Чёрная всадница Часть IV

Картинка из интернета

                БЕСПРИДАННИЦА

        Вальпургиева ночь подходила к концу. Наступила  пора прощаться. Хильда сделала знак рукой, и на место роскошного замка снова легли развалины. Посадив меня на круп Росса, Хильда направила коня обратно на поляну. По дороге я заметила две прозрачные тени: одна – молодая красивая, другая – постарше, начинавшая увядать. Они о чём-то горячо спорили между собой, явно не желая ни в чём уступить друг другу. Создавалось впечатление, что они делят шкуру ещё бегающего медведя.
        – Это твои будущие родственники, – сказала Хильда. – Остерегайся их и ничего у них не оспаривай. Повторюсь: я не могу изменить твою судьбу и выпавшие на её долю испытания.
       В знак согласия с её словами я промолчала.  Хильда, внимательно посмотрев вдаль и по сторонам, словно кого-то искала, повернулась ко мне: 
       – Когда-то в стародавние времена бродила по земле добрая голубоглазая богиня любви и плодородия. В наших краях её звали Фрейя, в других землях у неё были другие имена. Пролетая над землёй, богиня разбрызгивала утренню росу и тёплый солнечный свет, из её золотистых кудрей сыпались весенние цветы, а слёзы её, падая на землю или в море, превращались в янтарь.
      Разыскивая своего пропавшего мужа Бога ветра Одра, Фрейя в соколином оперении и в сопровождении стайки духов любви облетала все небесные дали. Но чаще всего она передвигалась на колеснице, запряжённой пушистыми кошечками.
       Теперь она покинула мир людей и живёт в другом мире, а на землю выходит только на короткое время – весной. С некоторых пор она больше не вмешивается в дела людей, для которых главным делом жизни стали богатство и власть. Выбросив из корзины дары людям, она возвращается обратно в свой дворец. Ничтожно мало число тех, кому удаётся поймать эти дары. А если и поймают, то им не всегда предоставляется случай ими распорядиться из-за безжалостных и диких законов борьбы за власть и деньги, которые царствуют беспощадным тираном в сегодняшнем мире людей. В итоге миллионы покалеченных человеческих судеб.
       - Ах, я знаю. Фрейя – это лесная ведьма, живущая под кустом бузины. Я слышала о ней от старых жительниц нашей деревни. Они говорят, что все местные ведьмы обращаются к ней за советом и помощью. Она у них вроде как старшая, что-то вроде Госпожи.
        При этих словах Хильда изменилась в лице. Её красивые глаза загорелись гневом. Я тут же пожалела о своём неразумном умозаключении. Все мои сведения я черпала из услышанных разговоров наших деревенских старух, которые в свою очередь также слышали их от других и делились между собой, тем более, что до меня долетали только мелкие обрывки этих рассказов.
       – Как ты, Эльза, можешь так рассуждать о Фрейе? Эти женщины-христианки далеко не всё знают о доброй богине Фрейе, которая, будучи из рода земных богов ванов, владеющих магией и колдовством, конечно, тоже прекрасно знала это искусство и учила ему людей, особенно женщин. Но не знают христианки, что равных ей по красоте и женственности не было и нет во всём мире ни среди богов, ни среди людей, а сердце её так мягко и нежно, что проникается страданием каждого, кто попадает в беду.
       Вот ты собираешь травы и коренья, потому что тебя этому научила Мария. Однако ты не знаешь, что именно добрая Фрейя ещё от времён мироздания научила людей этому искусству. Она помогала простым смертным находить особые травы и коренья и готовить из них лечебные настои и отвары, помогающие излечению людей от болезней и способствующие заживлению ран, полученных в битве либо от схватки с диким зверем. Она посвящала людей в свои тайны. И не её вина в том, что люди, получив от неё знания, нередко обращали их во зло другим.
       – Прости меня, Хильда! – пробовала оправдаться я. – Мне ничего не было известно о Фрейе. Для наших людей существует один единственный Бог – Иисус. Он пришёл к нам, чтобы спасти наши души, и за наш первородный грех его распяли на кресте.
