Партизан XXI

Партизан-XXI

Моя  хата с краю.
Поговорка

…Но если Родина в опасности,
Значит, всем идти на фронт…
 
Владимир Высоцкий

1.
Оккупанты

Рота тащилась, именно тащилась, по раскисшей из-за недавних дождей и избитой сотнями колёс и гусениц грунтовке, по обеим сторонам которой стоял стеной изрядно подмокший смешанный лес, растерявший большую часть листвы.  Грязь была просто чудовищной: даже могучие грузовики с трудом двигались по заполненным бурой водой колеям, что уж говорить о сопровождающих колонну «Хаммерах», которые иногда вообще садились на днище. А сверху висели серые скучные тучи, угрожающие пролиться очередным мелким и противным осенним дождём.
«Чёрт бы побрал этих русских варваров, - с тоской подумал Джон, глядя, как вода в колее снова смыкается за только что прошедшим по ней грузовиком. – Даже дорогу нормальную построить не могут, асфальт кладут местами и немного, а ещё требуют к себе уважения. Работать не желают, администрацию, что свою, что нашу, матом кроют, бухают почти круглосуточно. И ведь не такие идиоты, какими кажутся. Гадости нам делать да по лесам партизанить у них ума хватает. Ужасный народ. Ужасная страна. Глупая война». Нет, совсем не так рядовой армии США Ридден представлял себе миротворческую операцию в России. Конечно, никто не ждал, что русские будут встречать солдат с цветами и hleb-&-sol: война есть война, пусть и начата с согласия яйцеголовых из ООН. Все понимали, что легко не будет, но такого не предвидел никто. На введённых в охваченную пламенем гражданской войны Россию миротворцев сразу накинулись с оружием все, кроме, разве что, местной полиции и большей части армии: религиозные фанатики, националисты всех мастей, воинские части, которыми командовали радикально настроенные офицеры, бандиты, коммуняки, за время войны сколотившие свои собственные боевые отряды, и неизвестно откуда взявшиеся партизаны. Демократическое правительство, как выяснилось, ситуацию абсолютно не контролировало, на это у него не хватало ни сил, ни желания, ни авторитета. Максимум, на что оно было способно – это сохранять контроль над областями Центральной России, нефтепроводами и большей частью ракетных баз и аэродромов. Все пятьдесят русских миллиардеров, едва в стране запахло жареным, покидали вещи в чемоданы и разбежались по своим виллам в разных частях мира, прихватив с собой семьи, капиталы и до кучи богатеев поменьше. Войска российской армии уже не были единой силой: многие офицеры давно не подчинялись Генштабу и или выбирали себе любую другую сторону в войне, или занимались банальным грабежом. Отдельные области погрузились в анархию, национальные окраины вроде Чечни и Чукотки объявили о независимости. Простые граждане побросали работу, потому что рубль мгновенно обесценился, и начали мародёрствовать или, в лучшем случае, заниматься мелкими промыслами, чтобы заработать хоть немного долларов – единственной валюты, кроме водки и патронов,  которая в России ещё имела хоть какую-то ценность. В худшем – уходили партизанить. По слухам, где-то за Уралом даже собиралась самая настоящая партизанская, чтоб её за ногу, армия, предводители которой вознамерились, перебив миротворцев, скинуть демократическое правительство. Вдобавок ко всему, до сих пор не удалось захватить все  ракетные шахты. Джон вспомнил рассказанную недавно кем-то из сослуживцев новость, абсолютно абсурдную, разумеется, будто бы при попытке взять одну из ракетно-ядерных частей, где хозяйничали антиправительственно настроенные командиры, штурмом её гарнизон взорвал боезапас, превратив территорию на несколько километров вокруг в радиоактивное болото. Хотя в принципе  рассказ мог быть и правдой: с этих сумасшедших русских станется, да и местные газетёнки что-то подобное, вроде бы, писали.
«Ничего, ничего, это ненадолго. Скоро этим чертям надоест мотаться по лесам, и они разойдутся по домам жрать водку, а кто останется, всех порешим, - Ридден потянул носом воздух, в котором запахи леса забивались смрадом бензина, мужского пота и отвратительного русского табака. – Хотя нет. Сначала заставим дороги нормальные проложить». Настроение у Джона было паршивым. Он промок до нитки, устал и дико хотел есть. Ещё хотелось курить, но сигареты кончились, а никто из товарищей делиться не желал: мало осталось у всех.
- Фред, - обратился Ридден к сидевшему напротив темнокожему солдату, решив в очередной раз попытаться разжиться табачком. – Сигареткой не угостишь?
- Нет, Джон, - ответил тот, демонстративно хлопая себя по бесчисленным карманам и отделам разгрузки. – Сам час назад последнюю скурил. Кстати, - вдруг слегка оживился он. Судя по всему, Фред тоже страдал от дорожной скуки и был не прочь перекинуться с товарищем парой слов: - Не знаешь, зачем капитан ту девку так бережёт?
- Не-а, не знаю, - Джон пожал плечами. – Может, потому что дочь комиссара того партизанского и знает что-то полезное. Хотя нет, вряд ли. Скорее Фолдерсу подарочек везёт.
- Ну да, ну да, - согласился собеседник, лениво покачивая каской. – Майор ещё тот бабник, а у нашего старины Грина залётов предостаточно.
- Как думаешь, долго нам ещё здесь грязь месить?
- Часа два, не больше. Скажи спасибо, что едем, а идем как иваны – пешком.
- Я, конечно, знал, что будет трудно, - сказал Ридден, глядя на деревья с уныло обвисшими листьями. – Но кое-кто поговаривает, что и в Афгане было проще. Эти русские хотя и европейцами себя мнят, а по мне так хуже талибов. Злые и отчаянные как черти, белые только по ошибке природы.
- Ты со словами-то поаккуратнее, - вяло, скорее по привычке, рассердился Фред. – В крови это у русских, в крови. Пока дела идут нормально, иваны валяются на печи и пьют водку, а чуть жареный петух клюнет – сразу за дубины и идут ломать рога обидчику. Вот сколько наших вчера положили, а? Человек тридцать, наверное, а было их там меньше двадцати. Так у нас один пленный, а будь у этой шавки ещё хоть один патрон – застрелилась бы.
- Ну, это ты, Фредди, загнул, -  вдруг влез в разговор ещё один солдат. – Русские, конечно, сумасшедшие, но не настолько. Будь у неё этот патрон, она бы пристрелила первого ворвавшегося в овраг, а сама выскользнула через какую-нибудь щель и поминай как звали.
Бой, разгоревшийся сегодня  где-то в этих дебрях, действительно мало походил на стандартную травлю волков, к которой привыкли американские пехотинцы: скорее это была полноценная схватка на равных, окончившаяся для натовцев пирровой победой. Вчера ближе к вечеру в районный штаб миротворческих войск, развернувшийся в городе Березники, пришло сообщение о продвигающейся к городку Соликамску партизанской банде численностью от пятнадцати до двадцати пяти человек, которая уже успела уничтожить несколько застав на дорожных перекрёстках. Все силы, имевшиеся в распоряжении соликамского коменданта, а именно, батальон пехоты при двух десятках «Хаммеров», колёсных бронетранспортёров и бронемашин «Брэдли»,  были задействованы в борьбе с местными криминальными группировками, что с самого начала миротворческой операции подпортили натовцам немало крови и могли при отсутствии контроля натворить ещё больше. Поэтому краевому командованию пришлось немедленно поднимать в ружьё целую роту пехотинцев и бросать их на партизан. Поддержку с воздуха, им разумеется, никто обеспечивать не стал – у военных лётчиков были дела поважнее, но экстренный вызов пары вертолётов,  правда, с дальней базы допускался, да и авиация вообще этот район иногда патрулировала.
До места бойцы добрались быстро и без происшествий, однако  солнце предательски закатилось за горизонт, да и врага в указанном квадрате не обнаружилось. Пришлось встать лагерем на ночь. А утром под аккомпанемент противных холодных капель дождя, от которого мокло даже то, что, теоретически, было непромокаемым, злые и продрогшие миротворцы пустились в поиски, затянувшиеся почти до полудня. Несколько раз командиру роты, капитану Грину, казалось, что его бойцы вот-вот настигнут наглых русских разбойников, возьмут в кольцо и уничтожат по всем правилам современного военного искусства, но каждый раз тем удавалось уходить, огрызнувшись парой автоматных очередей. Американцы отвечали слаженным огнём своих М-16 и MGL-MK1, заваливали заросли десятками килограммов гранат, но пули и осколки только кромсали листья, увечили стволы ни в чём неповинных деревьев да пугали зверей: партизаны успевали уйти, оставив один-два трупа. Тогда капитан Грин только сплёвывал вскипевшую от злости слюну, грязно матерился и гнал уставших и промокших до нитки солдат дальше по непроторённым лесным тропкам. Только к часу дня роте удалось загнать врага к непроходимой трясине, около которой, наскоро окопавшись в небольшом овражке, партизаны и встретили миротворцев.
Бой получился жестокий. Окружённые иваны, зная, что отступать им некуда, по своему суровому обычаю стояли насмерть, поэтому с наскока взять овраг не удалось. Солдатам пришлось предпринять несколько атак, в ходе которых многие бойцы отправились к праотцам. Жертвы, конечно, ожидались, война без них не бывает, но стандартные операции против террористов обычно стоили натовским войскам меньших потерь. Подумать страшно, двадцать русских, пусть и больше похожих на морпехов, чем на партизан, положили тридцать прекрасно обученных и экипированных бойцов Североатлантического Альянса. Да, партизаны сами все полегли, но уж слишком много народу унесли они с собой.
Грин рассчитывал, что удастся взять побольше пленных или даже получить ценные данные о цели рейда русских, которые были слишком хорошо вооружены для обычных бандитов, и тем компенсировать непозволительно высокие потери. Но и эта надежда не оправдалась: поймать удалось только какую-то хилую девчонку в грязной кожаной куртке, которая, однако, после долгих расспросов, едва не перешедших в допрос с пристрастием, назвалась дочерью комиссара партизанского отряда, и потому могла оказаться полезной в плане информации. Ведь тут и ежу было ясно, что иваны неспроста целенаправленно продвигались к Соликамску. Раскалывать упрямую девку дальше Грин не имел ни прав, и ни желания, поэтому решил оставить эту работу начальству. Бумаг при русских то ли изначально не было решительно никаких, даже карт, то ли они успели их уничтожить, поняв, что этот бой для них последний. «Хотя, - подумал Джон. – Расколоть до конца её будет непросто. Только и знаем о ней, что звать её Valya и она дочь комиссара. И всё. Маловато, неприлично мало. А может статься, что и врёт, свинья, чтобы не убили и не оприходовали».
- Послушай, Фред, - сказал Ридден вслух. – Ты не в курсах, что означает «комиссар»? Это ведь не командир, а.… А вообще не пойми что.
- Вроде бы, политический работник, - Фред почесал затылок под каской. А ведь тут, в этой треклятой стране, и завшиветь можно, если почаще мотаться в такие рейды. – Я когда-то читал в книге про Вторую Мировую Войну, что у Советов в войсках были тогда помимо командиров ещё и такие вот комиссары, которые занимались эмоциональным настроем солдат. Ты знаешь, Джо, эти русские почти всё делают на голом энтузиазме или из-под палки, потому что работать в нормальных условиях не позволяет постоянное воровство всего и вся. Да и подлецы они те ещё, особенно федераты. Ты думаешь, что они у тебя во фланге, прикрывают,  а они давно слиняли куда-нибудь километров за двадцать.
- Странный они народ, эти иваны, - снова вмешался солдат, проявивший осведомлённость о привычках и характере противника. – Всего у них куры не клюют, неприхотливы, работать вроде бы умеют, могли бы жить как короли и Америку за пояс бы давно заткнули, а посмотреть, так из грязи не вылезают.
- Это заслуга больших генералов из Пентагона, - сказал Джон. – И лысых жирдяев из Конгресса. Это они придумали, как сыграть на природных слабостях иванов, их лени и приворовывании, тяге ко всему заграничному. В итоге эти ублюдки спились, сами распродали свою страну и сами же устроили себе бойню. Я вообще не понимаю, что мы тут делаем. Пусть бы русские поубивали друг друга, вконец разрушили всё, что у них осталось, а наша армия вошла бы в опустошённую страну, где уже не осталось людей, способных нам противостоять. И сейчас мы бы не тряслись в этом дурацком кузове, а гуляли по Москве или охраняли нефтяные скважины.
- Ага, чёрта с два, - ухмыльнулся боец, удивлявшийся загадочной русской душе. – Если бы не мы, коммуняки объединились бы с националистами и захватили власть, потому что именно они могли бы пообещать уставшим от бардака иванам их обожаемую «железную руку». А когда русскими руководит человек с «железной рукой», вроде Сталина или Ивана Грозного, они становятся просто непобедимы. Да и к тому же, в этой стране, помимо золота, нефти, газа и медведей с balalaikas (кстати, где они, эти медведи, что-то ни разу не видел), есть и ещё и ядерное оружие, которое не должно попасть в руки бандитов. Мы для того здесь и находимся, чтобы ракетные шахты и газопроводы охранять, когда в России всё кувырком. Здесь, думаю, и останемся, потому что без наших стволов, - он не без нежности погладил свою винтовку. – Русские снова прольют реки крови и установят свой варварский тоталитарный порядок, и тогда Америке точно ничего не достанется.
- То ли ещё будет, - добавил Фред. – Скоро наступит легендарная русская зима, и генерал Мороз снова придёт иванам на помощь. Вы знаете, какие тут бывают холода?..
- Ладно, ребята, не грузите да не загрузимы будете, - отмахнулся Ридден. – У тебя, кажется, где-то пачка нормальных сигарет была, не угостишь?
Пол открыл было рот, чтобы возразить, но заметив не сулящие ничего хорошего взгляды товарищей, вздохнул и полез за табаком. Через минуту все трое уже дружно дымили. Разговор сам собой затух.
Автоколонна продолжала движение по отвратительному русскому бездорожью. Машины хлюпали по огромным грязным лужам, в которые превратились колеи. Пулемётчики нехотя поводили стволами по угрюмым мокрым зарослям, иногда наводя прицелы на небо, затянутое облаками холодного и зловещего цвета пуль, которые, тем не менее, пока не торопились проливаться дождём на размякшую от избытка влаги и крови многострадальную землю. На этой земле, некогда звавшейся Россией, была тьма-тьмущая мелких царьков, мнившихся себя господами всея Руси, и при этом не было ни одного настоящего Хозяина.
Джон пробежался воспалёнными от усталости и нервного напряжения глазами по кузову армейского грузовика. Грузовик шёл последним, за ним тащились, натужно фырча поизносившимся за полгода войны, в которую давно превратилась пресловутая миротворческая операция, моторами, два «Хаммера» сопровождения, собственно, и замыкавшие колонну. Здесь, в покрытом брезентовым тентом кузове, по скамьям сидело, уронив головы в относительно лёгких, но прочных касках на грудь, около пятнадцати небритых миротворцев. Штаны у всех по колено в грязи. У тех немногих, кто не спал, в глазах читались только усталость и беспредельная злоба на проклятых русских варваров, отвратительную погоду и штабных, заваривших всю эту кровавую кашу, а также на весь остальной мир – за компанию. Ридден вздохнул, выбросил окурок в лужу и снова уставился на негостеприимный лес. Сегодня немало народу осталось там, и конца-края этой бойне, а иначе не назовёшь, не видно. Вот и теперь Джону казалось, что кто-то внимательно наблюдает за ними недобрым взглядом из придорожных кустов, что в просветах между деревьями мелькают какие-то силуэты, однако пулемётчики не спешили, хотя бы для профилактики, пройтись по зарослям несколькими очередями. А значит, всё это были лишь плоды расшалившегося воображения бойца US Army, которого судьба, повинуясь указу из Белого Дома, забросила в дикую и опасную страну, что была населена странным и непонятным  народом, напрочь отрицавшим западный образ жизни.

