Сансара

Каждый раз, после удовлетворения своей жажды жизни и познания, мальчик хлопал глазами и выслушивал, как мама называла его «весь в папу», балда, отщепенец, бестолочь, чурка, олух, дурак с холодными ушами, дубина стоеросовая, истукан.

Ей, похоже, было обидно, что он не стремился понять смысла этих слов.

Этот малыш продолжал выплевывать молочные пенки, сыпал сахар голубям, гулял больше положенного, выкидывал подарки, которые ему не нравились, дергал маленькую девочку-соседку за волосы, чтобы посмотреть, крепко ли они приделаны. А еще капризничал, когда одевают, паясничал, вертелся, неумело обманывал, ломал свои вещи назло…

Мать била мальчика, пугала, истерила, объясняла, что он наказан, что он виноват в том, что они перенервничали, что он - бессердечный, злой, противный, умоляла, чтобы он больше не смел…

Он должен был прекратить. Перестать, положить конец, закончить.

И однажды к нему пришло чувство, что он сможет сделать так, как они просят.

Мальчик как-то так встал, крепко зажмурил глаза, сжал кулачки, и ему показалось, что он сильно-сильно загорелся внутри, - и исчез на глазах всех желающих порядка.

Стало вдруг слышно, как громко хлопнула дверь подъезда, как в песочнице включила сигнал игрушечная пожарная машина на батарейках, и, как праздничные флаги в ветреную погоду, еще сильнее затрепетало белье на уличной сушке.

Он не поднялся вверх, нет – он уже сто раз левитировал при них, они даже перестали удивляться.

В этот раз мальчик испарился. То есть, возникло пустое место там, где только что стоял зажмурившийся ребенок.

Свидетели рассказывали, что его забрали инопланетяне. Что он покинул свет божий вместе с телом. Сгорел в адском пламени. Был взят в небеса в человеческом облике. Разлетелся на молекулы. Совершил квантовый переход посреди двора.

Не стало того, кого надо было контролировать, того, кто мозолил глаза, того, кто не давал продыху и мешал жить по-человечески.

Потом выяснилось, что мальчик опять не угодил: родители и соседи и после этого не могли жить нормально, теперь они еще чаще занимали себя воспоминаниями, осознанно отказывали себе в радости.

Но разве он этого хотел?

И разве этого они добивались?

Вероятно, в тот день одних мучительно встраивали в систему, другие боролись, или пытались смириться, а третьи - уже тихо выскальзывали.