Ангелы, глава 6

ГЛАВА 6

Хельги, станция компании «Солярис», сектор Бета

…Запахи.
Бантустаны воняют нищетой. На севере это кисловатый, затхлый запах свалки, смешанный с витающим в воздухе дешевым перегаром и горьковатым дымом горящих в бочках костров. На юге – сухой, шершавый, как наждак, запах раскаленных солнцем цинковых крыш, запах горького застарелого пота, почти неуловимо приправленный какой-то едкой наркотической химией. Иногда к этим запахам примешиваются ароматы йода, соли,  гниющих водорослей, иногда – жаркое,  напрочь отшибающее чувства дуновение пустыни, иногда – холодное, чистое дыхание осени, но пахнет все равно нищетой и безнадегой.
«Термитники» пахнут синтетикой и отдают тем особенным душком, что бывает у прошедших через многие руки купюр. Даже кондиционированный и ароматизированный воздух там кажется извлеченным из консервной банки с истекшим давно сроком годности. Что хуже всего – этот запах тут же въедается в кожу сильней, чем в любом из Бантустанов. Не люблю «термитники».
Станции пахнут… станциями. Еле заметная смесь озона, смазки и дезинфекции, запах мощной работающей аппаратуры, запах чистоты, возведенной в культ. Запах если и не настоящего дела, то чего-то весьма его напоминающего.
Принюхайся, Хельги. Ты на станции.
Ваш приятель Хельги уже говорил вам, что вляпался? Ах, говорил? Так вот, тогда я еще не представлял, насколько сильно и глубоко. Нет, всякое в нашей работе бывает, но чтобы напороться в собственном вирте на программу-«гостя», не похожую ни на что ранее известное… Вообще ни на что не похожую, если уж честно. Да еще и общаться-беседовать с этой программой, как с живым существом… Вообще-то если честно, так она на живое существо и смахивала – ровно в той мере, в какой на него смахивает тщательно сработанный вирт-персонаж. Словно кто-то решил посмотреть на то шоу, что мы там устраиваем, а потом и поучаствовать – и этак запросто перехватил контроль над Хельги-виртуальным. Хотите – бейте меня, хотите – режьте, но так не бывает. Просто потому, что так не бывает никогда.
А уж когда тебя из вирта выкидывает – это мало того, что позорище, черная метка, которую никакой форс-мажор не оправдывает, это еще и на здоровье хреново сказывается. Ну, знаете, что такое отходняк от синтемеска? Нет? Ну и не надо, ничего вы не потеряли. Так вот, нештатно прерванный вирт по эффектам еще похуже будет…
А что у нас, вирт-актеров предчувствия работают, я тоже говорил? Ну так вот, сквозь отходняк, сквозь пульсирующую головную боль, аж в спинном мозге отдающуюся, сквозь ватное, глухое отупение – пробилось ко мне такое предчувствие. Не то что там открытым текстом сказало: «Хельги, мальчик мой, просыпайся, у тебя гости», но что-то наподобие того. Так что расступись, народ, Хельги просыпаться будет.
Гравитация на месте. Искусственная – кто хоть раз на станциях бывал, тот ее сразу от нормальной, земной отличит. И потолок на месте. Белый. Впрочем, да, у моего графа Дракулы все либо черное, либо белое.
- Он очнулся.
Это про меня. Голос знакомый, но не слишком. Поворачиваем голову…
Ну, не будь мне так худо – точно не выдержал бы, заржал. Вся честная компания, для которой я вирт работал, у постели собралась: не то какой-то безумный консилиум, не то скорбящие родственники. А каютка прямо-таки снежно-белая, наподобие больничной палаты – и на этом фоне особенно видно, насколько все они разные, друг другу чужие…
- Отлично. Ну, господин артист, готовы вы уносить ноги со всей возможной поспешностью? – это тот самый живчик, скалится, как ни в чем не бывало, а глаза холодные, колючие.
- Уж не на одну ли из ваших… лежек вы предлагаете ему эвакуироваться – к вашим приятелям-террористам? – ну и ну, не подозревал, что его светлость-вампир-наоборот на такой яростный сарказм способен! – Уверяю вас, все они давно засвечены.
