Когда сон становится тоньше

     Я хорошо помню тот день, когда я впервые увидел их, и все последующие события, а все, что было до, теперь как будто в тумане...

     Я иду через парк, и настроение у меня хорошее. Вчера я специально лег спать пораньше, и сегодня впервые за несколько недель выспался. Вчера у меня было что-то вроде свидания с Алисой, хорошенькой девушкой из кафетерия, и, похоже, я ей понравился. Мы просто сходили в кино, ничего особенного, но я обещал ей позвонить, и я намерен сдержать свое обещание. Сегодня у нас отменили последнюю пару, и я вернусь домой пораньше, так почему бы мне не радоваться?
     Мои ноги в старых кроссовках пружинят по тротуару, и я улыбаюсь чему-то совершенно непонятному для окружающих. Женщина с уставшим лицом проходит мимо меня и пускает недоверчивый взгляд в мою сторону, но ей не до меня: она ведет за руку маленького сынишку, а он отчаянно кричит и выдирается. Я иду дальше, а люди продолжают коситься на меня, и тогда эта глупая улыбка наконец сползает с моего лица, как будто заторможенный рефлекс. Я понимаю, что: а) у меня хорошее настроение, и б) всем на это наплевать. В этот день мир серый, и толпы серых людей спешат на роботу или куда-то еще. Они не выспавшиеся, замученные и просто несчастные, и им глубоко наплевать на улыбающегося идиота вроде меня.
     Я продолжаю идти, удивляясь человеческой природе, и тога я впервые слышу шаги. Конечно, я слышу сотни разных шагов в десятках направлений, потому что поток людей вокруг меня не иссякает, но эти шаги какие-то особенные. Они торопливые, но при этом легкие, а еще в них отсутствуют размеренность и темп. Я думаю, что они похожи на сердцебиение больного человека: быстро, медленно, снова быстро и снова медленно, а шаги тем временем приближаются, и теперь их источник прямо за моей спиной.
     Мне почему-то становится жутко, но повернуть голову я не решаюсь. Вместо этого я продолжаю идти, как ни в чем не бывало, стараясь не выбиться из всеобщего строя людей, которые даже не знают друг друга. И тогда из-за моей спины выбегает маленькая девочка лет шести-семи. Волосы у нее завязаны в две косички, и одета она не по погоде легко: в джинсы и белую футболку. Девочка пробегает мимо меня, даже не обернувшись, но это нормально, так как люди в толпе не привыкли заглядывать друг другу в лица. Девочка замедляет шаг, и что-то в ее походке кажется мне странным; она как будто ступает по мягким осенним листьям, хотя сейчас самое начало весны, и не везде еще даже растаял снег. И тогда я замечаю кое-что еще: девочка совсем не вписывается в окружающую толпу, она не серая, что бы это ни значило.
     Я уже готов потерять ее из виду, но она резко останавливается и поворачивается. И тогда я останавливаюсь тоже, потому что мои ноги просто не в силах идти. Мы стоим и смотрим друг на друга, а люди вокруг продолжают идти, потому что у каждого своя дорога, каждый спешит, и никому нет до нас дела.
     Девочка стоит там всего несколько секунд, но я успеваю разглядеть ее лицо, потому что на него просто нельзя не обратить внимания, и я удивляюсь, почему другие люди не видят этого лица. Если это вообще можно назвать лицом. Носа нет, вместо него две вытянутые дырки, глаза – два огромных сгустка черной темноты, кожа серая и по виду напоминает кукурузную шелуху, и все это в обрамлении веселых детских косичек и пушистой белокурой челки.
     Я хочу кричать, но не могу выдавить из себя ни звука, и побежать тоже не могу – ноги как будто прилипли к асфальту. Две черные дыры продолжают на меня смотреть, и да, носа у нее нет, зато есть рот, прелестный ротик маленькой девочки с пухлыми розовыми губками и множеством маленьких острых зубов. И знаете что? Она мне улыбается.
