Вышел ёжик... Новелла третья, последняя...

  Не серийный не маньяк.
 
  Вечное - циклы, чередование, чересполосица. Сейчас зима. Накатывает, то тепло, то  холод, то хорошее, то плохое. Второго больше, потому как зима, не лето.
 
  Ночью пришло тепло, как будто бы кто-то большой, задубев от зимней стужи, принялся яростно тереть ладони, дыша на них влажным нутряным тёплом...
 
  Утро. Оттепель. Туман. Он съел снег, словно мороженое, и только лёд пешеходных  дорожек заблестел каменной твёрдости карамелью. Снова ножевые ранения, снова в треугольнике сквера. Становится совсем интересно, смахивает на серию. Потерпевшая уже дома. Отправляюсь детально опросить. Оплавленный водой лёд коварно скользок. Все передвигаются гейшами - шажочки коротенькие скользящие.
 
  Пятиэтажка. Подъезд. Двери. За ними мирки, замкнутые, закрытые для посторонних. Для посторонних, но не для нас, и знаешь, что, возможно, в некоторые из них придётся заглянуть.
 
  Заходить к соседям не пришлось, потерпевшая, как и ожидалось, была дома. Последовал ритуал. Из-за двери: Кто там? Я, с ловкостью фокусника засвечивая в глазок ксиву, отвечаю: Милиция. Уголовный розыск.
 
  Потерпевшая открывает дверь, пропуская в тёмную прихожую. Небольшого роста, немолодая, она, утянутая швами и бинтами, невольно кланяется, почему-то пряча глаза.
 
  Проходим в зал. Квартира одинокого мужчины, как правило, несёт следы необязательности множества мелких домашних дел и, как следствие, запущенность. Квартира одинокой бездетной женщины – гипертрофированный порядок.
 
  Хозяйка по-прежнему отводит взгляд, но теперь понятно почему. На её лице уже начали проступать следы пристрастия к алкоголю, но она, подобно юной барышне, отдавшейся нечесаному мужлану, пока закрывает ладошками глаза, стыдясь своего падения, не смея обнять обольстителя. 
 
  Поговорили. Утром, уже светало, она шла по совершенно пустой улице из гостей. Преступник перегородил ей дорогу и, легко оттащив за насосную станцию, три раза ударил в живот ножом, молча.
 
  Как выглядел? Мужчина плотного телосложения. Тридцать-сорок лет. Всё. Особые приметы? Ну, разве что странной формы верхняя губа, это бросилось в глаза, нижняя линия бугристая неровная, словно брыли собаки…
 
  Шёл в отдел, размышляя. Похоже на серию. Один почерк, одно место. Даже мотив намечается. Обе жертвы были навеселе. Чувак ненавидит пьяных женщин? Ненавидит, но не хочет убивать? Или хочет, но режет походя, мимоходом?
 
  Нас троих вызвал Василенко, начальник КМ. Изложили имеющеюся на данный момент информацию. Предположили, что в происходящем усматривается серия. Услышав это, Василенко взорвался. Да что там взорвался. Он впал в амок, апоплексически покраснел, стучал кулаками, топотал ногами, орал, всё сильнее наливаясь кровью: Какая серия?! Какая серия?!! Какой маньяк?!! Впрочем, постепенно успокоившись, но всё ещё тяжело дыша, уже спокойно сказал: Чтобы я больше не слышал этих слов. Понятно?
 
  Ну, да ладно. Пусть будет не серийный и не маньяк, всё одно раскрывать, хотя никаких намёток нет. Лишь схематичный безликий фоторобот. А Василенко можно понять. Серийный маньяк, это, как геморрой, который только твоя проблема, но о которой тебе во всеуслышание будут напоминать каждый день...
 
  Текучка, то накатывала валами, то сменялась периодами затишья, но всё одно почти скрыла под своими наносами последние ножевые. Лишь однажды, то ли всплеском активности, то ли её симуляцией, последовало указание Фрола притащить какого-то непонятного клиента…
 
  Поспав после ночного рейда, пришёл в отдел с ватными мозгами и теперь сидел, тупо уставившись в стакан с чаем, не в силах войти в ритм работы набранный, разогнавшимися с утра парнями. Позёвывая, листал материалы, а ближе к вечеру, перед самым вечерним совещанием, уже в сумерках, попросил помочь Дэн, с тем самым клиентом.
 
  Водитель Сашка, как всегда безропотно, не смотря на окончание рабочего дня, повёз нас на другой конец города. Дэн что-то темнил. Оказывается, он сегодня уже был на этом адресе и общался с клиентом, но, почему-то, не забрал его, а затеял чересчур сложную, с моей точки зрения, комбинацию. Каким-то образом узнав, что клиент птицелов, рассказал тому, что сам держит птиц и ему нужна консультация. В общем, намутил Дэн. Я понимаю, что это был разведывательный опрос, и он хотел составить впечатление о клиенте. Но зачем мы по прибытии продолжили эту игру, я не мог взять в толк...
 
