Жизнь и приключения Вари Коклюшкиной. Продолж. 9

                Глава 28. Варя размышляет о судьбе.

                Однажды Варя вечером села в кресло и задумалась. А есть ли судьба у каждого человека? Ведь взялось откуда-то это слово и само понятие такое. Раз люди на протяжении всего своего существования все время говорят о судьбе и предопределенности человеческого бытия, спорят по данному вопросу, философствуют, то не на пустом же месте все это возникло. Существуют тому некоторые предпосылки. Говорят, нет дыма без огня. И сбрасывать со счетов утверждения мудрецов и философов всех времен и народов о наличие судьбы у каждого человека  было бы, наверное, легкомысленно и неправильно. Короче, есть огонь, в смысле есть судьба. Или нет? А если есть, то возможно ли на нее как-то влиять, менять по своему усмотрению? А хорошо бы так-то. Не нравится человеку судьба, не устраивает она его, несправедливо устроена, он поднапрягается, делает некоторые усилия, совершает некие действия, и – пожалуйста: получите другую, более счастливую судьбу. Ну, наверное, все же не совсем так, все же судьба – не другой костюм и не новое платье. Так резко изменить свою жизнь не получится. И все, все же... Пусть не сразу, пусть очень медленно, постепенно, пусть за несколько лет, пусть через много лет, но все же можно ли переменить свою жизнь своими собственными силами? Что-то подсказывает Варе, что можно. И это что-то – примеры других людей, когда рожденные изначально в неблагоприятных условиях, в неблагополучных семьях, люди за счет целеустремленности, силы воли, своим упорством добивались того, что становились преуспевающими и счастливыми. Или от природы слабые, невзрачные и болезненные путем закаливания и тренировок становились сильными, здоровыми и физически красивыми со всеми вытекающими из этого последствиями в виде счастливой судьбы. Но опять-таки, возможно так было изначально предопределено их судьбою – сначала не очень все хорошо складывается, а затем все будет отлично.
                М-да.  Варя поерзала в кресле. Не так-то просто размышлять на такие глобальные темы, как на тему о существовании судьбы. Это вам не пироги печь. Хотя, пироги печь тоже уметь надо. И если какой-нибудь философ, поднаторевший в отвлеченных размышлениях, возьмется печь пироги, не умея того делать, то наверняка потом выскажется: «Пироги печь – это вам не философствовать».
                А вот если все же допустить, что при желании человек может сам модулировать или корректировать свою судьбу, что бы Варя поменяла в своей жизни? Варя откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза, представляя себе свою другую судьбу. Вот она красивая, счастливая, успешная во всем. Ее любит всей душою мужчина, родной и близкий. И почему-то не узнает Варя в туманном облике этого мужчины черты собственного мужа.

                А на следующий день случилось вот что. Позвонила подруга Аля, сказала: «Чего-то ты давно не заходила ко мне. Давай дуй. Я как раз кексы по новому рецепту испекла, творожные. Приходи, вместе пробовать будем». И Варя отправилась пробовать кексы по новому рецепту. Хотя, кексы – это так, повод. И правда, давно она к Альке не заходила. Алька человек славный, легкий, с ней приятно и хорошо. И в семейной жизни она счастлива, у нее любящий заботливый муж Слава, умница дочка, хорошие родители и прекрасный дед. И все они живут вместе дружной семьей. И хотя четыре поколения собрались в одной квартире, но никто никому не мешает, а напротив – все друг друга поддерживают, заботятся и любят. И даже девяностолетний Алькин дед никому не в тягость в этой семье, а всеми любим и обласкан, и потому бодр и счастлив тем, что живет, что нужен своим близким.
                По пути купила Варя коробку конфет и два лимона к чаю. Едва дверь на ее звонок распахнулась, как Варю буквально обдало волшебным облаком ванильного аромата только что испеченной сдобы. Ух! Вкуснотень! «Это я удачно зашла!» - подумалось Варе. Они обнялись с Алькой, чмокнули друг дружку в щечку. В прихожую выпорхнула Маня, десятилетняя Алькина дочка с заявлением: «А мы с мамой кексы испекли, вот». Выглянул Слава, махнул приветственно ладонью. И так хорошо, так сразу уютно стало Варе, и не описать.