- С чего бы это? И почему тогда Безопасность…
- Очевидно, в Департаменте Безопасности хорошо помнят притчу о глупом коте, который выловил всех мышей, - это тот спокойный парень, что был в моем вирте монахом – произнес этак в пространство ровным голосом, но живчика просто взорвало:
- Я уже сыт по горло вашей библейской чушью, святой отец! – ого, а он, оказывается действительно из церковников, спокойный этот…
- Это не библейская чушь. К тому же, на вашей… базе никто из нас не будет чувствовать себя в безопасности. Оставлять же все козыри у вас на руках…
- Хороши союзнички, - криво усмехнулся живчик. – Ну так предлагайте, черт бы вас, другие варианты. Времени у нас очень мало.
- Его у вас совсем нет, - так, новые персонажи на сцену вышли – во всяком случае, голос этот мне незнаком. Неприятный голос, монотонный, какой-то ржавый. И – провалиться мне пропадом! – это ж видун! Даже целый видунище – когда я его взгляд почувствовал, думал, все, тут ваш приятель Хельги копыта и откинет…
Не откинул. Тут и девочка эта, Анна – в происходящей сцене роль «без речей» - решительно так на койку ко мне подсела, будто от этого видуна заслоняя, еще и за руку меня взяла. Может, и многовато пафоса получилось в этом движении, а все равно приятно…
Тут-то этого видуна и смог наконец разглядеть. Ну и рожа! Только посмотришь, уже язва желудка гарантирована, и даже во рту кислый привкус появляется. Вдобавок, орясина такая, что станционный низкий потолок макушкой только что не царапает, а из-за плеча у него еще один кадр выглядывает – серенький такой, бородатенький, неприметненький…
Похоже, я один тут удивился – остальные словно эту кислятину длинную только и ждали. Правда, у живчика в руке как-то ниоткуда появился не разрядник даже – игольник, шутка уже насквозь незаконная, за одно владение им сразу всех прав лишают и в Бантустан высылают, а то и похуже. Да и остальные поднапряглись – уж это-то я чувствую.
- Как вы прошли мимо охраны? – это мой Дракула первым нашелся.
- Говорил я, на измененных полагаться нельзя, - проворчал живчик – а кисляй, вопроса словно и не слыша, тут же к нему повернулся:
- Вы – Гремлин.
- Очень приятно, господин Маркус, - живчик еще и поклон отвесить умудрился, не опуская игольника: трюк на загляденье. – И как же это вы заявились по мою душу без оравы своих костоломов?
- Ваша душа меня не интересует. А костоломы будут здесь через пятнадцать минут. И эти пятнадцать минут вам выиграл я.
- Не без помощи станционной СБ, а?
- Не расходуйте время на дурацкие вопросы. Меня интересуют эти двое, - кисломордый Маркус на нас с Анной кивнул, будто на товар в магазине. – Остальные свободны…
- И предоставлены на милость судьбы и ваших головорезов, не так ли? – от голоса моего Дракулы, кажется, на стенках иней выступил. – Не пойдет, господин ищейка. Сейчас мы все вместе отправимся на мою базу. Прикупил тут, понимаете, по дешевке старый орбитальный телескоп… Если хотите – составьте нам компанию, если не хотите…
- Вы дурак, Браннер, - это Маркус бросил, брезгливо так. – Или не понимаете, что туда Департамент заявится в первую очередь?
Пятнами пошла светлость – не красными, аж лиловыми. Но ничего, скушал – понимает, что сейчас время дороже всего.
…А вот если ваш приятель Хельги чего и понял, так это что он и девушка Анна как-то внезапно всем запонадобились. А еще – то, что такая небывалая востребованность как-то связана с недавним приключением в вирте. Ну и до кучи – что если раньше удавалось как-то крутиться, то теперь Контроль Снов с него, с вашего приятеля, с живого не слезет… Отличается Хельги умом и сообразительностью – особенно когда совсем горячо становится. Бантустанская школа, чего ж вы хотите?
В общем, пока я соображал, как-то вдруг обнаружилось, что все уже не просто колкостями обмениваются, а натурально друг на дружку орут. Точнее, орут Дракула и живчик-Гремлин, кислый Маркус им своим противно-ржавым голосом в ответ что-то такое лязгает, поп этот смотрит на них, как на детишек в песочнице, неприметненький типчик глазенками зыркает, будто фотографирует (хотя имплантов у него, вроде, никаких не встроено)… А эта самая Анна-провидица, Кассандра-наркоманка, все так же сидит и за руку меня держит. Пальцы твердые, прохладные – и смотрит на меня с какой-то непонятной надеждой.
