Город проклятых душ

 
ОСТОРОЖНО! Много буков:-)

Молодой следователь волею судьбы приезжает в провинциальный городок, и зачем-то интересуется событиями тридцатилетней давности, о которых до приезда сюда даже и не подозревал. Так может, раскрыв тайну самоубийства молодой и успешной девушки, он сумеет пролить свет на собственную жизнь, и понять что же означают его таинственные сны.






        «Не стоит умирать из-за любви, надо ради нее жить!»

        Пролог

        Я пишу письма. Я сижу в своей комнате, за своим столом, когда за окном идет дождь. Он согласен со мной. Я приняла верное решение. Теперь стало легче, когда я вижу, наконец, финал глупой пьесы. Я вижу ее завершение.
   
        Я пишу письма, раскладываю их в три конверта, запечатываю. Так легко, когда, наконец, можешь сказать все, что так хотелось. Я тороплюсь, потому что мысли обгоняют друг дуга, я боюсь забыть что-то. Я должна объяснить все доходчиво, чтобы не осталось вопросов. Я хочу, чтобы мои слова были услышаны. Услышаны, в этот единственный раз долгожданного откровения. Мне не важно, осудят ли меня, или будут жалеть, мне и сейчас как и всю жизнь абсолютно не важно, что думают другие, пока их мысли не переходят к оскорбительным действиям. Но после того, что я им скажу, им трудно будет доставить мне новую боль, потому что я буду вне пределов досягаемости. Не знаю, что там впереди, не знаю, встречу ли я кого-нибудь, кого когда-то знала. Но мне все равно. Я приняла решение, и впервые за много лет я чувствую облегчение, я чувствую радость, я предвкушаю грядущее событие, я тороплюсь. Потому что как никогда близка к цели. И единственное, что омрачает мою радость - это страх, что каким-то образом, все может пойти не так. Я спешу выполнить свой план, чтобы ни у кого не получилось его нарушить, чтобы никто не смог помешать мне, ни случайно, ни нарочно. Еще есть полчаса. Я собираю письма, беру ключи от машины, прохожу мимо зеркала. Я смотрю на себя. В моем лице нет ничего нового. Я вижу бледность, усталость в тяжелых веках, и спокойствие во взгляде, которое появилось в тот момент, когда решение было принято.


        Я не хочу, чтобы кто-то обвинил меня в безумии. Потому что я иду на этот шаг в полном здравии, и согласии с собой. Я не нахожусь в шоке или состоянии аффекта. Мой мозг не затуманен алкоголем. Я не принимала наркотиков, психотропных препаратов  и тому подобной чепухи, которой в избытке в нашем мире. Мое решение взвешенное, продуманное, и выношенное как желанный ребенок в утробе матери.

        Пусть никто не догадывается, но в течение этих нескольких дней, я успела попрощаться со всеми. Я видела их всех в последний раз.

        Я отвернулась от своего лица, пойманного на мгновенье в резную рамку настенного зеркала в прихожей, и оно растворилось в его глубине. Это было последнее, запланированное мной «прощай».

        Я закрываю за собой дверь, сажусь в машину, завожу двигатель. Город провожает меня, молча. Но я знаю, что где-то рядом, неосязаемо, в плену другой реальности, за мной наблюдают его глаза. Они полны боли и отчаяния. Он не одобряет моего решения. Он осуждает меня. Но он не в силах помешать мне. Он знает, что является единственным, кому я никогда не смогу сказать прощай. Он знает, что я люблю его, что не могу поступить иначе, и поэтому он простит меня.

        Глава 1

        - Чья это белая собака у ворот? – вместо приветствия задал вопрос Андрей, только что вошедшего в кабинет коллегу.

        - И тебе доброе утро, - проворчал капитан полиции, усаживаясь за свой стол.

        - Доброе утро, - кивнул молодой человек, также опускаясь на свое место, и выжидательно уставился на грузного работника полиции, с которым ему пришлось делить кабинет.