       – Да, да, –  сказала, немного смягчившись, Хильда. – Он пришёл в жестокий мир людей, чтобы образумить их. Но враги его распяли. Потом их потомки признали его Богом, но его добрые намерения обратили во зло другим людям, чтобы их полностью поработить, усыпив разум, и подчинить своей воле. Его наместник на земле, который таковым себя считает, сидит в Ватикане, именем Бога натравливает одни народы на других, по всему миру распри, раздоры, войны, приносящие прибыль королям и иным диктаторам и их приближённым. Эта война разлучила меня с Орландо. И я не единственная жертва этой кровавой бойни.  Что поделать? Такова человеческая сущность – вместилище пороков! А потомков друидов, которых ещё с глубоких времён обучала сама Фрейя, со временем становится всё меньше и меньше, так как прикрываясь именем Иисуса разгульные стражники Ватикана – фанатичная и жестокая инквизиция истязает их пытками, а потом сжигает на инквизиторских кострах, приводя в содрогание как Иисуса, так и Фрею. Однако, для тебя будет лучше, если ты забудешь об этом разговоре, чтобы и тебе не досталось от наушников, доносящих епископу. Никому не рассказывай, если не хочешь попасть на церковный суд, который приговорит тебя к сожжению на костре, предварительно обув в испанский сапог – чудовищную пытку инквизиции. А искусству врачевания я научу тебя сама, когда придёт твоё время. Пока оно ещё не пришло, так как ты не прошла через все испытания, выпавшие тебе на нелёгком жизненном пути. Я не буду давать в этот раз кошель с дукатами, как в прошлый раз, так как он тебе пока не пригодится. Помни, всё твоё богатство на сегодняшний день – это твои руки. А пока что ты – иголка, которая всех одевает, а сама голая ходит! Всё впереди. Удача будет сопутствовать тем, кто будет с тобой рядом, а если они тебя покинут, она, удача, уйдёт вслед за тобой. В жизни надейся только на себя и не жди чуда в виде свалившегося на голову неожиданного наследства от неизвестного родственника. Бери свою корзину с травами и ступай домой. Скоро рассвет. Мне пора возвращаться в мой мир, а тебе в свой.  На наследство, оставленное тебе Марией, тоже не надейся. С этими словами добрая волшебница Хильда растворилась в молочном утреннем тумане, уже окутавшем весенний лес.
        Над землёй занимался рассвет, и через короткое время выплыл из-за горизонта раскалённый шар, спешащий согреть остывшую за ночь землю. На деревьях и кустах заговорило-запело на разных языках и наречиях пернатое население.
        Поднявшись с земли, я стряхнула прилипшие к платью сухие листья и веточки и поспешила вместе со своим преданным другом Вольфом домой. Как только я ступила на порог дома, пропел наш петух, а за ним закукарекали все деревенские петухи. Поставив в сенях корзину, я быстро проскользнула в свою комнатку и залезла под одеяло, укрывшись им с головой.
       – Вставать давно пора! Утро уже наступило! – услышала я окрик  Отто. – Что? Не встаётся? Опять ночью по лесам шастала. Расскажи о лесных ведьмах, которые на шабаш летели.
        – Я не шастала, а собирала травы. Сам знаешь, что бабушка Мария сильно расхворалась, может, хоть эти травы ей немножко помогут. А перед рассветом видела двух крестьянок, которые будто бы нашими родственницами собираются стать.
       – Это тебе гномики ночью нашептали, которых ты, наконец-то, приманила варёной морковкой, – ехидно засмеялся Отто. – Или тебе вчера Мария на меня нажаловалась. Не знаю, какие травы помогают от старости. Но попробуй. Она нас с тобой вырастила. А, ты знаешь? Я встретил хорошую девушку, думаю по осени сватов к ней заслать, а там и свадьбу сыграть. Только бабушка против этого брака.
       – Хочет бабушка или не хочет, ты всё равно поступишь по-своему.
       – С её родителями я уже говорил. Она хоть и бедная, но работящая. С хозяйством ловко управляется, как наша тётка Марта. Всё так же успешно и у меня с Зольдой пойдёт!
       Я промолчала в ответ. Находясь под впечатлением от встречи с Чёрной всадницей, я почти не среагировала на планы брата.
       – А-а-х!.. Тебе не нравятся наши порядки!? Так в монастырь дорога свободна! Там белошвейки требуются, а в свободное от молитвы время будешь ноннам* про своих гномиков рассказывать.
       Я поняла, что разговор у нас не получится, значит, нужно уезжать к фрау Краузе и Гретель и продолжать работать. А дальше, как Бог даст. Спустя две недели я оставила негостеприимный, хоть и родной дом, и вернулась в город.
       За довольно короткое время произошли огромные перемены.  Мастерской почему-то командовала фрау Краузе, а фрау Гретель также, как и раньше, занималась производственным цехом и кроила платья, но уже на правах нанятой работницы. Как я узнала, всё произошло необычно стремительно. Её шалопай, похотливый Курт, продолжал захаживать к одной замужней даме, по имени Амелинда. У неё был уже немолодой, но довольно богатый муж – господин Мюллер. Проследив, рогоносец решил наказать пройдоху тонко и жестоко. Зная его страсть к выпивке и картам, он под видом друга привёл его в одну таверну, где собирались известные шулера. Для последних не составило большого труда обчистить сынка фрау Гретель да так, что за долги пошли с молотка дом и мастерская, которую с таким успехом вела фрау Гретель. И теперь всё перешло через аукцион в полное владение фрау Краузе. Курт ходил, как побитая палкой собака. Но тем не менее, моя прежняя жизнь, и с ней моя работа, продолжалась. Меня оставили жить в моей комнатке на чердаке, а для фрау Гретель была выделена новой владелицей дома хорошая комната с прилегавшей к ней чуть меньшей комнатой для непутёвого Курта. Теперь он уже не должен был болтаться без дела, а выполнять обязанности по дому, которые он делал с большой неохотой. Фрау Краузе пригрозила выгнать его вон из дома, если он не исправится.