И дошло до меня – как-то рывком, хотите – можете это предчувствием назвать, – что если я сейчас им свою судьбу решать позволю, то все, ребята, амба, кончился Хельги, бантустанский пацан и вирт-актер. А то, что вместо него останется, мне весьма не понравится, хотя и будет носить то же имя. Так что руку я аккуратненько высвободил, сел на койке – мама дорогая, и пол тоже белый ослепительно! – и произнес как мог внятно:
- Бантустан.
Вроде, и голосок-то у меня сейчас тот еще – слабый, хриплый, сиплый, и язык через пень-колоду ворочается… Но нет, услышали. Замолкли все разом, уставились на меня, словно это стол вдруг заговорил. Наверно, я так на своего вирт-двойника смотрел, когда он вдруг не от моего, а от своего, двойникового имени вдруг вещать начал.
- А знаете, в этом что-то есть, - это этот самый брат Николас – кто он там, священник, монах?..
- Да ничего в этом нет, - брюзгливо уронил Гремлин. – Актерская блажь… Вычислят моментально, пустят за вами хвост – и заровняют тот Бантустан, где вы окажетесь, в бетонную площадку.
- Верно, пустят, - это мой Дракула вдруг в невеселой улыбке оскалился. – Да только не за вами. Мы с Борисом ложный след проложим. Если вы сумеете переждать…
- Нет надобности, - сухо уронил дылда-Маркус. – Мой челнок в секторе Дельта.
- Брат Николас, вам я доверяю больше, чем кому-либо из остальных. Сберегите мне Анну… и господина Хельги.
Тот кивнул только – молча, серьезно… Нет, друзья мои, как-то уж очень быстро они столковались! Такое ощущение, что я с этой своей дурной самостоятельностью только на руку им сыграл. Ну и шанкр с ним! В конце-то концов, Бантустан – моя территория, и хотя за полтора десятка лет там многое могло поменяться… но многое, как ни крути, осталось прежним. Мы там не стремимся к переменам.
Да к тому же, на руку я там сыграл или еще куда – затевать новый виток дискуссии в стиле Доктора Мо определенно не стоит. Потому как, чует мое сердце, времени у нас далеко не навалом, и больше его не становится, сколько ни треплись…
Вы уже в курсе, что язык у меня дурной? Стоит сболтнуть гадость, как тут же она сбывается… Как выясняется, не только язык: не успел это я про цейтнот подумать, как оба видуна – и страховидный Маркус, и клоун Борис – синхронно к дверям крутанулись, и рожи у обоих такие… В общем, глядя на них, как-то сразу ваш приятель Хельги понял, что, все, поздно. Для всего поздно.
И не услышал я ничего пока, только зубы чуть заметно, противно так заныли – из разрядника кто-то пальнул, из мощного, далеко покуда.
- Ваши? – сквозь зубы осведомился Гремлин у Маркуса.
- Наши, - согласился тот. – Но не мои.
Ни шиша я из этой белиберды не понял – но остальные, кажется, полностью просекли, о чем речь. Глянул на Анну – она снова за руку меня взять успела, а сама куда-то в сторону смотрит, и в глазах тоска смертная. Не боится, нет, уж страх-то я с бантустанских времен чувствую безошибочно – просто ждет чего-то скверного, то ли в дальней перспективе, то ли в ближней (куда уж ближе!). И спросил бы, что она там видит, да не спрашивается, слова на язык не идут. Да и времени уже на них не осталось, на слова…
- Попробую остановить, - это брат Николас шагнул к двери. Унылый Маркус ручищу-шлагбаум протянул:
- Ваши… умения понадобятся в другом месте, - а морда у самого ничуть не изменилась: ни тебе тревоги, ни злости, одна отрешенная вселенская скорбь.
- Что вы там затеяли? – подозрительно осведомился живчик-Гремлин – игольник он так и не опустил. А видун этот длинный все с той же задумчиво-скорбной рожей в карман полез, выудил оттуда коробочку какую-то, на вид совсем не опасную, что-то там с ней сделал – видел я его боковым зрением, все больше на Анну смотрел…
…а потом была боль. Ослепительно-белая, белее этой самой палаты, белее свежевыпавшего снега, до слепоты, до безумия, до полного растворения в этой белизне. До того предела, где она уже перестает ощущаться болью и становится средой обитания, чужим и странным виртом, в котором ты – лишь цепочка двоичного кода, рекой с мощным течением. И нет сил сопротивляться, и воли тоже нет, ничего нет, и можно только отдаться на волю потока и позволить ему нести тебя… нести… нести…
…куда идешь, Хелги-актер?