        - Черт возьми, когда я уже дождусь своей пенсии? Как мне все надоело. С утра уже начинается Содом и Гоморра. Неужели нельзя уйти спокойно?!

        Андрей молча ждал, пока Михалыч, как его тут все называли, закончит свою обычную утреннюю речь. Он знал, что перебивать его было попросту бесполезно. За месяц своего пребывания в этом городе, он успел привыкнуть к этой ежедневной рутине.

        - Черт бы побрал этих зэков. Чего им не сидится спокойно на своей зоне?
Когда терпение Андрея готово было лопнуть, Михалыч, поднял голову от листков бумаги, которые принес с собой, и теперь методично раскладывал по стопкам.

        - Что ты спросил? – вздохнул он.

        - Собака. Чья?

        - Какая собака?

        - Ну, та, которая здесь каждое утро. Большая такая. Белая.

        - Большая и белая… – повторил задумчиво Михалыч. – Не знаю, не видел.

        - Как не видел? Она же тут каждый день. Странно.

        - Какая еще собака! Что ты мне голову морочишь? Лучше бы спросил, что за зэки.

        - Что за зэки?

        - Что за зэки, - передразнил Михалыч и, выудив из крайней пачки листок, передал Андрею. - Сегодня утром пришла сводка на двух сбежавших зэков. Мы будем прочесывать лес. Приказано выехать через полчаса. Кстати, собаки там обязательно будут. – язвительно добавил он.

        Андрей промолчал. Он уже успел привыкнуть к манере общения собирающегося на долгожданную пенсию старого капитана. Михалыч считал Андрея юнцом, которому предстояло многому научиться, несмотря на его довольно длинный послужной список. И относился к нему как к собственному сыну. А как благодарный сын, Андрей был вынужден выслушивать брюзжание старого следователя наряду с его советами и наставлениями.

        Через полчаса, Андрей остановил машину у кромки леса, издалека заметив оцепление. Проселочная дорога была влажной от моросящего дождя. Если дождь разойдется, то после ЗИЛов, которые привезли сюда поисковую группу, будет сложно выехать отсюда. Остается надеяться, что это все ненадолго. Хотя, как показывала практика, такие поиски заканчиваются только с наступлением кромешной темноты. Андрей уже собирался выйти из машины, как впереди мелькнуло белое пятно. Он включил дворники, и всмотрелся в дождевой туман. На пригорке, за которым исчезала накатанная колея, стоял пес. Это была та самая собака, о которой он спрашивал Михалыча. Странно, что тот ничего не знал о ней.

        Андрей приехал в этот маленький городок месяц назад. В первое же утро, выходя из своего нового жилища, он увидел белую псину. Она сидела в траве за калиткой и, свесив голову набок, смотрела на него.
- Привет, дружище. Что ты тут делаешь? – поприветствовал первого гостя он.
Собака не сделала ни единого движения, не считая глаз, которые следили за его действиями, пока он запирал дом и открывал ворота, чтобы выгнать свою машину.

        Когда автомобиль уже стоял за двором, готовый везти своего хозяина на работу в свой первый рабочий день на новом месте, и ворота были закрыты, Андрей с удивлением обнаружил, что пес сидел на том же месте, и все так же наблюдал за ним. Он не смог бы подобрать иного слова, но разве может собака наблюдать?

        - Где твой хозяин, малыш? – Андрей сделал шаг в сторону животного, собака осталась неподвижной. - Или точнее, я должен сказать малышка? Да и к тому же красавица. – Андрей попытался разглядеть под длинной лоснящейся шерстью ошейник, но его не было. – Боюсь мне нечем тебя накормить. К тому же я могу опоздать, что очень нежелательно в первый же день, - он бросил взгляд на часы и вернулся к машине.

