Друг мой Ю. Мор...

          Человека, о котором напомнила мне моя коллега, Зоя Севастьянова* (http://www.proza.ru/avtor/nadiya2nadiya) в своей миниатюре "Курица" давно уже нет в живых, но память о его шутках, или, как сейчас говорят, приколах, ещё долго будет жить в сердцах сотрудников Чимкентской противочумной станции. Предвидя, что вряд ли кто-то пойдёт по этой ссылке, передам суть  повествования Зои своими словами.
            Итак, встретившись в коридоре отдела со своей застарелой любовью, паразитологиней Лидой, Юрий с присущей ему серьёзностью сообщил.
- Там, в холодильнике, лежит курица. Её можно сварить.
Ошарашенная такой неслыханной щедростью Лидочка поведала о великодушии коллеги сотрудницам. Девчонки (женщины - они ведь и в 70 лет "девчонки" в отличие от мужиков, которые уже в 5 лет, сидя на детсадовских горшках, говорят друг другу "ну чё, мужики") радостно захлопотали. Обед в тот день на работе получился царский. А к концу рабочего дня ..., в холодильник заглянула бухгалтерша, которую по аналогии с Царь-пушкой и Царь-колоколом станционные техники уважительно называли Царь-жопой.
- Девочки (опять!), а кто видел мою курицу?
- Здесь была только одна курица, - пояснили ей паразитологини, - и Морозов сказал, что это его курица, и её можно съесть. И мы её съели ...
            На разборе полётов у шефа Юрий категорически заявил следующее,
- Кто сказал, что это МОЯ курица? Я такого не говорил! Я просто сказал, что её можно съесть и, кстати, лично мне досталось только крылышко.
На покупку курицы бухгалтерше скидывались все участники трапезы, а в качестве компенсации за моральный ущерб ей была куплена шоколадка. 
   
«О покойных либо хорошо, либо ничего», гласит неписанное правило, но я буду рассказывать так, как оно было, а хорошо это или плохо – судить тем, кто найдёт время и желание прочесть то, что я написал. И так…
 
            Бородатый, грузный и гораздый на разнообразные мелкие и крупные пакости паразитолог Юрий и маленький, щуплый, до ужаса серьёзный начальник отряда, доктор Кадыров, живут в одной комнате.  Совместное проживание двух индивидов на одном, ограниченном участке, влечёт за собой некоторые неудобства. Доктор, несмотря на ответственный пост и преклонный возраст, засыпает  не донеся голову до подушки. И это хорошо. Но с момента засыпания, он начинает издавать богатырский храп. И это плохо ( я сам не один сезон прожил с Кадырычем в одной комнате, а потому, знаю, о чём говорю). Даже приняв внутрь свой ежевечерний, «снотворный»  стакан бормотухи, Юрий не может заснуть под богатырские рулады начальника. И тогда он начинает свистеть. Длинно и немузыкально. На одной ноте.
- Юрий Сергеевич, ты что свистишь?! – испуганно спрашивает проснувшийся доктор.
- А ты что храпишь?! – задаёт встречный вопрос паразитолог.
Это развлечение может длиться часами, пока утомлённый борьбой и убаюканный портвейном коллега не отлетает в мир сказок.
    Наступает утро. Проснувшийся  доктор свешивает с кровати босые ноги и пытается нашарить ими тапочки, которые он перед сном аккуратно ставит на прикроватный коврик. Тапочек нет. Кряхтя и постанывая,  Кадырыч слезает с ложа босиком и осматривает помещение. Тапочек нет. Он заглядывает под кровать. Тапочки не менее аккуратно стоят в самом дальнем и пыльном углу, у стенки. Через пару недель начальник, ещё не проснувшись до конца, привычно  становится на четвереньки и лезет под кровать за тапочками. У него выработался стойкий условный рефлекс.
- Доктор, зачем вы их туда прячете? – каждое утро искренне удивляется  сосед по комнате. И так весь сезон. Все семьдесят дней…

    Маленький, подвижный Кадырыч был в том возрасте, когда люди начинают заботиться о своём здоровье, а потому, каждый новый день начинал с зарядки. Делал он свои нехитрые физические упражнения под окном, у задней стены « командирского» домика. Это были любимые минуты в суровой бродячей жизни Юрия. Он набирал в рот воды и разбрызгивал её через форточку так, как это делают при глажке белья. Доктор прерывал физподготовку и с недоумением смотрел в безоблачное мойынкумское небо. Юра счастливо улыбался.

    Он и сам, наверное, не помнил, где раздобыл этот протез человеческой руки. Кисть и предплечье приблизительно по локоть, отвратительного, трупного цвета. Любимым развлечением в «поле» было незаметно засунуть этот протез в кормовую камеру на колонии больших песчанок, а потом дать задание блохолову раскопать  колонию и отловить находящихся там блох. Представляете реакцию рабочего, наткнувшегося среди песков, в норе грызунов, на отрезанную человеческую руку? Шутка дважды чуть не закончилась трагедией. В первый раз девушка – ловец потеряла сознание и её с большим трудом привели в себя. А во второй - через пару дней после находки руки, стоя над лежавшим в раскопанной кормовой камере паразитологом ловец пробовал пальцем остриё лопаты и размышлял вслух,
- Острая лопата… Не зря пол дня точил … Интересно, если рубануть по шее, башка сразу отвалится? А пески – они молчат …
    После  монолога сезонного рабочего аттракционы с рукой прекратились, а протез где-то «потерялся».