Комиссар Колин, Депертамент Безопасности, Бразилиа

Что полагается испытывать человеку, только что благополучно пережившему покушение на свою драгоценную жизнь? Ну, может быть, и не буйную радость, но уж облегчение – наверняка. Хотя бы от сознания того, что все уже позади. Комиссар облегчения не испытывал.
Вроде бы, все сложилось удачно: кризис благополучно миновал, «Солярис» по поводу ареста своих политиканов, конечно протестовал, но как-то вяло, словно бы по обязанности, Шестиглазый тревоги не объявлял, тела двоих измененных и неопознанного громилы в полицейской форме из буферной зоны отправили на исследование, придурочных анархов повязали тепленькими, и даже серенький наблюдатель из Контроля Снов отделался вполне излечимой контузией… Заместители – в том числе и те, что были б не прочь забраться в нагретое кресло главы Департамента – ходили по струночке и делали вид, что это вовсе даже не они. Жаль, конечно, было командира группы – этот инспектор второго ранга явно годился на большее, чем вот так глупо погибнуть, прикрывая начальство. Но тут уж никуда не денешься – боевые потери. А в том, что тихая и тайная война уже началась, у комиссара сомнений не возникало. Сущие пустяки остались – разобраться, кто и с кем воюет, и на чьей он, комиссар Колин, глава Департамента, вышколенный опер, главарь уличной банды из Бантустана в этой ситуации оказался.
Он подошел к громадному, в полстены, окну, вывел затемнение почти на максимум. Смотреть на яркие, чистенькие и словно даже стерильные (говорят, к ним пыль и грязь и в самом деле не пристает) выращенные кварталы Нового города почему-то не хотелось. Желудок, вроде бы, не болел, но комиссару казалось, что даже холодный, пахнущий хвоей воздух из кондиционера отдает какой-то тухлятиной.
Тухлой выглядела и ситуация в целом: и подозрительное смирение «Соляриса», не спешившего напускать на Департамент свору адвокатов, и отсутствие каких-либо зацепок по самому покушению (у обоих измененных – набор пусть и новеньких, с пылу-жару, но абсолютно неотслеживаемых игрушек, склепанных на заказ мелкими фирмочками, с прошивками от «Нирваны»), и еще азиат этот со своим щупальцем… Комиссар передернулся – благо, никто не видит. Долг, видите ли, придется вернуть…
Раздражало молчание Шестиглазого: комиссар уже дважды за последние несколько часов пытался связаться с ним по защищенной линии. Вдобавок, замолчал и Маркус – хотя уже давно должен бы отстреляться и доложить об успехе или провале всей операции. Хотя в том, что Гремлин – лишь предлог для того, чтобы получить «добро» на проведение акции, комиссар был теперь практически уверен: как-то очень одно к одному складывались и откровения шефа Контроля Снов, и само покушение, и явление мутного азиата, и то, что ребята из «Соляриса» не спешат рыпаться – ну вот не те там люди сидят, чтобы без звука проглотить такую пилюлю, как спецоперация Департамента на своей базе!..
 А сам виноват, желчно подумал он. Не надо верить видуну. Никогда. Ни в чем. Подходящий же момент выбрал, зараза, чтобы свою игру повести – а бантустанский вахлак по кличке Грузовик свято верил, что у этого зануды воображения на это не хватит.
И человечек, приставленный к видуну со строгим наказом стеречь и наблюдать, тоже помалкивал, что было и вовсе необъяснимо. И в довершение всех неприятностей, даже Мясник со своими отморозками на связь не выходил. Информационный вакуум. И тянет действовать, и готов действовать, и всю текучку перевалил на замов, тех самых, честолюбивых – но дернешься вслепую, и сам не заметишь, как подорвешься на какой-нибудь мине-ловушке. А в завязавшейся игре комиссар чувствовал прямо-таки избыток этих самых ловушек.
На столе мягко запиликал встроенный коммуникатор, мигая желтым сигналом. Вызов по закрытой линии, по очень закрытой, доступ к которой имеет максимум два десятка человек – политиканы, включая декоративного президента, в их число не входят. В их число входят те, кто действительно имеет власть в анклавах… и Бантустанах.