        В зеркало заднего вида он наблюдал, как собака так же недвижимо провожала его взглядом, пока он не скрылся за поворотом.
Через два дня история повторилась. Молчаливый недвижимый страж встретил его на том же месте у калитки. И когда он вынес из дома кусок вчерашней колбасы, животное, обнюхав его руки, лизнула тыльную сторону его ладони.

        - Не ешь из рук?  - пробормотал Андрей, и положил колбасу перед ней на траву. Но собака  продолжала смотреть на него внимательным взглядом, даже не взглянув на угощение. И когда он сел в машину, заведя мотор, взглянул в зеркало заднего вида, ее уже не было нигде видно.

        На следующий день она встречала его у служебных ворот. Так же неподвижно, словно караулила кого-то. Он оглянулся вокруг, чтобы спросить, чья она, но никого не было поблизости, даже дежурный куда-то запропастился.

        Шли дни, и Андрей встречал загадочную собаку все чаще. Утром она встречала его на работе, а вечером как часовой ждала у калитки. Он стал оставлять ей угощение, она никогда не ела при нем, но когда он возвращался, еда исчезала. Съедала ли она ее, или угощение сметала другая бродячая живность маленького городка, он не знал.

        Странно, что никто, казалось, никогда не видел эту собаку, кроме него. Андрей не верил в сверхъестественное. Как работник полиции, он привык полагаться на реальные факты. Но с тех пор как принял дела на новом рабочем месте, у него не было времени заниматься личным расследованием. И вот теперь, мистическая белая собака, стояла под моросящим дождем на дороге, снова буравя его своим умным взглядом. Андрей шагнул из машины, и она приветственно замахала намокшим хвостом.

        - Что ты тут делаешь, девочка?

        Животное потопталось на месте и, видя, что привлекла внимание человека, затрусила вперед по дороге. Андрей остановился. Собака тоже. Вернувшись на несколько шагов назад, она залаяла, и снова направилась вперед.

        - Я понял, ты хочешь, чтобы я шел за тобой... кажется, - с сомнением пробормотал он, и нерешительно шагнул следом.

        Удостоверившись, что человек принял приглашение, белоснежная собака затрусила вперед. Через десять минут следования за белым пятном под холодным дождем, он уже ругал себя за глупость. Как ему только в голову могло прийти, что животное вело его куда-то специально. Теперь, чувствуя, как промокает куртка, эта мысль казалась ему смехотворной. Он жалел, что не додумался хотя бы поехать на машине. И уже собрался повернуть назад, как услышал впереди звонкий лай. Собака нетерпеливо топталась на месте, словно заметила его колебание и, удостоверившись, что человек сделал еще один нерешительный шаг вперед, свернула с дороги  и по мокрой траве затрусила к лесу.

        - Ну, нет, мы так не договаривались! В лес я точно не пойду, - оглядев свои кроссовки, пробормотал Андрей.

        Приглядевшись, сквозь мираж дождя, он увидел собаку. Она сидела под толстым многовековым дубом, у кромки начинающегося леса, а рядом в мокрой траве серым пятном на полметра возвышалась мраморная плита. Подойдя ближе, он разглядел высохшие цветы у разрушающегося от времени мемориального камня. Отодвинув в сторону старенький выцветший венок, он прочел едва различимую надпись, под изображением крылатого ангела, выбитую золотистыми буквами. «Бессмертной дочери». И больше ничего. Ни даты, ни фотографии.

        - Зачем ты меня сюда привела, девочка? Что я должен понять? – Андрей потрепал собаку по голове. Та только молча наблюдала за ним, склонив на бок голову. – Пойдем-ка, лучше к машине, там посуше и потеплее будет.

        Как он и предполагал, поиски беглых зэков затянулись до поздней ночи. Безрезультатно. Измученные и уставшие все разбрелись по домам. Про собаку и мемориал Андрей вспомнил только на следующий день, когда он заметил ее на своем посту у служебных ворот. И терпеливо выслушав утреннюю речь Михалыча, спросил его об увиденном вчера.