2.
Разбой по-русски

Где-то рядом громко и надсадно каркнула ворона. Джон посмотрел на верхушки деревьев и передёрнул затвор своей М-16. Не похоже, чтобы так каркала настоящая птица, скорее какой-то человек без особого успеха пытается сымитировать звук.
Подумать над тем, кому и зачем в таких глухих местах может потребоваться каркать, да ещё так плохо, Ридден не успел. Из придорожных кустов вылетело несколько бутылок, оставлявших за собой дымный след. К сожалению, солдаты НАТО слишком хорошо знали, что это такое.
- Иваны!!! – крикнул Джон что было мочи и вскинул винтовку. Бойцы переполошились, но было уже поздно. Два замыкающих«Хаммера», получив по нескольку бутылок прямо в пулемётные гнёзда, вспыхнули как спички, со стороны головы колонны прогремел взрыв. Следом раздался бодрый русский говор автоматов. Брезентовый тент начал превращаться в решето, а потом и вовсе занялся огнём, грузовик затормозил, издав колёсами противный хлюпающий звук. Заплясали на дороге в танце смерти грязевые фонтанчики. Солдаты высыпали из кузова. Всё было просто и страшно: головные «Хаммеры» горели с обильным количеством чёрного вонючего дыма, загородив проезд своими чадящими тушами. Путь назад колонне преграждали собратья военных внедорожников, которых постигла та же участь. Старая как сами моторизованные войска метода по остановке техники на ограниченном пространстве.
Но рота, пусть и поредевшая, да ещё и застигнутая врасплох, оставалась организованной военной силой. Офицеры были живы и продолжали руководить действиями бойцов, да и выучка была на высоте. Джон попытался было спрятаться от пуль налётчиков за бортом грузовика, но, увидев, что у солдат, сделавших это чуть ранее, на спинах довольно быстро появились маленькие дырочки, он решил залечь под днищем машины, между колёс. Ридден смекнул, что проклятые варвары засели по обеим сторонам дороги, если, конечно, это месиво можно было так называть.
Солдаты, не успевшие найти себе укрытия, гибли один за другим, выпустив по невидимому и в некотором смысле неведомому врагу всего по одной обойме. Целиться в такой ситуации было просто нереально, поэтому оставалось только попытаться задавить наглых русских градом свинца. Через автоматный лай пробивалось стакатто крупнокалиберных пулемётов «Хаммеров», шедших в середине колонны, периодически харкали гранатомёты и в зелёную стену леса, оставляя за собой дымные хвосты, влетали гранаты, разрывы которых подняли настоящую бурю из листьев, веточек и комьев грязи. Джон, немного контуженный близкими разрывами, тщетно искал цель среди прореженных ветвей, стреляя в каждую подозрительную тень. Только потом до него дошло, что враг, возможно, засел не в кустах и за деревьями, а забрался на них, где  кроны, хотя и порядком облысевшие, достаточно надёжно укрывали их от зорких миротворческих глаз.
- Они на деревьях! – с запозданием крикнул Ридден, но немногие выжившие уже и сами догадались, увидев, как замолкают стволы тех, кто залёг в колеях, а на спинах владельцев распускаются кровавые цветы. К сожалению, натовский бронежилет не мог удержать пулю  «Калашникова» старого образца даже своей передней частью, не говоря уже об облегчённой задней. Это было известно задолго до ввода американских войск в пылающую Россию, но к началу операции новыми «брониками» были оснащены только спецподразделения Альянса.
Джон поднял ствол и, заметив среди листьев несколько смутных силуэтов, сделал пять прицельных выстрелов, после чего один силуэт вроде бы пропал, а прямо перед носом солдата поднялось сразу десять грязевых фонтанчиков. Враг лишь немного ослабил натиск, а силы миротворцев таяли с каждой минутой: стих грохот пулемётов, а через хор русских автоматов всё реже пробивались голоса американских  М-16, уже почти не были слышны приказы офицеров.
- Что это за ублюдки? – крикнул Ридден залегшему рядом Полу. Вопрос был закономерный, но несколько неуместный в сложившейся ситуации. В таком случае суровые правила войны требовали сначала стрелять, а уж потом только думать. Тем не менее, Пол ответил:
- А чёрт их знает! Похоже, те самые, которые не дают покоя соликамским! – и он выпустил по кронам ещё одну очередь. Слева раздался ещё один взрыв, который, судя по силе, принадлежал ещё одному «Хаммеру», обратившемуся  сначала в факел, а потом в искорёженную груду металлолома, из которой торчал погнутый ствол пулемёта. Между тем, сверху тянуло гарью, да и вообще стало как-то нехорошо жарковато. «Горим!» - только и смог подумать Джон, вставляя в винтовку ещё одну обойму, и тут же выкатился из-под днища машины. Если укрыться от пуль шанс, хоть какой-никакой, но был, то уцелеть после того, как над головой рванёт бензобак армейского грузовика, было в принципе невозможно. Как выяснилось, подумал он вслух, поэтому следом выкатился  Пол и ещё несколько солдат.
Картина, которую они увидели, мягко говоря, не радовала. Почти все бойцы были уже мертвы, техника, в том числе и застывший чуть в стороне командирский внедорожник («Грин, сволочь, смыться хотел!» - подумал Джон), была объята ярким пламенем, а выстрелы сверху всё не смолкали, хоть и  стали гораздо реже. Всего два грузовика ещё были целы, но один, тот самый, в котором находилась уже, наверное, погибшая пленница, застрял в самый неподходящий момент, а другой не мог объехать загромоздившие грунтовку остовы  головных «Хаммеров», бойцы на которых погибли, едва успев понять, что происходит. Из-под обоих продолжали огрызаться отдельными прицельными выстрелами уцелевшие в этой кровавой каше солдаты. Пол первым устремился к этим машинам, укрываясь за пылающей техникой, что каждую минуту грозила взорваться. Джон побежал было следом, но вдруг земля ушла у него из-под ног и он полетел наземь. Возможно, Ридден бы смог сразу после падения вскочить и побежать дальше – недаром их полтора года дрессировали, но сработал закон подлости: внизу,  на дне лужи, вода в которой из коричневой стала алой от крови, а местами и радужной от растёкшегося бензина, притаился гнусный русско-большевистский булыжник. Но и это не смогло бы остановить жадно рвущегося к выживанию солдата, если бы верная каска не съехала бы предательски на глаза, оголив ничем не защищённый затылок, в самый центр которого и пришёлся удар. Джон успел только понять, что падает, а потом перед глазами на мгновение появилось серое небо, тут же уступив место темноте, возникшей вместе с резкой и короткой болью в затылке.
Темнота  вскоре обратилась в неопределённого цвета туман, в котором последовательно проплывали  домик в пригороде Нью-Джерси, родительская ферма, молодая жена Кэтти, потом потянулись лица друзей и сослуживцев, некоторые из которых уже погибли в этой проклятой стране. Здесь они все были живы и находились рядом, и Ридден, понимая, что он сейчас и сам не совсем на этом свете, махал им плохо слушающейся рукой. Он был бы рад остаться тут, а может, провалиться ещё глубже в мир иллюзий, потому что эта дурацкая бесконечная война надоела ему хуже тёртой редьки, но реальность настойчиво требовала к себе внимания. Первой вернулась боль в затылке. Затем до миротворца дошло, что окружающая его влага – не что иное, как огромная лужа, в которую он со всего размаху шлёпнулся спиной. Окончательно Джона к реальности вернула раздавшаяся совсем рядом русская речь. Ридден мгновенно вспомнил всё: и погоню за партизанами, и бой на дороге, и даже то, как он сам поскользнулся в грязи и упал наземь.
Незадолго до начала миротворческой операции в России всех солдат и офицеров, которые должны были в ней участвовать, в добровольно-принудительном порядке заставили выучить русский, поэтому, когда сознание окончательно вернулось к Джону, он примерно понял, о чём говорят налётчики, но ничего нового это ему не дало. Разговор оказался обычным трёпом, перемежавшимся оскорблениями в адрес убитых натовцев. Теперь только, вглядевшись в остекленевшие лица лежащих рядом товарищей, Ридден понял, что ему повезло не намного больше. Шевелиться было больно, сил едва хватало на то, чтобы думать и медленно-медленно поворачивать голову, а в месте удара до сих пор ныло, так что уйти из этого мерзкого грязного ада не было никакой возможности. Расхаживающие мимо русские так же всем своим видом говорили, что жить рядовому армии США осталось недолго. Джон ничего не мог поделать с этим обстоятельством и решил просто ждать, пока до занятых грабежом варваров не дойдёт, наконец, что он всё ещё жив.
Однако иваны то ли проявляли своё легендарное тупоумие, то ли были увлечены мародёрством, то ли, что маловероятно, знали, что Ридден ещё не умер, и решили просто бросить его здесь, чтобы не тратить лишний раз патронов, потому что загнуться миротворец мог и без девяти граммов свинца во лбу. Джону ничего не оставалось делать, кроме как в ожидании своей участи, которая, если честно, уже мало его волновала, изучать внешность врагов.
Всего на дороге миротворец насчитал их около двадцати, но иванов могло оказаться и больше – у Джона был слишком ограниченный радиус обзора поля побоища, именно побоища, потому что назвать произошедшее боем у Риддена язык не поворачивался в прямом и переносном смысле. Одеты русские были в разномастный камуфляж и такие же пёстрые бронежилеты, среди которых Джон заметил и старые советские, и современные – что русские, что американские, скорее всего, трофейные. Амуниция также не отличалась единообразием, поэтому американец сразу понял, что перед ним элементарные бандиты или партизаны, которые пришли отомстить за павших днём товарищей, хотя экипированы они были много хуже. Всё это были молодые мужчины, даже, скорее, парни, самому младшему из которых на вид было лет восемнадцать, а самому старшему едва перевалило за тридцать. Грязные и небритые, но, кажется, не особо грустные, ходили иваны среди останков того, что ещё утром было полнокровной ротой прекрасно обученных и вооружённых пехотинцев Североатлантического Альянса. Они тормошили обгоревшие, но, видимо, спешно потушенные машины, брезгливо снимали амуницию с лежащих в колеях убитых миротворцев и собирали валяющееся на дороге оружие, с нескрываемым презрением  рассматривая найденные М-16, которым, несмотря на мощь винтовок, все русские вообще предпочитали старые добрые «калаши», а то и вовсе охотничьи ружья. Зато к MGL-MK1 - портативным гранатомётам, лишь немногим уступавшим новейшим русским РПГ и превосходившим старые, и к вещмешкам  налётчики проявляли неподдельный интерес. Обыск, а точнее, мародёрство, они проводили без лишней суеты, со знанием дела, явно не в первый раз, хладнокровно добивая раненных миротворцев.
 Тут прямо перед его носом возникла пара донельзя грязных стоптанных армейских сапог, переходивших  выше в штаны цвета хаки. Ридден сделал усилие, повернул голову и увидел, что над ним на фоне всё тех же серо-свинцовых туч, в пелене которых уже появились рваные, будто проделанные гранатометом, просветы, возвышается широкоплечий разбойник. На нём был старый русский бронежилет, весь перетянутый ремнями от бесчисленных сумок и разгрузок, через грудь шёл ремень с привязками для гранат, а на поясе висела сабля в побитых временем ножнах. Голову его защищала натовская каска с криво намалёванной буковой «А», вписанной в круг. На вид ему было не больше двадцати пяти, то есть, почти столько же, сколько и самому Риддену. Лицо у него, возможно, некогда было округлым, но теперь сильно осунулось, из-под каски выбивались на потный лоб короткие жёсткие светлые волосы. Русский с вялым интересом в серых глазах смотрел на поверженного врага, направив на него ствол полицейского автомата. Джон понял, что терять ему нечего – сейчас этот варвар вдоволь насладится жалким видом поверженного борца за новый миропорядок и пристрелит того как собаку, поэтому Ридден собрал в кулак последние силы и злобно произнёс:
- Fucking Russian…We will kill all you… And take your riches…
- Заткнись, морда пиндостанская, - сказал налётчик, вскинув автомат. Грянул выстрел, и маленький свинцовый конус отпустил грешную душу бравого разносчика демократии на суд.

3.
Дикий взвод

Игнат поднял ствол своего АКСУ и сдул дымок. У его ног лежал, безвольно раскинув руки, только что успокоенный им оккупант. В остекленевших глазах америкоса отражалось серое с разрывами в тучах октябрьское небо, на губах застыли так и не успевшие слететь с них слова. Впрочем, Заварину не было решительно никакого дела до того, что хотел сказать ему этот ублюдок – хватило и того, что он уже услышал. Гораздо больше налётчика интересовало содержимое рюкзака убитого и его бронежилет, но сам он за обыск не брался никогда – не командирское это дело, ходить в рейды по карманам. Его дело следить, чтобы никто в отряде не крысятничал, не пытался урвать лишний кусок. В конце концов, в засаде они сидели все вместе, и по оккупантам тоже вместе палили. Здесь не до мелочного эгоизма.
Игнат отошёл от трупа и оглядел поле боя. Грунтовка, лужи на которой стали красными от крови, была усеяна стреляными гильзами, опавшими листьями и убитыми америкосами,  среди которых возвышались остовы сгоревшей техники. Из шести грузовиков два успели взорваться, похоронив надеявшихся укрыться под ними натовцев, три были потушены бойцами его, игнатовского, отряда, и теперь они спешно сливали из них драгоценное горючее. Ещё один, почти целый,  с жёстким, а не матерчатым кузовом,  просто застрял в невообразимых размеров яме. «Хаммеры» превратились в груды нафаршированного обгоревшими трупами искорёженного металла ещё во время боя. Среди всего этого «великолепия» деловито сновали бойцы Заварина и хладнокровно тормошили трупы, обыскивая их. Брали практически всё, даже дрянные винтовки М-16, которые были хорошим оружием в руках натовского пехотинца, берегущего любимый ствол как зеницу ока, однако в условиях суровой российской действительности быстро приходили в негодность. Не представляли особого интереса и бронежилеты с касками – их и так на складе лежало немало, хотя побольше всё равно не помешало бы.  Навороченные заокеанские гаджеты вроде ПНВ, камер и навигаторов набирались либо для бартера с зареченскими бандитами, либо на запчасти – эта техника не слишком-то соответствовала положению отряда, который уже почти полгода мотался по лесам, промышляя грабежом своих и чужих, а также крышеванием окрестных деревень. Зато автоматические гранатомёты MGL-MK1, или «монгол», аналог которому в охваченной пламенем гражданской войны России было найти практически невозможно, товарищи Игната брали охотно, как и очень питательные натовские сухпайки.
От стены леса отделился один из «кустов» и не спеша направился к Заварину. Игнат обернулся и сказал:
- Что скажешь, Иван Антоныч? Как мы их сегодня, а?
- В целом, неплохо, - сказал «куст», и в его верхней части возникло лицо с высоким лбом, принадлежавшее мужчине лет пятидесяти. Лицо выглядело добрым, даже несмотря на то, что губы были абсолютно прямыми, а брови даже будто бы были слегка нахмурены. В принципе, у настоящих снайперов всегда добрые лица – злоба вредна для их ремесла. От неё учащается сердцебиение, а значит, и руки при прицеливании дрожат сильнее. Иван Антонович Петрухин был самым старшим по возрасту в отряде Заварина и являлся одним из немногих входивших в него профессиональных военных – за плечами у него были долгие годы сначала срочной, а потом и контрактной службы,  две чеченские войны, бои с грузинскими захватчиками в августе две тысячи восьмого. После этого проклятого августа его, Иван Антонович до сих пор не мог понять, за что,  перевели из армии в ОМОН, где он тоже не расставался со снайперской винтовкой. Гражданскую войну встретил в Кудымкаре – сначала бросили на подавление беспорядков, а там  пошло-поехало. В один прекрасный день к снайперу пришло понимание, что ни Министерство обороны, ни, тем более,  городская администрация ему больше не указ. Тогда он закинул на плечо верную СВД, надел маскхалат и ушёл куда глаза глядят. К тому моменту удерживать Петрухина было уже некому: по всей стране горел один большой пожар. Сначала он хотел добраться до будто бы существовавшего где-то за Уралом штаба полумифического Народного ополчения или примкнуть к одному из отрядов в те времена ещё разрозненной Красной гвардии либо Русской освободительной армии, но судьба внесла свои коррективы в планы снайпера: в районе села Родники Пермского края он наткнулся в лесу на лагерь молодых анархистов, которыми и командовал Игнат Заварин. Иван Антонович, увидев их, сразу понял, что просто обязан остаться с ними: иначе этих неоперившихся тогда ещё юнцов, недалеко ушедших от обыкновенной бригады, ждала гибель. Так Петрухин и стал своего рода бывалым комиссаром при молодом Заварине и, по совместительству,  единственным настоящим снайпером отряда. Кроме него было ещё двое стрелков из «Винторезов»: бывший сержант-контрактник, большой балагур, Евгений Мартов и любитель биатлона Леонид Бояров, однако они оба Петрухину и в подмётки не годились.
- Нет, серьёзно, могло быть и хуже, -  продолжал снайпер. – Выходить с отрядом в тридцать восемь человек на роту – это тебе не навоз лопать. Спасибо, что живые, как говорится. Пиндосы могли сразу раскусить наши секреты на деревьях, и тогда мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Рота могла оказаться полнокровной, и то, что натовцев кто-то до нас потрепал по самое не балуй, оказалось для нас замечательной удачей. Короче, лучше впредь такие вещи планировать тщательнее, хотя и на этот раз мы не сплоховали.
- Куда уж лучше, Иван Антоныч? – Заварин поправил начавшую было сползать с плеча сумку. – Мы и так секретов на всех перекрёстках понарыли, менты деревенские нас информируют, вот об этой роте хотя бы данные от них получены, «молотовых» всегда в достатке, под огонь авиации не лезем. Да вот и сейчас – у нас шестеро убитых и одиннадцать раненных, а враг полностью уничтожен.
- Всегда можно лучше, - Петрухин похлопал парня по плечу. – Нет предела совершенству. А в военном деле и подавно. Ну ладно, пошёл я. До встречи в лагере, - и снайпер, снова превратившись в куст, скрылся в густом лесу. Здесь ему больше делать было нечего.
Заварин закурил и снова оглядел поле боя. В чём-то старый вояка был прав. Оккупанты действительно отбивались не слишком-то активно. Уже в начале схватки снайперы одного за другим, как в тире, перестреляли офицеров, а солдаты не сразу сообразили, откуда по ним гвоздят кинжальным огнём и некоторое время, бессмысленно расходуя драгоценные минуты и боеприпасы, поливали свинцом деревья на уровне своего роста. Игнат задрал голову. Небо над высоченными дубами начало проясняться, но клочки голубого цвета пока больше походили на прорехи, будто кто-то стрелял по тучам из исполинского гранатомёта. Что и говорить, не май месяц. Да, пусть устройство позиций в кронах деревьев и было делом более трудным, чем на земле, но стрельба оттуда давала неоспоримые преимущества, в чём анархисты уже не раз убеждались. Да и от вертолётов листья, особенно летом, тоже неплохо укрывали: натовские пилоты, с огромным запозданием примчавшиеся на подмогу своим мотострелковым соотечественникам, будут искать врага на дороге, между деревьев, но не как не в кронах. «Берегите лес, - вспомнились Игнату слова его физрука, покойного уже Виталия Аркадьевича. – А то негде будет партизанить».
Вообще говоря, именно такими засадами и промышлял его отряд, совершая, помимо этого, периодические налёты на райцентр. Боролиль не столько с оккупантами, сколько за собственное выживание. Конечно, были ещё подконтрольные деревни, но дань, собираемая с них, была не слишком велика и ограничивалась, как правило, скудным продуктовым набором. Остальное приходилось добывать грабежом. Жертвами анархистов становились немногочисленные дальнобойщики, натовские патрули и автоколонны, небольшие вооружённые отряды вне зависимости  от того, за кого они воевали, просто одинокие путники, - короче, все, кто имел неосторожность попытаться пройти через территорию Заварина.
Задерживаться на дороге не следовало. Хотя никто из деревенских ментов и не предупреждал пока о том, что где-то неподалёку околачиваются ещё пиндосы, но законы подлости и более-менее регулярное патрулирование округа натовской авиацией ещё никто не отменял. Поэтому Заварин, увидев, что его бойцы неоправданно долго возятся над замком застрявшего грузовика, бросил сигарету в лужу, подошёл к нерасторопным анархистам и рявкнул на того, что ковырялся в замке отмычкой:
- Руслан! Тебя что, блин, русским народным методам не учили?! Вот же гвоздодёр!
- Тут замок другой, Игнат, - подал голос стоящий рядом боец с чёрной перевязью вместо глаза. – Гвоздодёр, - он перебросил его в руках словно игрушку. – Тут не поможет.
- Там, кажется, кто-то внутри есть, - сказал рядом другой. И действительно, в мелко дрожащую дверь с другой стороны будто бы что-то ударялось.
- Эй, там, внутри, потише! – крикнул Руслан, роняя отмычку в грязь. Он смачно матернулся, поднял инструмент, раньше бывший для него хлебом – Руслан когда-то промышлял грабежом квартир, и снова вставил его в скважину. Столпившиеся  вокруг анархисты подались назад и напряглись, ведь мало ли что или кто мог сидеть внутри. На войне, как известно, бывает всякое. Там мог быть даже медведь, которого, изловив в лесу, пиндосы везли в подарок краевому командованию. Перещёлкнули затворы у только что остывших после стрельбы автоматов, некоторые выхватили ножи.
- Сейчас, сейчас, - бормотал бывший вор, проворачивая в скважине скользкий от грязи инструмент. Неожиданно дверь поддалась, Руслан потянул её было на себя, но тут створка распахнулась сама, пребольно дав анархисту по лбу, и на дорогу  проворно спрыгнуло нечто небольшое и чёрное. Это что-то вскинуло два пистолета и тонким, но будто бы простуженным голосом крикнуло:
- Все назад!
Анархисты, конечно, сделали по полшага, скорее от удивления и неожиданности, чем от страха, и дружно направили стволы на нового врага, но тут же опустили. Перед ними стояла, вытянув вперёд руки, сжимающие по пистолету Макарова, девушка в изодранной кожаной куртке с побитым планшетом через плечо, зелёной бандане и с выражением крайней решительности на бледном лице. Немая сцена продолжалась секунд пятнадцать, после чего Игнат вдруг хохотнул и снова засунул в ножны саблю, за которую собрался выхватить, оценив комизм ситуации: небольшого роста девчонка стоит одна в окружении двадцати пяти здоровенных, хотя некоторые были раненными,  до зубов вооружённых парней  и на полном серьёзе выцеливает их всех из пистолетов, как будто в случае, если бы анархисты имели в мыслях что-то дурное, это бы их остановило. Тем более что, судя по всему, больше никого в кузове не было.
- Назад, бандиты! – с плохо скрываемым отчаяньем крикнула девушка. Скорее всего, она тоже была из какого-нибудь  партизанского отряда или бригады, с охоты на которую натовцы и возвращались, а её просто взяли в плен, чтобы позабавиться длинным осенним вечером.
- Мы не бандиты, - сказал Заварин, слегка улыбаясь. – Мы благородные махновцы.
- Мы Дикие Гуси, - подал голос Руслан, поднимаясь и огорчённо разглядывая до последней степени испачканные камуфляжные штаны. – Точнее… Блин, мой лоб…
- Дикий Взвод, - сказал Игнат, окончательно успокоившись. – А ты чьих будешь, красавица? Из зареченских или просто шпана?
- Не ваше дело, - огрызнулась девушка, опуская, тем не менее, пистолеты. – Дайте пройти!
- Э, нет, так просто ты не уйдёшь, - сказал одноглазый анархист, поигрывая в руках гвоздодёром. Остальные сгрудились вокруг кузова, преграждая незнакомке путь. Та сделала шаг назад, осознав, что её «макаровы» - слишком слабый аргумент в споре с такими брутальными парнями, которые, тем не менее, выглядели вполне порядочно, и сказала:
- Я партизанка. Теперь отпустите?
- Кто?! – раздался чей-то голос в заднем ряду. Девушка открыла было рот, чтобы пояснить свой статус, но тут с ближайшего дуба заорал Мартов, который так и не слез вниз:
- Атас, пацаны! Вертушки! С юга!
- Чьи? – крикнул в ответ Заварин. Он с самого начала оккупации надеялся, что однажды увидит в небе родные вертолёты, но до сих пор в небе безраздельно господствовала натовская авиация.
- Пиндосовские, ясень пень! – крикнул снайпер в ответ и, судя по звуку, стремительно съехал вниз по тросу. Анархисты повернули головы на юг, откуда действительно показались целых три хищных силуэта натовских вертолётов, и они стремительно приближались.
 - Так, Долин, - Заварин обратился к самому крупному анархисту, перепоясанному пулемётными лентами, и тот вышел вперёд. – Бери её в охапку и уходим.
Игнат развернулся и первым побежал к спасительной стене леса. Вступать в бой с авиацией было слишком рискованно. На сегодня приключений было более чем достаточно. Дикий Взвод дружно ломанулся следом, спешно собирая брошенные было трофеи и отчаянно ругаясь, если те оказывались слишком тяжёлыми. Сам Заварин остановился под деревом и одного за другим провожал взглядом исчезающих в лесу товарищей и не без тревоги поглядывал на приближающиеся вертолёты. Он уже различал отдельные  подвешенные к бортам ракеты и даже видел тусклый отблеск на тонированных стёклах кабин, когда огромный и смуглый Андрей Долин, неся как куклу перекинутую через плечо попавшую из одного плена в другой партизанку, тоже скрылся среди ветвей и поредевших листьев. Девушка, что интересно, сопротивлялась на редкость вяло, скорее, для приличия. Непонятно, что заставило её сменить гнев на милость, возможно даже, в её голове в одночасье родились какие-то планы на неожиданно подвернувшихся спасителей. Об этом, а также о том, зачем он вообще тащит эту девку с собой, Игнат решил подумать на досуге, а пока он просто хотел как можно скорее укрыться от врага. Умирать сегодня было ещё рано. Поэтому Заварин ещё раз оглядел поле боя, досадуя, что слишком много полезного барахла приходиться просто бросать, погрозил кулаком в противомозольной перчатке натовским стервятникам и быстро, насколько позволяла тяжёлая амуниция, побежал догонять товарищей.