     А потом это существо отворачивается и бежит дальше своей странной легкой походкой, и вскоре совсем теряется в толпе. Мои ноги наконец свободны, но я не спешу бежать прочь с криками ужаса, точно так же, как не спешу догнать это маленькое чудовище с косичками и в белой футболочке. Я просто продолжаю идти в университет, как будто ничего не случилось, и я удивляюсь твердости своей походки. Наверное, я должен был бы что-то сделать или хотя бы обдумать увиденное, но люди вокруг не дают мне выбиться из привычного ритма жизни. Да, в утро понедельника у каждого своя дорога, и я не собираюсь сходить со своей.
     Но теперь от моего хорошего настроения не остается и следа.

     Проходит две недели, и я уже практически не помню свою недавнюю встречу с девочкой в толпе. Жизнь проходит слишком быстро: учеба, домашние дела, мамин день рождения, вечеринки, новая подружка и снова учеба. Даже самое ужасное событие растворяется в этом потоке, превращается в далекое воспоминание, дурной сон, а потом и вовсе в пыль. Наверное, так бы случилось и со мной, если бы эта странная встреча не повторилась уже при других обстоятельствах.
     Я еду домой с идиотского семинара по экологии, на который меня затащил лектор без тени моего согласия, но он пообещал подумать о моей оценке в четверти, и меня это устраивает. Сегодня был тяжелый день, один из тех дней, про которые думаешь, что они никогда не закончатся. Все, чего я сейчас хочу, это приехать домой, запихнуть в рот что-то вроде сэндвича с тунцом и завалиться спать. Мне кажется, что этот автобус едет уже целую вечность, и это сводит меня с ума.
     Людей в автобусе не так уж и много, поэтому я сижу – какой смысл труситься стоя, если место уступать все равно некому? Я чувствую, как мои глаза закрываются все чаще, и стараюсь бороться со сном, потому что не хочу проехать свою остановку – денег у меня больше нет, а перспектива возвращаться домой пешком меня совсем не радует.
     Рядом со мной сидит симпатичная девушка лет семнадцати на вид, но меня она совершенно не интересует, потому что подружка у меня уже есть, и я ею вполне доволен. Глаза у девушки закрыты, и вскоре ее голова в облаке светлых волос лежит у меня на плече. Под глазами у нее темные тени, как будто она нормально не спала с месяц. Что ж, я могу ей только посочувствовать: она явно рискует проехать нужную остановку. Хотя по ее виду вообще не скажешь, что на знает, куда едет, - этакая сонная бегляночка.
     Тогда что-то начинает сильно меня беспокоить. Все люди в автобусе такие же уставшие, как и я, и никто даже не смотрит в мою сторону, но я все же ощущаю чей-то тяжелый взгляд на себе. Меня это напрягает, и я хочу выйти. Я смотрю в окно и тупо пялюсь в вечернюю темноту. Вскоре я понимаю, что мне нужно выходить только через три остановки. Я начинаю тихо стонать, но никто не поворачивается в мою сторону. Люди меня не слышат, и я им за это благодарен, потому что не люблю, когда кто-то разглядывает меня, как придурка или сумасшедшего.
     У меня начинается приступ паники, и мне тяжело дышать. Я чувствую, что если не выйду из этого проклятого автобуса прямо сейчас, то упаду в обморок, а может, у меня случится удар. Мне всего девятнадцать лет, и у меня никогда не было проблем со здоровьем, но сейчас мне так плохо, и я боюсь. Я слышу свое сердцебиение и мне кажется, что если сердце сейчас не выпрыгнет из груди, то оно просто остановится и больше не шелохнется.
     Я больше не могу сидеть в этом ужасном месте, каким бы тихим и спокойным он не выглядело. Я вскакиваю так резко, что теперь люди действительно на меня оборачиваются, но мне наплевать. Девушка, сидевшая рядом со мной, ничего не замечает и продолжает мирно спать, но я уже на другом конце автобуса. Я проталкиваюсь между недовольными людьми и всовываю водителю мятую купюру, а потом просто выпрыгиваю из автобуса.
