Соня. Глава 15

Глава 15. С маминого разрешения.

Ехала домой в полной растерянности. Оказывается, мама знает всё, догадывается. И то, что тогда обмен всё-таки был! Да и мама оказалась не святой! И то, что Кирилл чувствует мою измену. Господи! Аж голова заболела! Мандраж начинается. Снова маму обмануть? А больше к кому податься? У Ивана Ивановича тоже не то. Не заменит он ни отчима, ни Валентина. Да и не станешь же его просить об этом.
Дома Кирилл, обеспокоенный моей задумчивостью, стал спрашивать, что случилось. Почему я приехала такая? Ну, что ему скажу? Если рассказать всё, он и выгнать может, и опозорить. Наверно, пока оставить, как есть. Если будет худо, тогда уж и попробовать, что мама говорила. А нарастающее напряжение придётся всё-таки с отчимом решить. Не отказалась же от встречи, да и он не намекал на отказ.
Всё! Решено! Всё по-прежнему!
В воскресение прогулялись по селу с ребятишками. Они вволю накатались с горок в парке. Набегались. Хотели на чёртовом колесе прокатиться, да ветер нехороший был. Пошли домой. Младшего Кирилл нёс хоть и крепче малыш стал, слабоват ещё. А средний сам дошёл. Но дома уже лежал от усталости. У детей усталость мигом проходит. К вечеру они уже все трое носились по квартире.
В понедельник с утренним поездом поехала в «Лесную». Надо отчиму показать, где расчищать, где отопление включать. Пыталась настроиться, что у нас ничего не будет. Не тут-то было! Пока добралась до егерской, прокладка промокла. Наверно, надо согласиться с мамой. Может, тогда и Валентин не нужен будет. Будем каждые выходные ездить к ним. Кирилла мама будет подучивать, а с меня отчим напряжение снимать. Послабее он Валентина, зато каждую неделю можно.
Отчима не было. Почистила снег у дверей, включила отопление, затопила печку. Немного прибралась. В принципе-то чисто, Валентин не грязнуля, но замечаний всё равно полно. Отчима не было. Пошла в бывший дом. Он стоял осиротевший. Стало как-то жалко его. В доме холодно. Мебель как была, так и стоит. Игрушка на полу валяется. Походила по дому. Жаль, если он погибнет. Вандалов хватает. Со временем даже больше становится. На станции уже много домов с выбитыми стёклами, есть и с разрушенными печками, конструкциями. Есть и сожжённые. Если пожар не угрожает другим строениям, его часто даже не тушат. А этот дом стоит на отшибе, может, не тронут. Глянула в сторону соседки. Следов нет. Говорили, что её могли дети в город увезти. Увезли, наверно. За хлебом-то всё равно сходила бы.
Отчим! А что сюда-то? Говорила же, что к егерской.
Он как увидел меня, сразу толкать к койке стал. Только спросил, одна ли. Вывернулась.
-- Пошли туда. Я же тебя пригласила показать, как отопление включить.
Он молчун. Пыхтит и идёт сзади. Спиной чувствую, как ему хочется меня потискать. Хоть он и в возрасте, вид не старый. Для меня-то, конечно, старик, но выглядит орлом.
Около егерской показала, куда прячем лопату, сколько надо чистить, где находится ключ. Зашли внутрь. Сразу заперла за ним дверь. Он опять тут же лапать. Я, конечно, готова. Но не так, как с Валентином. Знаю, что будет довольно сладко. Но вдруг потом не до того будет? Сначала дело.
В помещении от печки стало довольно тепло. Пока показала, где включатель общий, где по батареям, показалось даже жарко. А этот всё лапает. Скинула пальто. В осеннем уже холодновато, а в зимнем рано. Пошла к печке. Положила немного дров и поставила на печку чайник. Папаша всё пытается ластиться. Пора, наверно. Подошла к дивану. Его сиденье показалось мне ледяным. Как на него ложиться? Простудишься.
Пока проверяла сиденье, он сзади подошёл. Чувствую, задницу греет. То ли от печки так тянет, то ли от него. Он по спине от поясницы к лопаткам руками провёл и оттуда на груди опустил, помял чуть. Я замерла. Чувствую ткнул в задницу чем-то. Наверно членом, намекнул, что готов.