    Приходилось и мне сталкиваться с Юриными приколами. В Кумузекском отряде жили мы с ним в одной комнате. Всю неделю я со своей зоогруппой находился в «поле» и ночевал в палатке, а  выходные проводил на базе.  Чего греха таить, пили мы тогда много и часто, а потому, пробуждения по утрам были мучительными. В одно из таких воскресных пробуждений Юрий с радостной улыбкой на лице сообщает,
- Сашенька, а у меня есть!
Что «есть», пояснять не нужно, ибо следуя народной рекомендации вышибать клин клином, или, как говорил Козьма Прутков: «Лечить подобное подобным» - синдром похмелья мы снимали спиртным. Так вот, подходит Юрка к книжной полке, берёт оттуда стопарь с прозрачной жидкостью и ставит на мою тумбочку. Слава Богу,  не было у меня привычки глушить водку одним глотком, и было хорошее обоняние. В нос шибанул  запах уксусной эссенции. Не обделённый от природы чувством юмора, поскольку папа у меня был коренным одесситом, я тоже умел пошутить, а потому  молча достал ружьё и загнал в стволы патроны с картечью.
- О! Забыл! Мне же срочно нужно в лабораторию! – вспомнил Юрий, открыл задом дверь и исчез из комнаты.
Вернулся он часа через полтора с флаконом спирта и извинениями. Больше так надо мной он шутить не пытался.

    Но вершиной изобретательности беспокойного ума коллеги была, несомненно, ночная охота на зайцев. Сидел он как-то после ужина у вечернего костерка, с наслаждением вдыхал пахнущий саксаульным дымком воздух свободы, наблюдал, как летят на огонь бабочки, и тут его осенило …
- Видите, как они летят на свет? Я где-то читал, что такое случается не только с насекомыми. Вот зайцы, например. У них тоже развит этот инстинкт. Давайте завтра устроим большую охоту?!
    Тощие чимкентские бомжи и алкаши, на время сезона выполняющие обязанности временных рабочих, развесив уши, внимали словам биолога с университетским образованием и почти готовой кандидатской диссертацией. Ухмылялся в усы опытный и мудрый пустынный волчара – техник Валеся. Ему-то приколы паразитолога были хорошо знакомы.
- Короче, - поставил задачу коллективу Юрий, - завтра с утра все занимаемся заготовкой саксаула. Складываем его в кучу вон там, на бархане.
- Правильно, начальник! – одобрили распоряжение рабочие, - А то чё это – банка тушёнки на девять рыл в сутки?! Мяса хотим!
    Весь следующий день рабочие, возвращаясь с проверки капканов, тащили с собой выломанные с корнем саксаульные кусты. К вечеру наворотили на бархане огромную кучу дров, а когда на Муюнкумы опустилась безлунная ночь, Юрий велел всем  взять пустые кастрюли, тазики, миски и ложки и, грохоча ими как можно громче, цепью ходить по пескам вокруг бархана.
- Зайцы от испуга побегут на свет костра. Вот тут-то я и буду хватать их, снимать шкурки, и развешивать тушки на кустах, чтобы обдуло ветерком.
    Зарево костра, наверное, было видно и в Фурмановке, в пятидесяти километрах от точки. С грохотом и лязгом передвигались по буеракам загонщики. Завыли собаки на окрестных чабанских зимовках. Всё живое в панике устремилось прочь от палатки …
Валеся ушёл спать сразу после ужина. Юрий же ещё часок посидел у костра, покурил и полюбовался на дело рук своих...
Долго ещё после этой "охоты" жители Кумузека при встречах с идущими на почту или в магазин «чумарями» переходили на другую сторону улицы и крутили пальцем у виска.
 
            Но не только в полевых условиях творчески мыслил мой коллега. Однажды в конце банкета по случаю юбилея у одного из наших ветеранов, он положил кирпич в портфель всё того же, многострадального Кадырыча. А в портфель другого нашего сотрудника, любимца публики, баяниста, на другом, как сейчас говорят, корпоративе, натолкал пустых бутылок. Заявился коллега домой в очень, я бы сказал, нетрезвом состоянии, в помятой шляпе и с галстуком на боку, гремя пустой стеклотарой, и получил от супруги полноценный скандал.

           Романтические чувства свойственны всем. Не был исключением и герой моего рассказа. Будучи человеком одарённым, он писал неплохие  стихи, которые посвящал коллегам мужского и, особенно, женского пола. Вот, например, одно из таких четверостиший, обнаруженное мной на стене, в комнате зоологов жуантюбинского отряда:

Разлюбила, развеяла грёзы,
Беспощадно жестокая ты.
На живот мой капают слёзы,
Оставляя на майке следы.

Я, хорошо зная, кому был посвящен этот крик души, не мог не отреагировать и ниже приписал:

Бедный – бедный влюблённый Морозов,
Бес в ребре - седина в волосах?
Что у вас там на майке? Ах, слёзы!
А вот это? Да-да! На трусах?!

Посетит ли нормальная дама
Столь убогое наше жильё?
А отсутствие дам – это драма …
Вот и капает всё на бельё.

Ну, вот, этим, не очень приличным стихотворением, я и собираюсь закончить свой рассказ о человеке, с которым съел не одного зайца  (добытого обычным способом – из ружья) и не одну среднеазиатскую черепаху, выпил не один литр спиртных напитков разной крепости и провёл не один день под крышей «командирского» домика в кумузекском эпидотряде.

17.03.2013.