  Поставили машину, не доезжая до места. Дом находился в самых дебрях частного сектора, на не освещённой улице, и поэтому мы, то и дело проваливались в подмёрзшие колеи полные ледяной воды.
 
  В запутанном лабиринте двора – какие-то глухие стены, высокие заборы, ветхие сараюшки - стоял крошечный дом, подсвеченный слабой, но, тем не менее, после мрака улицы бьющей по глазам лампочкой.
 
  Клиент, немолодой худощавый мужик с траченным жизнью нервным лицом,  в старой защитного цвета  телогрейке приколачивал штапики. Для него мы вынырнули из темноты и, видимо, слегка напугали. Впрочем, чувствовалось, что узнав Дэна клиент немного успокоился, но только, как мне показалось, внешне, потому что внутренне он впал в панику, которая заметалась в нём не находя выхода и хаотичными своими метаниями поднимала градус нервного напряжения. Молоток в его руке заходил ходуном и он, продолжая работать, каждую секунду рисковал расколоть стекло.
 
  Почти сразу непонятное напряжение сковало меня и, судя по выражению лица, Дэна. Тем не менее, он вместо того, чтобы применить нехитрый, но действенный приём «надо проехать побеседовать», продолжил свою бессмысленную игру, напоминая клиенту дневной разговор. Клиент то ли тупил, то ли хитрил, делая вид, что не помнит о чём тогда шла речь.   
 
  Напряжение росло. В этом был некий сюрреализм. Я был уверен, что клиент понимает, кто мы, и дурак поймёт. А может быть наоборот, он пока не понимал и от этого паниковал. Дэн же продолжал склонять клиента к поездке в рамках своей легенды, а мне приходилось подыгрывать, впрочем, молча, лишь страхуя.
 
  Я «нависал» над клиентом, имея в виду молоток, который здесь и сейчас казался в его руках не орудием труда, а орудием изощренного убийства. Напряжение продолжало  расти. Клиент, наконец, поставил стекло в окошко, забыв внутри между рам молоток. Хотел было вернуться, но мы его удержали, и он ускользнул в дом. Вошли следом, через тамбур, в тесный, скупо освещённый из большой комнаты, коридор-кухню, где мы, повидавшие многое, и поэтому не шокированные, увидели на кухонном столе с маниакальной аккуратностью препарированные трупики чёрных щенят. Видимо, это был один из факторов дикой паники охватившей клиента ещё на улице.

- Что это? – буркнул мрачный Дэн.
- Это на корм щенку, - солгал, не растерявшись, клиент, типа так, пустяк.
 
  Третий чёрный щенок в ожидании своей участи спал здесь же в эмалированном ведре. Дэн прошёл за клиентом дальше, а я чуть задержался, рассматривая импровизированную операционную. Препарированные щенки лежали в одинаковых позах, на спинках, головы, повёрнутые влево, страдальчески улыбались белоснежными оскалами. Разница между ними была лишь в том, что первый был тщательно до блеска выпотрошен, а второй аккуратно раскрыт от паха до грудины обнажив во всём разнообразии цветов и форм картину не потревоженных ножом внутренних органов. Собрав со стола ворох разнокалиберных ножей, сунул их в ящик стола…
 
  В течение следующих маетных минут происходило что-то похожее на попытку выгнать соломинкой из своего дома паука, который принуждаемый соломинкой, делал несколько шажков и тут же, вывернувшись, убегал в другой угол.
 
  Клиент, непрерывно болтая, переходил из проходной комнаты в дальнюю и обратно, никак не реагируя на слабые попытки Дэна понудить его идти с нами. Дэн, с осунувшимся угрюмым лицом, ходил за ним, словно сам не свой. Человек – пушечное ядро, и характером и внешностью, неостановимый и всёсокрушающий, сейчас Дэн, как будто, потерял твёрдую опору под ногами, беспомощно скатываясь в продавливаемые собой ямы в паутине сотканной хозяином норы. Понятно, что в этой невидимой паутине застревали и неминуемо погибали, рано или поздно, лишь мелкие теплокровные, щенки, птицы - дальняя комната была заставлена маленькими, большими и очень большими в рост человека клетками, шумящими птичьей мелочью. Нас паутина остановить не могла, но натянутая словно над пропастью она своими  колебаниями выводила из душевного равновесия, разрываемая перемещениями застила взор, душила. Я, как человек менее тварный, более лёгкий, не проваливался в сплетение нитей и видел мучения Дэна со стороны, готовый взять ситуацию в свои руки, пока она не приобрела характер абсурда, но Дэн, с усилием стряхнув морок, наконец, засветил ксиву. Клиент на это, лишь чуть изменившись лицом, продолжил с паучьей ловкостью «бегать по потолкам  и стенам», уклоняясь уже от прямого требования проехать с нами на беседу. Теперь я приблизился, снова «нависая» над ним в готовности к любым неожиданностям. А в том, что неожиданности последуют, я почти не сомневался - страшное напряжение непонятной этимологии, исходящее от клиента сковывало, не давая расслабиться.
 