Выпрямилась, повернулась к нему. Сколько встречаемся, всё смущается. Наверно, молодости моей стесняется. Я ему до подбородка. Но он массивный, толстый. Задница у него, как моя. Даже шире. Рассидел на преподавательском стуле! Животик вперёд выпирает. Под животом бугор хороший. Потрогала, он дёрнулся. Готов папаша! Не торопясь начинаю ему ширинку расстёгивать. Он пыхтит. Руки мне через плечи на спину отпустил и гладит её. Чувствую, волнуется. А молчит. Всегда ходит в свитере, а сегодня в рубашке и пиджаке. Наверно, мама его собирала. Одела так, чтобы не мешало ничего. А у свитера подол опускается в самый неподходящий момент.
Боже мой! Как хорошо! Расслабляет-то как! Наверно, мама его какой-то возбудиловкой опять подпоила.
Дед постоял, попыхтел и продолжил. Впрыснутого семени, похоже, было много. Оно толкалось впереди и создавало эффект удлинения. Это так напоминало член Валентина, что у меня пошли спазмы. Я изо всех сил оттягивала момент своего оргазма. Дед зоторкал в задницу так, что едва не сталкивал меня к спинке дивана. Всё! Я поплыла! На грани потери контроля почувствовала, что и у него тоже началось. Струя била с хорошей силой. Она доставала до того же места, но не так остро. Мы заныли от напряжения, удовольствия и сладострастия. Я чувствовала, как пульсирует и вздрагивает его хозяйство, как он напрягается, будто пытаясь поднять меня. Я задыхалась, хотя меня ничего не сдавливало. Вздрагивания и пульсация затихают, уменьшаются. Остаётся только чувство распирания.
Немного устала. Стоять не очень удобно. Да и очень уж хорошо было. Вспомнила, что надо очиститься, чтобы не залететь. Потихоньку потянула. Ого! Он ещё может! Что это с ним? Давно такого не бывало. Наверно, мама его подготовила. После нашего разговора догадалась, что дед сюда не только для знакомства с отоплением идёт. Не знаю, что делать. Не плохо бы ещё. Но у него коленки вздрагиваю. Я маленькая. Ему приходится сильно приседать, устал, наверно.
Тяну. Он за мной. Не хочет отпускать. Лучше предохнём, тогда продолжим. Наверно боится, что больше не будем. Ему, похоже, со мной очень нравится.
Стянула. Такое освобождение. Было какое-то злое напряжение, раздражённость. Всё ушло. Колени выпрямил и стоит, не знает, что делать. У него всё влажное, не убирать же такое в одежду. Вытаскиваю из кармана пальто тряпку. Приготовила, но выложить забыла. Поворачиваюсь к нему. Напряжение у него ослабло, но ещё высоко смотрит. Начинаю промокать, он меня за плечи схватил и держит, вздрагивая. Глаза закрыл. Может, смущается смотреть на молодую?
Заправляю хозяйство в ширинку. Присев, протираю себе. Он смотрит.
-- Иди! Что встал? Сейчас чай пить будем.
Отошёл. Не знает, что делать. Бегу к ведру в углу. Блюм, блюм-блюм, блюм. Так и смотрит.
-- Ну, не видал? Что встал-то? Твоё ведь вываливается. Чайник с печки сними.
Блюм. Блюм. Шлёп. Кажется всё. Думаю, ещё повторим, поэтому только протираю. Трусы только мешают. Тепло уже. Тут же у ведра всё сняла. Он глаз не отводит. Увидел, что снимаю, вскочил. Дёрнулся ко мне, назад. Опять сел. Подхожу к печке. От неё жар. Колени прямо обжигает. Отворачиваю их. Подаю кружки, пакетики заварки. Он догадался, схватил чайник, наливает.
-- Ты не против повторить? Мне что-то не хватило.
Кипяток плескает на пол. Растерялся.
-- Не сейчас. Чай попьём, отдохнёшь, чтобы сил хватило. Мне сегодня очень понравилось.
Улыбается. Поправил чайник, льёт в кружку.
-- Сахара нет. Мама знает, где ты?
-- Знает.
-- Ничего не сказала?
-- Нет.
-- А чем занимаешься, знает?