        Я начала получать жалование, которое собирала в свой сундучок. О том, чтобы самой заработать на приданое, я  не мечтала, так как время невест проходит быстро. «Может быть, хоть старость себе обеспечу»,  – мелькало в моей голове. В мечтах я часто посещала дворец Хильды, а днём за рутинной работой швеи я снова и снова видела в моём воображении каждую комнату с убранством, изумительной резьбы мебель, гостей в роскошных одеждах, каждую картину и гобелен. Поэтому, однажды вечерам в свободное от работы время я начала вышивать на холсте рыцарей, дам, увиденные на богатых одеждах узоры, дворец с гербом, тихие пруды с белыми изящными лебедями, грациозных павлинов.
       Но моим спокойным дням вскоре пришёл конец. В один прекрасный день в нашей мастерской появился молодой бюргер по имени Свенальд – высокий тёмноволосый мужчина. В его карих глазах мелькало что-то детское, непредсказуемое. Как я узнала в дальнейшем, он являлся каким-то дальним родственником фрау Гретель. Зная его распутный образ жизни, ни один добропорядочный бюргер в его городе не желал отдавать ему в жёны свою дочь. Тогда он привёл в свой дом красивую, но лёгкого поведения девицу. Первое время они жили как будто бы в ладах. Но спустя два года его сожительница неожиданно скрылась, прихватив с собою все нажитые совместно сбережения. А он после этого пустился гулять по кнайпам и пропивать всё, что осталось. И вот совсем недавно в нашем городке скончался его бездетный родственник по имени Хельмунд, оставив ему в наследство свой дом к большому неудовольствию фрау Гретель, надеявшейся, что дом отойдёт её Курту. Видел, значит, покойный родственник, как вёл себя избалованный мамашей Курт, а слухи о Свенальде пришли только на следующий день после его смерти, когда завещание в его пользу уже было составлено, подписано и заверено в присутствии нотариуса. Свенальд решил с переездом начать новую жизнь, и занялся гончарным делом и чеканкой по металлу, что у него очень хорошо получалась. Фрау Гретель, скрывавшая под маской учтивости свою неприязнь, и Курт приняли Свена по родственному, и тот, судя по отношению к нему родственников, ни о чём плохом не мог подумать. Я в их игре должна была оказаться разменной монетой. Меня хвалила за работу фрау Краузе, так что теперь я допускалась к пошиву дорогих платьев. Вспоминая картины и гобелены из дворца Хильды, я стала украшать одежду какой-нибудь затейливой вышивкой или цветком, получавшихся только у меня, и все клиентки оставались довольными моей работой. Фрау Краузе имела хорошую прибыль, а фрау Гретель только скрипела зубами от злости, но виду не показывала. Курт неожиданно начал меня расхваливать Свену, сообщив, что за мной имеется приличное приданое, которое будто бы отец перед смертью ей завещал, но брат с матерью не хотят его отдавать. Потому-то меня замуж не выдают. Тогда Свен и начал оказывать мне знаки внимания. При его появлении я старалась скрыться из виду. Но на помощь ему опять и опять приходил Курт.
       В доме, который Свенельд получил по наследству, проживала некая уже немолодая экономка, выполняющая все работы по дому. Она была при покойном Хельмунде на правах домоуправительницы и умело вела хозяйство вплоть до его кончины. Женщина была взята в дом тяжело больным хозяином дома  после смерти жены, поскольку хорошо разбиралась в лечебных травах. Благодаря своим лекарственным снадобьям и настойкам, она быстро поставила на ноги больного Хельмунда, и он протянул ещё пятнадцать лет в полном здравии. Эта женщина надеялась, что Хельмут возьмёт её в жёны, и его дом достанется ей. Но, увы, этого не произошло. И теперь она страшно злилась на нового хозяина, и план Курта ей пришёлся по вкусу.
       А я – игрушка судьбы, ничего не подозревая, спокойно работала и жила при мастерской. Осенью на свадьбу брата я не поехала, сославшись на то, что у нас очень много работы, и хозяйка меня не отпускает. Но через приезжавших в наш город крестьян я передала своей будущей снохе подарок на свадьбу – венчальный венок с фатой.