     Воздух на улице такой чистый и реальный, что у меня начинает кружиться голова, но на самом деле я не помню, когда в последний раз чувствовал себя так хорошо. Теперь автобус кажется мне каким-то другим миром, тесным и странным, но я все же сумел из него выбраться, еще и без особых усилий.
     Я направляюсь в сторону дома, но перед этим в последний раз смотрю на автобус, который еще не успел отъехать. Мои глаза сами находят нужное окно, и в нем я вижу ту самую девушку, очаровательную беглянку. Теперь она не спит и смотрит прямо на меня через грязное поцарапанное окно. Вокруг так темно, но я хорошо вижу ее лицо, повернутое ко мне, и я понимаю, что ей нужен я, и никто другой. То же вытянутое лицо, те же глаза-дыры, та же серая кожа и та же волшебная улыбка, обнажающая три (о да, я не ошибся, именно три) ряда острых белых зубов. Это как будто снова попасть в давно забытый кошмар, вот только теперь я понимаю, что мой кошмар и не прекращался, а просто приостановил свой ход. Я хочу ущипнуть себя, хочу убедиться, что все это сон, а потом проснуться, но я знаю, что это невозможно.
     Автобус отъезжает, и мои ноги сами уносят меня прочь от остановки, ближе и ближе к дому с каждым шагом. На моем лице снова написана крайняя усталость, но это всего лишь маска, а под ней неподдельный ужас. Я не понимаю, почему никто не видит этого ужаса, почему никто не хочет предложит мне помощь. Каждый слишком занят своими повседневными проблемами: нужно купить мясо для стейка, нужно подготовиться к тесту по алгебре или забрать дочку с танцев, и всем этим делам нет конца и края. Я знаю все, о чем думают эти люди, а они даже не подозревают об этом, и это страшно. А если они увидят то, о чем думаю я, страшно будет уже не мне, а им.
     Через полчаса я уже дома, но есть мне не хочется. Я заваливаюсь в кровать и закрываю глаза, а из темноты на меня выплывает ее лицо и ее улыбка. Я не кричу, я просто жду, пока это уйдет. Оно так и не уходит, а только перетекает в сон, полный кошмаров, и я понимаю, что не в состоянии проснуться.

     Проходит еще месяц, и я все реже понимаю, где я и что со мной происходит. Дни больше не пробегают мимо меня в бешенной скачке; теперь они текут медленно, и я все больше и больше боюсь в них утонуть. Сколько лиц я успел разглядеть за эти дни! Теперь я пугаюсь каждый раз, когда ловлю на себе ответный взгляд того, кто тоже выбивается из всеобщей толпы. Обычно это люди, для которых жизнь сбавляет свой темп и дает им немного передохнуть. Но иногда попадаются они. Я уверен, что их не видит никто, кроме меня, но пока они ничего мне не делают, только сморят своим глазами-дырами так, как будто у нас есть общий секрет.  Правда, менее страшно от этого не становится. А когда они улыбаются, мне в голову как будто вставляют длинные стальные иголки, а потом тысячу раз заглядывают в образовавшиеся дыры. Я знаю, им нужен я, и убежать от них невозможно, так что остается только ждать, когда они начнут действовать, и жить в этом бесконечном кошмаре.    
     Я иду на свидание с Алисой, девушкой из кафетерия. Она даже не подозревает о том, что со мной происходит в последнее время, и я не собираюсь ей об этом рассказывать. Я уже настроился на то, чтобы хорошо провести время, и я не хочу испортить ей вечер своими сумасшедшими рассказами. Я еще плохо знаю Алису, но уже понимаю, что она ни за что мне не поверит. Я больше не могу надеяться на лучшее, и теперь мне приходится быть осторожным с людьми.
     Я все еще боюсь заходить в парк, как будто от этого что-то зависит, поэтому приходится идти в обход. Я знаю, что дело не в месте, а в людях, и люди везде одинаковые, но я не могу ничего с собой поделать.