        - Какой памятник? – не сразу сообразил Михалыч. – А, у лесной дороги?

        - Да. Мраморная плита.

        - Очень давний случай. Тут его каждая бабка знает.

        - Что за случай? – нетерпеливо торопил Андрей.

        - Самоубийство. Девчонка на том месте застрелилась. Машину ее с предсмертной запиской только спустя сутки обнаружили. Там какая-то дурацкая история была. Я уже не помню, давненько это было. Кажется, она с ума сошла, или что-то вроде того.

        - Могла у нее остаться собака?

        - Собака?

        - Ну, да. Может щенок.

        - Откуда я знаю? Да, даже если и осталась давно вслед за хозяйкой уже почила. Это было то тридцать лет назад, или около того. Да, точно тридцать, я еще тогда только на работу устроился, мне расследование и поручили.

        - Тридцать лет, - задумчиво прошептал Андрей. Тогда он ошибся, собака не могла принадлежать умершей. Но тогда чья она?

        - Да, помню, тогда тоже дождь три дня лил, мы еле машину ту вытащили. Дорогу сильно размыло.

        Андрей обернулся к окну, дождь мерно стучал по стеклу.

        - А ты не помнишь, когда точно это было?

        - Нет. Я же тебе говорю давно. А зачем тебе?

        - Да просто любопытно, - пожал плечами Андрей, и задумчиво вертя в руках карандаш.

        - А ты не помнишь, в каком году это было, хотя бы примерно? – спросил он спустя полчаса, так и не сумев сосредоточиться на работе.

         - Что было? – непонимающе спросил Михалыч, оторвавшись от экрана своего компьютера.

         - Ну, самострел.

         - И чего тебя леший донимает! – выругался Михалыч, но все же ответил: - В девяносто первом, по-моему.

         - Каков был срок хранения?
 
         - Какой срок? Уголовное дело не заводилось. Это обыкновенно самоубийство, а если ты не прогуливал лекции по законодательству РФ, то должен знать, что в нашей стране это не преступление.

         - И не было версии о сто десятой?
Михалыч смерил Андрея долгим взглядом.

         - Конечно, была. Все версии прорабатывались, но быстро отпали. Доведение до самоубийства было первоначальной версией. Но девчонка все сама написала. В машине нашли ее письма родственникам. Одно из писем было адресовано нам.

         - А причина?

         -  Ее признали невменяемой на момент совершения. Потому что среди писем, насколько я помню, было одно очень странное послание.

         - Какое?

         - Ты думаешь, я помню все свои дела в подробностях? Это было тридцать лет назад.

         - У нее остались родственники?

         - Да. Мать и сейчас жива, отец умер несколько лет назад.

         - Братья, сестры?

         - Насколько я помню, у нее был младший брат.

         - Сохранились ли еще материалы расследования?

         - Там нечего было расследовать. Это был самострел. Но если тебя так интересуют обстоятельства этого дела, можешь запросить. Не хочу тебя разочаровывать на новом месте, но в архиве у нас бардак. Инвентаризация была последний раз в восьмидесятых. Так что возможно тебе даже повезет, если ты постараешься. Если его не съели мыши, то Петрович точно найдет, он должен помнить. Случай был громким. О нем до сих пор вспоминают с мурашками по спине.

         - Спасибо, - побормотал Андрей, и выскочил из кабинета.
Михалыч молча проводил его удивленным взглядом.
Через десять минут, повозившись с ключами, Петрович открыл старенькую дверь подвального помещения.

         - Какое дело тебе нужно?

         - Эээ. Вообще-то мне нужны записи расследования. Дело не заводилось. Это был суицид. Найдем?

         - Записи? Сказать сложно, постараемся. Какой год?

         - Девяносто первый. Михалыч сказал, ты помнишь. Девушка застрелись в машине на лесной дороге на въезде в город.

         - Вообще-то рядом с машиной, - через минутную паузу пробормотал Петрович. – Помню. А зачем тебе понадобились записи? Дело старое, столько лет прошло.