4.
Лесной лагерь
      
     Успокоился и перешёл на шаг Игнат только тогда, когда шум винтов затих вдали, а широкая спина идущего впереди Долина перестала то и дело исчезать. Путь предстоял неблизкий – до лагеря Дикого Взвода надо было идти ещё минут сорок, тем более, что тропа, по которой они двигались, основательно раскисла, но анархисты уже привыкли таскать через бурелом тяжёлые трофеи, поэтому грузы их не слишком сильно тяготили. Это касалось и верзилы Андрея, который шёл, не теряя темпа, притом что груз на его плечах, состоящий из пулемётных лент, ручного пулемёта и пленницы, опущенная голова которой покачивалась в такт шагам дюжего анархиста, был не самым лёгким. Однако Долин был самый настоящий слоняра, а девушка, которую он нёс – даже не просто небольшой, а скорее, миниатюрной. Тогда, на дороге, Игнат этого обстоятельства не заметил. На тот момент его больше беспокоили пистолеты в руках партизанки, чем её параметры.
- Андрей, - спросил Игнат, возвращаясь к временно оставленной мысли. – А зачем мы вообще её с собой тащим?
- Это уж тебе решать, командир, - обернулся Долин. Краешки его губ, как всегда, были слегка приподняты. Андрей имел удивительное свойство улыбаться даже в самых паршивых ситуациях, за что ему сильно попадало от преподавателей  в те далёкие времена, когда он ещё учился – тем казалось, что Долин смеётся над ними. – Мне приказали взять, я и взял.
- Хм, - Заварин почесал переносицу. Действительно, чего требовать с младшего товарища, когда и сам ничего не понимаешь. – А вот допустим, Андрей, что я бы приказал, а ты понял, что это нам ни к чему, тогда бы взял?
 - Даже не знаю, - Долин подбросил ношу на плечах, чтобы не съезжала, и замолчал. Нет, парень он был неглупый, просто о таких отвлечённых вещах разряда «если бы да кабы» рассуждать не любил, предпочитая абстрактным темам практические.
- Может, ты тогда скажешь, зачем Долин парится, тягая тебя на своём горбу? – обратился Игнат к пленнице.
- А то ты сам не знаешь, – ухмыльнулась та в ответ. – Зачем может целому взводу не особо опрятных мужиков, обитающих в лесу, понадобиться девушка?
- Ты со словами-то поаккуратнее, - сказал Андрей. – У нас и без тебя в лагере бабья хватает.
- Да ещё деревень крышуем немало, - добавил Игнат. Посмотреть было действительно особо не на что. Судя по очертаниям того, что угадывалось под курткой, фигурять ей было нечем. Зато лицо украшали огромные зелёные глаза, из-за которых девушка чем-то напоминала основательно помятую и жутко недовольную стрекозу. – Короче, интерес к тебе у меня не шкурный и даже не гастрономический. Итак, для начала, мне чисто поржать, объясни, пожалуйста, кто ты такая.
- Я партизанка, - девушка вызывающе поглядела на анархиста, однако поняв, что тут правила игры диктует Игнат, выпалила: - Рядовой отдельного двенадцатого десантного батальона ордена Ленина гвардейской сводной дивизии Народного ополчения.
- Очень приятно, царь, - с издёвкой ухмыльнулся Заварин. – А это мой воевода, Иван Непейпиво.
- Я серьёзно, - девушка нахмурилась, да так, что всё недоверие Игната словно ветром сдуло. – Нас было двадцать пять человек, военно-научная группа. Пятнадцать десантников, четверо учёных, пятеро механиков и.… И я. Штаб ополчения отправил нас сюда для выполнения одного важного задания.
- И где же они теперь, эти твои десантники? – спросил Заварин. Нет, эта девка, даже, скорее, девчонка, на бойца крылатой пехоты явно не тянула, как и на учёного. Маленькая, в заношенной китайской куртке из искусственной кожи, со следами окрашивания в белый на кончиках каштановых волос, в которых кое-где застряли мелкие веточки. – Неужто пиндосы всех ваших того? – он провёл ребром ладони по шее. У Заварина в голове начала складываться целостная картина произошедшего, и то, что девушка вместо ответа на вопрос промолчала, лишь подтвердило его догадки.
Некоторое время они шли молча. Игнат слушал, как хлюпают лужицы под подошвами его сапог, как шуршат пожелтевшие листья на ветвях, которые раздвигали идущие впереди товарищи, как чирикали где-то наверху невидимые птицы, ещё не слинявшие на юг или решившие перезимовать тут – короче, весь он превратился в слух, чтобы враг не сумел подобраться незаметно. За воротник анархисту уже проникло немного влаги, и он в который раз «наслаждался» этим мерзким ощущением, которое, впрочем, тревожило далеко не так сильно, как в первые недели жизни в лесах, когда даже выросшим на улице парням было трудно привыкнуть к новым реалиям бытия.
Игнат глядел на понемногу проясняющееся небо, тучи на котором уже сравнялись по объёму с разросшимися голубыми прорехами, лучившимися солнцем, и разрозненные фрагменты дня начали складываться в единую мозаику. Победа досталась анархистам малой кровью потому, что незадолго до этого пиндосам пришлось биться и, судя по всему, немалое время, с военно-научной группой, решительно все члены которой перед лицом опасности взялись за оружие. Отступать им было некуда, а цель визита в Соликамский район была, скорее всего, настолько важной и секретной, что партизаны предпочли плену смерть в неравном бою и сражались до последнего. Последним оказалась эта девушка, которую натовцы взяли в плен. Она не выглядела избитой, поэтому анархист предположил, что уверенные в своей силе оккупанты решили отложить подробный допрос на потом. Мысли о том, что партизанка сама выложила пиндосам все сведения, едва у неё перед носом помахали стволам пистолета, Игнат даже не допускал: во-первых, было трудно представить, чтобы в столь серьёзную экспедицию взяли бы такого ненадёжного человека, во-вторых, если бы девушка раскололась, то её бы сейчас тут не было. Америкосы – народ, что ни говори, расчетливый, лишнюю обузу с собой таскать не станут. Тут же прояснилось и то, почему партизанка так легко сдалась анархистам. «Она понимает, что назад ей дороги нет, - подумал Заварин, перешагивая через поросшее мхом поваленной дерево. Это означало, что до лагеря осталось всего ничего. – Что поставленная командованием задача должна быть выполнена любой ценой, и поэтому надеется на нашу помощь. Что ж! Можно и помочь. Но сначала она должна честно рассказать нам всё: и про задание, и про это Народное ополчение, и.… И про себя, в конце-то концов!».
Тем временем деревья расступились, и отряд вышел на поляну, окружённую развесистыми клёнами. На поляне стоял большой деревянный дом с многочисленными пристройками и забором из колючей проволоки. Некогда, возможно, доски, которыми он был облицован, были выкрашены в зелёный цвет, но время и отсутствие ухода сделали своё дело, и теперь от краски, нанесённой последний раз в семидесятые годы прошлого века, остались лишь жалкие грязноватые пятна. Окна, некоторые из которых были разбиты, были все заколочены крест-накрест, поросший лишайником потемневший шифер на крыше, казалось, держался на честном слове. По отваливающимся от стен доскам поднимались вверх побеги мха. Над крыльцом с полусгнившими резными перилами висела большая табличка, на которой ещё можно было разглядеть полустёртую дождями надпись: «Соликамское районное лесничество».
- Добро пожаловать в нашу берлогу! – объявил Долин, переводя дух. Всё-таки девушка оказалась не такой уж и пушинкой, да и трофейный пулемёт был оружием не из лёгких. – Слышь, командир, а куда её теперь девать?
- На склад неси, к остальным трофеям, - с напускным равнодушием махнул рукой Игнат, глядя на небо сквозь сетку ветвей и листьев. Оно уже почти совсем прояснилось. Погода окончательно стала лётной – теперь угроза нарваться на вражескую авиацию возросла, хотя в этот район натовцы никогда не залетали, потому что здесь не было ничего интересного кроме раскиданных среди бескрайнего лесного моря посёлков, где народ исправно бухал и, на первый взгляд, был достаточно лоялен к оккупантам.
- Меня?! На склад?! – попыталась возмутиться партизанка. – Ты что, махновец, меня и за человека не считаешь, раз я женщина?
- Во-первых, - лицо Игната сразу стало суровым. Не хватало ещё, чтобы эта девка почувствовала свою нужность так быстро и начала качать права. – У меня есть нормальное, человеческое имя. Меня зовут Игнат Заварин.
- Валентина. Рада знакомству, - дерзко бросила девушка в ответ. Тем не менее, было видно, что теперь она точно уяснила, кто тут хозяин положения.
- Во-вторых, - невозмутимо продолжала анархист, глядя, как его товарищи один за другим исчезают в дверях дома. – Наш склад - это самое безопасное место в округе, где мои не слишком культурные друзья не смогут к тебе приставать. А на женской половине, - он поднял палец, пресекая дальнейшие вопросы. – Наши мымры очень быстро выцарапают тебе глаза. И даже не спрашивай за что. Ты просто с ними не поладишь, я это вижу. Теперь понятно?
- Вполне, - ответила партизанка, откидывая в сторону прядь волос.
- Я, конечно, негодяй, но тебя предупреждали, - Заварин довольно хмыкнул, взял у Андрея пулемёт, который куда уместнее смотрелся бы на танковой башне, чем в человеческих руках, и они втроём быстрыми шагами направились к дому.
Когда-то, когда Литва и Узбекистан ещё не были для русского человека заграницей, а колбаса делалась не из бумаги, а из мяса, в этом здании размещалось соликамское районное лесничество. Дружный коллектив в пятьдесят человек денно и нощно следил за благополучием леса и его обитателей, расчищал его от сухостоя, по мере сил ловил браконьеров. В распоряжении лесничих было два трактора с прицепами и грузовик, к зданию вела грунтовка, было электричество, а главное, деньги.
А потом их всех «вдруг» признали ненужными и одного за другим сократили до двух работающих можно сказать на голом энтузиазме седеющих мужиков, которых переселили в крохотную избушку неподалёку. При таком раскладе ни о каком контроле за состоянием леса не могло быть и речи: он зарос, захламился, снова стал непроходимым. Браконьеры стреляли кого хотели и когда хотели, ушлые коммерсанты беззастенчиво воровали древесину. Провода, раньше снабжавшие здание лесничества электричеством, неизвестные тунеядцы и алкоголики утащили и сдали на цветмет, постепенно исчезла из-за редкого использования под ковром буйной растительности грунтовка. И двое несчастных оставшихся лесников ничего не могли с этим поделать: при двух старых ружьях трудно спорить с такими аргументами, как десятки бензопил и современных охотничьих винтовок в руках более молодых и  здоровых противников.
Дом долго стоял пустым. Воровать в нём было нечего – всё более или менее ценное было вывезено после сокращения лесничества, поэтому местные мародёры, знавшие об этом, туда не лезли, да и добраться до него было не так-то просто. Долгие годы здание печально взирало пыльными глазницами окон на выстроившиеся перед ним деревья, внимало шёпоту их ветвей и недовольно ворчало в ответ, поскрипывая половицами опустевших комнат и разболтавшимися креплениями. Оставшись без людей, оно оказалось вырвано из круговорота событий, а деревья, звери и ветер были слишком неразговорчивыми собеседниками. Дом не слышал бешеного гвалта Лубянской площади, надтреснутого лая автоматов в Кровавую субботу, грохота взрывов и ора бастующих рабочих в моногородах, не чувствовал, как дрожала земля под гусеницами бронетехники, не видел чёрных крыльев натовской авиации, с воем пролетавших над Родиной.
Только когда люди, пусть и не те, что ушли когда-то, вернулись в дом, наполнили его своей суетой, шагами, голосами, он узнал о том, что произошло в стране и мире за время его запустения. Дом с радостью принял новых хозяев и лишь продолжал сетовать на то, что слишком обветшал за прошедшие годы. А пришельцы, в свою очередь, ограничились тем, что протянули под землёй электрический и телефонный провода от ближайшей электростанции, которая продолжала, несмотря ни на что,  выжимать из своих почтенного возраста мощностей необходимую норму подачи тока, да притащили буржуйки, потому что паровой котёл, раньше стоявший в подвале, кто-то давным-давно украл.
Нет, вообще Игнат и его товарищи, придя сюда шесть месяцев назад, постарались как можно полнее обезопасить себя как от посторонних глаз, так и от внезапного нападения в случае, если эти самые глаза их логовище всё-таки увидят. Внешне здание лесничества так и осталось старой развалиной, даже доски с заколоченных окон никто отрывать не стал. Как нельзя кстати пришёлся окружавший дом забор из колючей проволоки, ранее не позволявшей диким животным слишком близко подбираться к форпосту человечества в царстве природы. Хотя он и изрядно прохудился, но восстановить целостность оказалось не слишком сложным делом. Позднее Заварин решил, что этой защиты будет недостаточно и захотел заминировать подступы к логову анархистов, но полностью выполнить этот план не удалось до сих пор: на разворованных складах в заброшенных воинских частях едва можно было найти патроны и гранаты, не то что работающую противопехотную мину. Товарищам Игната пришлось ограничиться растяжками и капканами. Звери, пару раз подорвавшись, стали обходить лесничество стороной. Узенькая просека, соединявшая дом с остальным миром и начавшая было зарастать, была расчищена ровно настолько, чтобы без особых удобств мог проехать только мотоцикл, притом что прокладывалась она в расчете на грузовики. Ну, и, разумеется, никто не отменял старую добрую светомаскировку. Заколоченные окна очень легко превращались в удобные бойницы, а за полусгнившей деревянной решёткой слухового оконца на крыше притаилась зенитная спарка. Словом, здание лесничества превратилось в маленькую, но не слишком слабую крепость, в подвалах которой хранились запасы продовольствия и разномастной выпивки, в лучшие времена достигавшие таких размеров, что на них можно было выдержать двухнедельную осаду, а во дворе размещался тщательно замаскированный колодец  с чистой водой.

5.
Совет.
 