                Потом пили чай на кухне, с кексами, с конфетами и лимоном. Разговаривали о разном. Потом Варя зашла в комнату к Петру Терентьевичу, Алькиному деду, поболтать о жизни. Хоть и девяносто лет недавно исполнилось Петру Терентьевичу, а ум у него все такой же острый, светлый, и болтать с ним одно удовольствие, потому как дед с юмором, с хитринкой и по-житейски мудрый.
                - Ну, девушка, как дела? – интересуется он, - В голове, небось, мысли только про любовь?
                - Само собою, Петр Терентьевич, про любовь, - смеется Варя, - Но не только о ней.
                -  О чем же еще думается- мечтается столь прекрасной и цветущей особе?
                Варя вздыхает:
                - Петр Терентьевич, а ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос. Все же вы прожили жизнь долгую, много чего в ней видали, много чего пережили. Вот и на войне довелось вам побывать, и страну после войны восстанавливали, и целину поднимали, и на уральском металлургическом заводе тысячи тонн стали выплавили, и двоих сыновей в люди вывели, и вот уже до правнуков дожили. Ответьте мне с высоты прожитых лет: есть у человека судьба или нет ее, и может ли человек повлиять на нее?
                Петр Терентьевич внимательно смотрит на Варю своими ясными, совсем не стариковскими, глазами. Усмехается грустно-иронично.
                «Отвечу, Варя, я на твой вопрос одной историей. Очень давней историей. Еще с военных лет.  Летом было дело. Сорок третий год. Самый разгар войны. Попал наш взвод тогда в окружение. Перед этим бой был страшный. То отступали, то наступали. Потери огромные. И так получилось, что наш взвод впереди оказался, вот в пылу атаки мы и оторвались от наших. Те отступили, а мы остались. Хорошо еще, вокруг леса, наши родные русские леса, которые для нас – дом родной, и которые так боялись немцы. Вот в одном таком лесу мы и схоронились. Командиром у нас был молоденький лейтенант, двадцатилетний пацан. Да и мы остальные восемь рядовых были примерно такого же возраста, самому старшему Ивану Смирнову было двадцать шесть, так он нам взрослым мужиком казался, а подумать – мальчишка совсем. И вот окружение. Забрались подальше в чащу, сидим уставшие, голодные. Двоих легкораненых кое-чем перевязали. Настроение – хуже некуда. Лейтенантик наш крепится, перед нами форс держит, ничего, мол, скоро наши в наступление пойдут, так мы к ним присоединимся или сами прорываться будем к нашим. А какой прорыв взводом численностью в девять человек? Верная гибель. И когда еще наши пойдут в наступление. И пойдут ли. А жрать охота. И пить. Ну, с водой вопрос мы быстро решили, нашли родник. А вот насчет еды – проблема. Организмы молодые, да и сил потрачено много.
                Ночь проспали кое-как. Утром проснулись – еще лучше: дождь моросит. Сидим под елками, мокнем. Вокруг тишина. А это плохой знак: наши отступили далеко, стало быть, мы в глубоком тылу. Совсем тоска. Видим мы вдруг – идет по лесу женщина, не старая, но и не молоденькая, в руке корзинка, на голове платочек беленький. Мы встрепенулись, лейтенантик к ней: «Не пугайтесь, гражданочка. Мы свои. Немного заблудились. Не подскажите, есть тут где деревня рядом, где можно было бы продуктами запастись?» Женщина не из пугливых оказалась, смотрит на нас спокойно, глаза у нее черные-черные, взгляд пронзительный. «Пошли со мной», - только и кивнула. А нам куда деваться? Пошли вслед за нею. Долго она нас вела. В такую чащу завела, что беспокоиться стали. Наконец вышли к одинокой избушке. Вот где рай нам показался. Снаружи смотреть – небольшая избенка, а внутри светло да просторно, уютно как-то, и травами хорошо пахнет. На столе два чугуна стоят, дымятся. В одном щи наваристые оказались, в другой – картошка горячая, рассыпчатая. И круглый каравай еще теплого хлеба. Я так вкусно никогда ни до, ни после не едал. Сытый человек – счастливый человек. Особенно, если молодой. Пусть война вокруг, пусть в окружении, но есть сейчас крыша над головой, рядом верные товарищи, а желудок полон вкусной еды – и ты уже весел. Один только лейтенант серьезен, да Иван Смирнов мрачен, как всегда. А мрачен он был потому, что его молоденькая жена и две дочки-близняшки аккурат перед началом войны уехали на лето к родным на Украину, и что с ними он не знал. Хозяйка наша, которая представилась нам Фаиной, хлопочет, со стола убирает, и так, между делом, говорит Ивану: «Не переживай, парень, не терзайся. Все нормально с твоею женою и дочками. Успели они эвакуироваться на Урал, к тетке твоей». У Ивана глаза на лоб, мы тоже мигом притихли. «А вы откуда знаете?» - спрашивает Иван.
