Не возвращайтесь никогда

В  сентябре 1981 года мы с Таней отправились в Поти. Пролетело почти 20 лет, как я уехал из этого города, и меня неумолимо тянуло навестить места, где прошло детство.

Решили самолетом лететь в Сухуми – оттуда «Кометой» до Поти всего два часа ходу.  Рассчитывали  добраться за день, но рейс задержали, да еще разница во времени – в общем,  прилетели под вечер. Ехать в город на морской вокзал смысла не было – последняя «Комета», наверняка, ушла. В аэропорту прилетевших встречало десятка полтора местных теток – предлагали снять комнаты. Договорились с одной грузинкой, думали, переночуем – и двинем дальше.

Утром проснулись, осмотрелись. Сухумский аэропорт находится километрах в двадцати от города, в местечке Бабушара – маленьком, компактном, застроенном преимущественно частными домами. На площади аэровокзала памятник Наде Курченко – двадцатилетней бортпроводнице, погибшей в 1970 году при угоне самолета. По улицам снуют тощие поросята с деревянными треугольниками на шее – чтобы не лезли через заборные дырки на чужие участки. Других достопримечательностей не наблюдается – если, конечно, не считать прекрасных видов на море и горы. Пришли на берег моря. Отличный пляж, галька – камушек к камушку! Отдыхающих мало, в основном летчики и стюардессы, коротающие время до полета. Практически никто не купается. Немного штормит, воздух свеж и жары не чувствуется. Опробовали водичку, окунулись у бережка, а потом поехали в Сухуми: погуляли по городу, сходили в ботанический сад и обезьяний питомник, узнали расписание «Комет».

Следующим утром вроде бы собрались в Поти, но выдалась такая чудная погода, что, не сговариваясь, отправились на пляж. Море было прекрасным – теплым, спокойным, ласковым. Отдыхающих прибавилось. Познакомились с одной парой из Ленинграда. Я и Анатолий больше находились в воде, чем на берегу, дамы купались реже.

Один раз выходим из воды и видим, что Таню и Наташу окружили мальчишки-грузины лет 14-15, едва достигшие половой зрелости. Лежат вокруг них плотным кольцом и пялятся на женские прелести. «Вы чего, пацаны!» – турнул их Анатолий.  Они сделали вид, что по-русски не понимают, но отползли на несколько метров и снова замерли. Так оно и пошло: мы уйдем купаться, они подползают, как крокодильчики, стоит нам вернуться – отползают. Нравятся кавказцам русские женщины, особенно блондинки – проверенный факт!

Лишь на пятый день мы покинули Бабушару. На морвокзал приехали за час до отправления «Кометы». Таня оставила меня с дорожными сумками на скамейке, а сама пошла в сувенирный магазин.

Я закурил, и скоро моему вниманию предстала занимательная сценка. Рядом располагался кофейный киоск, в котором орудовал молодой вальяжный грузин. Внутри киоска через полуоткрытую дверь была видна девушка, русская, явно отдыхающая, которая причесывалась, кокетливо болтая с грузином. Обычная история: приехала девушка на курорт – как же без бой-френда! Несколько человек попивали  кофе, сидя на соседних скамейках, двое ждали, когда грузин обслужит их.

Но вот к киоску приблизилась группа из 5-7 немцев. Через пару минут очередь подошла к ним. Один из немцев нагнулся к окошечку, чтобы сделать заказ, и это совпало с моментом, когда девушка кончила причесываться. Я готова, Гиви, сказала она. Грузин, недолго думая, захлопнул створку окошка перед самым носом немца. Тот испуганно отпрянул. Остальные немцы захлопали глазами, стали возбужденно шпрехничать и смотреть на часы, сверяя время с режимом работы киоска. Происшедшее находилось явно за пределами их понимания – обладатели европейского менталитета  не способны уразуметь алгоритм поведения советского торгаша! Девушка вышла из киоска и, увидев обескураженных немцев, упрекнула своего приятеля:

           – Гиви, ты бы хоть объявление повесил, что у тебя  перерыв! 
           – Вах! – усмехнулся Гиви. – Может мне еще книгу жалоб и предложений завести! Пошли, дорогая!