     Итак, я иду черт знает какой дорогой, и мне приходится ускорить шаг, чтобы не опоздать. Я всегда плохо ориентировался в городе, но жить это обстоятельство мне не мешало. Я иду чисто интуитивно, и вскоре вижу Алису – что-что, а интуиция мне еще не отказала (в отличие от здравого смысла). Она еще далеко и лица мне не видно, но я везде узнаю ее коричневое пальто, розовый шарфик и длинные светлые волосы, так красиво развевающиеся на легком весеннем ветерке. Она тоже меня видит и махает мне рукой. Я махаю ей в ответ и понимаю, что что-то не так. Она всегда носит перчатки, черные с «изящными» розочками, потому что у нее сильно мерзнут руки, но сегодня она без них. Это странно, потому что погода испортилась несколько дней назад, но я слишком рад встрече с ней, чтобы задумываться о таких мелочах.
     Вскоре я об этом пожалею.
     Я подхожу ближе и теперь точно вижу, что это Алиса. Она улыбается мне, и я целую ее в щеку, а затем мы идем в сторону парка, но теперь мне не страшно, потому что я не один. Я спрашиваю, как у нее прошел день, и она начинает рассказывать о сегодняшней сессии, но я ее не слушаю. Мне снова становится не по себе, а я уже слишком хорошо знаю это чувство, чтобы ошибаться. Я заглядываю в лицо каждому, кто проходит мимо, но я не вижу ничего, что могло бы насторожить. Люди такие же, как и всегда, разве что немного более радостные – все таки вечер пятницы, долгожданная возможность отдохнуть, и я – не исключение.
     Алиса продолжает мило болтать, а ее рука проскальзывает в мою, и ее пальцы сжимают мою ладонь. Перчатки нет, и я чувствую ее кожу, холодную, но как будто высушенную. Нет, это не рука молоденькой девушки, это длинная когтистая лапа, на ощупь напоминающая... шелуху.
     Я стараюсь не подавать вида и идти спокойно, но моя рука непроизвольно дергается, и она это замечает.
     - Что-то не так? – спрашивает Алиса обеспокоенным голосом. Я пытаюсь не смотреть на нее и разглядываю свои ноги, все так же размеренно шагающие по мостовой, но это совсем не помогает.
     Тогда она останавливается, и мне приходится остановиться вместе с ней. Я боюсь смотреть ей в лицо, боюсь увидеть дыры вместо глаз, но мой взгляд медленно поднимается вверх. Конечно, я уже знаю, что увижу, но глупая надежда на ошибку никак не хочет меня покидать.
     Ее лицо... Видел ли я когда-нибудь что-то ужаснее? Сомневаюсь. За последний месяц я встречал их много раз, но так близко – никогда. И никто из них не прикидывался моей девушкой. Или это моя девушка прикидывается этим? Трудно сказать, когда не знаешь, чем это является на самом деле.
     Вблизи ее кожа выглядит еще хуже, и мне кажется, что отдельные лоскутки сейчас отвалятся. Они почти прозрачные, но слоев так много, что ее голова напоминает луковицу. Ее глаза такие круглые и черные, и я впервые замечаю, что вокруг совсем нет ресниц. Бровей тоже нет, и я не могу понять, где лоб начинается и где заканчивается (и есть ли он вообще). Нос такой длинный, и в то же время его совсем нет. Правда, я сомневаюсь, что это создание вообще дышит, по крайней мере, нашим земным воздухом. Я вижу ее волосы, такие же длинные и светлые, но пахнут они чем-то гниющим, как рыба, оставленная на солнце. Они обрамляют это кошмарное лицо сердечком, а это всегда нравилось мне в Алисе, потому что это так мило, но это больше не Алиса, и я в этом уверен. Была ли она когда-нибудь вообще?