Покраснел, смутился, отвернулся.
-- Она тебе сегодня утром не дала?
-- И вечером тоже.
-- Почему?
-- Чтобы сил хватило.
-- Значит, знает.
Опять покраснел.
-- Думает, что я работаю.
-- А ты не работаешь? Я вроде даже не помогаю.
Опять смущается.
-- Отдохнул? Пошли.
Пошла к дивану, села. Он подошёл и не знает, что делать. Тяну его за руку.
-- Садись, расслабься. Что такой напряжённый-то?
Сел. Копаюсь в его ширинке. Вот чудак! На все застегнул. Пока копалась, чувствовала, как там напрягается. Расстегнула, выглянул наружу.
-- Как интересно! Дай поглядеть! Ты откинься на спинку, а я тут погляжу.
Пока рассматривала, как-то сладко стало у самой, намокло. Наверно, пора продолжить. Сколько ему отдыхать.
-- Давай на колени встанем? Стоя тебе не ловко, на полусогнутых стоишь.
Молча поднялся. Напряжением даже штанины спереди приподняло. Неужели войдёт? Вроде бы такая толщина!
Становлюсь на четвереньки на диване. Пристраивается сзади. Расстёгивает брюки и кальсоны. Правильно! Они же всё равно ниже колен не отпустятся. Снимает с одной ноги. Зачем раздеваться-то? Ага! Колени ставит с боков от моих ног. А так опушки не дают!
Уй, боже мой! Огромным-то каким кажется! Страшно даже! На коленях придвигается ближе, чуть присел назад. Закинул подол на спину, пристраивается. Пальцами придавливает сверху. Даже не попадает. Ой, сейчас раскроюсь! Даже щекотно от ожидания! Ах!
Вошло много, но не всё. Кожицу на входе обтёрло и она не стала скользить. Валентин не очень жалеет, а этот понимает. Сколько баб перепробовал? Наверно, научили. Задвигал. Пока в пределах возможного. Всё глубже уходит. Сейчас достанет до щекотки, до зудящего места! Нет. Не достаёт. Прогибаюсь. Чуть-чуть не дотягивается. Толкаю навстречу! Коснулся! Как хорошо! Сам догадался! Вколачивает. Пальцами лезет. Зачем? Губы внутрь чуть завернулись, волоски затянулись. Поправил. Вот молодец!
-- Ах, ах, ах, аааах…!
Возгласы сами вырываются из горла. Пошло! А у него нет! Не сдержаться!
-- Аааааааа!
С трудом подтягиваю подушку. Спина сама выпрямляется. Он руками давит сверху. Молодец!!!
-- Аааааай!
Кажется, отключаюсь! Ору в подушку. А он не останавливается. Только сильнее вбивает! Прихожу в себя. Только очухалась, опять началось. Кажется, где-то в другом месте.
Я мучилась раз за разом, а он не останавливается. Оргазм начинался то тут, то там. Он становился всё чаще и чаще. Наступил момент, когда показалось, что он начался по всему животу. Меня скучивало в невероятном направлении и сделать с собой ничего не могла. В самый пиковый момент почувствовала, что внутри что-то раскололось или рассыпалось. Я уже перестала понимать что-либо. Казалось, что я вся превратилась в состоянии оргазма. Мне казалось, что он двигается не только там, в животе, но и в руках, груди, горле. И они так же, как влагалище, взвывают от сладчайшего состояния. Я не понимала, что там не любимый человек, что он на много лет старше меня, что я ему в дочери гожусь. Я лишь чувствовала сладчайшее состояние во всём теле. И когда там что-то разрушилось, это было выбросом его семени.
Завершив сношение, я стояла в непонимании что делать. Не скоро даже поняла где я и что со мной. Внутри моего тела чувствовалась медленная пульсация. По одновременными с ним напряжениям его живота поняла, что он сам напрягает. Не хотелось ничего делать. Хотелось просто стоять так и наслаждаться всеми этими ощущениями. Это было наслаждение от неподвижности. Казалось, что я была наполнена чем-то удивительно приятным, распирающим мою плоть.
Наверно, использовать отчима с разрешения мамы лучше, чем воровать его. Да и мама, чувствуется, приложила к этому руку.