         - Наслушался страшных историй, хочу знать, что было на самом деле. Все-таки история города.

         - Ну не самая замечательная, но все-таки история. Да. – Пройдя в самый дальний угол, он принялся перебирать пыльные папки. – Девяносто первый, думаю, найдем. Конечно, его должны были уже давно уничтожить, но заняться некому. Так… записи, записи, - бормотал себе под нос Петрович, перебирая на полках кипы пыльных бумаг.

         Наконец, спустя двадцать долгих полных напряжения минут, Петрович выудил тонкую пыльную папку, с довольным восклицанием: - Я же говорил, найдем. Тут еще дела со времен моего деда найти можно!

         Он повертел в руках папку, и передал в нетерпеливые руки Андрея.
         
         - Тонковата. Там и расследования то не потребовалось, - сообщил Петрович, - мистика.

         - Мистика? – переспросил Андрей.

         - Ну, да. Если верить всему, что она понаписала в своей предсмертной записке.

         Андрей смахнул пальцем толстый слой пыли, и прочел дату. 26 апреля 1991 г. «В день моего рождения», - с удивлением подумал он, и только сейчас понял, о каких мурашках говорил Михалыч.

         - Я возьму, - пробормотал Андрей, кивнув на пыльную папку.

         - Бери. Изучай историю, - хмыкнул в ответ Петрович, закрывая на замок деревянную дверь.

         Андрей вернулся в пустой кабинет и, усевшись за свой стол, развязал почему-то вдруг негнущимися пальцами тонкие завязки.

         Глава 2.

         «27 мая 1991 года на лесной дороге на въезде в город был обнаружен брошенный автомобиль марки Хонда аккорд девяностого года, синего цвета. Машина была без видимых повреждений, закрыта. В двадцати метрах от дороги, у дерева обнаружен труп девушки, с огнестрельным ранением в висок. Выстрел был произведен из девяти миллиметрового самозарядного пистолета Макарова, который был обнаружен рядом. Экспертиза установила, что именно из этого оружия 26 мая 1991 года был произведен выстрел, приведший к смерти двадцатичетырехлетней девушки.  На оружии были найдены отпечатки пальцев погибшей, что подтверждало версию о самоубийстве. Ключи от машины были обнаружены в кармане ее куртки. В машине на пассажирском сидении, найдены три предсмертных послания, датированные 26-м числом того же месяца. Одно из писем было адресовано родителям и младшему брату, второе сотрудникам милиции, третье письмо занимало один лист формата А4 и было адресовано вымышленному человеку. Результатом экспертизы третьего послания было подтверждение версии о том, что девушка была невменяема на момент совершения самоубийства. Уголовное дело не заводилось».

        Далее шло подробное описание местоположения обнаруженного охотниками  трупа, показания родственников и знакомых, которые в голос утверждали, что погибшая не была сумасшедшей. Ни в раннем, ни в подростковом возрасте за ней не было замечено странностей и, каких бы то ни было, нарушений психики. Все показания сводились к тому, что она была довольно общительной, доброй и веселой девушкой, хорошим другом. Никто не смог, однако, вспомнить ничего из ее личной жизни. Некоторые утверждали, что она была одинока и отвергала всякие отношения с мужским полом; другие говорили, что она была слишком влюбчива, и меняла партнеров как перчатки; родственники же описывали ее как скромную и немного скрытную девушку, которая не любила делиться своими проблемами, предпочитая все переживать в одиночестве, редко принимала чужую помощь, и стремилась к независимости. В последний год своей жизни она приобрела себе  автомобиль в кредит, на котором впоследствии и выехала за город, для совершения самоубийства. Кредит не был выплачен до конца, и машина должна была отойти банку, но родители внесли недостающую сумму позже и выкупили автомобиль. На вопрос «зачем?» мать погибшей ответила: «Она так хотела эту машину, я не смогу смотреть ей в глаза, если нам суждено когда-нибудь встретиться там, в другой жизни». «Значит, вы верите, что существует несколько жизней, как написала в письме ваша дочь, и человек не умирает, а начинает новую жизнь?» « Моя дочь верила, что ее душа бессмертна, так почему не могу я?»