Комиссар, опершись о матово-черный ферропласт столешницы – на гладкой поверхности остался четкий отпечаток потной ладони, - дотянулся до клавиши приема. Хотя бы по этой линии прослушивания можно было не опасаться. Попытаться убрать главу Департамента – это, конечно, хамство, но терпимое и по большому счету простительное, а вот прослушивать его переговоры – это уже casus belli , причем нешуточный…
В другое время вид соткавшегося из воздуха Шестиглазого, повисшего над столом – голопроекция, понятно – его бы позабавил, но не в этот раз. Да и выглядел друг детства, надо сказать, несколько странно: вместо элегантной накидки мешковатый плащ в стиле «милитари», популярная в Бантустанах дешевка… и небритость легкая, почти незаметная – но напрочь стирающая внешний лоск, свойственный гражданам. Физиономия у друга-приятеля была, конечно, непроницаема, кого другого это, пожалуй, и обмануло бы, но только не бывшего главаря подростковой банды – он-то этого зануду с детства знает…
- Надо встретиться, - без предисловий заявил Верховный мастер Контроля Снов. Еще один тревожный звоночек: если уж Шестиглазый не угощает тебя для начала общефилософскими построениями, то это означает как минимум конец света. Не тот, что раз в полстолетия бывает, а полный и окончательный.
- Давай, - без раздумий согласился комиссар. – Там же?
- Нет. Узнаешь место?
Комиссар, щурясь, вгляделся в чуть размытый фон – да, так и есть, на заднем плане красовался сплетенный из дешевеньких светящихся биотрубок аляповатый синий иероглиф.
- Узнаю. Креветки там все такие же?
- Это довольно срочно. Чем быстрее, тем лучше, - Шестиглазый, конечно, вопрос проигнорировал.
- Хоть намекни, что такое?
- Все пошло наперекосяк. У тебя. У меня. Даже у твоего Маркуса. Жду. Да, а креветки все те же, - неожиданно улыбнулся Шестиглазый – и пропал. И самое главное, пытаться с ним связаться и потребовать объяснений (хоть каких-то, мать его!) – дело мертвое заведомо. Это уж любому, кто с пройдой-Шестиглазым дело имел, без перевода ясно…
Комиссар озадаченно выругался вполголоса. Место он, конечно, узнал – ох, не климат там старым операм, не климат… Да и сотрудникам Контроля Снов, коли на то пошло, тоже – это ж вотчина «Нирваны» или какого-то из ее вассальных концернов… точнее, кланов. Почему-то в памяти снова всплыл давешний азиат со щупальцем, и от этого комиссару стало как-то зябко. Неуютно. Впрочем, философски отметил он про себя, по достижении определенного уровня окружающий мир становится вообще неуютен – идет ли речь о Бантустане или насквозь благополучном гражданском обществе. Причастность к тайнам и высокой политике – да-да, и в Бантустане есть такая! – отнюдь не делает жизнь краше…
Он оглядел свой кабинет, с которым успел свыкнуться, так, словно впервые сюда попал. Стандартно-безликий утилитарный комфорт без каких-либо отпечатков личности, не лучше и не хуже других кабинетов в этом здании – разве что защищен понадежней, да коммуникатор обеспечивает приоритетный доступ практически ко всем базам данных – кроме, конечно, Контроля Снов. Ну и корпорации, во всяком случае, крупные, свои секреты берегут не менее ревностно…
Комиссар тяжело плюхнулся в кресло, щелчком пальцев вызвал виртуальную клавиатуру. Подумал секунду, потом решительно набрал короткое кодовое сообщение. Агентурная сеть агентурной сетью, но у всякого уважающего себя шефа Департамента есть и свои собственные человечки на самый крайний случай – а комиссар спинным мозгом чуял, что такой случай если и не наступил, то вот-вот наступит.
Итак, не более, чем через полчаса его контакт из СБ «Седьмого неба», надежно сидящий на крючке, получит сообщение. Еще не менее двух часов пройдет, прежде чем он сумеет воспользоваться заранее оговоренным каналом связи, еще час – прежде, чем информация пройдет все фильтры и осядет в личной базе данных шефа Департамента… Время есть. Время есть для многого… Бывший шпаненок по кличке Грузовик потянулся, хрустнув суставами, хищно улыбнулся. Кажется, жизнь вновь становилась интересной.

Виртуальная сеть

Сущность была.
Она пока не знала имени тому пространству, где оказалась – случайно ли? Сущность не верила в случайности, да и вообще не оперировала категориями веры или неверия. Эти понятия были для нее новы, как и вся окружающая информация. Они были интересны, как и все новое. Они требовали познания. Освоения. Требовали игры.