- Итак, - начал Игнат, оглядев собравшихся товарищей. – Перед нами стоит вопрос: что нам делать с этой девушкой? Я… - он дождался, пока стихнет поднявшийся гвалт. – Я предлагаю её для начала выслушать.
Анархисты ответили новой волной шума, теперь уже одобрительного, заметались в неверном свете единственной висящей под потолком лампы накаливания по отслаивающимся обоям причудливые тени. Они всегда собирались здесь, в бывшем фойе второго этажа, когда нужно было обсудить нечто важное. Рассаживались прямо на полу, потому что целых стульев было слишком мало,  либо на пустых ящиках и чурбанах, разместившись около стоящей посередине чёрной от копоти небольшой печки-буржуйки относительно правильным кругом из мужских спин. Только мужских: немногочисленных существ женского пола, живших здесь на положении кухарок и некогда любимых, на круг никогда не приглашали, потому что, как правило, женщины, мало того, что ничего не понимали в деле партизанской войны, были против большинства операций, которые рождались в голове Игната и предлагались им на обсуждение товарищам.
Партизанка, до этого сидевшая на ящике из-под яблок рядом с Завариным, встала, поправила бандану на голове и сделала шаг вперёд. На неё тут же устремились взгляды тридцати блестящих пар глаз. Взгляды эти выражали только одно: любопытство разной степени остроты и ожидание, когда же оно будет, наконец, удовлетворено, и можно будет разойтись по матрасам, гамакам и койкам, чтобы хоть на несколько часов вырваться из унылой серости быта, кое-где перемежавшейся кровавыми пятнами боёв и грабежей.
- Для начала представлюсь, - заговорила она негромким и хрипловатым, но, насколько можно было судить, некогда звонким голосом, охрипшим от бесконечных простуд и крика -  Теляшина Валентина, боец  отдельного двенадцатого десантного батальона ордена Ленина гвардейской сводной дивизии Народного ополчения…
- Заливаешь, Валя! – крикнул из тёмного угла низкорослый белобрысый анархист Димка Тюремщенко. – Нет такой силы – Народное ополчение! И никаких гвардейских батальонов тоже больше нет!..
- Для тех, кто не знает, скажу, - продолжала партизанка, лишь мельком глянув в тот угол, в котором Мартов уже заткнул крикуна, дав ему хороший подзатыльник. - Что с самого начала натовской оккупации за Уралом из отрядов добровольцев, патриотов, бывших военных и просто неравнодушных людей под руководством офицеров Центрального военного округа, которые нашли в себе силы не прогибаться под продавшееся Западу правительство, формируется армия. Эту армию и называют Народным ополчением. По сути, это попытка снова собрать под единым командованием остатки наших вооружённых сил для того, чтобы выбить американцев с нашей территории и возродить Россию как самостоятельное, независимое государство. И в этой армии, разумеется, воссозданы все ранее существовавшие соединения с сохранением названий и боевых знамён, которые, правда, не всегда удаётся разыскать в этой кутерьме.
Недавно наше командование предприняло решение о начале крупномасштабной борьбы против захватчиков, которая должна завершиться освобождением Москвы и Петербурга и полной очисткой Русской земли  от натовских банд. Сейчас передовые части ополчения уже выдвигаются со своих позиций в европейскую часть России, чтобы взять под контроль всю территорию от Волги до Урала. Предполагается, что отряды Красной гвардии, Русской освободительной армии и местных князьков, вроде Казанской орды, могут присоединиться к нам. По крайней мере, мы надеемся на это…
Рассказ вёлся в практически полной тишине, если не считать небольшую возню, сопровождавшуюся скрипом подгнивших половиц, да едва слышный перебор струн на расстроенной в хлам видавшей виды гитаре: всего десять минут назад все тридцать глоток орали прокуренными и сорванными голосами «Маму-анархию», «Алую зарю» и другие не менее вольнолюбивые песни под её немного фальшивые аккорды.
- Да, в Пентагоне уже несколько раз разрабатывались операции по уничтожению Народного ополчения, натовская авиация с первых дней совершает налёты на наши лагеря, но, насколько я могу сказать по расположению нашей дивизии, без особого успеха, - продолжала Валя. - Конечно, ополчению нечего противопоставить врагу в воздухе, практически вся российская истребительная авиация давно сгорела на собственных аэродромах или в неравных боях первых недель оккупации, но у нас достаточно других средств ПВО, чтобы американские стервятники не могли безнаказанно бомбить войска ополчения.
- А где стоит ваша дивизия? – спросил одноглазый анархист.
- Этого я пока вам не скажу, - девушка скрестила руки на груди. – Без обид, просто я знаю вас всех несколько часов и не могу выдать секретную информацию.
- То есть, ты нам не доверяешь? – поинтересовался Игнат. Кажется, положение начинает осложняться. – Не доверяешь нам после того, как мы тебя, язь неблагодарная, спасли?
- Таков Устав, - отрезала Валя. Анархисты как один поморщились. Они не любили разного рода правил, уставов и законов, считая их абсолютно ненужными вещами. – Может, вы, товарищи махновцы, ещё спросите, где находится штаб ополчения? А вдруг мы сейчас поругаемся, вы меня застрелите, а потом сольёте эти сведения первому встречному за горсть патронов и ящик водки? Откуда я знаю, что у вас в головах творится?
 - Я могу и рассказать, - заржал кто-то. Остальные разразились дружным хохотом, от которого зашатались стены. Партизанка насупилась и замолчала.
- ТИХО! – мощный голос Ивана Антоновича, который, как всегда, молчал до самого последнего момента, чтобы сказать своё резкое и точное, как его выстрелы, слово, перекрыл многоголосый гогот. Анархисты умолкли. Старого снайпера они несколько недолюбливали за привычку к армейской дисциплине во всём, но уважали и слушались безоговорочно. Только в двух-трёх местах ещё кто-то по инерции хихикнул. – Человек пытается, до вас, увальней, донести полезную информацию, а вы провоцируете его на нарушение Устава!
- Верно, пацаны, - добавил Заварин. – Нехорошо получается. Девушка тут распинается, а вы над ней все ржёте. Продолжай, Валя.
- Так вот, - партизанка даже не взглянула на своих защитников. – С неделю назад штаб ополчения отправил военно-научную группу в составе двадцати пяти человек в Соликамский район. Наша цель… - она запнулась. По её сжатым губам и вдруг потяжелевшему взгляду Игнат понял, что сейчас начнётся самое интересное, и партизанка просто колеблется между необходимостью выполнить поставленную задачу и тем обстоятельством, что сейчас она может выдать какую-то важную тайну. Тут было отчего задуматься: группа, в профессионализме которой была свято уверена Теляшина, неожиданно нарвалась на роту пиндосов и погибла. «Сама партизанка при этом попала в плен и уже почти похоронила себя, когда её неожиданно спасли непонятно для чего, - размышлял Заварин. – А тут ещё выясняется, что из огня попала в полымя».
Тем временем Валя, видимо, наконец взвесив все «за» и «против», решила, что хуже уже вряд ли будет, и снова заговорила:
- Цель нашего похода – поиск расположенной в Соликамском районе заброшенной лаборатории, в которой некогда велись разработки по созданию летательных аппаратов принципиально нового типа и многих других полезных для армии вещей. Командование ополчения не может допустить, чтобы такой ценный объект остался вне нашего внимания или, хуже того, попал в руки американцев. Правда, они, по-моему, ничего о нём не знают.
- А что это за аппараты такие? – спросил Игнат, который когда-то тоже что-то слышал об этой лаборатории, но всегда считал её чьим-то досужим вымыслом. У него просто в голове не укладывалось, чтобы такое место могли просто взять и бросить на произвол судьбы. Рядом кто-то из присутствующих со смехом озвучил предположение, что это «летающие тазики с турбонаддувом».
- Если честно, я и сама плохо представляю, что это может быть, - извиняющимся тоном сказала Теляшина. – Но факт в том, что там, в лаборатории, это «нечто» точно находится в одном экземпляре. И я прошу вас, - она перевела дух. – Я прошу вас помочь мне выполнить мою задачу: добраться до лаборатории, попасть внутрь и, если получится, поднять аппарат в воздух.
- И где она, эта лаборатория? – спросил Бояров, приподнимаясь со своего места. Партизанка уже открыла рот, чтобы ответить, но тут у Заварина поднялось в груди что-то давно наболевшее, и он неожиданно даже для самого себя заорал:
- И чего ради? Скажи, Валя, чего ради мы будем тебе помогать?  Чтобы эти твои ополченцы взяли Москву, выгнали пиндосов и восстановили государство?
- Ну, как бы, да, - нерешительно произнесла Теляшина, явно обескураженная таким поворотом событий.
- Государство, - продолжал Игнат. – Знаешь, что я видал от этого государства за свои двадцать пять лет? А вот что! – и он показал здоровенный кукиш. – Я вырос в Соликамске, и с самых соплей понял, что государству плевать на нас! Мне года не было, когда отец нас с мамой бросил, и она растила меня одна на свою зарплату учительницы средней школы! А этот козёл нам никогда ни копейки не присылал! Только приходил раз в два месяца пьяный в умат и требовал пожрать! И когда мать приходила жаловаться в прокуратуру, дядьки в синих мундирах сочувственно кивали головами в лицо, зубоскалили за спиной и ни черта не предпринимали! Да что там прокуратура – мы все льготы, которые нам положены были, в гробу видали, в белых тапочках! Вот как государство о нас заботилось! Меня не школа  воспитывала – улица! А потом то самое государство, которое плевало на меня, когда я гонял мячик во дворе и пил пиво в подворотнях, вдруг решило, что я чем-то ему обязан, и призвало в армию. И я отслужил! Честно отслужил год, на этом моё образование, и кончилось. Вот! – он схватил себя за воротник камуфляжа. – Вот всё, что я получил от государства, остальное мне дали моя несчастная мать, которую застрелили пиндосы, и друзья! И я тут не один такой, нет.… Вот ты, Комса, - Заварин показал пальцем на сидящего слева от него долговязого парня с короткими кудряшками на голове. Тот встрепенулся. – Чего ты хорошего видел от государства кроме того, что твою работу  на ЕГЭ «перепутали» с работой богатенького дебила, что тебя десять раз избили сначала менты, потом молодогрызы, а потом пиндосы чуть в асфальт не закатали?! Да ничего! А ты, Руслан? От хорошей жизни что ли ты пошёл квартиры грабить? И что, Валя, после всего этого ты имеешь наглость просить нас помогать тебе, твоим грёбаным ополченцам, чтобы они вернули всё назад? Нет, тут мы пас, - главный анархист умолк. Товарищи смотрели на него круглыми глазами. Таких эмоциональных вспышек у Игната давно не было, точнее, никогда, по крайней мере, за то время, что они его знали. А сам он, излив разом всё, что накопилось у него на душе, постепенно остыл.
Наступила тишина. Абсолютная. В этой тишине было слышно, как на первом этаже по полу мелкими торопливыми шажками бегают тараканы, как скрипят снаружи ветви деревьев и шумят листья, как потрескивают сырые дрова в печи, и как на кухне девушки бренчат утварью, отмывая самый большой общий котёл. Лампочка под потолком мигнула, но не погасла.
- Никто и не предлагает вам воевать за государство, - тоном, не терпящим возражений, нарушила молчание партизанка. – За государство воюют предатели из Российской армии и полицаи, то есть федераты. Натовцы здесь вообще только для того, чтобы охранять от нас же самих наши ядерные объекты и залежи полезных ископаемых. Ополченцы сражаются не за чудовищное, продажное государство, которое было в России до войны, а за Родину, которая у нас у всех одна, вне зависимости от национальности, веры, убеждений, пола и возраста. За Родину! Понимаешь ты это, Игнат?! И вы, товарищи махновцы?!
- Понимаем, - ответил Иван Антонович. – Ты уж извини нашего Игната, у него просто реально наболело. А так мы, ну лично я, как минимум, и Комса вот тоже – мы «за».
- Верно! – согласился Долин, выпрямляясь в свой немалый рост. – Полгода до лесам бродим, дальнобойщиков и супермаркеты грабим, а дела идут всё хуже и хуже. Тут сидеть вообще не о чём: патронов на складе скоро совсем не останется, а новых уже не добыть, да и пиндосы всё злее становятся…
К нему присоединилось ещё несколько анархистов. Они один за другим поднимались с мест и одобряли предложение Теляшиной. От висевшей три минуты назад тишины не осталось даже маленьких клочков.
А Игнат сидел, опираясь на украденную из краеведческого музея шашку времён Гражданской войны 1918 года,  смотрел на своих товарищей, бурно выражающих своё согласие, и думал. Действительно, никаких перспектив у  Дикого взвода впереди не маячило. Ну, побегают они ещё с месяц по лесам, пожгут натовскую технику, совершат ещё с десяток налётов на райцентр, а дальше-то что? «А дальше зима, - подумалось Заварину. – Зимой нам в этой хибаре не выжить. И Андрей, как ни крути, прав. Боеприпасов и бензина кот наплакал, еды тоже, и нового не достать. Мотоциклы без запчастей долго не проездят. И америкосы, точно, всё злее, да и просекли уже, похоже, где мы примерно окопались, начали окружать. Глядишь, не сегодня-завтра найдут наше логовище и уж тогда соляры и патронов не пожалеют, сравняют нас вместе с домом с землёй, только дымящаяся воронка останется. Слишком не равны силы, чтобы мы могли хотя бы встретить следующую весну». Все это было вполне справедливо, но, с другой стороны, был риск, что и то дело, на которое анархисты хотят идти вместе с Валей, окажется провальным. Что не будет никакого чудесного аппарата. А по пути к лаборатории повышается риск нарваться на многочисленный и хорошо вооружённый натовский патруль. В очередной раз лезть к чёрту прямо на рога, да ещё и в полном составе, анархисты не могли. Они и так понесли большие потери в последних рейдах на соликамские супермаркеты притом, что новых людей в отряде не появлялось уже  месяца полтора, а трофеи оказались не такими уж и богатыми. Да к тому же, просто не могло такого быть, чтобы америкосы про этот объект ничего не знали. Уж кому-кому, а Заварину было хорошо известно, что у оккупантов везде были уши и глаза, как собственно, и у него самого. Разница состояла лишь в том, что у атамана Дикого взвода эти органы были настоящими и принадлежали здравомыслящим селянам, а американцы использовали свои несметные спутники-шпионы.
  - Так что скажешь, командир? – пробасил Долин. Игнат встрепенулся. Все его товарищи уже сидели, или стояли, подняв руки разной толщины и степени замозоленности в знак согласия с миниатюрной, но прямо-таки железной партизанкой. Среди них уже почти не было тех, кто ранней весной вместе с Завариным покинул Соликамск, имея при себе три мотоцикла, четыре охотничьих ружья, два полицейских автомата и шесть пневматических винтовок, а также еды на четыре дня в рюкзаках. Многих, слишком многих потерял Дикий взвод за это время. Одни умерли у Игната на глазах, другие, что ещё страшнее, на руках. Но отряд не умер, не исчез: на место каждого погибшего приходили один-два новых, полных сил и донельзя обиженных на новую и старую власть.
- Что-что, - ответил Заварин, для порядка немного задумавшись и тяжело вздохнув. – Выкладывай свой план, Валя.