Пульсация кончилась, ослабла хватка рук. Напряжение сладострастия отпустило. Я почувствовала, что моя спина прогнулась. Тут же началось лёгкое подёргивание, поталкивание. Неужели он ещё способен?
Способен! И ещё как! И опять началось мучение медленного движения. Хотелось побыстрее, но ведь он не молодой! В этот раз у него не было прежнего напряжения. Я чувствовала свою наполненность, но она была мягкая, обволакивающая. Казалось, во мне не было ни одного уголка, который не был бы заполнен его телом. Тёплым, мягким, добрым. Он не продёргивал его, а перетекал из глубины наружу и снаружи внутрь. Я каждой клеточкой тела чувствовала это перетекание, перемещение каких-то неровностей за мягкой прокладкой между телами.
Когда размах движения ушёл за пределы неподвижности его кожи, я не поняла. С какого-то времени наплыло блаженство наслаждения. Это был не оргазм, не жажда сношения, а очаровательное ощущение неописуемого состояния. Казалось, что во мне происходило зарождение чего-то нового, удивительного и необъяснимого. Мягким и сладостным был и оргазм. Он не перенапрягал, а наслаждал. Сквозь него не прорезалось ни боли, ни разочарования, как бывало с другими, в том числе и самим отчимом. Было одно единственное наслаждение, от которого даже спина не выгибалась. В таком состоянии можно было находиться бесконечно.
Мне казалось, что начавшийся мягкий оргазм так и не прошёл до самого конца. А он наступил не скоро. В этом состоянии я была будто во сне, в какой-то волшебной сказке, которую не могут ещё написать, потому что у людей нет нужных слов.
Финал был похожим на процесс – мягким и волшебным.
Мне не хотелось отпускать его, но обмякающий и слабнущий, он стал уменьшаться. Ушла наполненность, распираемость. Как-то само собой получилось, что моё тело будто попыталось остановить, придержать его в себе. Помню, в детстве я лежала животом на лавке и смотрела ни игру кошки. Во рту была карамелька. Засмотревшись вдруг почувствовала, что карамелька вот-вот выпадет. Рот инстинктивно втянул её. Втянул как-то непонятно, в самый последний момент. Что-то подобное произошла и там.
Но его потуги оказались бесполезными. Всё больше размякающий, он неудержимо полез наружу.
Отчим горестно вздохнул и помог ему освободиться от сладкой темницы. Вздрагивая от оставшихся удивительных ощущений, я, будто пьяная, повернулась к нему и накрыла тряпкой. Хотелось отблагодарить его лаской и поцелуями. Но он был ещё мокрым и усталым, поэтому моя благодарность досталась его хозяину. Моих поцелуев он не ожидал и слегка опешил. Я бы поставила ему и засос, но приходящим в себя телом почувствовала, что из меня вот-вот должно капнуть. Расслабленное сладостью, оно никак не могло сжаться так, чтобы удержать плоды утехи. Не разрывая поцелуя, спустила ноги на пол и только потом рванулась к ведру.
Только казалось. Вышло из меня совсем мало. Даже тех блюм-блюм не было. Протёрла промежность тряпкой, которую с удивлением обнаружила в руке. А отчим уже застёгивался.
Переполненная благодарностью и необъяснимой нежностью, подошла к нему. Он же, не отрывая от меня взгляда с момента поцелуя, смотрел на меня вопросительно. С необъяснимой страстью подпрыгнула, чтобы обнять его за шею. Дотянуться до губ не могла, прижала голову к его груди.
-- Спасибо! Ты был сегодня бесподобным! Я сейчас люблю тебя!
Он осторожно обнял меня за спину и, наклонившись, поцеловал. Какая-то непонятная нежность пронзила меня от губ до самого низа. Хотелось ответить очень сильно, но почувствовала, как влага из влагалища вышла на ляжку. Коротко чмокнув, бросилась опять к ведру. И опять почти ничего не вышло.
В этот раз мы отдыхали довольно долго. Отчим устало сел на диван, чуть развалившись. Я прыгнула на сидение рядом и, скинув туфли, прижалась в его боку, пождав под себя ноги. Отвела его руку и накрыла ею себя. Подвинулась к нему ближе, одна рука согнута и прижимается к спине, другой – обняла по груди. Так я любила сидеть рядом с папой. В такой позе мы слушали «Театр у микрофона». Мне было иной раз не интересно то, что там передавали, но было необъяснимо приятно срастаться с ним душой. Что-то подобное было и сейчас.