Возможностей для игры в окружающих ее многомерных информационных потоках было множество. База данных станционного отделения СБ «Соляриса» оказалась сходу отвергнута, как не стоящая внимания. Попутно Сущность инвертировала все цепочки двоичных кодов на стационарных носителях, превратив досье, оперативные сводки и доклады агентуры за несколько лет в бессмысленный информационный мусор. Нет, это было совсем не интересно.
Забавнее показался гигантский орбитальный комбинат по производству протеина – было в нем что-то простоватое и несуетливое, но сам процесс холодного синтеза выглядел с точки зрения Сущности до неприличия примитивно. Там, внизу, на десятке заводов поменьше, готовый продукт превращали в говядину, курятину, пищевые брикеты… Но эта суматошная копошня была также неинтересна – ведь все это были механизмы, управлявшиеся простыми ритмами кодов, куда менее изощренных, чем ее собственный. Ничего похожего на то, когда она приняла, растворила в себе чужую матрицу – приняла, еще не успев понять! – там найти не представлялось возможным. Что ж, возможность требовалось изыскать.
Сущность жила. Сущность была занята. Сущность хотела играть.

Станция компании «Солярис» - объект NX4812

Агентурист сроду не числил себя импульсивным или опрометчивым человеком – все-таки он был гражданином в пятом поколении. Пусть из семьи, близкой к лишению прав и вылету в Бантустан, семьи, живущей совсем рядом с санитарной полосой (ниже падать уже некуда), но все-таки гражданином. И теперь, когда челнок графа («моя шлюпка», как тот небрежно выразился) отвалил от шлюза – личного шлюза! – он не переставал изумляться своему решению.
Нет, обоснования-то были, и нешуточные – но подумал о них шпион только после, только слушая гул проргревающихся маршевых двигателей. А тогда… Тогда думать времени не было. Все события – до мелочей, до случайного жеста или вздоха – отпечатались у него в сознании, словно на картинке телеприсутствия. Да и чувствовал он себя примерно так же, как во время представления – зрителем. Ощущение было для него непривычным, и сейчас он снова прокручивал в голове все, что произошло – чтобы после ненароком не упустить какой-нибудь детали, которая в итоге может оказаться ключевой.
…Он не уловил движения Маркуса, стоявшего к нему спиной, но бритоголовый Хельги – так, кажется? – вдруг скорчился, сжав виски ладонями, и начал тонко, по-заячьи, кричать. На одной ноте и, вроде, негромко – но агентуриста, всякого навидавшегося, аж в озноб бросило. Лысый граф тоже выглядел так, словно его как следует по башке огрели, а чертов Гремлин оскалился и вскинул игольник – но этот долговязый попик с лицом Юного Аспиранта оказался проворнее. Подбитая рука нелепо взметнулась, крошечный смертоносный снарядик ушел беззвучно в пластик потолка, и Гремлин, все так же скалясь, развернулся к священнику, но натолкнувшись на спокойный, невозмутимый взгляд, как-то сразу увял, только выцедил сквозь зубы конструкцию из таких словес, какие гражданину и знать-то не полагается. А вихлястый видун, сориентировавшись быстрее всех, резко отпихнул девушку, кажется, так ни во что и не успевшую врубиться, с неожиданной силой рванул рукав на плече орущего актера, прижал к коже невесть откуда взявшийся иньектор. Наверняка из своего дьявольского провидческого арсенала, но подействовало – бритоголовый замолчал. И тогда стали слышны звуки оттуда, снаружи.
Агентуристу показалось было, что кто-то со всей мочи размеренно лупит в стену огромной мягкой колотушкой, и удары эти перемежались каким-то хриплым, жутковатым поскуливанием, бормотаньем, царапаньем, судорожными то ли вздохами, то ли всхлипами… Фонотека детских кошмаров, на полном серьезе подумал тогда агентурист. А проскользнув следом за Маркусом в дверной проем, убедился что кошмар на самом деле вполне взрослый.
Мясника – «черную легенду» Департамента, которую даже измененные побаивались – он узнал только по гигантскому росту и бритой башке. Сейчас Мясник выглядел адской поломанной игрушкой – рывком вскакивал с заляпанного кровью пола, всем телом, всей нечеловеческой силищей измененного, бросался в неподатливый пластик стены, падал, рывком вскакивал… С расквашенной в мясной блин физиономии прозрачно глядели выгоревшие изнутри глаза, лишенные всякого выражения, кровавые слюни сбегали на черную ткань комбинезона водопадом, в руке бывший человек почему-то до сих пор сжимал бесполезный защитный шлем.