       Время шло, и приближался декабрь-месяц. Однако предзимье оказалось необычно тёплым, и  появившиеся во дворе первые снежинки  таяли, не успев долететь до земли. Наш небольшой городок Виттхайм готовился к зимнему празднику – Адвенту**. Дома украшались венками и веточками ели либо сосны с шишечками. Под окнами подвешивались фигурки Святого Николауса в красном кафтане, с мешком подарков за спиной. На столах у всех добропорядочных бюргеров в каждый воскресный день зажигались свечи: в первый Адвент –  одна свеча, во второй – две и так далее. А уже к Рождеству весь город был наряжен, и пестрела своими яркими товарами рождественская ярмарка. У себя в комнате я обнаруживала сладких поросят из теста, конфеты, пряники с маленькой еловой веточкой. Я знала, что это Свен оказывает мне знаки внимания, но виду не показывала. К концу рабочего дня я приносила их в цех и угощала всех, говоря при этом, что это подарок от Николауса. Швеи, по-видимому, знавшие истинную причину, мне приветливо улыбались и поддакивали. Оставшись одна в своей комнатке, я тоже держала в вазочке небольшую веточку ели и зажигала маленькие свечечки. Во второй Адвент, у меня отчего-то началась сильная бессоница, и я, откинув одеяло, встала с постели и подошла к окну. Мои свечечки уже почти догорели, оставляя от огонька небольшой дымок, который, поднимаясь к окну, отбрасывал причудливые тени. И так как сон мне не шёл в голову, я начала за этими тенями наблюдать. Вдруг на одной вспыхнула яркая искорка, которая стала увеличиваться. Из неё вылетела маленькая, уже знакомая мне, девочка-эльф.
       –  Здравствуй, Эльза! – поприветствовала меня малютка. – Меня послала к тебе Хильда. Напрасно ты не едешь домой на Рождество. Дни Марии уже сочтены. Она просила тебя быть осторожной в праздничные дни, не пить ни вина, ни грога.
       Сказав это, малютка исчезла, а я, сладко зевнув, заснула. Проснувшись рано утром в понедельник, мне долго не хотелось вылезать из-под одеяла. Наша мастерская не работала. Наступила предрождественская неделя, и всё население города было занято приготовлениями к встрече Рождества Христова. Я решила не ехать домой, а остаться с фрау Краузе, предложившей мне встретить Рождество в кругу её семьи. Также были приглашены фрау Гретель, Курт и, конечно же, его троюродный брат Свен, с которым они теперь были неразлучны. Душу мою щемило какое-то тревожное предчувствие. Но я гнала эти мысли прочь: «Чему быть – того не миновать!» – говорила мне всегда бабушка Мария. – Судьба! С ней не поспоришь!
         На сегодняшний день дела мои как будто бы неплохо складывались: живу в отдельной комнате, работаю и получаю жалование. Меня больше никто не донимает из-за моей некрасивой внешности и уговорами уйти в монастырь. Так чего же мне ещё ожидать?
       И вот наступил канун Рождества. Зима вступала в свои права. Мороз крепчал. Дым столбом валил из труб, жители старательно обогревали дома перед Святым праздником. Около церквей начинались мистерии – обряды поклонения пастырей, известных по Новому Завету как волхвы, лежащему в яслях младенцу. Пелись рождественские церковные гимны и разыгрывались эпизоды из Ветхого и Нового Заветов около яслей с младенцем Иисусом.
        Я взялась помогать на кухне служанкам. Готовить я не умела и потому с большой охотой выполняла все подсобные работы, одним глазом наблюдая, как повара натирают мёдом и гвоздикой молочных поросят, разделывают карпов, тушат сладкие яблоки в вине, перемешивают деревянной ложкой рождественскую кашу, пекут ржаной хлеб с выдавленным на верхней корке крестом, посыпают сахарной пудрой выпеченные штолены*** и, конечно же, как разливают по чанам традиционные глинтвейн с гвоздикой и корицей и праздничный грог. «А смогу ли я когда-нибудь также легко всё готовить, как это делает розовощёкая кухарка и маленькие поварята, её помощники?»  – мелькало в моей голове.
       В праздничном зале в медном ведре с водой стояла ёлка с большой шестиконечной Вифлиемской звездой на верхушке. Ёлка была украшена подвешенными на нитях разноцветными шарами из пергамента, розами из цветной бумаги, яблоками, пипаркуксом****, имбирным печеньем, всеми видами карамелей. Праздничное убранство дополняли бумажные звёзды, ангелы, снежинки и гирлянды, вырезанные из бумаги колокольчики, сердечки, фигурки птиц и зверей, раскрашенные яркими красками. К её ветвям были подвешены маленькие свечечки, которые хозяева должны были зажечь с приходом Рождества в дом. Под ёлкой стояли вырезанные из дерева ясли, в которых лежал на сене новорожденный младенец Иисус. Рядом находились фигурки склонённых над Ним Марии и Иосифа. Чуть поодаль от них стояли три короля – Каспар, Мельхиор и Бальтазар, принесшие святому младенцу дары. Всё это великолепие завершали вырезанные из дерева домашние животные: корова с телёнком, овечки с ягнятами, домашний ослик. По потолку были развешены бумажные гирлянды, а на стёкла окон были наклеены бумажные звёздочки, зверюшки и другие причудливые картинки. На входной двери висел красивый рождественский венок, сплетённый из еловых веток с шишечками. Около ёлки стоял большой башмак, в который ночью Святой Младенец положит подарки для детей. 