        На вопрос была ли погибшая связана с какой-либо сектой, и друзья и родственники в голос заявили, что это попросту было невозможно. Девушка всегда негативно отзывалась о подобных организациях, и выступала ярой противницей сектантских агитаций.

        Потемневшие фотографии подробно обрисовывали место трагедии: оставленная машина на размытой дороге, пресловутые письма на пассажирском сиденье, и разбитое тело девушки в еще невысокой траве под сенью высокого дуба, как сломанная кукла, распростертое под неестественным углом. Рядом холодная сталь пистолета, выпавшего из ослабевшей руки. Вытертые намокшие от дождя джинсы, легкая ветровка поверх полосатой футболки, кроссовки – ничего лишнего, нет темных мрачных депрессивных цветов, только яркость, полная жизни и цвета. Ничего, что бы предвещало беду.

        Андрей повертел в руках тонкий конверт с надписью высоким и немного неровным женским почерком: «Сотрудникам нашей доблестной милиции». Послание уместилось на одном, сложенном вдвое листке когда-то белой писчей бумаги.

        «Уважаемые представители закона! В моей смерти прошу не искать виноватых, потому что их нет. Есть только решение. Мое решение. Я, как сама себе судья и закон в одном лице, приговорила себя к смерти. Я не буду называть имя человека, у которого я взяла пистолет, потому что не хочу создавать лишних проблем. Если каким-то образом оно все же станет Вам известно, прошу не донимать его расспросами и лишним расследованием. Он, так же как и мои родные, и знакомые, ничего не знал и не мог знать о моем решении. Смею просить Вас, оставить их в покое, и не причинять им новую боль, усугубляя мой поступок. Я ухожу из жизни добровольно без всякого давления извне. Решение приняла я сама, и вся ответственность лежит только на мне. А когда меня не станет, исчезнет и она».

        Андрей нетерпеливо пролистал страницы, в поисках оставшихся двух посланий, но ничего не нашел. Заключение экспертов, о невменяемости самоубийцы, и решение об отказе в заведении уголовного дела – все уместилось на паре тонких страниц. Кому могли отдать послание, адресованное вымышленному человеку? И почему не сделали с него хотя бы копию, чтобы обосновать пресловутое заключение экспертов? Возможно, никто попросту не посчитал нужным сохранить его, ведь дело не заводилось, расследование не требовалось. Никто и предположить не мог, что тридцать лет спустя, какому-то приезжему понадобиться прочесть его. Он раскрыл папку с начала и пробежался по адресам родственников и свидетелей. «Садовая, 15», - значилось напротив имен родителей девушки.
       
        Прихватив ключи от машины и тонкую папку, он вышел во двор.

        - Как проехать на Садовую? – Спросил он у дежурного и, получив подробное объяснение, сел в машину.

        Вглядываясь в номера домов на узкой улице, он безуспешно пытался ответить на свой вопрос. Он и сам не знал, зачем хотел разыскать родных погибшей треть века назад девушки, и почему ему так важно было собственными глазами увидеть ее предсмертное послание.

        Дом пятнадцать по Садовой улице был практически не виден с дороги. Только краешек замшелой шиферной крыши, и пара стареньких оконных рам, выглядывали из-за двух высоких елей, которые как стражи возвышались с двух сторон дома из высокой, давно не кошеной травы. Сохранившаяся, однако, узкая тропка к невысокой калитке обнадеживала. Иначе можно было подумать, что дом стоял заброшенным уже много лет. Андрей вышел из машины и, оглядевшись, решительно зашагал к дому. Калитка бесшумно открылась, впуская гостя в небольшой палисад, пылающий цветущими огненными лилиями. С распахнутыми в небо лепестками, усыпанными черными точками, и еще только раскрывающимися бутонами, они стояли, замерев, на своих высоких стеблях, надежно укрытые двумя зелеными стражниками от непогоды и чужих глаз. Андрей шагнул к дому, и из-за высоких ворот послышался собачий лай. По звонкости собачьих угроз несложно было догадаться, что грозно гремящий цепью охранник не отличался большим ростом и родовитостью. Молодой человек громко постучал по тонкому железу высокой калитки.