  Хозяин норы, наконец устав ускользать, пряча глаза, пробормотал: Я поеду, но мне надо переодеться. Переодевайся, в унисон ответили мы, не собираясь выпускать его из вида. Он это понял и, вздохнув, потянул с плеч бушлат…
 
  Дальше всё происходило стремительно. Хозяин как-то неловко, словно боясь разбередить рану, почти вылез из бушлата, когда, вдруг раздался глухой стук. На пол из рукава выпала ощутимо тяжёлая самодельная финка. Время на секунду остановилось – клиент улыбнулся, и этой улыбке было всё: растерянность и стыд, в особенности стыд,  там было алиби – постоянный страх перед огромным миром за стенами дома…
 
  Секунда прошла и клиент, не отрывая от нас взгляд, начал приседать, нащупывая нож, но в этот момент мы уже были в движении и тот, не взяв нож, вскочил…
 
  Отбросив бесполезную соломинку, схватили паука двумя пальцами.
 
  Дэн прихватил, заламывая, правую руку, я левую. Клиент захохотал, силясь сказать, что происходящее недоразумение, сделал несколько шагов и, продолжая смеяться, упал, увлекая нас за собой. Грохнувшись втроём на пол, мы не отпустили захваты и завернули хозяину руки за спину. Затем последовали наручники. Клиент смеялся. Мы бегом отволокли его в машину, под охрану Сашки и вернулись в дом.
 
  Бегло прошмонав помещение, мы не нашли ничего, кроме большого топора спрятанного под белой чистой подушкой…
 
  - Я восемнадцать лет сидел в крытой тюрьме, в блоке для психбольных…
  - За что попал?
  - Рубанул топором начальника милицейского…
  - За что?
Клиент злобно сверкнул глазами:
  - А что он мою мамку ударил?
Не факт, конечно, что так всё и было, преступник почти всегда ищет и находит себе оправдание.
  - У меня ноги и ягодицы сплошной шрам от уколов…
 
  Под глазом клиента лиловел свежий синяк. Откуда? Вроде бы не били. То, что он не наш клиент, и никакого отношения к нападениям в нашем районе не имеет, стало ясно, ещё там у него дома, по растерянной, смущённой улыбке. Топор под подушкой поставил в этой уверенности жирную точку. Вряд ли человек, забившийся в свою нору в страхе перед чем-то для нас неизвестным, может набраться храбрости и в ночи поехать на другой конец города. Его - это птички, собачки, кошки, по крайней мере, пока…
 
  Лето, словно тёплое море, показалось на горизонте краешком бирюзового с зелёным мая, который пришёл вдруг, сразу, одаривая нерастраченной радостью первой встречи.
 
  Приехал, чуть опоздав, после суточного отдыха после суточного же дежурства, и увидел на этаже привычное оживление, но, в этот раз, для разнообразия, радостное. Макс, тут же: Знаешь кого мы взяли? Да, хрен его знает, не темни, - отвечаю. Чувака по зимним ножевым, убегая бросил Макс.
 
  Макс поднял этого жулика из камеры в кабинет.  Здоровенный от природы амбал со зверовидным широким лицом, привыкший пудовыми кулаками внушать страх, трусливо бегал маленькими глазками, весь сжавшись, словно уменьшившись в размерах. Знакомый типаж. В жизни практически не встречающие сопротивления, такие громилы страшно боятся боли, причиняемой такому большому и такому любимому телу. Впрочем, этого и пальцем не тронули. Сама мысль о том, что его могут прессануть, развязала ему язык. И ещё - верхняя губа, над большим ртом, была покрыта бугорками, словно с неохотой отлипающими от нижней губы, чуть растягиваясь щупальцами...
 
  Потом было много-много мороки: опознание, понятые, статисты, опросы, допросы, следственные эксперименты, конвоирование... Нож так и не нашли, и это беспокоило, ведь только орудие преступление, как казалось мне, железно привяжет этого резчика к ножевым. Но самолично ведущий дело Пахомов, начальник следственного отдела, успокоил - первая потерпевшая, оказывается, знала нашего преступника. Почему не рассказала? Это уже я сам понял. Она, собственно и жила в полукриминальной среде, а рассказать у них, это значит сдать...
 
  Собственно, неоценимую помощь в раскрытии оказал Добриков. Это к нему пришла бабулька и пожаловалась на буйного соседа, который орал за стенкой, в кругу собутыльников, что баб резал...
 
  А почему резал? Любовница его бывшая, как я понял, пообщавшись с ней, стерва первостатейная, крепко закладывающая к тому же за воротник, бросила его, променяв на какого-то шибздика, который, в свою очередь, ради того, чтобы упечь конкурента в тюрягу, был готов на всё, даже, как мне казалось, на лжесвидетельство. По крайней мере он утверждал, что много раз видел у соперника большой финский нож. Даже нарисовал. И почему наш преступник не резал мелких невзрачных мужиков?
 
  В общем, никакой тайны, если судить поверхностно... А, если не поверхностно, то не были ли эти не смертельные ножевые ранения звоночками потерпевшим? Первая точно не восприняла предупреждение стремительно деградируя в конченную алкашку. Вторая не знаю - больше не встречал...

2014 год, февраль.                Блонский Г.В.