       Я впервые видела такое рождественское великолепие. В нашем доме на Рождество обычно ставили деревянную пирамидку, которую бабушка Мария украшала ветками и яркими мелочами. На полочки пирамидки она раскладывали сладости, а нам детям говорила, что подарил их нам Святой Младенец.
       – Br-r! Тпру! Halt! Мои резвые россы! – раздался на дворе громкий голос кучера.
       Это приехало всё семейство фрау Краузе. Сын, потомственный барон Хагнер фон Краузе с женой Эммой и четверо их премилых деток: три крепыша и маленькая девочка. Все они были разодеты в бантики и кружева. Барону фон Краузе перешла по наследству адвокатская контора отца, и он довольно успешно вёл не всегда простые дела клиентов. В праздничные дни и особенно на Рождество и Пасху всё семейство с удовольствием посещало свою мать и бабушку, которую внуки обожали.
       – Ома, ома!***** – кинулись внуки к бабушке. Улыбающаяся Фрау Краузе, вытянув руки для объятий, вышла их встретить на крыльцо.
       У меня кольнуло сердце, будет ли у меня когда-нибудь такая счастливая старость? Наверное, нет. Без приданого о замужестве нечего мечтать.
         Пока сын с невесткой вели семейную беседу с фрау Краузе, их весёлые отпрыски начали гонять взапуски по залу, звонить в привезенные с собой маленькие рождественские колокольчики и сбивать с ног прислугу. Один из поварят поскользнулся и уронил на пол поднос с посудой, которая тут же разбилась вдребезги. На шум прибежала экономка и, мгновенно оценив ситуацию, влепила ему хорошую затрещину.
       –  За это будешь отвечать перед хозяйкой! – гневно закричала она.
       –  Не надо его ругать, Ирма! – вмешалась подошедшая фрау Краузе. – На пороге Рождество, будем же ко всему терпимыми, как нас учил Господь наш Спаситель Иисус Христос.
       Приехавшая вместе с детьми молоденькая гувернантка Энн не могла угомонить своих подопечных, даже стращая их приходом грозного Кнехта Рупрехта – спутника Святого Николауса. Тогда я тихонько поднялась в свою комнату и открыла свой заветный сундучок. Достав оттуда трёх маленьких гномиков и маленькую фею с крылышками за спиной, которых я пошила, вспоминая своё приключение в Вальпургиеву ночь, и, спустившись с ними вниз, протянула  малышам. От полученных подарков малыши пришли в бурный  восторг и напрочь забыли о своих проказах. Потом, обступив меня, начали спрашивать, кто они такие. Рассказывать им о своих ночных видениях я не стала, вспоминая запрет Чёрной всадницы. Вместо этого начала им пересказывать сказки, которые мне в детстве рассказывала Мария. Малыши, усевшись на стульчики, внимательно слушали.
        Но это вызвало недовольство, граничащее с ревностью у Энн, и она побежала жаловаться господам на то, что их крошки ведут беседу с домашней прислугой.
       – Эльза – не совсем прислуга, – вступилась за меня фрау Краузе. – Она наша любимица. Платья, шитые её рукой с необычными украшениями, приносят большой доход нашей мастерской. Нас хвалила сама матушка аббатиса, поскольку мы имеем возможность заниматься благотворительностью. А если нашим крошкам нравятся её сказки, так пусть они послушают, а наша прислуга тем временем закончит все работы по дому, и мы все вместе встретим Святую ночь и посетим утром Дом Господень.
       Адвент был последним, то есть четвёртым перед Рождеством. Вечерело. Скоро на небе появится первая звёздочка. Все с нетерпением ждали первого гостя, который, согласно обычаю, впускает в дом  Рождество. На улицах слышались рождественские песни ряженых, звенели в морозном воздухе весёлые детские голоса. Ряженые посыпали добропочтенных бюргеров свечёным рождественским зерном, получая от них в награду сладости и мелкие монеты. Судя по нарастающему пению, эта маленькая процессия приближалась к нашему дому. 
        В это время зазвонил дверной колокольчик и на пороге появился раскрасневшийся от мороза Свен с огромным букетом, состоящим из еловых веток с шишками, омелы с жёлтыми ягодами, остролиста и зелёного плюща. Судя по его поцарапанным рукам и щекам, я поняла, что он сам лез за омелой на дерево. Он протянул этот большой букет светящейся от радости Эмми.