6.
Дорога на бункер

Лес был царственно спокоен. Он уже успел окончательно высохнуть после позавчерашнего дождя, и теперь не успевшая пока ещё облететь листва, промытая каплями, дышала гораздо глубже и свободнее, тщетно пытаясь надышаться перед смертью. Деревья-великаны в шеломах цвета пламени длинным строем толпились под безупречно голубым небом, по которому, словно допотопные дирижабли, проплывали одинокие облачка – всё, что осталось от огромной серой тучи, всего два дня назад сплошной пеленой заволакивавшей весь небесный свод и казавшейся такой незыблемой и бесконечной, что натовские вертолёты, наверное, могли бы об неё разбиться. Спокойному, уверенному говору деревьев, которые отделяла друг от друга узенькая заросшая просека, когда-то, возможно, бывшая дорогой, вторили голоса невидимых птиц.
И вдруг эту царственную тишину бесцеремонно вспорол абсолютно чуждый всему живому рёв и треск нескольких десятков мотоциклов, через мгновение один за другим показавшихся на просеке. Решившийся было перейти её ёжик, замерев на долю секунды в ужасе, с несвойственной таким животным прытью снова скрылся среди узловатых корней, и тут же по тому месту, где он только что стоял, пронеслись девятнадцать пар колёс, беспощадно смяв и без того не слишком свежую травку, которая, впрочем, снова распрямилась через несколько минут, скрыв всякие следы прохождения здесь мотоколонны Дикого взвода. Перепуганные птицы, некоторое время ещё носившиеся по воздуху с жалобными криками, вскоре тоже успокоились и расселись по веткам. Позже всех из укрытия вылез, потешно поводя по сторонам остренькой мордочкой, тот самый ёжик.
Бойцам Заварина было не до  наблюдения за природой по нескольким причинам, хотя по этому маршруту они следовали впервые. Во-первых, за месяцы пребывания в лесу они просто до рези в глазах насмотрелись на всё это. Во-вторых, слишком велика была скорость, с которой мчались увешанные оружием и боеприпасами разномастные мотоциклы, из которых их владельцы выжимали всё, на что те были способны.  В-третьих, если анархисты и поглядывали на небо, отрывая голодные взоры от дороги, то только для того, чтобы вовремя заметить вдалеке жутковатые хищные силуэты вертолётов или чего-нибудь посерьёзнее, что, однако, редко встречалось в Соликамском районе.
Возглавлял мотоколонну, как всегда бывало во время налётов на супермаркеты и склады или просто акций устрашения зарвавшихся оккупантов, сам Игнат на мотоцикле с коляской и примотанным к рулю рогатым бычьим черепом. Таких машин в отряде было ещё десять штук, и этого анархистам казалось мало. Больно уж удобной вещью оказалась считавшаяся раньше в среде «реальных кабанов» анахронизмом коляска, в которой очень хорошо размещался стрелок с каким бы то ни было оружием, будь то ручной гранатомёт, пулемёт, «Муха», старый добрый «Калашников» любой модификации или даже ящик коктейлей имени тов. Молотова.
Заварин сидел за рулём в своей каске с огромной неаккуратной буквой «А» и трофейных американских солдатских очках – натовцы, что ни говори, о простом бойце заботятся больше, чем русские, не бросают на пулемёты в штыковую. «Поэтому и не нагнули нас всех до сих пор, - подумал Заварин. – Что солдат и технику слишком сильно берегут. Оно и понятно, в Европе или там Штатах техника дорогущая, каждый человек - это если не личность, то хотя бы налогоплательщик, а у нас.… А у нас вообще непонятно что, раньше звучавшее гордо». Мотошлем он в таких ситуациях не надевал – слишком уж тот был хрупок, не защищал светлую во всех отношениях голову хозяина от осколков и шальных пуль. Рядом в коляске за пулемётом примостился низкорослый Тюремщенко, такой же белобрысый, как и сам атаман. В тесноватой коляске, которую прикрутили к мощному байкерскому «Харлею»  умелые руки технаря Антона Охотова, оставшегося на базе вместе со снайперами, небольшой Димка разместился вполне комфортно и хищно поводил по сторонам найденным на разграбленном складе длительного хранения пулемётом ДШК образца славного тридцать восьмого. Пулемёт был, конечно, раритетный, но рабочий, да и патронов к нему удалось раздобыть там же, на складе, предостаточно: предусмотрительные прадеды любили делать заначки на будущее, которое могло и не наступить.
Ещё одним пассажиром была Валя в треплющейся на ветру зелёной бандане, усевшаяся позади Игната. Она крепко держалась за него, чтобы не слететь с седла и, чуть ли не уткнувшись носом в приклеенную к широкой спине атамана карту местности, корректировала маршрут, никому из анархистов не известный.  Когда на базе партизанка показала им карту, которую ей удалось спрятать от американских «миротворцев» только потому, что та была вшита под подкладку планшета, бывшего при Теляшиной, бравые махновцы только руками развели: о существовании многих из отмеченных путей даже сам Заварин ранее ничего не знал. Он, кстати, сначала предлагал идти до лаборатории пешком, обходными путями, но, сообразив, что на это уйдёт несколько суток, согласился с тем, что на мотоциклах будет хотя и заметнее, но всё же быстрее. Выехать решили в практически полном составе, чтобы можно было вывезти хранившееся в лабораторном бункере оружие, хотя и с собой взяли немало. Оружие же там, по словам партизанки, имелось, как и боеприпасы. Вообще же Заварину и его товарищам  возможность похозяйничать на секретном объекте, о котором правительство благополучно забыло более двадцати лет тому назад, казалась очень заманчивой, поэтому на базе вместе с девушками  и остались только трое снайперов, главный технарь, жизнью которого рисковать было нельзя, и ещё несколько анархистов из тех, с которыми Игнат начинал в далёком теперь уже конце марта свою подрывно-криминальную деятельность. Они рвались в бой, но состояние их было после недавней схватки с пиндосами ещё слишком тяжёлым.
- Долго ещё, командир? – прорвался сквозь треск моторов крик Андрея Долина, ехавшего следом.
- У неё спрашивай! – так же криком ответил Заварин, на мгновение оборачиваясь назад и кивая на партизанку.
- Через семьсот метров будет поворот налево, а там ещё пару километров – и мы на месте! – сообщила та. – Короче, минут пять-семь ещё!
- Угу, - кивнул Андрей и замолчал. Теляшина и её карта не соврали. Действительно, очень скоро впереди показалась быстро приближающаяся полуразвалившаяся будка, некогда окрашенная в маскировочный цвет, и приподнятый ржавый шлагбаум рядом.
- Пацаны, пригнись! – проорал Игнат, выворачивая рогатку руля влево и пролетая мимо пустых глазниц окошек будки. – Шлагбаум!
Судя по тому, что в течение следующих тридцати секунд он не услышал ни мата, ни звука падающего тела или опрокинутого мотоцикла, вся мотоколонна благополучно миновала безмолвного часового ушедшей имперской эпохи и понеслась дальше. Продолжали проноситься мимо, сливаясь в сплошную жёлто-коричневую массу, деревья и кусты, которые, растеряв большую часть пышных сентябрьских одежд, всё ещё могли при необходимости стать достаточно надёжным укрытием. Дребезжали разболтавшиеся крепления железного коня, который своим бодрым голосом не уставал уверять седоков, что с ним всё в порядке. «Вернёмся, - подумал Заварин. – Потребую у Антона, чтобы подкрутил и смазал». Впрочем, такие мысли, как правило редко выходили за пределы головы атамана и чаще всего всё ограничивалось тем, что он сам всё чинил как мог, а мог он не так уж и мало, хотя до Охотова было ещё расти и расти.
Игнат нажал на газ, и машина понеслась ещё быстрее. Нетерпение и любопытство гнали его вперёд, однако в душу успело забраться подленькое опасение: не случится ли так, что в бункер не удастся проникнуть или, хуже того, он окажется давным-давно вскрытым и разграбленным. Такие вещи с Диким взводом уже случались. Если подобное произойдёт и на этот раз, весь тщательно проработанный план полетит ко всем чертям. План же заключался в том, чтобы Дикий взвод перешёл от отдельных налётов на райцентр и посёлки к решительной борьбе против оккупантов. Для этого предполагалось заручиться поддержкой прочих банд Соликамского района, для чего вчера и позавчера Игнат лично выезжал в соседние населённые пункты, где пиндосовская администрация никогда надолго не задерживалась. Жадность, желание отомстить зарвавшимся оккупантам и, в меньшей степени, патриотизм, сделали своё дело: «соседи», конечно, согласились, особенно когда Заварин сначала пообещал им богатые трофеи в городе, налёты на который раньше были привилегией Дикого взвода, а потом рассказал о Народном ополчении, передовые отряды которого должны были появиться в этих местах через неделю-другую.
Однако это было ещё только полдела. Даже всем вместе им было не справится с целым батальоном матёрой натовской пехоты, который расквартировался в Соликамске. Американская администрация здесь располагала, вдобавок, ротой полицаев и тремя десятками единиц лёгкой бронетехники, а также возможностью вызвать из Березников или Перми авиацию. Только то, что ни одна из банд района не ставила своей первоочередной задачей уничтожение пиндосов, а просто пыталась выжить в кровавой каше гражданской войны, и умение вовремя отступать и надёжно прятаться спасало их всех от  участи быть раздавленными гусеницами и колёсами, стёртыми с лица родной земли. Теперь же Заварин хотел предпринять полномасштабный штурм райцентра, для которого анархистам и было необходимо добыть из заброшенной лаборатории её главное сокровище – неизвестный летательный аппарат, который, по словам Теляшиной, обладал огромной мощью. Изгнав пиндосов из родного города своего атамана, Дикий взвод намеревался присоединиться к подошедшим силам Народного ополчения и продолжить борьбу под его знамёнами. Однако если объект окажется вскрытым и разграбленным, это перечеркнёт всё, сделает напрасной гибель спутников Вали, а ополченцам придётся брать Соликамск своими силами, рискуя нарваться на очень большие неприятности.
Заварин, чтобы в очередной раз прогнать прочь нехорошие подозрения, попытался сосредоточиться на дороге, то есть, том месте, по которому мчались мотоциклы, но не получилось. Что-то ещё мешало думать только о деле. Слишком уж крепко держалась за бравого анархиста миниатюрная, но несгибаемая партизанка. Так не держатся, если просто не хотят проводить уезжающий вдаль мотоцикл взглядом, лёжа на обочине. Так, скорее, прижимают к себе кого-то, кого не хотят терять. Уж Игнат-то это хорошо знал. Парень он был видный, весёлый, добрый, до войны девушки, разумеется, не табунами за ним ходили, но и совсем без внимания никогда не оставляли. С некоторыми из них Заварин потом встречался. Отношения длились разное время и начинались при разных обстоятельствах, но конец, как правило, был один: охладевание очередной зазнобы к Игнату, а потом окончательный и бесповоротный разрыв, как правило, без скандала. Тем не менее, опыт в таком деле, как отношения с прекрасным полом, у Заварина хоть и неудачный, но всё же был, поэтому он тут же разобрался, что к чему. «Эге, -  подумал анархист, в очередной раз нажимая на газ. – Вон оно как выходит и, как обычно, не вовремя. И самое интересное, что мне, похоже, это обстоятельство нравится.… Хотя нет, всё бред, брехня в последней инстанции. Валя не за меня держится, а за жизнь свою несчастную. Ну не мог я ей за эти два дня настолько понравиться. Так только в древних кинокомедиях бывает».
Неизвестно, до чего бы ещё дорассуждался и куда заехал таким образом Заварин, если бы не заметил, что просека упирается в какой-то достаточно крупный холм с обрывистым подножием, переходящий затем в ещё больший, скорее даже, в приличных размеров сопку.
- Стой! – закричала за его спиной партизанка. Игнат опомнился и нажал на тормоза. Мотоцикл, оставляя за собой полосу частично вырванной, частично измятой порядком пожухшей травы, сделал крутой разворот и замер прямо у подножия холма. – Приехали!
Не обращая внимания на тормозящие рядом машины, Валя проворно спрыгнула с седла, отклеила со спины атамана карту и подбежала к холму. Некоторые анархисты, в том числе и сам Игнат, незамедлительно спешились и, живо обсуждая место назначения и цель экспедиции, столпились вокруг Теляшиной, которая водила рукой по высокой земляной стене и что-то бормотала себе под нос. Её спутники замерли в тревожном ожидании. Вдруг партизанка схватилась за какой-то корешок и потянула его на себя. Раздался скрип, и в стене незамедлительно появился тронутый ржавчиной небольшой пульт с десятком кнопок. Валя вытащила из планшета какую-то бумажку, пробежала по ней глазами и её тонкие, но порядком намозоленные пальцы неуверенно прошлись по кнопкам. Наступил момент истины. Заварин и его товарищи не подавали виду, что волнуются, но в душе каждый из них прямо-таки дрожал от тревожного ожидания того, что вдруг начало казаться совершенно небывалым чудом.
И чудо, если его можно было так назвать, произошло. Неожиданно вверху холма зажглась  неизвестно откуда взявшаяся зелёная лампочка, внутри что-то утробно загудело, потом раздался шорох. И тут крутой скат будто бы раскололся надвое: от подножия до высоты в два человеческих роста по нему вдруг пробежала подозрительно ровная трещина, которая начала расширяться с громким и протяжным металлическим скрипом. Люди сдали назад. Анархисты поначалу напряглись, ожидая подвоха, Заварин даже положил руку на эфес шашки, но по мере того, как трещина превращалась сначала в щель, а потом и вовсе в гостеприимно распахнутые ворота, недоверие проходило. И вот, наконец, взорам замерших уже от удивления, а не в тревожном ожидании, людей предстал тёмный коридор, откуда тянуло сыростью и затхлостью.
- Ну что, товарищи махновцы, вот мы с вами и почти у цели, - обернулась к анархистам партизанка. Она достала откуда-то из-за пазухи небольшой армейский фонарик и, направив его в коридор, включила. Маленький тусклый лучик света впился в кромешную тьму.
- Пацаны, по коням! – скомандовал Игнат и первым вскочил в седло, тут же включив фару. Остальные анархисты, будто проснувшись, с одобрительным гулом последовали его примеру. Снова взревели моторы, на мотоциклах зажглись фары, и теперь уже почти два десятка мощных лучей устремились в необъятное чрево холма, которое таило в себе то, за чем они сюда пришли, за что погибла военно-научная группа Народного ополчения. Валя снова примостилась рядом с атаманом.
- А может, не надо? – раздался откуда-то сзади голос. – Что-то мне эта пещера не нравится…
Вместо ответа Игнат нажал на газ, мотоколонна устремилась в тоннель, и все вопросы отпали сами собой. Прошло всего несколько минут с того момента, когда он затормозил у этих ворот, и вот теперь мотоциклы один за другим, пробуждая спавшее доселе в недрах холма эхо, скрывались в длинном тёмном коридоре, который был настолько широк, что три машины с колясками могли даже ехать рядом, и между ними оставался порядочный интервал. Впрочем, на широте его достоинства и заканчивались: тут было холодно, чрезвычайно сыро, воздух был застоявшийся, с привкусом гниения и металла, откуда-то с потолка постоянно капала вода, да и ехать пришлось очень недолго, так как вскоре фары мотоциклов Долина и Заварина просто упёрлись лучами в тронутую ржавчиной железную стену. Скрип тормозов отозвался в тоннеле последним раскатом эха, которое, побродив от пола к потолку и обратно, вылетело в распахнутые ворота, поставив, таким образом, точку в общей симфонии шумов.
- Глушите моторы, - невозмутимо сказала партизанка. Работающие вхолостую двигатели один за другим затихли.
- Куда теперь, Сусанина? – спросил Тюремщенко.
- Вперёд, естественно.
- Если ты, Валя, не заметила, перед нами железная стена, - сказал уже успевший слезть с мотоцикла одноглазый Васька Буранов. К нему присоединился Руслан, который ехал вместе с Васькой и, спешившись, начал простукивать стену:
- Верно. Тут стали сантиметров двадцать-двадцать пять. Чтобы такую дурилу пробить, пушка нужна. С нашими «Бульдогами» и «монголами» тут не пройти…
- Руслан, ты болван, -  оборвал его Андрей. – Это же дверь. Только большая. Очень большая.
- И, кажется, - добавил Заварин, подходя к преграде и осматривая её сверху донизу. – Тут есть ручной привод, - он указал на огромный толстый железный штурвал, висевший на одной из сторон того, что являлось то ли стеной, то ли тронутой ржавчиной дверью. Другой такой же висел на другой стороне, а между ними через половину стены шли две толстенные железные балки. – Сомневаюсь только, работает ли. Валя, сколько лет назад эту лабораторию бросили?
- Двадцать, может, чуть больше, - партизанка уже успела отыскать в левой стене тоннеля небольшую неприметную дверцу и теперь колдовала над замком, звеня неизвестно откуда взявшимися ключами. – В конце Перестройки, когда пошло тотальное разоружение, много таких объектов позакрывали. На тех, что закрывали последними, даже всё оборудование бросили, просто законсервировали до лучших времён, как это, например. Да что ж ты будешь делать!.. – она сплюнула и снова зазвенела ключами.
- Но лучшие времена так до сих пор и не наступили, - задумчиво протянул Тюремщенко, почёсывая свои короткие жёсткие волосы.
- Зато наступил чёрный день, - сказал Долин. – Что, пацаны, попробуем открыть эту мегакалитку?
- Молодец, Андрюха, дело говоришь, - похвалил Игнат, размял руки в противомозольных перчатках и первым ухватился за штурвал. Тот чуть-чуть поддался, но потом снова застыл. Товарищи толстый намёк на тонкие обстоятельства поняли, и, густо облепив оба штурвала, подключились к делу. Шестьдесят крепких мужских рук ухватились за каждый из них, и приводы, подгоняемые ядрёным матерком, пусть медленно и нехотя, с противным скрипом давно не смазываемых механизмов, но всё-таки поворачивались,  заставляя балки-засовы отползать друг от друга.
Анархисты уже успели пропотеть не хуже, чем хорошей бане, у кого-то даже заболели до предела сжимаемые зубы, когда засовы вдруг неожиданно легко с грохотом разошлись, и исполинские створки под собственной тяжестью со скрипом подались вперёд, но до конца так и не открылись. В появившуюся щель, за которой клубилась такая тьма, что даже лучи мотоциклетных фар тонули в ней,  не протиснулся бы и подросток, не то что здоровенные парни, из которых и состоял Дикий взвод. Хотя…
- Диман, - обратился Заварин к Тюремщенко. У него в голове созрела небольшая идейка, которая вполне могла сработать.
- Чего? – ответил тот, смахивая пот и тяжело дыша.
- Пролезешь в эту дырку?
 - Не, Игнат, это вряд ли, - сказал Димка, подходя к воротам. – Тут слишком узко.
- Плохо, - вздохнул атаман. – А то бы залез, свет включил хотя бы.… Или вообще электричество какое-нибудь… Валя! – он огляделся в поисках партизанки, но той нигде не было. – Пацаны, а где Валя-то?
- Я здесь, - отозвался откуда-то будто издалека с другой стороны ворот её голос и что-то громко щёлкнуло. Тут  же пол под ногами анархистов начал мелко подрагивать, а откуда-то из глубины донёсся приглушённый мерный рокот. Бойцы в недоумении огляделись по сторонам. Под потолком неожиданно зажёгся свет – там, как оказалось, висели лампочки накаливания, которые они сначала не заметили. Свет несколько раз мигнул, но не погас, а огромные стальные двери вдруг дрогнули, рядом что-то заурчало, застучало, и тяжёлые створки, сопровождаемые ошарашенными взглядами анархистов, глаза которых едва привыкли к тусклому свету, начали медленно и величественно расходиться в стороны. Скрип стоял просто жуткий, как в плохом фильме ужасов. Анархисты спешно отступили назад, чтобы не попасть под ход отворяющихся дверей в лабораторию. Теперь-то Заварин хорошенько разглядел тоннель, в котором они оказались. Он действительно был велик: высота его оказалась даже больше ширины, а до светлого пятнышка входа было метров семьдесят-восемьдесят, а то и все сто. Однако, не смотря на внушительные габариты, чем-то он напоминал коридор той коммуналки, в которой Игнат жил с матерью до шести лет: та же облупившаяся синяя краска на стенах, по которым от потолка к полу спускались ржавые подтёки, те же змеящиеся по стенам провода и трубы, такая же побелка и тусклые запылённые лампочки Ильича. И даже паутина в углах тут была точно такая же. Единственная разница заключалась, разве что, в том, что тут не было штукатурки, да и лампочки были забраны решётками.
А двери, отворившись на полную ширину, замерли. Урчание открывающего механизма смолкло, но рокот, идущий из глубины холма, не утихал. За гостеприимно распахнутыми воротами продолжала клубиться непроницаемая тьма, из которой лучи непотушенных мотоциклетных фар выхватывали смутные очертания непонятных предметов.
- Валя!!! – прокричал в эту тьму Игнат. Он уже начал всерьёз волноваться за партизанку. Мало ли что могло таиться в недрах заброшенного секретного объекта. В конце концов, тут могли разрабатывать не только летательные аппараты, но и кое-что похуже. Или поживее. «А что? – подумал Заварин. – Бродит там какой-нибудь забытый впопыхах суперсолдат, ищет, чего пожрать. Или просто кто-то через вентиляцию залез и логово себе устроил». Анархисты замерли в ожидании, с тревогой вслушиваясь в наступившую тишину. Ответа, тем не менее, не последовало.
- Пойдёмте, что ли? – предложил Васька, подбирая с пола брошенный автомат и снимая его с предохранителя.
- Пойдём, - ответил Игнат и обнажил шашку. Отполированный до зеркального блеска клинок из доброй русской стали холодно блеснул в тусклом свете потолочных лампочек.  Откуда-то сверху упала очередная капля и скатилась по лезвию.
- Я «за», - согласился кто-то. Клацнули затворы, и анархисты, не сговариваясь, в едином порыве вскинули оружие, зажгли погашенные было фонарики, у кого налобные, у кого обычные, надвинули на лбы немногочисленные трофейные ПНВ, которые ещё не умерли от нещадной эксплуатации и кривых рук хозяев, и медленно направились к чёрному провалу ворот. Шли молча, сосредоточившись,  ожидая в любую минуту дать отпор возможному врагу, который, возможно, уже успел быстро и бесшумно расправиться с Теляшиной. Шаг за шагом отряд продвигался вглубь огромного бункера, замаскированного под обыкновенную сопку, каких в этих местах было немало. Игнат, щупая клинком шашки упругую тьму перед собой, не забывал поглядывать назад, как и его товарищи, опасаясь, как бы не захлопнулись так подозрительно гостеприимно открытые стальные ворота. Вот уже прошли бойцы тот круг света, который бросали на бетонный пол фары их железных коней.  Теперь  лишь лучи фонариков, начавшие казаться вдруг такими  тоненькими и слабыми, едва достающими до теряющегося где-то в вышине потолка, не позволяли темноте сгуститься и поглотить отряд молодых наглецов, которые посмели нарушить покой старинной лаборатории. Пару раз кто-то спотыкался о разбросанные на полу железки и ящички непонятного назначения, приправляя общий звуковой фон, состоявший из падения невидимых капель с потолка, мерного рокота, доносившегося из-под пола, бряцанья амуниции анархистов и их дыхания, приглушённой руганью.
- Валя! – снова осторожно позвал Заварин. В ответ откуда-то сбоку донёсся громкий щелчок, и неожиданно под потолком с громкими хлопками зажглись мощные ртутные лампы. Анархисты на мгновение ослепли, но очень быстро проморгались. Они были готовы ко всему, но увиденное превзошло все ожидания.
Раздались звуки упавших на пол автоматов, но никто из бойцов не бросился их поднимать. Все они с восторгом и восхищением смотрели на представшую во все своей красе заброшенную лабораторию. Она была просто грандиозна и больше напоминала заводской цех, чем место, предназначенное для сугубо умственного труда: под десятиметровой высоты сводчатым побеленным потолком, который поддерживали могучие железобетонные балки, горели ряды мощных ламп дневного света. Оттуда же свисало к полу площадью с целый хоккейный корт, если не больше, несколько больших подъёмных кранов и ещё с десяток манипуляторов поменьше. Вдоль стен, выкрашенных до трёх метров высоты бледно-зелёной кое-где облупившейся краской, шёл ряд столов, стеллажей, станков, шкафов, цистерн, ещё каких-то небольших вагончиков, видимо, бывших бытовок. В углу примостился порядком запылившийся тягач «Урал», глядевший на пришельцев своими грустными круглыми фарами, несколько неуместными на его грозной клыкастой морде. Выше в несколько этажей размещались леса, связанные между собой лестницами и перемежающиеся кабинками сродни тем, что стоят обычно на экскаваторах и очень больших грузовиках, змеились толстые пучки проводов и непонятного назначения труб и трубочек. На стороне, противоположной входу, было нарисована некогда красочная, но теперь уже изрядно потускневшая и запылившаяся картина: на фоне звёздного неба взмывали ввысь три похожих на бочки аппарата, а под ними были стилизованно изображены земной шар и выделенная на нём одна шестая суши с надписью «СССР». Между аппаратами, которые, как догадался Игнат, оказались первыми советскими космическими кораблями, и земным шаром была нарисована большая рубиновая звезда и золотая лавровая ветвь. Была ещё подпись, какой-то лозунг, но её было уже не разобрать.
Посреди этого  несколько неприбранного и посеревшего от времени и пыли технического рая укрытое брезентом возвышалось нечто, напоминающее огромную, метров десять-пятнадцать в диаметре, перевёрнутую тарелку. Это «нечто», вероятнее всего, и было главным сокровищем секретной лаборатории, в которой предусмотрительные отцы когда-то начали ковать для страны победившего социализма новый меч. Оправившись от первого приступа удивления и восхищения, анархисты, подобравшие уже с пола обронённые автоматы и челюсти, подошли к этому загадочному объекту. Заварин уже протянул было руку, чтобы сдёрнуть с него пыльную брезентовую накидку, но тут его взгляд привлекла маленькая фигурка в чёрной куртке, проворно бегущая по нижнему этажу лесов, с приглушённым грохотом бухая по ним. Вот фигурка добралась до лестницы, кошкой спустилась вниз…
- Пацаны, кажется, Валя нашлась, - сказал Андрей, указывая на приближающуюся фигурку стволом пистолета.
- Похоже на то, - согласился атаман и вдруг, неожиданно даже для самого себя, радостно заорал: - ВАЛЯ-А-А!

7.
Меч предков.