                - Я-то? – смеется Фаина, - Я все знаю. Я ведь, думаете, кто?
                - Кто? – спрашиваем хором.
                - Я ведьма.
                - Кто?!!!!...
                - Да вы не пугайтесь так, касатики, - сверкает черными углями глаз Фаина, - Ведьма – слово хорошее, только люди его исказили, испортили. А означает оно, что я ведую, что у человека есть и что с ним будет дальше. Ко мне все местные бабы прибегают узнать про воюющих мужей и сыновей, живы ли, здоровы ли. Я ведь почему в такую погоду в лес пошла? Я про вас почувствовала. Еще с вечера.
                Мы в столбняке сидим. Не знаем что и сказать ей. И только лейтенант наш не показывает своей растерянности: «Дикость какая-то. Средневековье.  Ведьмы, колдуны.  Ну раз вы все знаете, ведаете, как вы говорите, то скажите: как нам выбраться отсюда к нашим».
                - Скажу. И покажу, - улыбается Фаина, - Завтра выйдете. А сегодня отдыхать будете, спать и есть. А к вечеру баньку вам истоплю.
                - А моя мама жива? – спрашивает вдруг один из наших, не помню, кажется, Сашкой его звали.
                - Жива твоя мама. Встретишься с нею после войны, то есть через два года, - говорит Фаина.
                - Два года?? Еще два года войне? – удивляемся мы.
                - Почти два. Чуть меньше.
                - А я жив останусь? – спросил я.
                - Ты?... – и сразу печальная стала. И все замолчали тут же. А у меня по спине холодок промеж лопаток. Все ясно. Убьют.  Не видать мне победы.
                - Ладно, парень. Не печалься. Сделаю так, что жив останешься. Все живые останетесь. Иной раз не грех с судьбою и поспорить.
                Чего-то она делала потом. Плохо помню. Травами нас каким-то окуривала, дурман в головах стоял. Что-то над солью шептала, в воду ее кидала и нам пить давала.
                Утром рано подняла, туман стоял, вывела нас тропою через топь из окружения. На прощанье каждого перекрестила и сказала: «Каждому из вас новую судьбу подарила, на счастливую и долгую жизнь. Потому как всех вас, кроме одного, смерть скорая ждала, да и тот, единственный, не был бы счастлив после войны. А теперь все будете. Идите себе с богом».
                И знаешь, Варенька, после того дня я ясно почувствовал как будто другая жизнь у меня пошла. Другая судьба. Благодаря той ведьме живу долго и счастливо. И вот еще до какой мысли сам додумался. В Библии сказано, что человек сотворен по образу и подобию отца небесного. Не думаю, что Бог имеет обличье человека, с руками, ногами, ушами, желудком и прочими частями и органами. Тут скорее другое. Бог – он прежде всего творец. Вот Вселенную нашу создал и все остальное. Из всех живущих на земле, только человеку дана способность осмысленно творить, создавать. И думается мне, что возможно творить и жизнь собственную, а, стало быть, свою судьбу. Можно все, конечно, пустить на самотек, а потом жаловаться: не повезло, мол, с судьбою. А можно и самому создавать свою судьбу. А историю я рассказал тебе правдивую. Так все и было. После войны уже списался я со всеми из бывшего нашего взвода. Все живы, все хорошо устроены в жизни, а Иван жену с детьми и впрямь в уральском городке у тетки отыскал. Хочешь - верь, хочешь – нет».
                Варя верит.
                Домой возвращается в задумчивости. Ах, как бы встретить такую Фаину. Но это вряд ли. Что ж, придется рассчитывать только на себя. Самой устраивать себе счастливую удачливую судьбу.