       – Как мило с вашей стороны! – воскликнула она. – Я англичанка. А в моём родительском доме к этому празднику всегда готовили ветку поцелуев, имеющую форму двойного кольца. Её украшали гирляндами, зелёными ветками остролиста, плюща и омелы, яблочками, грушами, зажжёнными свечками. Если девушка случайно оказывалась под этой веткой, её позволялось поцеловать. А так как вы первый гость в нашем доме, да ещё черноволосый мужчина, это сулит нам удачу. Примите, пожалуйста, и от нас подарок, как символ гостеприимства.
       Передав Свену на подносе сдобный штолен, Эмми вместе с Энн принялись готовить ветку поцелуев, в то время как фрау Краузе одаривала подарками пришедших на порог детей, одетых в белые накидки.
       Ловкие руки мастериц быстро сложили и нарядили Ветку поцелуев. Её подвесили возле рождественского стола, напротив камина.
      На небе загорелась первая звёздочка, означающая, что наступил Святой вечер, и фрау Краузе как добрая хозяйка дома пригласила всех к столу. Когда я проходила мимо этой ветки, я невольно замедлила шаг, чтобы её поближе рассмотреть. В эту минуту около меня оказался Свен, который сгрёб меня своими медвежьими руками и в одно мгновение поцеловал под этой веткой. От растерянности я громко вскрикнула, чем привлекла внимание окружающих. А Эмми, быстро сообразив что к чему, попросила фрау Краузе:
       – Mummy, пожалуйста, посадите этих молодых людей за нашим столом непременно рядом.
       – Нет-нет! – пробовала я протестовать.
       Фрау Краузе знала о моей неприязни к Свену, но хотела сделать приятное своей любимой невестке и, потому, усадила Свена рядом со мной к моему большому неудовольствию.
       Приглашённый в дом отец Бернхард из аббатства, прочитал нам проповедь, после чего рассказал о рождении Святого Младенца в яслях. Когда его рассказ был окончен, Эмми поинтересовалась, откуда пришла в наши края традиция ставить в домах ель на Рождество и украшать её серебряной мишурой?
       Отец Бернхард откинулся в кресле, обвёл собравшихся внимательным взглядом, на минуту задумался, остановив взгляд почему-то на мне, и поведал нам такую легенду:
       Первое упоминание о ели связано с монахом, святым Бонифацием примерно в 755 году. Святой Бонифаций, рассказывая друидам о Рождестве Христовом, срубил дуб, священное и неприкосновенное дерево поклонения друидов. Падая, дуб повалил десятки стоящих поблизости деревьев. А стоящая рядом молодая ель осталась целой и невредимой. Бонифаций представил выживание ели как чудо и воскликнул: «Да, будет это дерево деревом Христа!» С той поры Рождество в Германии отмечалось с украшенным молодым еловым деревцем – деревом Христа.
        А что касается серебряной мишуры, так это уже другая история. Отец Бернхард скользнул взглядом сначала по мне, затем по сидящему рядом Свену и снова по мне. Я опустила взгляд. Он продолжал рассказ своим мягким, певучим, почти усыпляющим гипнотическим низким голосом, чётко выговаривая каждое слово:
        Давным-давно жила была добрая бедная женщина, у которой было много детей. Как-то накануне Рождества она нарядила ёлку, но ёлка получилась скромная, почти без украшений. Ночью на ёлке побывали пауки, и, переползая с ветки на ветку, оставили на её ветвях паутину. Зная доброту женщины, Младенец Христос решил её наградить и благословил дерево. И о чудо! В результате паутина превратилась в сверкающее серебро.
        – Ой, вы так интересно рассказываете! – восторженно произнесла Эмми после его рассказа. Ваши друиды оказались послушными. А вот в Англии детей пугают кельтами и друидами. Не меньше, чем нечистым. Говорят, что кельты-язычники после сражения выпивали тёплую кровь у побеждённых врагов. А друиды, очень почитаемые кельтами жрецы, что-то вроде наших святых отцов, приносили богам и деревьям в жертву людей. Бр-р… Прямо мороз по коже проходил от этих страшилок. Хотя, правда, у предка наших королей – короля Артура был один такой друид на службе, и звали его Мерлин…
        – Не надо, дочь моя, в Святую ночь вспоминать об этой ереси. Это большой грех. Лучше все вместе помолимся и споём наши рождественские гимны во славу рождения нашего Спасителя Господа Бога – Иисуса Христа, а затем отужинаем и выпьем праздничного глинтвейна и грога. Мы дружно встали, и под густой бас отца Бернхарда начали молиться, потом запели рождественские песни. Получилось свято и торжественно. По окончании пения все сели за Рождественский стол.