       - Ты где была? – поинтересовался Игнат, когда партизанка оказалась перед ним.  Она поправила прядь выбившихся из-под банданы крашеных волос, застегнула пуговицы на распахнутой кожанке, и только потом, тяжело дыша, заговорила:
-  Где-где.… А это всё, - она обвела рукой вокруг себя. – Кто, по-вашему, устроил? Кто свет включил и открыл стальные ворота?
- Ты, что ли? – с недоверием вставил Долин.
- Нет, блин, святой дух. Я, конечно. Так вот, товарищи махновцы, мы с вами наконец-то дошли. И этот аппарат, - Теляшина указала на возвышающуюся за её спиной громаду неизвестного механизма. – И есть то, за чем штаб ополчения  направил в дебри Пермского края погибшую военно-научную группу. Плод тяжких дум и упорных трудов наших отцов и дедов...
- Ближе к делу! – оборвал её Заварин, которому не терпелось посмотреть на таинственную чудо-машину. – К чему этот балаган?
Товарищи, которых тоже распирало от любопытства, немедленно поддержали Игната дружным гулом. Партизанка посмотрела на небритые мужские физиономии, вздохнула, мол, не понимаете вы ничего, взялась обеими руками за край накидки, крякнула и потянула её на себя. Брезент шелохнулся и медленно-медленно пополз по корпусу машины. Кое-кто не захотел ждать, пока Валя закончит, и помог ей, решительно дёрнув накидку на себя, и та почти мгновенно съехала на пол, полностью открыв два десятка лет спрятанное от всяких глаз в надёжном бункере творение инженеров имперского прошлого.
Как ни поразила анархистов лаборатория-цех своими огромными размерами, её главное сокровище оказалось вне конкуренции. «Ёшкин кот…» - прозвучало одно-единственное высказывание вслух. Остальные кто присвистнул, кто просто промолчал, но глаза на лоб полезли у всех, даже у Вали, которая, видимо, и сама не ожидала обнаружить здесь такое.
Посреди цеха, опираясь на четыре мощные опоры, заканчивающиеся колёсами, возвышалась самая настоящая летающая тарелка, такая, какими обычно их показывали в фантастических фильмах. Но была одна существенная разница – эта была реально работающей и вполне земной. Космической, как с некоторым разочарованием отметил Игнат, была только форма, всё остальное выглядело вполне буднично: тонированная забранная решёткой полусферическая кабина, хищно смотрящие из трёх ботовых ниш крупнокалиберные пулемёты, щели, в которых, вероятно, должны были разместиться ракеты, небольшая скорострельная пушечка в передней части. По бортам, точнее, одному сплошному борту, разместились несколько поручней и люков разного размера и назначения, а сам корпус был сваренным из броневых, судя по всему, листов. Окраской машина напоминала обычный боевой самолёт: маскировочного цвета верх и небесно-голубое днище.  Сбоку была нарисована большая красная звезда с белой каймой. В целом, этот аппарат больше походил на штурмовик времён Холодной войны, чем на самолёт будущего, однако это не мешало ему выглядеть достаточно грозно даже на фоне тех немногих машин, что повидал Заварин за свою короткую, но богатую на драматические  события жизнь, да и размеры внушали уважение. Во всёй этой конструкции, в обводах корпуса, в тусклом угрожающем блеске стволов в свете ртутных ламп, в загадочной темноте зарешёченной кабины чувствовалась спокойная, уверенная в себе сила.
- Боевой дисколёт  «Русич»  или просто БД-4, - не без гордости пояснила партизанка, взбираясь на наклонный борт летающей тарелки, которую любопытствующие анархисты, с одобрительными репликами похлопывая по могучей броне,  уже обступили плотным кольцом. – Секретная разработка одного оборонного НИИ, созданная на базе захваченных во время Великой Отечественной немецких чертежей. Но это не копия фашистской «тарелки», а творческое развитие самой идеи подобных летательных аппаратов, - она провела рукой по стеклу кабины. – Немецкий вариант вообще еле-еле от земли отрывался, а этот.… Этот летает, как вертолёт «Чёрная акула», имеют броню, как у танка Т-90, и при этом оружие на нём мощнее, чем на них обоих вместе взятых. Практически неуязвим для «умных» боеприпасов…
- Сколько весит этот агрегат? – выкрикнул кто-то. – Топлива, поди, жрёт немерено! Где нам взять столько?
- Топливо здесь должно быть, - ответила Теляшина. – Это же не просто лаборатория, а целый цех. «Русича» здесь придумали, собрали и испытывали тоже здесь, неподалёку, на аэродроме в Березниках. В этом бункере, - партизанка обвела рукой всё окружающее её пространство. – Есть всё для того, чтобы дисколёт мог совершать полноценные вылеты, в том числе и боевые. По первоначальному плану со временем здесь должен был быть построен целый подземный завод, но построить успели только то, что вы сейчас видите, товарищи махновцы.
- Это всё, конечно, здорово, - сказал Заварин, взбираясь следом за партизанкой. – Только вот кто это чудо техники в воздух поднимет? У меня в отряде пилотов нет.
- Да… - Валя запнулась. По-видимому, вопрос застал её врасплох. Стрелочки её бровей сошлись вместе: такой, казалось бы, простой фактор, как отсутствие у кого-либо из окружающих лётного опыта да и вообще образования, предусмотревшую, казалось, почти всё партизанку будто бы обескуражил, но ненадолго, потому что после двадцатисекундного раздумья и похлопывания по карманам она вдруг выдала неожиданное решение: - Да вот хотя бы и ты, Игнат!
- Я?! – Заварин покрутил пальцем у виска. Он, конечно, неплохо водил мотоцикл и автомобиль, но самолёты видел только издали или по телевизору, а настоящие летающие тарелки вообще никогда. Атаман принюхался. Нет, вроде бы никакой дрянью, надышавшей которой, неглупая вроде бы Валя могла начать нести такой бред, здесь не пахло.
- Нет, блин, Папа Римский! Всё будет хорошо. Вот тут, - Теляшина порылась в своём планшете и извлекла из него изодранную школьную тетрадку, всю испещрённую какими-то записями. – Точно написано, как примерно управлять «Русичем» – она протянула тетрадь Игнату. Тот с недоверием пролистал её. Почерк у Вали оказался убористый, мелкий, но разборчивый.  А она, заметив, что он мнётся, чисто по-женски сощурилась и спросила: - Или боишься, а, Игнат? Слабо?
- Нет! – рыкнул анархист и тут же внутренне упрекнул себя. Развела! Развела как мальчишку на «слабо»! Его, боевого командира! Но отступать было уже некуда, и потому Заварин перешёл к другим интересующим его вопросам, от которых его уже просто распирало. Товарищи, которые, вдоволь насмотревшись на творение советских инженеров, разбрелись по бункеру и начали набивать карманы и рюкзаки некогда казенным барахлом тоже, как видел атаман по их лицам, не отказались бы узнать об этом месте побольше. 
- А вот скажи, Валя, - начал он, поднимая вместе с партизанкой крышку кабины, которая оказалась неожиданно тяжёлой. – Как так получилось, что ты пробралась сюда раньше нас и включила свет? Откуда тут электричество?
- Генератор, - ответила та. – Чувствуешь, пол дрожит? Так это генератор на резервном топливе крутится. Он тут этажом ниже стоит. А свет…. У-у-ух! – фонарь кабины всё-таки открылся на полную ширину и откинулся в сторону. – Вон, одной из тех кабинок на стенах находится пульт управления. Ну, и рубильники там же. Я их потянула, включила сначала генератор, потом открыла вам ворота, затем включила свет. Вот, собственно, и всё. А это, Игнат, твоё место, - она скользнула в просторную двухместную кабину, села в одно из покрытых потрескавшимся кожзаменителем кресел и похлопала рукой по другому. Вокруг кресел шёл один сплошной пульт управления, который поначалу испугал анархиста своими размерами и обилием разнообразных рычагов, тумблеров и мониторов. Увидев, что Заварин опять заколебался, Теляшина поспешила его успокоить: - Да не бойся. Мужик ты или как? Тут всё, в принципе просто, как в «калаше», - в её голосе послышались нотки возмущения. Игнат и сам понимал, что излишне мнётся, что ему не подобает так себя вести, и потому переборол страх ударить в грязь лицом и сел рядом с партизанкой. Кресло оказалось достаточно удобным.
- А сколько человек должно быть в экипаже этого чуда? – поинтересовался Заварин, проводя рукой по пульту, чтобы смести с него пыль, осевшую за два десятилетия.
- Пятеро, - ответила Теляшина. – Пилот, он же командир, штурман-радист, и трое стрелков из бортового оружия,- увидев, что Игнат вопросительно поднял бровь, Валя пояснила: - стрелки размещаются в нишах корпуса в положении лёжа. Конечно, не совсем удобно туда пробираться, но иначе прицельный огонь из пулемётов вести нельзя.
- Значит, из пулемётов, - атаман почесал небритый колючий подбородок. Он ожидал от машины, которая оказалась, по сути дела, не более чем летающим танком, большего. Да, это был очень мощный и быстрый танк, но пока ничего особенного Заварин пока не замечал. «Посажу за них Ивана Антоновича, Марта и Боярова, - подумал анархист. – Лучше них никто не справится. Они, конечно, снайперы, привыкли иметь дело с другим оружием, но с таким самолётом их уместнее держать здесь, а не бросать в прямую атаку».
-  Послушай, Валя, - вдруг очнулся он от мыслей. – А что будет дальше?
- В смысле? – не поняла та.
- Вот поднимем мы эту тарелку в воздух, выгоним  пиндосов из Соликамска, встретимся с твоими ополченцами, не факт ещё, что моих парней  примут как следует. А что потом? Война? Допустим. Допустим даже, что кто-то из нас здесь присутствующих дойдёт до Москвы, увидит растрескавшиеся от залпов рубиновые звёзды Кремля. Может, даже будет вместе со всеми радостно палить в воздух и обнимать кого попало в первые часы после победы. Ну, а затем? Да, на нас больше никто не посмеет напасть, японский флот снимет осаду Владивостока, немцы, в чём я сомневаюсь, добровольно оставят в покое Белоруссию и Украину, турки уйдут с Кавказа. И что же мы получаем? Разрушенную, разграбленную, выжженную страну с поредевшим населением…
- Ничего, отстроимся, - бросила партизанка. – Бывало и хуже. Да и вообще, чем рассуждать, лучше изучи инструкцию.
- Нет, Валя, ты меня дослушай, - Заварин положил свою ладонь на пульт рядом с ладонью Теляшиной и заглянул ей в глаза. – Отстроиться, мы, положим, сумеем, да только вот, например, я после школы вообще не учился. И у всех моих друзей,- он махнул рукой туда, откуда доносились голоса его товарищей. – Примерно такая же ситуация. У них образования, в лучшем случае, школа, армия и первые курсы института, или просто ПТУ. Если они чему-то путному и научились, то за эти месяцы, что им приходилось заниматься исключительно борьбой за выживание, все знания благополучно растеряли. Да даже и не в знаниях дело! Знаешь, после Афганской и Чеченских войн бывали случаи, что солдаты, вернувшись на Родину, с трудом вливались в мирную жизнь. У некоторых, в газетах читал, так и не получилось снова привыкнуть  к спокойствию и миру, они спивались. Я боюсь, что со мной, Диким взводом да и вообще многими людьми может произойти тоже самое. Только теперь это затронет не отдельных бойцов, а огромные массы тех, кто бился на фронтах этой войны. И это ещё не всё!
- Знаю, знаю. Я это слышала, и не раз. Ты, наверное, хотел ещё сказать, что народ забыл о дисциплине, о порядке, слишком многие почувствовали пьянящий аромат абсолютной свободы и  наслаждение безнаказанным грабежом. Грабь, воруй, убивай, души гусей, мочи пиндосов и полицаев! Не обобщай, Игнат. Если ты и твои дружки все это время жили только основными инстинктами, то это не значит, что так жили все россияне. Многие, но далеко не все. В стране, как сам знаешь, действует несколько вполне настоящих вооружённых сил, в каждой из которых поддерживаются закон и дисциплина, может, отличные и друг от друга, но факт в том, что они есть, так что после победы мы получим не готовую в любую минуту разбежаться и снова передраться массу людей, а народ, сознающий своё единство. И ополчение сыграет в этом не последнюю роль. Такие случаи уже не раз бывали в нашей истории, вспомни хотя бы 1612 год. А что касается того, что война слишком глубоко пустила корни в душах людей, тут ты тоже не совсем прав. Поверь, Игнат, после победы для всех найдётся столько мирной работы, что очень скоро руки вчерашних бойцов вновь станут руками рабочих, крестьян и учёных, а рабочий инструмент – более привычным, чем оружие. Тогда и позабытые знания постепенно вспомнятся. Так ведь? – Валя выразительно приподняла левую бровь. Заварин понял, что вопрос был риторическим, поэтому просто кивнул и углубился в чтение инструкции. Почерк у Теляшиной был вполне внятный, перемежающийся кое-где небольшими схемами, но какой-то неженский. Встречались в тетради и вставки – измятые ксероксные листы.
Некоторое время они просидели в кабине молча, погружённые Игнат в чтение, а Валя – в свои, судя по её лицу, не слишком весёлые мысли. Где-то рядом курсировали остальные анархисты, перетаскивая в мотоциклы трофеи, которые оказались несколько скромнее, чем они ожидали. Обнаружившийся в бункере арсенал оказался невелик, правда, хранящиеся в нём стволы и боеприпасы находились в хорошем состоянии: густой, жирный слой заводской смазки уберёг сталь от натиска времени. Мерный рокот генератора, шум потолочных ламп, возгласы товарищей Заварина, разносящиеся по залу мощным эхом, так же, как и звук падающих где-то капель.
- Валя, - оторвался атаман от чтения. – А вас что, в отряде был человек, который умел водить «Русича»?
- Лётчик, разумеется, у нас был, даже два, - ответила та. – А ещё было четверо научных сотрудников. Остальные – десантура, увешанные оружием горы мышц. Возглавлял группу мой отец, он был замполитом одной почти полностью погибшей воинской части, которая пришла в ополчение из Ульяновской области, перевалив через Уральские горы. Сам себя он называл комиссаром. Называл… - партизанка смахнула крупную слезу и шмыгнула носом.
- И зачем же вам было нужно столько этих самых сотрудников, если сейчас мы вскрыли этот бункер своими силами, а скоро поднимем в воздух дисколёт? – Игнат, видя, что Валя вдруг размякла и балансирует между спокойствием и началом истерики, осторожно погладил её по немного подрагивающей спине.
- Да потому что я на самом деле сначала ничего не знала ни про лабораторию, ни про «Русича», а они знали. Отец взял меня, в первую очередь, не как бойца или санитара, а как дочь, хотя стреляю я тоже неплохо, да и рану перевязать могу. Этот планшет – не мой, а Василия Борисовича, одного из тех профессоров, что отправились сюда, и все эти записи – тоже его и его коллег, до позавчерашнего дня я в глаза их не видела. К тому же, в этой лаборатории гораздо больше секретов, чем может показаться на первый взгляд. Есть ещё нижний этаж, но как туда пройти, я, хоть убей, не знаю. Это знали только те, кто составил эту инструкцию.
- А на сколько ещё хватит резервного топлива в генераторе? – Заварин поглядел на свои часы. Они показывали три часа дня. Атака на Соликамск намечалась на пять-тридцать, поэтому время на обыск бункера ещё было. Игнат, конечно, не был жадным, но в такой ситуации, когда представляется возможность обшарить ещё одну, не меньшую по размерам комнату тайника предков, и самый положительный человек вдруг стал бы чем-то походить на американских старателей времён Чингачкука Большого Змея.
- Часа на полтора, может, и меньше, - Теляшина заметила алчный огонёк в глазах анархиста и добавила: - Но час у нас точно есть. Тем не менее, на нижний этаж лезть не советую: там дверь ненамного слабее, чем наверху, и тоже защищена паролем, как первая. Только вот пароль от этой двери Василий Борисович унёс с собой на тот свет.
- Тогда какого хрена мы рассиживаемся?! – Игнат сообразил, что полная подготовка к бою, заправка, буксировка дисколёта наружу и последующая герметизация лаборатории могут знать длительное время, и часа им может и не хватить. А ведь сюда ещё предстояло вернуться после войны. – У тебя есть ключи от тягача?
- Нет,- партизанка покачала головой. – И я даже не знаю, где они могут быть. Может, здесь, может, где-нибудь ещё.
- Ничего, что-нибудь придумаем, не в первый раз женаты, - атаман вскочил и крикнул: - Пацаны, кончаем барахлиться! Пора готовить эту жестянку к бою! Комса, Руслан, вскройте тягач и заведите его, остальные слушаемся Валю!
В подтверждение своих слов Заварин выбрался из кабины, пробежал по борту дисколёта, спрыгнул и помог спуститься Теляшиной. Она немедленно начала распоряжаться анархистами, которые, конечно, были несколько недовольны тем, что их оторвали от обыска бункера на предмет полезных предметов, да ещё и командует не их атаман, а партизанка, которую они знали неполные трое суток, но все понимали, что здесь они именно для того, чтобы дать силам, противостоящим оккупантам, лишний козырь. Сама Валя металась между «Русичем» и складскими помещениями, показывая какие ящики и канистры следует брать, и куда потом девать их содержимое.
- Что за ракеты такие? – поинтересовался Заварин, вместе с Бурановым заряжая пусковые аппараты дисколёта, когда Теляшина на несколько секунд оказалась рядом. – Тяжёлые больно.
- Боеголовки урановые, - с небольшим смешком предположил Васька. – Один залп – и Соликамск исчезает с карты мира.
- Не совсем, - бросила партизанка. -  У этих ракет вольфрамовые сердечники. Практически любую броню пробивают насквозь, выжигая экипаж… Что? – она отвлеклась. – Нет, нет, берите другую канистру, в этой обычный бензин, его надолго не хватит! Да, можете залить в мотоциклы.
В этот момент бункер потряс мощный рык, тысячекратно усиленный эхом. Следом раздались радостные возгласы Комсы и Руслана, которым, похоже, всё-таки удалось при помощи русских народных методов и такой-то матери завести автомобильного ветерана, не замедлившего заявить о своей силе и праве на место под солнцем утробным рыком мотора. Заварин повернул голову и увидел, что «Урал» неспеша выезжает из того угла, в котором пылился два долгих десятилетия, заставляя людей уступать ему дорогу. Тягач подкатил к дисколёту и развернулся к нему задом. Из кабины выскочил Комса и вместе с подоспевшим Долиным быстро размотал трос и присоединил его к  неприметному короткому крюку на днище «Русича», на который указала Валя.
- А теперь, - скомандовал Игнат, когда погрузка боеприпасов и заправка аппарата были благополучно окончены, а тягач нетерпеливо рычал на холостых оборотах. – По коням! Большой брат едет! – с этими словами он занял своё место в кабине дисколёта. Анархисты, смахивая пот и досадуя на то, что слишком  многое приходится просто оставлять тут до лучших времён, но всё-таки вполне довольные сделанным, один за другим вышли в коридор, и, судя по звуку, вскоре мотоциклы начали покидать бункер, где остались только Заварин с Теляшиной да два его бойца: Руслан и Комса, ждавшие команды в кабине «Урала».
Атаман, тем временем, смотрел по сторонам, стараясь, на всякий случай, в мельчайших подробностях запомнить это место, его звуки, запахи, самую атмосферу цеха-лаборатории. Он ждал, пока скачущая, словно кошка по лесам партизанка не отключит до конца все системы жизнеобеспечения бункера. Глядя на то, как её крохотная фигурка проворно двигается по лестницам и мосткам, Заварин невольно залюбовался, однако, поймав себя на этом, потряс головой, надвинул на лоб каску и потребовал, чтобы Валя поторопилась. «Не раскисать, - подумал он, пробегая глазами по кнопкам пульта. – Не то время, не то место, не те обстоятельства. До конца войны  лучше и не думать об этом. Сейчас главное для нас выживание и победа над пиндосами. А ты, Валя.… Никуда от меня теперь не денешься, мы с тобой ещё разберёмся, кто тут кому кто».
И вот свет в цехе потух. Несмотря на то, что Игнат ждал этого, тьма всё равно сгустилась как-то слишком резко, и бункер, казавшийся до этого таким близким и понятным, вдруг снова стал огромным, таинственным и жутковатым. К тому времени, когда глаза Заварина привыкли к мраку, а сидящие в тягаче товарищи зажгли фары, Теляшина уже оказалась рядом. Атаман не заметил, как она подошла, и поэтому сначала не заметил её, а лишь ощутил рядом с собой, потому что, едва оказавшись в кабине, она погасила налобный фонарик.
- Поехали, - бросила партизанка, и Игнат приказал Руслану и Комсе трогать. Те повиновались. Брезжащий впереди свет дня, который ждал их за первыми воротами заброшенного секретного объекта, качнулся и начал медленно приближаться. Заварин сначала опасался, пройдёт ли широкий дисколёт через коридор, но, как показали дальнейшие события, опасения эти были напрасными. «Русич», влекомый тягачом, послушно протиснулся через внутренние ворота, едва  не царапая по массивным створкам, и пополз к основным. Там, снаружи, остальные анархисты ждали своего старшего товарища, нетерпеливо бряцая оружием и с тревогой поглядывая на ясное небо. Оттуда, снаружи, доносились обрывки их разговора, веяло свежестью и относительным теплом. Да, на дворе, конечно, стояла осень, уже начинающая мало-помалу клониться к зиме, но всё же вне бункера было несколько теплее, чем внутри.
Прошло, наверное, минуты две или три, прежде чем тягач вытащил-таки под завязку набитый боеприпасами дисколёт наружу. Игнат не без наслаждения полной грудью вздохнул воздух леса. Нет, они просто не имеют права отдать всю эту красоту врагу, допустить, чтобы чёрные крылья натовских стервятников и дальше безнаказанно кружили над родными просторами, чтобы ботинок оккупанта касался этой земли.
- Всё, пацаны, - сказал он, поднимаясь с места, когда Валя закрыла основные ворота в лабораторию. Комса и Руслан предварительно закатили «Урал» обратно, чтобы не маячил посреди леса, демаскируя тайник заботливых предков. – Дальше действуем отдельно, как договаривались. За старшего Ожог, если не забыли. Паш, карты при тебе?
- Нет, ты потом обещал дать, - высокий загорелый и немного лопоухий  парень с короткими тёмными жёсткими волосами отрицательно помотал головой, и, увидев, что Заварин спускается с борта «Русича», слез с мотоцикла и пошёл ему навстречу. Ему было двадцать семь, а на левой щеке действительно был большой круглый коричневатый след ожога с пятирублёвую монету. Происхождение этого шрама он тщательно скрывал, предпочитая отшучиваться, говоря, что когда-то о его щёку пытались затушить сигарету.
 - Держи, - атаман протянул бойцу сложенный в несколько раз лист глянцевой бумаги – карту Соликамска, и продолжил: - Ты точно всё помнишь? Не получится как в прошлый раз?
- Обижаешь, Игнат, - Ожог спрятал карту в карман. – Я ж не тупой.
- Смотри у меня, - собеседник протянул руку, но вместо рукопожатия Заварин обнял своего товарища: - Удачи, Ожог. На, возьми ещё вот мою шашку, - прибавил он, отстёгивая от пояса оружие под несколько озадаченными взглядами бойцов. – Тебе она пригодится больше, чем мне. Дай Бог, мы ещё это время все вместе вспоминать будем… Что я скажу вам, пацаны, - атаман отпустил товарища и посмотрел на своё воинство. Всего тридцать человек, вооружёние которых состояло из дивной смеси российской, натовской и советской экипировки. Самому старшему – тридцать, самому младшему месяц назад стукнуло восемнадцать. Все они ещё только начинали жить, а между тем, многим из них, возможно, предстояло сложить буйные головы всего через пару часов. – Отступать нам теперь уже некуда. Слишком большую кашу заварили мы, слишком многое стоит сейчас на кону. Я не жалуюсь, нет. Но если сейчас просто повернуть назад, мы все обречены. Вряд ли пиндосы будут с нами церемониться, да и ополченцы тоже, если дойдут сюда. Впереди зима, которую нам тоже не пережить. Да и вообще, слишком долго мы оставались в стороне, дожидаясь, когда всё как-нибудь само утрясётся. А оно никогда не утрясётся, если все будут рассуждать так же. Я понимаю, что трудно будет отойти от вольницы, от безнаказанных налётов, стать солдатами, но иного выбора просто нет. Многих из тех, кто начинал со мной полгода назад, сейчас с нами нет. Многие погибли на этом пути.  Несколько раз Дикий взвод был на грани гибели, я сам с горсткой надёжных людей уходил или они выносили меня, полуживого, из боя. Нам везло. Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Так давайте же в последний раз схватим удачу за хвост и отобьём родной Соликамск у этих шакалов, которые называют себя миротворцами, покажем, что мы умеем не только пить и грабить! Мы выживем, потому что мы молодые и сильные. Я знаю, что нам, последнему поколению, которое провело большую часть сознательной жизни под мирным небом, пришлось слишком быстро повзрослеть, когда наши отцы ушли воевать за новую Россию. Теперь многие из них погибли, и вся тяжесть борьбы ложится на наши плечи. Это будет трудная война, но мы должны вступить в неё, потому что никто над нами вовеки не сжалится! Давайте сверим часы. На моих ровно четыре. Короче, до встречи в Соликамске! Операция «Месть» начинается. No pasaran!
- No pasaran!!! – дружно подняли кулаки товарищи. В следующее мгновение они оседлали  едва успевшие остыть мотоциклы и один за другим исчезли за поворотом, подняв тучу пыли.