Прибыли в Поти, отобедали в ресторане морвокзала, оставили вещи в камере хранения и задумались о постое. Вообще-то, еще раньше планировали остановиться у Сазоновых – наших добрых потийских соседей по дому. Мама списалась с ними, они с радостью согласились принять нас. Но Таня вдруг заупрямилась: неудобно, у них однокомнатная квартира, они меня не знают… Отправились по гостиницам. В двух центральных отелях мест не было – остановились в «Доме колхозника», расположенном в районе порта, вдали от центра. Гостиница – так себе, соответствует своему названию. Съездили за вещами, перекусили, пошел дождь – нудный потийский дождь. Стало грустно, у Тани даже навернулись слезы – что мы здесь будем делать!..

Утром распогодилось. Я настоял первым делом навестить Сазоновых. Тете Соне и дяде Мише было за семьдесят. Все их чаяния  замыкались на дочке и внучке, которые жили в Мурманске. Нас они встретили с искренним радушием и сердечностью. Таня быстро прониклась к старикам симпатией, и после обеда, забрав вещи из гостиницы, мы перебрались в их уютную маленькую квартиру.

Последующие дни у нас чередовались: то – отправлялись на море, то – насколько хватало сил, ходили  по городу. Я водил Таню по всем памятным местам, хотя понимал – не все ей интересно. И впечатления у нас были разные: она оценивала город взглядом туриста; я после долгой отлучки фиксировал произошедшие перемены. Их было достаточно: появились многоэтажные панельные дома, пустили троллейбус, открыли детскую железную дорогу (не каждый областной город мог этим похвастаться), построили новый морской вокзал, большой универмаг, ресторан... Встречались метаморфозы: здание администрации, которое в мою бытность только строилось, успело обветшать. Перемены наблюдались не только в архитектурном облике. На улицах стало меньше военных и больше надписей на грузинском языке. Два традиционных местных бренда, используемых от названия футбольной команды до вывески на сапожной мастерской, «Колхида» и «Фазис» были переделаны на грузинский лад – «Колхети» и «Фазиси».

Грузинский язык стал агрессивно доминировать. Теперь, задним умом все это можно квалифицировать, как первичные признаки надвигающегося развала империи, но тогда такая мысль, разумеется, не приходила мне в голову. Хотя были люди, предсказавшие это эпохальное событие. Например, Андрей Амальрик, еще в 1969 году написавший эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года», или директор ЦРУ Аллен Даллес, заявлявший, что СССР погибнет от национализма. Да что далеко ходить: мой двоюродный брат Валера, в 1975 году окончивший бакинский политех, категорически отказался от прекрасного распределения в родном Баку, уехал в Россию, колесил по ней 6-7 лет, пока не осел в Москве. Причина? Был уверен в развале Союза и не хотел жить в независимом Азербайджане – из-за национализма. Однако я увлекся!

Конечно, наведал 3-ю среднюю школу. Прошелся по коридорам, прочитал расписание уроков, заглянул в учительскую – нет знакомых! Ни директора Шоты Ивановича, ни классной руководительницы Агафьи Карповны, ни историка Абессалома Сардионовича, ни учительницы английского Дианы Константиновны, ни учителя рисования Акакия Ивановича, ни физкультурника Анзора – никого!

Уже без Тани принялся разыскивать одноклассников, грузин и русских местного разлива, – дети военных, вряд ли, остались. Никого не нашел! Многие даже в справочном бюро не числились. Гурами Гугушвили жил по соседству, его дом и так знал. Пришел – живут другие люди, дом купили, а семья Гугушвили, говорят, перебралась в Израиль. Отыскал квартиру Нинель Мелкадзе – ее отец сказал, вышла замуж, живет в Тбилиси. Вова Печерица уехал работать в Тольятти – на ВАЗ. И так со всеми: кто перебрался в Тбилиси, кто в Ростов, кто в Одессу…

Много лет спустя, перелопачивая в социальных сетях потийские школы  изумлялся – куда только не занесло их питомцев! Не буду говорить про Москву и Ленинград, не буду также говорить про Германию, США и Израиль – этим сейчас никого не удивишь! Но Аргентина, Исландия, Новая Зеландия – вот далеко не все экзотические в плане эмиграции страны, в которых я находил выпускников потийских школ. Окраины империи, наверное, воспитывают особый дух предприимчивости у молодежи – она пытается вырваться из кажущегося ей статичного мира, а набрав  центростремительное ускорение рвется  дальше и дальше… Однако – опять увлекся! 