Агентурист чудом не споткнулся о труп охранника в черно-белом – этому повезло, он был наповал убит разрядом. Да, определенно, убитым повезло больше, чем выжившим. То, что творилось вокруг, смахивало одновременно на палату для буйных и модернизованный вариант дантова ада в черно-белых тонах с багряными мазками. Длинный и жилистый в черном пытался завязать себя каким-то сложным узлом – хрустела прочная встроенная защита, хрустели суставы, изо рта сочилась красная струйка, однако он раз за разом выгибался в какую-то немыслимую дугу. Рядом черно-белый, зажимая ладонями ослепшие глаза, как-то нелепо, враскоряку, приседая, бормотал что-то похожее на бессвязную молитву, еще один черный пытался куда-то ползти, но руки и ноги явно отказывались служить, еще один, сорвавшийся с галереи-Мебиуса, нелепой куклой болтался в  поле переменной гравитации…
Самое жуткое в том, что все это происходило почти в полной тишине – пожалуй, было бы легче, если бы эти несчастные вопили. Но нет, только скулеж, бормотанье, ритмичные глухие удары… И Гремлин свободной рукой – на другой повис бритоголовый актер – вскинул игольник, но брат Николас тихо обронил «Нет», и террорист послушался, только головой покачал с каким-то отчаяньем.
Агентуристу вспомнилось, как Маркус на удивление мягко произнес, обращаясь к черно-белой охране, стоящей под дулами разрядников станционной СБ (интересно, наши-то два орла куда подевались?): «Уходите. Через десять минут тут будет ад». Что ж, не соврал, сволочь… Ад и был там, в черно-белых коридорах – и пусть измененные не граждане, даже, в общем, и не люди уже, а так, второй сорт… но нельзя так. Нельзя, и все. Правда, сам шпион не был уверен, что он свернул за графом (когда тип в бакенбардах шепнул значительно: «Все готово»), а не пошел с Маркусом и остальными именно из-за этого. А вот из-за чего?
Нет, сейчас, в комфортабельном салоне личного челнока Браннера, под ровный басовитый гул двигателей, он мог подобрать с дюжину подходящих объяснений. Вообще-то, ситуация, в которой агентурист оказался – классический кошмар любого шпиона: ты знаешь слишком много, чтобы оставлять тебя в живых, но слишком мало для того, чтобы можно было поторговаться хотя бы за свою жизнь… Вот только там, в секторе Дельта, он руководствовался вовсе не тем, что появилась возможность по максимуму выведать что-либо у графа – у такого выведаешь, держи карман!..  А вот чем же тогда? Ответ у него был – и крайне ему не нравился.
…Бантустан навсегда связывался с липким, давящим страхом. С тех пор, как агентурист себя помнил, он чувствовал его смрадное дыхание – через полицейские кордоны и километры санитарной зоны. Бантустан был чудовищем, ежедневно, ежеминутно готовым проглотить отца с его лысиной и нервными, подрагивающими пальцами, сестру, маму, его самого. Бантустан был идолом, требующим человеческой крови. Дамокловым мечом. Глумливым призраком, что всегда рядом – незримо и неслышимо, но от этого только страшнее.
Он не пытался, в общем, разобраться в себе – черт возьми, ну ведь не из-за детских же страхов, в самом-то деле он пошел за странной троицей к «шлюпке»! Скорее уж, он ломал голову, почему эти трое – Браннер, видун и тип в бакенбардах – восприняли это как должное. Видун – молча. «Господин Бакенбарды» предупредительно. А граф – тот даже шутить пытался, хотя и видел шпион, чего ему стоит эта аристократически-небрежная манера. Ну да, у него ж тоже какой-то имплант стоял, пусть и не позволяющий счесть его измененным, стоял, а теперь сгорел… А уж каково актеру, для которого эта штука в мозгу стала наполовину сутью, агентурист предпочитал не гадать. Нагляделся, знаете ли, там, на галерее…
Тот, с бакенбардами (дворецкий?) скрылся в рубке, видун убрался куда-то в темный угол, басовитый гул двигателей взлетел до визга, ускорение на миг вжало в мягкое кресло… Но гравикомпенсаторы сработали как им и положено, вой и визг снова сменились ровным, чуть вибрирующим гулом,  и Браннер отсалютовал шпиону бокалом из кресла, неброско-роскошного, как и все в этом салоне:
- Значит, летим?