8.
Пробуждение

Заварин и Теляшина остались одни. День уже клонился к вечеру, было видно, что солнце уже собиралось нанести визит в Европу, подарив россиянам напоследок несколько ярких предзакатных росчерков на безоблачном небе. Было тихо и безветренно, немногочисленные птицы уже замолчали. Вскоре стих вдали и треск моторов.
- Хорош на небо пялиться! – нарушила молчание партизанка. – Из графика выбьемся!
- Иду, иду, - с напускным недовольством пробурчал атаман и, быстро вскарабкавшись в кабину дисколёта, плюхнулся в кресло и захлопнул крышку фонаря. Несмотря на внешнюю тонировку, изнутри всё было прекрасно видно, только вот решётка немного раздражала взгляд мельтешением ячеек.
- Посмотрим, как оно работает, - они пристегнулись, и Игнат повернул ключ зажигания. Машина мелко задрожала и негромко, но солидно загудела. Заварин, ни секунды не колеблясь, вдавил в пол педаль, потянул за ближайший рычаг а потом начал выжимать штурвал на себя.
- Хорошо, хорошо, - бормотала Валя, глядя в сторону. – Игнат!
- Что? – встрепенулся тот и повёл головой по сторонам. Ничего особенного, вроде бы, не было, все те же деревья, то же небо, кусты… Стоп! Кустов уже не было. Теперь до него дошло, в чём дело. Гениальное творение инженеров казавшегося теперь далёким имперского прошлого пробудилось от многолетней спячки, и, будучи рождённым для боя, настойчиво требовало своим гулом, чтобы ему поскорее дали работу.
- Летим, говорю! – ответила партизанка. Действительно, дисколёт поднимался вверх настолько плавно, что сидящие внутри Заварин и Теляшина этого даже не заметили. Вот «Русич» поравнялся с верхушками самых высоких деревьев, вот и они уже пропали из виду. – Теперь трогай. Да не так резко! Вот, уже лучше.
- В какую сторону лететь-то? – поинтересовался анархист. Вопрос был, конечно, глупый, но от восторга и сознания того, что они с Валей висят теперь на высоте метров сорока, а эта удивительная штука его ещё и слушается, Заварин на некоторое время отключился от реальности. Он потянул штурвал ещё немного, и на стрелка высотометра метнулась к цифре «100».
- На юго-запад, к вашей берлоге, - сказала Теляшина. Заварин поймал взгляд её огромных зелёных глаз и прочёл в них такой же восторг, как и у себя. Это была самая настоящая, пусть и относительно небольшая, но всё-таки радость. Такая машина, самый настоящий летающий танк, часть наследства великих предков, которая долгие годы была спрятана от загребущих рук недостойных потомков – и за штурвалом этого удивительно аппарата он, Игнат, сын простой соликамской учительницы, мелкий хулиган и большой смутьян, человек, за свою короткую жизнь ни разу не выбиравшийся за пределы родного Пермского края.
- Ну всё, держитесь теперь, ублюдки, - Заварин погрозил кулаком невидимым врагам. – Мы летим писать историю.
- Много не напишем, пока пулемётчиков на борт не примем, - осадила его Теляшина, поправив бандану на голове и спрятав несколько выбившихся локонов.
- За этим дело не станет, - Игнат улыбнулся, надавил на газ, и «Русич» рванулся с места. Деревья внизу мелькали всё быстрее и наконец слились в единую жёлто-красную массу. До Заварина дошло, что на этом фоне они с Валей нехило выделяются и скорее инстинктивно, чем по велению разума, прижал дисколёт как можно ближе к земле так, что верхушки деревьев едва не хлестали по днищу. Лес лежал впереди бескрайним огненным морем, из которого подымались кое-где утёсы сопок, лысых и покрытых растительностью. Где-то там, под сенью ветвей, продолжали свой путь товарищи Игната. Они должны были самостоятельно добраться до южной оконечности Соликамска и ждать там сигнала к наступлению, чтобы вместе с другими бандами района начать штурм города, где уже целых полгода хозяйничали оккупанты, сохраняя, тем не менее, за городскими чиновниками большую часть гражданской власти.
- Валя, - спросил Заварин, не отрывая от стелющегося внизу лесного моря. – А по какому принципу летает этот аппарат? Ведь винтов нет, и реактивных сопел я тоже что-то не заметил.
- Насколько я знаю, - партизанка слегка откинулась в кресле, не выпуская из рук рычаги управления орудием. – Силовая установка дисколёта как-то связана с магнитным полем Земли. За счёт особой настройки он способен отталкиваться от неё, как если бы поднести друг к другу два перевёрнутых магнита. Даже не знаю, как это объяснить. Очень сложная и хитрая система. Мне известен только основной принцип.
- Нормально, - протянул Заварин. – А если этот агрегат вдруг сломается, кто чинить будет?
- В ополчении есть специалисты, способные разобраться с такой техникой. Остается только надеяться, что их помощь нам в ближайшее время не понадобится.
Игнат собрался сказать ещё что-нибудь в том же духе, но, насколько он мог судить по ориентирам, они уже приближались к логову Дикого взвода, где остались снайперы и ещё несколько тяжелораненых бойцов. Первых Заварин намеревался принять на борт в качестве пулемётчиков, вторые же были слишком слабы, чтобы принимать сколь-нибудь деятельное участие в атаке на Соликамск и должны были остаться на попечении немногочисленных хозяек бывшего здания лесничества.
Стрелки на часах постепенно подбирались к половине пятого. Движение происходило согласно графику, даже оставалось немного времени в запасе. Большое и горячее сердце «Русича» билось всё так же уверенно, будто бы и не было двух десятилетий долгого сна в железобетонной гробнице, где он был рождён гением неизвестного учёного. Рождён для того, чтобы дать Отчизне очередной козырь в бесконечной борьбе с несметными врагами. И хотя в строй дисколёт встал уже после того, как создавшая его страна исчезла с карты мира, роль, отведённая ему, не изменилась. Пусть он был один, но от этого не становились менее грозными ракеты, снаряды и пули со смещённым центром тяжести – осколочно-фугасная месть, которую он должен был обрушить на головы противника. Заварин не видел всех этих боеприпасов, но сознание того, что только от его воли зависит, когда и куда они полетят, ощущение мощи, подчинявшейся только ему, наполняли его душу отвагой и решимостью. Он гнал дисколёт, этого гостя из прошлого, вперёд, сливаясь с могучей машиной в единое целое.
- Жизнь, конечно, отстой, но, чёрт побери, она налаживается! – сказал Игнат, весело глянув на спутницу.
- Смотри, от счастья не помри, тебе ещё на этой машине драться предстоит, - улыбнулась та в ответ, но, поведя головой по сторонам, вдруг помрачнела.
- Чего там? – спросил анархист, поворачиваясь туда, куда за мгновение до этого посмотрела партизанка. Ответа ему не потребовалось. Прямо по курсу из лесных зарослей поднимался быстро приближающийся столб чёрного дыма. Заварину не надо было сверяться с картой, чтобы его опасения подтвердились. Он сразу понял, что это дымится их берлога. «Пожар у них там, что ли, случился? – подумал Игнат, и тут же поймал себя на мысли, что в такое предположение он и сам не верит. – Или же…» Его боевой настрой начал куда-то улетучиваться. Заварин сбросил скорость и начал закладывать вираж, готовясь к посадке.
Через несколько секунд он понял, что предчувствие его, к сожалению, не обмануло. На том месте, где ещё утром возвышалась маленькая крепость, теперь была груда тлеющих развалин, из которых кое-где торчали, словно переломанные кости, потолочные балки. Рядом на просеке стоял почерневший «Брэдли», нелепо задравший свою тоненькую пушечку к небу, чуть ближе к развалинам лежал остов «Хаммера», перевалившийся через жалкие остатки колючей проволоки. Всё говорило о том, что оставшиеся в логове анархисты отчаянно сопротивлялись, только вот результат такого сопротивления был налицо. У Заварина сжалось сердце. Здание, над укреплением и маскировкой которого он и его товарищи работали столько времени, в которое было вложено столько труда и сил, здание, долгих шесть месяцев служившее им домом и укрытием, лежало теперь в жалких руинах.
Игнат, не произнося ни слова, посадил «Русича» рядом с одним из столбиков, на котором ещё болтались обрывки колючей проволоки, закинул на плечо верный АКСУ и выскочил из кабины. Едва спрыгнув на истоптанную натовскими ботинками траву, в которой зияли проплешины перепаханной взрывами земли, он побежал к руинам и в бессилии упал перед ними на колени. Горький запах гари ворвался в его ноздри и обжёг их. Всё погибло. Погибли запасы оружия и продовольствия, погибло надёжное укрытие, с которым все бойцы Дикого взвода, живые и мёртвые, успели породниться, погибли надёжные товарищи. Сгорел последний мост к отступлению, а вместе с ним рухнула иллюзия неуловимости и безнаказанности.
Чего только не видели эти стены, что теперь лежали у его ног грудой обгорелых досок. Не одна молодая горячая душа отлетела отсюда, сопровождаемая печальными взглядами товарищей, которые ещё надеялись спасти брата по оружию. Сам он, Игнат, не раз лежал здесь при смерти после очередной жаркой схватки, но каждый раз его вытаскивали буквально с того света руки надёжных друзей. Кому-то везло меньше. Сколько было выпито, съедено из общего котла, который теперь был похоронен под этими развалинами, сколько спето песен под избитую гитару, сколько раз уходили они от этого порога, не зная, увидят ли его снова. С такими чувствами ушли анархисты и в этот раз, но теперь им действительно было не суждено снова вступить в своё логовище.
- Я сожалею, - на плечо атаману опустилась лёгкая рука. Краем глаза он заметил, что это Валя подошла к нему и стоит рядом, печально глядя на руины.
- Я отомщу этим гадам, - Игнат вскочил и тёр лицо рукавом.  – Отомщу! Пиндосы заплатят за всё! За моих друзей, за мой дом, за мою страну! Слышишь, - он вдруг схватил партизанку, приподнял и бешено потряс её. – Я… Мы! Мы отомстим им, Валя! И за твоего отца тоже! За всех!
- Отомстишь, отомстишь обязательно, - раздался вдруг подозрительно знакомый голос. Заварин опустил опешившую от такого буйного всплеска чувств Теляшину, сорвал автомат с плеча и осмотрелся. Вроде бы, никого рядом не было. Игнат подумал было, что у него начались галлюцинации на нервной почве, но голос продолжил: - И незачем было так её трясти. Да и орать тоже не следовало.
- Ты кто? Совесть моя, что ли? – крикнул Игнат. В следующее мгновение он вдруг ощутил, как земля уходит у него из-под ног, и какая-то неведомая сила швырнула его на траву. На долю секунды Заварин потерял способность соображать. Когда же дар мысли снова вернулся к нему, он обнаружил, что над ним склонился куст. Куст сказал:
- Совесть в отпуске. Я за неё.
- Иван Антоныч, - обрадовано протянул Игнат и попытался встать.
- А ты так ничему и не научился, - снайпер подал ему руку, помогая подняться. – Всё так же не слышишь, что происходит у тебя за спиной, и валишься от банальной подсечки.
- Иван Антоныч, - повторил Заварин, оглядывая товарища с ног до головы. – Я уж тебя похоронил.
- Не ты первый, - ухмыльнулся снайпер своим закоптившимся лицом. – Эти, - он мотнул головой в сторону искорёженного «Хаммера». – Тоже думали, что мы покойники.
- Кто ещё выжил?
- Март, Охотов, Лёха, Зинка, Настька, короче, все бабы целы. Остальные, - Петрухин тяжело вздохнул и поглядел на небо, которое уже начинало окрашиваться кроваво-красными пятнами и темнеть. – Напали эти гады примерно через час после того, как вы уехали. Мне один мент позвонил, сказал, что через его деревню прошла колонна бронетехники и скрылась в лесу. Я быстро сообразил, что пиндосы по нашу душу едут, и решил на всякий случай девчат наших спрятать в погребе бывшего домика лесников, а остальным приказал готовиться к бою. Как потом выяснилось, не зря. Первое, что услышал – как одна из наших растяжек рванула. Потом ещё несколько. Затем начал различать звук моторов, даже выкрики отдельные. Понял, что окружают нас натовцы, и, судя по обилию шумов, немало их прёт сюда. Но мы решили держаться.
Ошибку свою я понял, когда из лесу вывалилась вторая «бредятина», а с другой стороны подошло ещё три «хама», вдобавок к тому, что мы уже подбили. Нас было четыре с половиной здоровых да ещё  тяжелораненых пятеро. Белькова, ну, Васьки Буранова зазноба, тоже с нами осталась. А пиндосов -  почти рота. Бой был недолгим, минут через десять-двенадцать они разнесли левое крыло и подожгли правое. Мы тогда уже отходить начали, но, как видишь, слишком поздно.… А тебе я не радировал потому, что не хотел подставлять остальных под удар. Согласись, в открытом бою против такой силы у вас шансов было немного, да и план бы тогда оказался на грани срыва. Короче, что было, то было. А это ещё что за НЛО? Марсиан грабанули? – снайпер указал на «Русича». Иван Антонович даже в самых паршивых ситуациях не терял своего чисто солдатского чувства юмора.
- Дисколёт, - объяснила Валя. – То, за чем штаб ополчения отправил нашу группу. По скорости и маневренности превосходит все вертолёты мира, броня как у танка, вооружение – как у них вместе взятых, кроме пушки, естественно.
 - Что-то я про этот проект слышал, - Иван Антонович неспешным шагом подошёл к дисколёту и провёл ладонью по могучей броне. – Их даже, вроде бы, в серию хотели запускать перед Перестройкой, но горбатый всё порушил, и наша армия осталась без новой боевой машины.
- Тут такое дело, - начал Заварин. – Нам двоим с этой штукой не управиться. Ещё трое человек нужно. За пулемёты. Остались тут ещё те, кто сможет с этим справиться?
- Остались, не бойся, - Петрухин не без удовольствия изучал вооружение «Русича». – Отлично, даже очень хорошо.… Так вот, двоих я тебе, Игнат, обещаю, а вот с третьим ситуация посложнее. Из мужиков, кроме Марта, ещё только Охотов в приемлемом состоянии. Лёха серьёзно ранен, ему осколок прямо в живот угодил. Бронежилет, конечно, помог, но не сильно. Ему теперь постельный режим положен, а Охотов, сам знаешь, стрелок никакой.
- Что ж, выбирать нам не приходится, - сказал Заварин после минутного раздумья. – Зови их сюда. Сам тоже полетишь.
- Я знаю, Игнат, я знаю, - Иван Антонович похлопал молодого атамана по плечу. – Права на ошибку у нас теперь нет, отступать точно уже некуда: нашего лесного убежища больше нет. Так что пусть пиндосы рубят этот лес на гробы. Настало время причинять справедливость и наносить добро. Как же долго я ждал этого дня…