Я курил на балконе и подолгу оглядывал сверху  двор – чего мы здесь только не вытворяли! Сейчас почему-то дворовая жизнь угасла: не болтали на лавочке женщины, не стучали костяшки домино, не носились дети. Верхушка пирамидального тополя сломалась, от пальмы не осталось и следа. Я спускался в подвал и кружил по его закуткам и тупикам, один раз залез на пыльный чердак.  Неоднократно  подходил к двери нашей квартиры, стоял перед ней, но не звонил – зачем тревожить чужих людей в угоду своей сентиментальности. Выходил наружу и вглядывался в окна с улицы.

Раньше в нашем 20-ти квартирном доме жило 16-ть семей военных, сейчас – пять. Раньше в доме жила только одна грузинская семья работавшего у папы прораба Шония, теперь – двенадцать. Однако Шония переехал. Жалко – надеялся встретиться с ним, вспомнить, как разъезжали по командировкам, спросить про дочку Манану, озорную девчонку, напевавшую во дворе веселую грузинскую песенку «Тынды-тынды перочинды, робортолия!».

Из старых жильцов, кроме Сазоновых, остались Пуховы, Аникина и тетя Рая – мать Сашки Кузнецова. Пуховы жили вдвоем – их дочь окончила институт и вышла замуж в Иваново. Пухов, в отличие от дяди Миши, был военным, вышел в отставку в Поти, о чем сильно сожалел. Надо было всеми силами добиваться перевода в Севастополь, сокрушенно вздыхал он – Севастополь легко поменять на Иваново, а здесь мы, похоже, застряли навсегда.

Муж Аникиной, капитан  2-го ранга, умер через полгода после нашего отъезда. Детей у них не было. Оставшись одна, она в сорок семь лет взяла на воспитание, а потом усыновила ребенка своей племянницы – полуторагодовалого малыша. Мальчишка вырос, с медалью окончил школу – 3-ю среднюю – и в прошлом году поступил в Ленинградское военно-медицинское училище. Сейчас Аникина была на перепутье: вроде бы еще есть силы, чтобы сняться с места, но неизвестно, куда отправят служить сына после окончания учебы.

Мужа тети Раи насмерть сбила машина еще при нас. Сын Сашка, оказывается, обосновался в Сухуми, имел двух детей, работал массовиком-затейником в санатории. Знать бы, что он в Сухуми, можно было его разыскать. Тетя Рая тоже не прочь была перебраться  поближе к сыну и внукам.

После разговоров со старожилами дома у меня сложилось впечатление, что в их мироощущении присутствует чувство оторванности, изолированности. Вспомнил своих родителей – не было у них подобных настроений! Но, с другой стороны, Поти не представлялся им последним этапом жизни.

Во время гражданской войной 1992 года связь с Поти оборвалась – письма не доходили, телефон не работал. Знаю, что некоторые бывшие потийцы бросали все дела и неслись в Грузию, чтобы срочно вывести своих стариков, застрявших в воюющем городе.

Когда уже ставил последнюю точку этого писания, в «Одноклассниках» объявилась Ирина – внучка Сазоновых. Она на пять лет младше и знакома с пеленок – родители каждое лето привозили ее на юг к бабушке-дедушке. Ира пишет, что тетя Соня и дядя Миша заупрямились, не захотели ехать в Мурманск и становиться обузой. Конец трагичен. Дядя Миша сообщал, что все плохо, они голодают, болеют, а соседи-грузины помогают лишь ради квартиры. Ира до сих пор мучается угрызениями совести, что не смогла быть рядом с бабушкой и дедушкой в последние дни их жизни. Через интернет пытается найти, людей, знающих, где они похоронены. Гиблое дело – бесхозные могилы быстро сравниваются с землей…

Через неделю мы уезжали из Поти. Наш путь лежал через Сухуми опять в Бабушару – в аэропорт. В Сухуми поехали автобусом. Накануне прошел сильнейший ливень. Я таких еще не видывал. Настоящее наводнение – люди разувались и шли босиком по колено в воде. К утру потоки схлынули, но луж осталось предостаточно. Я протирал запотевшее автобусное окно и провожал взглядом  потийские улицы. На душе было пасмурно. Мелькнула крамольная мысль – не лучше ли было весь отпуск провести в Бабушаре?.. Тот Поти, который врезался в мою память, больше не существовал – фантом рассеялся. Время отложило неизгладимый отпечаток на город, людей, нравы… Да, быть может, есть определенная доля истины в распространенном мнении, что не стоит возвращаться туда, где ты был юн и счастлив…