        Стол стоял напротив камина, в котором весело потрескивали сухие дрова. От камина шло приятное тепло, создающее уют в праздничном зале. Начиная с завтрашнего дня в течение Двенадцати святочных дней праздника будет сжигаться традиционное рождественское полено, приготовленное ставшим теперь главой семейства молодым бароном фон Краузе. За таким праздничным  столом я сидела впервые. А стоящие на нём блюда источали пряный аромат, который сладко щекотал мои ноздри. Сидевший со мной рядом Свен, заметив моё смущение, начал мне подкладывать понемногу в тарелку разные вкусности. Из налитого в мой бокал глинтвейна я выпивала по одному глотку, помня наказ малютки-эльфийки. Когда на стол подали сливовый пудинг, Свен зачерпнул и положил в мою тарелку одну его ложку. У меня во рту оказалось что-то твёрдое, больно ударившее по зубу, как только я начала его есть. Вынув предмет изо рта и положив его на тарелку, я увидела маленькое колечко.
       – Вот так новость! У Эльзы кольцо, а у меня пуговица! – воскликнул Курт.
       – А у меня монетка! – крикнул Свен, положив её на ободок своей тарелки.
       – Не огорчайтесь! Это наша небольшая английская шутка, – воскликнула разрумянившаяся от выпитого глинтвейна Эмми. – Сливовый пудинг мы готовим в котлах за несколько дней до Рождества всем семейством. И по нашей традиции в пудинг кладём четыре предмета: монету, напёрсток, пуговицу и кольцо. Монета означает богатство в Новом году, пуговица – холостяцкую жизнь, напёрсток для девушки означает незамужнюю жизнь, кольцо – замужество и женитьбу.
       – Но я не могу выйти замуж ни в этом, ни в следующем году! – запротестовала я. – Все в деревне говорили, что я дурнушка. Да и приданого у меня нет!
       – Не огорчайся, дитя моё, – попробовала меня утешить фрау Краузе. – Ты прилежная и наш Господь обязательно это учтёт. Он милостив и помогает всем страждущим и обездоленным.
       – Дитя моё, почему ты до сих пор не пришла в нашу святую обитель и не приняла постриг в нонны. Нет большего счастья в жизни, чем счастье служения нашему Господу Иисусу Христу! – воскликнул отец Бернхард.
       – Этого желали мои родители. Однако мой дедушка Отмар перед смертью завещал им кошель с дукатами на мою учёбу, чтобы я сначала попробовала свои силы в мирской жизни. Этого желала для меня и моя бабушка Мария.
       – Хорошо, дитя моё, раз уж у тебя всё складывается пока хорошо, то после окончания праздников обязательно приди ко мне на исповедь.
        – Непременно приду, святой отец, – пообещала я, опустив глаза.
        Наш так хорошо начатый вечер продолжался. А кто стал в этот вечер обладателем напёрстка, мы так и не узнали. По окончании Святого вечера отец Бернхард всех нас по очереди благословил и раздал освящённые гостии*****. И каждый из нас перед уходом выпивал поднесенный Свеном бокал глинтвейна. Дошла очередь и до меня. Я подумала, что по окончании застолья можно уже ничего не бояться. Взяв бокал, поданный Свеном, я выпила его до дна. Вдруг, у меня от выпитого напитка начали «дервенеть» ноги и кружиться голова. Меня начала одолевать сонливость. Я уставилась тупым взглядом в букет омелы и чувствовала, как у меня внутри разгорается огненное пламя. Последние слова, которые я помнила, сказанные голосом фрау Краузе:
       – Свен, отнеси Эльзу в её комнату, она слишком утомилась за этот вечер, на котором она присутствует впервые. Ей, видимо, ударил в голову грог, который ты ей так любезно предложил выпить.
      У меня начали закрываться веки, и я без чувств свалилась на руки Свену, который, подхватив меня, куда-то понёс.