9.
Крысы бегут с корабля

- Ну вот скажи, Гена, что мне с этим делать? – начальник хлопнул крупной короткопалой ладонью по стопочке бумаг сантиметра полтора толщиной. Органайзер подпрыгнул, а стол обиженно скрипнул ответ на хлопок. Стопочка стала тоньше на несколько миллиметров. – Сколько раз я объяснял людям: ну не жалуйтесь вы мне на то, что миротворцы где-то кого-то побили или что-то отобрали, я им никто, у них командир есть в УВД, пусть он разбирается, так нет! Как об стену горох! Несут и несут жалобы!
- Скорее всего, просто боятся, что Баттон пошлёт их куда подальше и будет, в сущности, прав, или выслушает, но делать ничего не будет, - сказал его чуть более молодой собеседник, поправляя очки. -  Судите сами, Виталий Андреевич, ведь, честно говоря, мы с вами тут больше не хозяева. Какой толк от писаных законов, когда по всей стране действует только право сильного, или, грубо говоря, мужика-с-оружием. Баттон и его бойцы в данном случае и есть тот самый сильный, который всегда прав. Реальная власть в руках этого майора из Флориды, а мы так, для красоты, и для того, чтобы его по всякой мелочи не тревожили.
- Да это я и так знаю, - Виталий Андреевич опустился в кресло. – Ты скажи, что делать. Нельзя же просто взять и бросить эти бумажки в топку, слишком много их тут.
- Передайте Баттону, пусть у него голова и болит. В конце концов, это его архаровцы буянят, а не наши. Может, меры какие-нибудь и примет.
- Я вот тоже так думаю, просто подстраховаться хотел. Э-э-эх, в непростое время живём, - он встал и, грузно переваливаясь, подошёл к шкафу. Пробежав глазами по забитым папками и книгами полкам, Виталий Андреевич остановил взгляд на подарочном издании «Истории государства Российского». Толстый фолиант в дорогом переплёте с позолоченными буквами был на деле тайничком, в котором лежала заветная фляжка, которая обычно помогала мэру Соликамска принимать трудные решения.
Содержимое фляжки незамедлительно перекочевало в возникшие на рабочем столе стаканы. Виталий Андреевич снова сел, но выпить собеседнику пока не предлагал, лишь покручивал задумчиво свой седеющий ус, что было признаком большой озабоченности. Видя это, Геннадий Владимирович также не проявлял инициативы, помня о том, что она наказуема. На лице начальника он читал ещё и усталость, большую усталость от сознания того, что в городе распоряжается ещё кто-то, помимо его самого, и постоянного страха за своё будущее.
Виталий Андреевич Коломенцев, мэр города Соликамска, был крупный и полноватый усатый мужчина в летах. Городом он начал руководить за девять лет до начала гражданской войны и всё это время делал всё возможное, чтобы ситуация была стабильной. Радикальные перемены, вне зависимости от последствий, пугали и отталкивали его. Соликамск в его правление стал ухоженнее и спокойнее, но не более того. Впрочем, абсолютное большинство населения это вполне устраивало. Сам он был не без грешка, но если и опускал что-то лишнее в карманы своих широких брюк, то только в том размере, в каком это не мешало осуществлять его программу по превращению Соликамска в этакий заглохший пруд, на котором пышно цветёт болотная растительность, но никогда не водится хорошая рыба.  Коломенцев уяснил для себя одну вещь: чем больше в городе будет неустроенностей, тем злее будет народ, а злой народ начинает всячески докапываться до градоначальников, мешая им заниматься делом и копить на спокойную старость, до которой Коломенцеву оставалось не так уж и много лет.
«Всё эти радикалы проклятые испортили, - подумал мэр, взглянув за большое окно своего кабинета, заклеенное бумажными полосками крест-накрест. Девять лет он видел с этого ракурса соседний корпус здания городской администрации, уже порядком подрастерявший к настоящему моменту штукатурку, не говоря уже о краске, да памятник Ленину. Теперь от памятника осталось только основание постамента, на которое полторы недели назад был водружён спалённый налётчиками «Брэдли». Машину подкрасили, приспособили вместо пушки какую-то старую трубу и поставили на площадь, которой теперь было присвоено имя Свободы. Со дня на день должна была быть изготовлена и мемориальная табличка: «Павшим за российскую демократию». Идея была, бесспорно, неплохая, вот только в общий ансамбль зданий, окружавших площадь, натовская бронемашина вписывалась гораздо хуже, чем памятник вождю мирового пролетариата, который теперь ожидал своей очереди на путешествие на свалку в гараже на окраине города. – Жили себе двадцать с лишним лет, жили, все на своём месте, американцы в США, рабочий в хрущевке, олигарх во дворце, а тут вдруг правды им захотелось. Справедливости! И ведь самое интересное, что народ за ними в кой-то веки пошёл! Справедливость.… Вот к чему эта борьба привела. Страна оккупирована, всё в полнейшей разрухе, надвигается голод, брат идёт на брата, а они всё никак не успокоятся».
- Ну что ж, Гена, - произнёс Виталий Андреевич вслух. – Выпьем, что ли.
- Давайте, - кивнул тот и приподнял стакан. – Ваше здоровье.
- Спасибо, - они чокнулись и осушили стаканы. Коломенцев встряхнулся, издал нечленораздельный звук и сказал: - Надоело мне это всё. Раньше мы тут хозяева были, а теперь вообще не пойми что происходит. Америкосы делают вид, что контролируют ситуацию, мы – что рады им и продолжаем исполнять свои обязанности, а народ, в лучшем случае, делает вид, что работает. А на деле ничего нет. Посмотри за окно. Брусчатку с площади чуть ли не средь бела дня уже тащат, от деревьев одни стволы остались: остальное обломали на дрова, потому что угля в котельных в обрез. Тут за углом супермаркет, там на полки глядеть страшно, потому что они, во-первых, полупустые, а во-вторых, из того, что есть – львиная доля привозное, а посреди торгового зала вообще пробоина от взрыва, в которую подвал видно. Да что там какой-то магазинчик! – Геннадий Владимирович понял, что коньяк уже ударил начальнику в голову и тот начал выплёскивать из себя всё, что накипело. Такие сеансы были просто необходимы, чтобы у Коломенцева в один прекрасный день не съехала крыша от злобы. А злиться было отчего. Виталий Андреевич, будучи тщеславным и амбициозным человеком, терпеть не мог, когда кто-то мешал ему делать то, что ему самому казалось истиной в последней инстанции. – Когда у нас здание администрации  уже год как без текущего ремонта стоит! В левом крыле крыша течёт с августа, на правом огромный кусок штукатурки отвалился ещё в мае, да вдобавок после последнего пожара ещё не все кабинеты привели в нормальное состояние, а горели-то мы когда?
- В начале сентября, - осторожно ответил собеседник.
- Вот! Полтора месяца прошло, а мы всё никак мебель там не поставим. Да и налётчики совсем обнаглели, врываются в город как к себе на склад, жгут, грабят, дебоширят, хватают всё подряд. Полицаи в ужасе разбегаются, а америкосы, которые тут для того, по идее, и стоят, чтобы нас защищать, всегда только на догорающие головешки подоспевают!..
- Сегодня Баттон провёл операцию по уничтожению Дикого взвода. Успешную операцию, - Геннадий Владимирович снова поправил очки.
- Как так? Почему не знаю? – встрепенулся остывший было мэр.
- Так я ведь и зашёл-то к вам, чтобы довести до вас эту радостную новость. Как вошёл, с порога и сообщил.
- Правда? – начальник недоверчиво приподнял густые брови. – А, ну да, конечно же.… Ух, хорошо пошёл коньячок! Аж полегчало, как высказался. А жалобы эти, - он опять хлопнул по стопочке, ещё раз утрамбовав её. – Баттону прямо сейчас отнесёшь. Его архаровцы наворотили, пусть у него башка и трещит!
Довольный собой и новостью, которую сообщил ему подчинённый, Виталий Андреевич успокоено откинулся в кресле.
- Так я пойду? - осведомился Геннадий, собирая жалобы в свой потёртый дипломат из крокодиловой кожи. Коломенцев открыл было рот, чтобы дать утвердительный ответ, но тут его внимание привлёк какой-то странный звук с улицы. Больше всего это походило на отдалённые выстрелы, перемежавшиеся иногда взрывами. Вообще-то, началось это ещё минут десять назад, но Коломенцев не придал значения, предположив, что стреляют далеко на окраине, а значит, дело в банде анархистов, пытающейся ворваться в город, однако теперь только он вспомнил, что Дикий взвод уничтожен. В только что умиротворившуюся душу градоначальника закрались нехорошие подозрения.
 - Гена, ты это слышишь? – спросил он, чтобы убедиться, что это ему не мерещится с хмелька. Коломенцеву очень хотелось, чтобы собеседник ответил: «Нет», потому что иное означало, что на Соликамск опять кто-то нападает. При учёте того, что самая наглая банда была уничтожена бойцами майора Баттона несколько часов назад, а другие просто никогда не осмеливались даже приближаться к райцентру, не то что вступать в стычки с расквартированными в нём миротворцами. Вот вдали от города – это они могли. Налететь, пострелять, засаду устроить, а в некоторые деревни натовцы и вовсе боялись соваться, так как там, где правили криминальные авторитеты и полевые командиры, их в любое время дня и ночи ждали свинец пуль и сталь ножей. Тем не менее, синие кружки на карте района, висевшей на стене кабинета, с каждым месяцем опоясывали всё новые и новые населённые пункты: у боевиков мало-помалу заканчивались боеприпасы и желание воевать.
Но теперь, судя по всему, ситуация была гораздо более критической, чем даже при самом жестоком налёте Дикого взвода. Опасения мэра подтвердились, когда он услышал приближающийся шум вертолётного винта и приглушённый расстоянием  лай крупнокалиберного пулемёта.
- На нас напали, - пролепетал Геннадий Владимирович, тщетно пытаясь сохранить спокойствие. Шум винтов был уже прямо над головой. – И это не бандиты.
- А кто же тогда? – Коломенцев как мог быстро подошёл к шкафу, открыл и извлёк оттуда средних размеров чемоданчик, затем начал одну за другой открывать дверцы шкафов и распихивать по карманам пиджака какие-то вещи. Он сразу понял, что дело попахивает керосином и решил на всякий случай собрать вещи, потому что кто бы ни пришёл вместо натовцев, Виталию Андреевичу и всему его аппарату была одна дорога – на виселицу или под расстрел за сотрудничество с оккупантами. Или просто от плохого настроения главаря нападающих. На улице что-то громыхнуло, и стёкла печально зазвенели. – Новая власть? Белые? Красные?
- М-м-марсиане, - ответил подчинённый, ошарашено глядя в окно. Мэр развернулся и тоже на мгновение обомлел. Над площадью в багровом закатном небе нарезала круги самая настоящая летающая тарелка. За ней гонялся, обстреливая НЛО из пушки и пулемётов, вертолёт «Апач». Ещё один, нелепо кружась в воздухе и оставляя за собой дымный след, падал в ближайший двор. Чёрные силуэты машин, несущихся в стремительной пляске смерти, на огненных тонов небесах выглядели не просто угрожающе, а прямо-таки демонически. Снаряды, ударяясь в борта «тарелки», рвались с оглушительным грохотом, но, судя по всему, не могли нанести ей ни малейшего вреда, в то время как та огрызалась пулемётными очередями. Видимо, в следующую секунду натовский лётчик разозлился окончательно и, отведя машину в сторону, выпустил по врагу несколько ракет. И тут произошло то, что повергло градоначальника в ещё больший шок: юркие воздушные торпеды вместо того, чтобы впиться в бронированную шкуру летающего монстра, подлетев к нему примерно на метр, вдруг ушли в разные стороны. Одна угодила прямо в асфальт, взметнув столб щебня, другая улетела за угол. За судьбой  остальных Виталий Андреевич проследить не успел. Натовский лётчик, озадаченный таким раскладом, замешкался, и немедленно получил сразу три снаряда прямо в кабину. «Апач» вспыхнул словно спичка и разлетелся на куски. Обломки того, что ещё несколько мгновений назад было чудом враждебной техники, кувыркаясь, понеслись к земле. Один из них, выбив многострадальное стекло кабинета, со свистом пролетел через него и ударился об один из многоуважаемых шкафов. Тот зашатался и, жалобно скрипнув, с грохотом упал на пол. Тем временем «тарелка», заложив над площадью ещё один вираж, обогнула выглядывающую из-за дома напротив маковку церкви и улетела куда-то на восток.
- Сам ты марсианин! – рявкнул мэр на подчинённого, почти мгновенно оправившись от шока. Коломенцев был стреляный воробей, когда-то в молодости работал на авиазаводе и потому довольно быстро понял, что это НЛО сделали люди. В принципе, понимание этого пришло к нему ещё во время схватки «тарелки» с вертолётом, когда та отстреливалась от «Апача» из пулемётов. Мелькнувшая на днище машины красная звезда с белой каймой только укрепила уверенность чиновника в своей правоте, как, собственно, и его страх: это значило, что враг более чем реален. – Соберись, тряпка! – проорал градоначальник, за шиворот поднимая осевшего на стул Геннадия, лицо которого стало белее подушки, которую только что постирали дефицитным «Тайдом».  – Надо уходить! Это красные! – он нажал на кнопку селектора и уже хотел отдать приказ другим отцам города немедленно покинуть Соликамск, но, как выяснилось, прочие чиновники проявили куда большую расторопность, чем Коломенцев, и уже толпились в его приёмной со своими чемоданчиками, такими же, как у мэра. Эти небольшие неприметные чемоданчики были приготовлены задолго до начала гражданской войны на тот случай, если она всё-таки случится, и передавались вместе с креслами в высоких кабинетах. В каждом из них лежали аптечка, несколько сухих пайков, зажигалка, ключи от личных и служебных авто, фляжка водки, навигатор, батарейки, небольшой пистолет и прочие вещи первой необходимости, среди которых были и круглые суммы денег в евро и долларах. Их готовили, постоянно пополняя, держали под рукой, но при этом так, чтобы никто из посторонних не мог их заметить. Каждый из присутствующих больше всего на свете боялся, что эти чемоданчики им однажды пригодятся, что час «икс» всё-таки наступит.
«И вот он наступил, этот час, чтоб его черти сожрали», - зло подумал Коломенцев, быстро, почти бегом, идя по ставшему вдруг неожиданно тесным коридору здания администрации. За ним молча с серьёзными лицами шли подчинённые. Виталий Андреевич прекрасно знал, что всё это спокойствие напускное, что на самом деле все, кто идёт сейчас за ним, по меньшей мере, растеряны, даже те немногие, у которых холодно блестели в руках начищенные пистолеты, чистые не потому, что хозяева следили, а оттого, что слишком редко их вынимали из тайников. У некоторых он заметил даже болтающиеся на плече панорамные противогазы.
Очень многое оставляли они здесь. И речь шла не только о материальных ценностях. Здесь, в этом здании, чиновники навсегда оставляли своё прошлое, в котором они были центром своего собственного маленького мирка. Этот мирок пошатнулся в памятную Кровавую субботу, когда десятки, если не сотни, легли мёртвыми на истоптанный, грязный столичный снег под пулями и дубинками полицейских, и с тех пор медленно, но верно рушился.
Коломенцев чувствовал испарину на своём лице, чувствовал, как обливается потом его тучное, некогда мощное тело и рефлекторно распустил и так болтающийся галстук. Он слышал, как на улице, подбираясь к площади всё ближе и ближе, говорят по-русски автоматы, как короткими рубленными фразами отругиваются штурмовые винтовки, как вставляют в этот смертельный спор свои короткие веские слова гранатомёты и ревут, стараясь перекричать всех прочих, на разные лады моторы. В этой симфонии разрушения ясно слышался Виталию Андреевичу гул народного гнева, который наконец проснулся и теперь крушит всё на своём пути, не разбирая, кто прав, кто виноват, и всё, чего хотел теперь опальный мэр – это как можно скорее покинуть здание, чтобы оно не стало ему могилой, добраться до чёрного хода по кажущемуся бесконечным узкому коридору.
Совсем рядом за стеной оглушительно грянул взрыв, и ближайшая дверь впереди с треском слетела с петель, окатив спасающихся чиновников градом щепок. Те поёжились, но продолжали уже не идти, а бежать к спасительному выходу, у которого их ждали личные машины с телохранителями, которые по первому сигналу подтянулись к скверу за бывшей площадью Ленина. «Кажется, успели», - перевёл было дух Коломенцев, когда толпа, скатившись по лестнице, свернула в неосвещённый закуток. В другом конце, прямо перед дверью с табличкой: «Запасный выход», стоял, загораживая её всю широкой спиной в бронежилете, дюжий миротворец – охранник, один из тех, что сторожили все жизненно важные объекты. Подойдя к нему чуть ближе, мэр вдруг в нерешительности остановился. Что-то в позе стоявшего задом к бывшим отцам города натовца показалось ему странным. Во-первых, он даже не пошевелился, услышав шум за спиной, во-вторых, слишком уж неестественно он согнулся.
Прежде чем Коломенцев, на которого напирали задние ряды, уже начавшие недовольно перешёптываться, собрал испуганно метающиеся мысли в кучу и смог должным образом проанализировать ситуацию, миротворец вдруг дёрнулся. Винтовка, грустно клацнув, упала на пол. Следом грузно осел и сам натовец. Сделав шаг из темноты, глазам поражённых чиновников предстал их ночной кошмар, олицетворение самого большого их страха. Партизан.
Одет он был в затасканную камуфляжную куртку и поношенный советский бронежилет, поверх которого была надета видавшая виды разгрузка. На голове был омоновский шлем с жирной корявой вписанной в круг буквой «А». Коломенцев не видел его глаз, но прямо-таки физически ощущал ту ненависть и презрение, с которыми смотрит на попытавшихся смыться чиновников этот человек, о намерениях которого более чем красноречиво говорил зажатый в руке окровавленный тесак. И хотя побитый «Калашников» был закинут за спину, Виталий Андреевич не сомневался, что он незамедлительно окажется в руках пришельца и изрыгнёт струю свинца, едва кто-то из присутствующих попробует оказать сопротивление.
Мэр не видел своих подчинённых, не решаясь повернуть головы, да и бычью шею Коломенцева сковал ужас, но понимал, что наличие у них пистолетов никак не поможет в данной ситуации: никто тут не умел толком стрелять, да и не хватило бы на это духу у канцелярских крыс, самым значительным из умений которых было умение пилить деньги и осваивать бюджет. С этим да ещё с позированием на камеру они справлялись замечательно, однако теперь им нечего было противопоставить этому страшному, как дубина народной войны, человеку. Спасения не было: попытки отступить обратно к кабинетам или смять этого бойца массой закончились бы для Коломенцева и его коллег более чем плачевно. Помощи, судя по тому, что спор разнокалиберных стволов, приблизившись к площади и ворвавшись на неё, склонялся в сторону нападающих, так как отрывистая ругань М-16 и удары пушек натовских бронемашин слышались всё реже, тоже ждать было неоткуда. Не оставалось сомнений, что Соликамск переходит в другие руки и Центру больше не подчиняется.
- Ну что, собачьи дети, - с насмешкой произнёс партизан, явно ощущая своё превосходство и перевернул тесак в пальцах. В расплывшуюся на полу лужу крови натовского пехотинца, что скрючился между грязными кирзовыми сапогами налётчика и начищенными туфлями чиновников, упало ещё несколько тяжёлых капель. – Поговорим?

10.
Вращая Землю

Игнат ещё раз надавил на газ, и его мотоцикл, ворчливо рявкнув, вскарабкался-таки на вершину сопки. Анархист хотел продолжить путь, дело было достаточно срочное, но, оглянувшись вокруг, невольно остановился. Вид отсюда, несмотря на то, что сопка была не слишком высокой, открывался просто фантастический.
Растянувшись на многие километры, внизу по дороге в клубах пыли шло самое грандиозное воинство, которое ему когда-либо приходилось видеть. С мерным топотом и гулом тысяч голосов по обочинам маршировала разношёрстная пехота, и смотрящие прямо в небо штыки холодно поблёскивали в лучах полуденного солнца, которое ещё давало идущим по земле людям последние крохи летнего тепла, чтобы ещё через пару недель надолго укутаться в пелену туч. Они теперь уже совсем скоро должны были просыпаться первым снегом, которого так ждала притихшая природа.
 По середине шоссе с важным видом, слегка покачиваясь, один за другим ползли танки и бронетранспортёры, также густо облепленные бойцами. В этой бронированной массе то и дело мелькали грозно поводящие зенитными автоматами по сторонам «Тунгуски» и «Шилки». Впрочем, зенитчики, в основном, следовали вообще не по дороге, чтобы радиус обзора был максимальным. С такого расстояния Заварин не мог рассмотреть мелких подробностей, но знал, что большая часть этих машин давно не бывала в ремонтной мастерской и единственными инструментами, которые касались их стальных сочленений, были несколько гаечных ключей,  изредка сварочный аппарат да кувалда. О покраске не было и речи, разве что на бортах, едва проглядывая из-за толп пассажиров, красовались выведенные по шаблону красные звёзды, номера и пламенные лозунги, среди которых вторым по популярности после надписей «За Родину!» и «За Россию!» была «Твою мать!». Из люков выглядывали танкисты с устало-пофигистическими чумазыми физиономиями. 
И всё-таки, несмотря на вымотанный и потрёпанный внешний вид, это была самая настоящая армия. По краям бесконечной вереницы людей и техники, от которой валили вверх столбы чёрного дыма, пахло гарью, потом и бензином, деловито сновали пешие и конные, передавая какие-то распоряжения или просто поддерживая общий порядок. Отсюда Игнат не слышал их фраз, которых было просто не разобрать в таком шуме, какой производило громадное многотысячное ополчение. Этот гул, слившийся из множества голосов, криков, конского ржания, рыка моторов, топота несметного множества сапог и ботинок, напоминал тяжёлое дыхание колоссального и невероятно сильного пробудившегося после долгого сна животного, которое, не проявляя особой агрессии, тем не менее, медленно, но верно и неотвратимо шло вперёд, к логовищу своего недруга, влекомое жаждой мести. «Красный медведь пробудился, - подумал анархист, взглянув на сержантские лычки на своих плечах. – Теперь он покарает стаю шакалов, что бесновались на его берлоге, пока он спал».
Перед ними величаво раскинулась волжская гладь, в которой отразились пронёсшиеся над ополченцами несколько «Аллигаторов», каким-то чудом уцелевших в казавшейся недавно бесконечной бешеной кровавой мути братоубийственной бойни. Игнат посмотрел вслед уходящим к горизонту изящным хищным силуэтам вертолётов. Где-то там, за гранью, в которую упирался его взор, бился сейчас в составе авиаотряда специального назначения его «Русич». Машина, конечно, была не его лично, а народная, но Заварин всё равно считал его в какой-то степени своим, потому что тот день, когда он впервые поднял дисколёт в воздух и устроил над родным Соликамском феерическое огненное шоу со сбиванием натовских вертолётов, поджогами казарм оккупантов, расстрелами их самих на улицах и посадкой на площадь Ленина в финале, до сих пор стоял у него перед глазами. Весь. До последней секунды.
Вереница войск, словно огромный змей, этакий русский левиафан, ползла по избитому шоссе, и, пересекая великую реку по нескольким понтонным и одному регулярному мосту, который удалось спасти от бомбёжки натовской авиацией, тяжело переваливалась на противоположный берег, откуда было уже рукой подать до передовой. Над змеем шелестели родные знамёна: красные и бело-чёрно-жёлтые, вились хоругви. Не было только предательского федератского триколора. Заварин заметил даже обособленную группу зелёных – это шли отряды башкир, татар, калмыков и других. Тех, кто попытался жить независимо от России. Это оказалось невозможно, так как слишком тесно переплелись в глубине веков корни народов, и создание жизнеспособных суверенных государств было заведомо обречены, но почти  год времени и тысячи жертв потребовались для осознания этой простой мысли. Теперь Родина-мать призвала всех своих детей на последний бой с проклятой ордой интервентов и предателей.
Тут Игнат заметил в массе солдат и техники белую коробочку медсанбатовского ЗиЛа. Почтенного возраста грузовичок с грустными круглыми фарами, полными сочувствия к тем, кого ему приходилось принимать в своём тентованном кузове, не спеша двигался между трофейным «Абрамсом», двумя бронетранспортёрами и БМП, на которой, судя по отдалённому еле слышному бренчанию  гитары, ехала удивительно весёлая для такой ситуации компания. Заварин немного улыбнулся, глядя на автоветерана. В одном из таких держала свой путь к Москве Валя. Теперь Игнат точно знал, что в первый мирный вечер, когда над головой уже не будут разбойно свистеть пули, у них будут свои шесть часов вечера после войны. Странное дело, но будущая мирная жизнь почему-то виделась ему более близкой и реальной, чем та, что была до войны. Заварин знал, что она обязательно наступит. Может быть, сам он её и не увидит, но права на ошибку, на трусость теперь уже не было ни у него, ни у кого-либо другого. С этой мыслью он надавил на газ, и. вспомнив, что на том берегу его ждут с приказом от командира одного из полков, прямо-таки пришпорил своего железного коня. Через несколько секунд он уже снова слился с огромной народной массой. Массой людей разного возраста, пола, национальности и убеждений, но объединённых пылающим в груди огнём священной народной войны.
Однажды солнце над Россией пошло вспять и чуть не село на востоке. С огромным трудом ополченцам удалось закрутить Землю обратно. Игнат понимал, что путь им ещё предстоит долгий и очень сложный, что много ещё русской крови удобрит поля, но осознавал и то, что утро над Родиной наступает только потому, что он и его браться по оружию поднимаются в атаку и гусеницы их танков вращают Землю.