- Летим, - согласился агентурист.
- Если хотите, у вас будет возможность связаться с вашим… начальством прямо с борта, - любезно предложил шпиону этот граф (этот актер?).
- Благодарю, пока не стоит. Может быть, позже, - не менее любезно отозвался агентурист, гадая – а хочется ли ему вообще, нужно ли связываться с Департаментом?
Впервые за всю долгую службу ответа не было.

Станция компании «Солярис», сектор Альфа

Нет, ты видел, Лимон? Ты видел?! Да не истерю я! Пусть Мясник и тварь отмороженная, но нельзя так! Какой бы ни был, он же наш, а эта мразь, эта падла его… Да и актеришку этого – видал, как скрючило? Мы с тобой и видали, и делали всякое, но чтоб такое с людьми творить… А эта пакость Маркус еще и с Гремлином чуть не под ручку! А как этих аналитиков наших из челнока вымело?! И даже этого, с башкой бритой, аж на карачках вынесло, хоть и долбило его, как похмельного кролика… Их-то он чем застращал? А ведь застращал, сука.
…Ну да, зассал. А ты не зассал?! После того, что мы с тобой там видели? Я ж Мясника потому и хлопнул, что лучше уж сдохнуть, чем… Доложить? Да доложить-то надо бы, причем лично. Только ты пойми, дружище Лимон, доложим мы там, не доложим лично-околично, но мы-то с тобой по-любому люди конченные.
А ты вообще чем меня слушал? Накаркал я, блин. Таких провалов у Конторы с последнего Конца Света, считай, не бывало, публичных, заметь, провалов, а это на кого-то списать надо. Ну не на Маркуса же – куда там, правая рука, то-се… Этих аналитиков-математиков тоже в любом разе отмажут – они-то граждане, в отличие от. Кто остается? Правильно. Мясник со всей бригадой сгорел, а мы-то с тобой почему-то целехоньки.
Да ничего я не предлагаю. Нам с тобой тут оставаться – нельзя, драпать – западло, возвращаться – жопа полная. Вот и предлагай тут. Хоть бы уж Конец Света завтра – там уж точно не до нас станет, опять каждая игрушка на счету… Да ладно, шучу я так – а что теперь, плакать?
Одно меня радует: Маркусу, козлине, тоже драпать некуда. В общество – нельзя, сам понимаешь. Ко всяким террористам-экстремистам? Углядят его наши видуны на счет раз, а после такого уж точно в плен не берут. Корпорациям он такой, засвеченный, даром не нужен. Бантустан?! Смеешься? Там и нам с тобой, со всеми нашими игрушками, не светило б, а его уж точно тамошние видуны с говном сожрут.  Да и остальных за компанию. Помнишь ведь, как мы к чистеньким относились, к тем, кто снаружи заявился? У вас тоже, ага? Во-во, и я о том же. Так что некуда им податься, как и нам с тобой. Девку вот только жалко, а остальные мне как-то… Так что лучше прикинем хрен к носу – нам-то с тобой чего делать? Делать-то чего?

Станция компании «Солярис» - неизвестный пункт назначения

- А скажите, святой отец, про то, что цель оправдывает средства – это ведь из ваших кто-то придумал?
- Слушайте, давайте просто помолчим.
- Нет, вот знаете, убивать мне приходилось. Много убивать, во имя самых разных идей – но Великой Цели у меня до сих пор не наблюдается. Вот мне и интересно, может ли хоть какая-то цель оправдать то, что нам сегодня довелось увидеть?
- Да оставьте вы меня в покое, наконец! Уж к этому ни я, ни Церковь, ни Бог, ни Противоречащий не причастны.
- Ого, как вас проняло! А раз так, стало быть, и ответственность чувствуете – как за группу Доктора, или иначе? Ах, да, мы ж договорились молчать… А руку вы мою удержали, когда я этого бедолагу добить хотел – только потому, что ваша… организация не поощряет эвтаназию? Считаете, что лучше просуществовать лишний час – ладно, месяц – вот так, не-человеком, чем сразу в ваш ад? Тем паче, Церковь ваша, кажется, таких скорее машинами их считает, чем людьми, и даже наличие души-то у них  то ли признает, то ли нет? Ладно, ладно, все, уже молчу…