         Вдруг, я почувствовала, что моя душа рвётся из моего довольно грузного тела наружу. Ещё немножко – и я вырвалась из него, как из тяжёлого панциря, и с лёгкостью бабочки взлетела к потолку. Оглянувшись ещё раз на своё безжизненное, как мне показалось в этот миг, тело, которое Свен подносил к двери, и на расходившихся гостей, подходивших к отцу Бернхарду за благословением и гостиями, я вылетела в окно. Там меня подхватил буйный вихрь, закруживший так, что не успев опомниться, я очутилась в горной местности на незнакомой мне лесной поляне на склоне, окружённой старыми и молодыми дубами. Солнце уже скрывалось за грядой отвесных гор, но птицы ещё скакали с ветки на ветку, о чём-то беседуя между собой звонким щебетом. Посреди поляны стоял огромный дуб с мощными раскидистыми ветвями, словно всемогущий король над всеми. Невольно залюбовавшись им, я стала рассматривать его крону. Вдруг мой взгляд упал на большой куст цветущей белой омелы, росшей на его ветвях. Мне показалось, что из ветвей омелы на меня смотрит красивое девичье лицо с золотыми волосами и голубыми глазами. Когда мой взгляд снова скользнул по дубу, мне померещилось, что у этого дуба в стволе два больших глаза, которые меня рассматривают до боли знакомым и оценивающим взглядом. Где же я видела эти глаза? Да это же взгляд Свена, и я немножко вздрогнула. Моё сердце пронзило что-то острое и непонятное, а по телу прошёл какой-то нервный тик неизвестного мне доныне чувства. Но ниточку моих мыслей прервал звук барабанов и флейт. К дубу приближалась группа высоких мужчин в белых плащах с золотой вышивкой. Головы их были закрыты глубокими капюшонами. Впереди шёл видимо самый главный из них с золотым серпом на боку. Рядом с этой процессией шли два больших белых быка без аркана и привязи. Меня охватил страх, и я побежала искать защиты у зелёного плюща, который так плотно обвил близко растущий куст, что мне удалось спрятаться под этим мини-шатром. Остановившись недалеко от дуба, эти люди начали поджигать с разных сторон привезенный на телеге хворост, чтобы развести большой костёр. Постепенно его красные языки увеличивались, как по волшебству, занимая всю территорию, а клубы дыма поднялись высоко в небо. Потом их предводитель начал что-то шептать на непонятном языке, отдельные слова которого подхватывали все остальные. Далее их гортанная речь стала замедляться, замедляться, как мне показалось, и перешла в пение. Интуитивно я поняла, что они обращались к своему богу и к этому огромному дубу. Когда их пение было окончено, человек с золотым серпом полез на дерево. Оказавшись около куста омелы, он вынул из-за пояса привязанный золотой серп и отрезал им её цветущей куст. Я услышала, как бедный кустик вскрикнул, но этот звук потонул в свистящем дуновении ветра… Человек что-то пошептал над ним и, завернув его в белый плащ, спустился вместе с ним на землю.  После этой церемонии он подошёл к быкам и, непрерывно повторяя свою песнь-молитву, перерезал горло обоим быкам, которые даже не сопротивлялись. Мне стало страшно и жутко от увиденного зрелища. Я слышала от людей, которые, в свою очередь, слышали от бывалых купцов, что есть такие народы, живущие в других концах земли. У них много богов, которым они приносят в жертву домашних животных. Так неужели сейчас, на моих глазах, произошло это кровавое действо? Меня начали терзать тяжёлые мысли, хотелось убежать подальше от этого проклятого места. Но как и куда? Мои ноги отказывались меня слушаться. И меня всю, от ног до головы, сковал такой страх, что я едва могла дышать. Что будет со мной? Я ничего не могла придумать в эту страшную минуту. Появилась мысль: отвернуться. Но нет! Всё-таки лучше сбежать. Однако не было сил даже пошевельнуться. Тело и ноги стали деревянными, накрепко пригвоздив меня к убежищу. А пришедшие люди, как ни в чём не бывало, обрабатывали туши, бормоча свои молитвы, сливая кровь под корни священного дуба. Освежевав зарезанных быков, одни начали жарить на вертелах над костром мясо; другие, в белых одеждах, привязав к колёсам смазанный жиром хворост, поджигали колёса и пускали их по склону. Когда мясо поджарилось, его начали с аппетитом поедать, а, насытившись, пустились в пляс. Но вдруг к этой группе подошла еще одна группа, на этот раз женщин, в похожих одеяниях, и одна из них произнесла слова, которые я без труда поняла:
       – Вы принесли жертву Великому Белену в наш священный праздник Белтейн, а совсем забыли о лесном короле, которого вы лишили возлюбленной. Теперь принесите ему жертву взамен отобранной, ибо в противном случае она не принесёт вам счастья!
       – Подскажи нам, Сабрина, где взять эту жертву? – ответил  их старший, как я теперь поняла, главный жрец.
       – В данный момент она находится под кустом плюща.
       Тут же двое рослых жрецов подошли к моему убежищу и, подхватив меня под руки, подвели к дубу, которого, как я поняла, эти люди называли лесным королём. А его возлюбленной была срезанная недавно омела.
       – Она недостаточно красива для нашего священного Дуба – Короля Леса, – ответил жрец.
       – Ничего, зато она девственница.
       Как только надо мной занесли тот же самый золотой серп, я увидела подъехавшую на коне Хильду в синем наряде.
       – Хильда, Чёрная всадница, спаси меня! – прокричала я, собрав последние силы.
       – Эльза, вспомни мои слова, которые я не раз говорила тебе: спасти тебя от твоей судьбы и выпавших на твою долю испытаний, я не властна.
       – Хильда, Хильда-а! – кричала я, извиваясь от резкой боли, от пронзившего моё сердце серпа, неужели я такая грешница, что не заслужила спасения?
       Мой голос потонул в густом ночном тумане и дыму костров.

* Die Nonne(нем) – монахиня
** Адвент – сочельник
*** Штолен – рождественский кекс с изюмом
**** Пипаркукс – рождественское печенье с перцем 
***** Ома – бабушка
****** Гостии – облатки