Отчим опустил руку на мой бок. Ладонь коснулась моего зада, чуть вывернутого в сторону. Вздрогнув, он приподнял ладонь, но поняв, что я не отреагировала, осторожно отпустил опять.
-- Спасибо! Мне было невыразимо хорошо! Так ещё никогда ни с кем не бывало!
Я говорила слова благодарности, но они почему-то не ассоциировались с только что прошедшим сексом. Мне казалось, что я благодарю его за что-то доброе, хорошее, совсем не связанное с пошлостью. Грудь заполняла мягкая и удивительная нежность. Рука его осторожно погладила выпирающее бедро. Я стала гладить его грудь, переполняемая благодарностью. Всё было почти как в детстве. Только папа не гладил мне бедро, а лишь талию и снизу тогда у меня не мокло, как сейчас. Но всё остальное было очень похоже.
Засунутая между ног тряпка принимала вытекающую сырость. Когда поджала ноги, она выпала, но её прижала обратно пятка поджатой ноги. Это как-то постепенно возвращало в нынешнюю реальность.
-- Тебе было хорошо?
Подняла лицо и посмотрела на него снизу. Глаза на миг показались испуганными. Кивнул. Рука опять погладила мою ляжку. В движении мне показался пошлый намёк, но не наглый, не противный, а какой-то благодарственный. Я уже вышла из состояния сексуального возбуждения, а он, похоже, нет. Оно чуть передалось и мне. Я гладила рукой его грудь и опускала её всё ниже на живот. Живот у него не выделялся, как у многих. Он был единым целым с его грудью. Перехода почти не чувствовалось. Просто он бы таким крупным.
Для чего я это делала, не знаю. Я крутила пальцем по головке, скользя им по смазке. Так бывает, крутят пальцем по клитору. Мне это нравилось. Достоинство его стал напрягаться, чуть вздрагивая. Напрягалось медленно. А его рука беспорядочно заметалась по титьке, другая – по ляжке. Такая благостная платоническая близость перерастала в эротическую, чуть пошлую. Пресыщенная сегодняшним наслаждением, я не думала про секс, было просто интересно. Интересна его реакция, интересно ощупывать его тело, изучать, пусть и на ощупь.
У него, похоже, не появлялось платоническое чувство. Все его действия и до, и после были так или иначе связаны с пошлостью, с близостью. Зато у меня оно перерастало из невинного.
Икра поджатой ноги стала неметь. Будь у меня тонкие, как у многих одноклассниц, ноги, этого бы не было. А у меня толстая икра упиралась и расплющивалась о мышцу бедра. Только в таком состоянии нога пяткой прижимала тряпку к половым губам. Попыталась хоть чуть разогнуть ногу. Тряпка съехала под бедро, которое было ниже. По ней потекла струйка влаги. Я не чувствовала возбуждения. Значит, всё ещё сочится его сперма. Ничего страшного, её должна поглотить тряпка.
Чем дольше я играла с его имуществом, тем оно больше твердело. Твёрдость шла изнутри, оставляя поверхность всё такой же мягкой и рыхлой. Его рука металась по титьке, другая – по бедру. Вдруг он чуть качнулся и, как-то ловко подкинув край подола, сунул пальцы к вульве. Его пальцы почти точно попали между половых губ и окунулись в мокроту, метнулись ко клитору. Судорожно вздохнул. Живот напрягся. Похоже, он пытается напрячь себя. Но напряжение того остановилось. Я ободряюще пожала его пальцами. Догадалась подвигать кожу. Кажется, мужчин это возбуждает. Сместила руку на средину, за воротничок и неторопливо потянула кожу сначала наружу, потом к телу. Даже самой понравилось. Кожа довольно свободно смещалась по телу. Это было так же, как у моих пацанов, только всё у них было меньше и кожа более упругая, слабее поддавалась такому движению. Но даже во взрослом возрасте, когда они трахали меня в кустах у клуба, приезжая к родителям, их напряжённые твёрдые части тел были в два раза тоньше, чем полунапряжённая часть отчима в данный момент. Интересно, он такой и есть, или больше утолщается?