     Существо улыбается, и на его щеках появляются ямочки Алисы. Оно ничего не говорит, но слов и не нужно – я прекрасно все понимаю по этим пухленьким, почти детским губкам и острым белым зубам. Кажется, по ним что-то стекает, но я больше не смотрю на ее рот. Теперь мое внимание сосредоточено на глазах. Они такие огромные, и я уверен, что если не отведу взгляда, то они заглотят меня целиком, но все равно не могу отвести от них взгляд. А потом ее рука сжимается, и я теряю сознание. Я помню, как падаю на дорогу, а люди продолжают идти прямо по мне...

     Я открываю глаза и сразу же зажмуриваюсь, потому что все вокруг ужасно белое. Я уже знаю, что это за место, и не собираюсь себя обманывать.   
     Это – больница.
     Мне хочется верить во что-то другое, но воздух здесь такой сухой и стерильный, повсюду запахи лекарств (некоторые приносят облегчение, но взамен вызывают наркотическую зависимость), и я слышу шарканье больничных тапочек из коридора. А еще я слышу гудение какого-то аппарата, и его монотонность сводит меня с ума. Я хочу разбить его ко всем чертям, а потом вскочить с кровати и бежать так быстро, как только могу, пока не отвалятся ноги.
     И тогда я смотрю на себя.
     Мое тело под простыней, и я вижу только смутные очертания, но и они приводят меня в ужас. Правая нога болит так, как будто е варят заживо в одном из котлов ада, а левую я вообще не чувствую, и это намного страшнее любой боли. Я смотрю на свою руку, и из нее тянется множество трубочек, и когда я шевелюсь, трубочки эти шевелятся вместе со мной, извиваясь, как черви. Я пытаюсь поднять левую руку (я правша, но сейчас мне не до этого) и замечаю, какая же она белая и худая. Рука-спичка тянется к голове, и тоненькие пальцы нащупывают бинты, много бинтов, и тогда я думаю, что я – мумия. Я пытаюсь засмеяться, но острая боль тут же отдает в ребра и легкие, которые как будто набиты соломой. Я хочу что-то сказать, но вместо слов с губ слетает сдавленный хрип.
     Теперь я помню все, и обрывки воспоминаний обрушиваются на меня, как каменный град. Я помню тот день, когда поплелся с друзьями в бар. Я помню, что нам было хорошо и мы не думали о том, как будем чувствовать себя завтра. Я помню, как кто-то сказал: «Кажется, я немного перебрал» с заплетающимся языком, но кто из нас был трезв? Мы просто затолкали его за руль старенького форда и думали, что все обойдется. По крайне мере, я на это надеялся, и можете винить меня, сколько угодно.
     Помню ли я грузовик? О да. Я помню, как эта здоровенная грязно-серая махина мчала на нас, и у нашего фордика не было ни единого шанса. Знаете, что интересно? Мы ведь даже не превысили скорость. Да, мы были кучкой пьяных студентов с этим идиотом за рулем, но скорости мы не превышали. И мы спокойно разъехались по домам и проспались, если бы не этот долбанный грузовик.
     Самого столкновения я не помню, но потом все затмила огромная вспышка боли. Она накрыла собой всех нас, совсем как после извержения вулкана смог накрывает целые города, вот только они выбрались, а я – нет. Я помню, как кто-то из наших кричал, а потом кто-то вызвал скорую, и будь я проклят, если это не чертов водитель грузовика. А потом я отключился, а очнулся уже в реанимации.   
     Дальше – сплошные обрывки. О своих друзьях я почти не слышал, но у меня были проблемы и посерьезнее. Видимо, моя операция прошла неудачно, потому что последнее, что я помню – это то ужасное чувство, как будто какие-то проводки у меня в голове обрываются, и вся система вырубается. Конец. Что ж, такое случается довольно-таки часто, особенно с пьяными идиотами, в которых врезаются грузовики, и удивляться тут нечему.
     Сколько я здесь пролежал? Сам я никогда не узнаю, а спросить не у кого (если я вообще могу заговорить). Дни, недели, месяцы? Или еще дольше? И лежу и думаю обо всем этом, и тогда на ум приходит ужасное слово – кома... Действительно ли это так? Если да, то мне очень даже повезло: только счастливчики выходят из комы.
