы по хозяйству практически нет, да и кому нужен лишний рот…

Часть 3.

Под зимним снегом не видно бурьяна, не видно сломанного забора, но виден дом. Старый, потрепанный, практически развалившийся дом, в котором уже никто не живет. Зеленый цвет давно не зеленый, на дереве плесень.
Последние годы бабушка жила в «трудовом лагере», хоть и трудиться уже не могла. Государство оплачивало ее содержание в виде пенсии, но как только в ее голове стало немного меньше ума, чем было, так сразу и деньги милы не стали. Если говорить совсем честно, то эта самая пенсия отправлялась Лидии Николаевне в карман еще задолго до бабушкиного переселения. Нетрудно догадаться, что и жить ей недолго оставалось.
Меня дома не было. Ночной звонок разбудил маму. Счастливый голос Лидусика объявил о последнем дне в жизни Анны Антоновны, так звали мою бабушку.
Собралась вся дружная семья. Здесь были и «дантист», и «Королев», запустивший дедушку в космос, и многие другие. Лидия Николаевна, Лидусик, пыталась создать непринужденную атмосферу. Шутки, анекдоты, хорошо, что до карнавала дело не дошло. В небольшой кухоньке раздавался смех, а в соседней комнате лежало неподвижное тело. Тело, которое улыбалось, но не от искрометного юмора, а от того, что сделало счастливым еще одного человека.
Были и истинно грустные лица, и убитые горем, их было так же мало, как мало было искренности в наигранном горе других лиц.
Пришел священник. Плакали только два человека. В сговоре с остальными были даже зажженные свечи, не проронившие ни одной слезы. Прозвучала разрешительная молитва. Затем последовал рассказ об усопших, о том, что нас ждет после смерти, что к вере рано или поздно, но приходят все.
Вынесли. Стая ворон, каркающих наперебой, отправилась в неизвестном направлении. Другая же стая шла вслед за гробом.
Переходя мост над шумной рекой, Ленчик услышал плачущий вой собаки. Ему хотелось закричать: «Волчок!»,- и его губы уже успели чуть-чуть разомкнуться, но обернувшись, он никого не увидел. Он вспомнил, что ему уже давно не семь лет, что его родной дом, покрылся плесенью, что его мама…
Все простились с усопшей. В голове раздавались удары талой земли о дерево и пение необычной птицы. Видимо в такие минуты происходит встреча этих двух миров: загробного и живых людей. Неизвестные ворота открываются, и трудно различить, по какую сторону ты находишься. Лица и души живых словно умерли. Трупный яд был в каждом из них – в одном случае от горя, в другом оттого, что он давно перестал быть настоящим человеком.
Ее похоронили рядом с дедушкой, в одной оградке.
Вернулись домой, сели за стол, кто-то начал очень громко и эмоционально говорить. Раздался крик:
- Тише, бабушку разбудите!
Это был голос Лидии Николаевны. Все засмеялись.