Сжала пальцы. Показалось, что кончики пальцев встретились. Продолжила двигать кожу. Его пальцы запрыгали между моих губ. Даже неприятно стало. Не переставая двигать кожу, повернула зад, отпустив поднятую вверх ягодицу. Мокрые пальцы скользнули по ляжке. Половые губы коснулись выпавшей тряпки. Вывернулась из-под его руки, сжав половые губы, попыталась захватить тряпку и передвинуться ближе к нему. Получилось. Тряпка ощущалась под бедром и в половых губах. Опустила ноги на пол. Он был очень холодным. Ощупью нашла туфли и сунула в них ступни. Отчим всё больше напрягался. Теперь попытки сжать пальцы не получались, пальцев не хватало. Имущество было напряжённым, но ещё поддавалось изгибу.
Пропали платонические чувства, появилась потребность изменить их. Передо мной было то, что предназначено для этого. Привстав, взглянула на него сверху. И опять сладко ужаснулась. Как и в начале, не верила, что ЭТО в меня поместится. Но то, что ЭТО совсем недавно было во мне, внушало уверенность. И не только уверенность, но мгновенную вспышку похоти.
Уронив мужчину на спину, оседлала его. Отчим всё ещё пытался смотреть под живот. Теперь он разочарованно вздохнул и поднял глаза на моё лицо. В нём опять мелькнул испуг. Начинать движение не очень хотелась. Ощущая распирающую наполненность, я наслаждалась этими ощущениями. Посжимала влагалище. Его глаза томно закрылись. Начала осторожно двигаться. Подняла подол и заглянула вниз.
Не стану описывать дальнейшее. Я по-своему и с огромным наслаждением попользовалась папашей. Так я могла сама себе сделать максимум удовольствия, а не ожидать, что сделают мне. Только сил на это тратится слишком много.
Оргазм наступил быстро. Он был очень сильным. Я не теряла контроль, но и двигалась с трудом.
Когда оргазм ушёл, я бессильно упала на грудь отчима. Он от этого акта не получил ничего. Моё состояние было таким, что, даже чувствуя медленное выползание, сделать ничего не хотела. Да и не для чего было. Я была насыщена. Особенно последним оргазмом.
К тому времени, как полностью пришла в себя, он почти вывалился наружу. Первое же моё шевеление вытолкнуло его совсем.
Тряпка, вытирание, одевание. Отчим, похоже, переживает, что так поучилось. А мне как-то всё равно. Главнее для меня, что полностью ушло то напряжение, раздражение на непонятно что, с которым пришла сюда. Чтобы он не очень расстраивался, сделала несколько ободряющих касаний отчима, то поглаживая его по руке или плечу, то прижимаясь к нему, стараясь показать своё довольство.
Оделись, отключили отопление, свет и вышли. Он только пыхтел и молча виновато поглядывал на меня. Зашла в свой бывший кабинет и забрала остатки бумаг. Заперли дверь и спрятали ключ. Расставались около домика для ожидания. Расстались молча. Я, не оглядываясь, вошла внутрь, а он, сгорбившись, поплёлся за мной в посёлок. Идти напрямую от нашего дома не решился, потому что дорога была засыпана снегом и можно было запросто намочить ноги, провалившись под лёд в невидимой луже. Потому ему пришлось делать крюк почти в 2 километра.
Если бы это был Кирилл, наверно переживала бы. Но сейчас была совершенно равнодушна. Вспомнилось изречение: мавр сделал своё дело, мавр может уйти. Наверно, так. Ни в душе, ни в мыслях не было никакого сочувствия или жалости. Что-то подобное рассказывали мои пацаны. Они прочитали, кажется, Куприна. В рассказе говорилось о случайной встрече корнета с молоденькой дамочкой. Проведя бурную ночь в гостинице или постоялом дворе, они расстались, не спросив друг у друга не только адресов, но даже имён. Просто, природе и богу надо было, чтобы их пути пересеклись именно так. От их встречи остались лишь добрые воспоминания и отсутствие каких-либо обязательств друг перед другом.
Что-то подобное было и со мной. В моей душе не было к отчиму не только хоть какого-то чувства, но даже благодарности. Лишь смутное ощущение вины перед мамой.