     Но есть и другие воспоминания, и они не имеют ничего общего с этим бесконечным кошмаром. Какая-то часть моего мозга все еще уверенна, что никакой аварии не было и в помине. Сама мысль об этом кажется абсурдом. Ведь все это время я учился, гулял с друзьями, встречался с девушкой и радовался жизни. И разве в этой идиллии есть место для бешеных грузовиков и трубок, торчащих из моей высохшей руки?
     Но я просто знаю, что все это неправда. Ведь именно в этой на первый взгляд счастливой жизни я впервые начал видеть кошмары, которые трудно передать словами. И даже эти кошмары кажутся реальнее, чем эта псевдо-хорошая, до отвращения сладкая жизнь. Как будто иллюзия начала рваться, и сквозь нее проступили отголоски реальности, ужасной, но настоящей.
     И тогда на смену этим ложным воспоминаниям приходят другие, не менее правдивые. Я просто чувствую, что не спал (если это можно назвать сном) сам по себе. Нет, сны о «счастливой жизни» внушали мне в голову, вот почему они так быстро рассеялись. Как будто кто-то просто перестал исполнять свою работу, и поэтому я проснулся. Поверить в это почему-то совсем несложно. А самое бредовое то, что никто не видел происходящего со мной. Больничные сиделки, мои друзья, родители – все они думали, что я лежу в коме из-за аварии, не так ли? Возможно, они даже собирались уже отключить меня от аппарата, поддерживающего жизнь, потому что надежды уже не оставалось. 
     Но ведь я живой! Я все еще живой ,и мне надо убираться отсюда, пока это не повторилось. Я собираюсь встать и пойти, плевать на сломанные ноги, ребра и бог знает что еще... Вот только уже слишком поздно.
     Мой взгляд падает на стул возле кровати, и, конечно же, она сидит там. Прекрасная молодая девушка с белым халатом, накинутым на хрупкие плечи; сегодня ее длинные белые волосы заплетены в косу. Была ли она здесь все время? Скорее всего, но это уже не важно. Она прикладывает длинный палец к очаровательным губкам, и я молчу, не потому, что не могу говорить, а потому, что сам так хочу. Я вижу в ее руках старинную книгу со сказками, и сразу же все понимаю. Возможно, она и уклонялась от своей роботы, и из-за этого я проснулся, но теперь она здесь, и я чувствую, что это навсегда - больше она меня не бросит.
     Она открывает книгу и начинает читать тихим приятным голосом, напоминающим шуршание осенних листьев. Я уже почти забыл, как сильно люблю этот голос! Мимо моей палаты проходит медсестра, и я знаю, что без труда могу до нее докричаться, если захочу, но я не хочу, поэтому с моих губ не слетает ни звука. Зачем мне просить о помощи, когда вокруг все так тихо... и спокойно... и хорошо.   
     А девушка продолжает читать, и я удивляюсь, как умело она извлекает эти волшебные истории с тонких пыльных страниц. В детстве я всегда любил сказки, но эти сказки – особенные. В них явно есть что-то из другого мира, завораживающего, таинственного и полного опасностей, и мне хочется уйти в него с головой.
     Я вслушиваюсь в ее тихий шелестящий голос, и мои глаза открываются все реже и реже. А зачем мне смотреть на эту противную белую палату? Ничего нового я в ней все равно не увижу, а там меня ждет прошлая жизнь, к кот рой мне не терпится вернуться.
     Сквозь все уплотняющуюся пелену сна я вижу, как лицо моей прекрасной сиделки начинает меняться. Оно вытягивается, а цвет теперь напоминает не свежесть персиков, а бумагу, на которой написаны все эти странные сказки. Глаза чернеют и округляются, и все лицо как будто плавиться, превращаясь мне маску чудовища, только рот остается прежним, разве что становится еще более привлекательным. Мне кажется, что я уже где-то видел это лицо раньше, но я так хочу спать, и трудно сказать наверняка, да и это уже не имеет никакого значения. И знаете что?
     Она мне улыбается.