        Через несколько минут, послышался звук открываемой двери, и наконец, глухую калитку распахнула женщина в платке, виски которой уже обелила седина.

        - Здравствуйте, - громко и отчетливо поздоровался Андрей.

        - Здравствуй, - кивнула женщина, пристально оглядывая его форму.

        - Я… эээ… капитан милиции, Лавров, – запоздало отрапортовал он.

        - Чего-то я тебя не помню. Новенький что ли?

        - Так точно! – выпалил он. - То есть да. Я здесь только один месяц.

        - Переехал что ли?

        - Да. Попал по распределению.

        - Ну, проходи, - разрешила она, отступая вглубь двора.

        Андрей хотел было отказаться, но здравый смысл подсказал, что вопрос, по которому он здесь появился, может показаться ей очень странным, или даже оскорбительным, но, во всяком случае, очень деликатным. Вопрос, который не задашь с порога.

        - Спасибо, - пробормотал он, и шагнул следом.

        - Проходи на веранду, тут прохладно. Чай только закипел.

        - Я ненадолго…- попытался вставить тот, но женщина махнула рукой на стул у накрытого светлой скатертью стола, на котором как в старых фильмах поблескивал боками большой медный самовар.

        - Садись.

        Андрей молча опустился на предложенный стул, пытаясь собраться с мыслями.

        - Чай у меня со смородиной, только заварила, ты как раз вовремя.

        - Спасибо, - повторил он, наблюдая, как она наливает и ставит перед ним вкусно пахнущий бокал с чаем.

        - Вы в этом доме давно живете? – не придумав ничего лучше, спросил Андрей.

        - Давненько, - согласилась женщина, - полвека точно. Почитай с шестьдесят шестого - пятьдесят пять годочков уже.

        - Простите за глупый вопрос, но у вас есть большая белая собака?

        - Белая? Большая, - повторила она, - нет. Только Пальмочка живет. Во дворе. Так она и не большая вовсе. А что? Случилось чего?

        Андрей бросил взгляд в окно. Рядом с будкой, на цепи, лежала на своих лапах грязно-коричневая дворняга, и глядела на него усталым взором.

        - Да, нет, не случилось. Я… -  Андрей разглядывал чаинки в своем бокале, и никак не мог подобрать нужных слов. – Я… по другому вопросу. Прошу прощения,… но… я увидел памятник у лесной дороги.

        Лицо женщины не изменилось, она продолжала внимательно смотреть на него своими мутно-голубыми глазами, окруженными морщинками.

        - Точнее, как бы нелепо это не казалось, меня туда привела собака. Белая. И большая. Мне рассказали в отделе про этот случай. А сегодня я нашел записи расследования. Но там не хватает кое-чего. Там нет писем. Я понимаю, что это было очень давно, и что я не имею права просить, и даже спрашивать Вас об этом. На самом деле я даже не знаю, зачем пришел, но подозреваю, что письма могут быть у вас. Точнее письмо.  – Каждую секунду Андрей напряженно ожидал какое-нибудь реакции от сидящей напротив женщины, будь то гнев, или слезы, но она не говорила ни слова, терпеливо выслушивая его сбивчивый рассказ, и когда он уже сам был готов поверить в абсурдность своих слов, она медленно кивнула, словно просто устало опустила голову.

        - Письмо, - повторила она тихо. Некоторое время оба молчали, Андрей напряженно ожидал продолжения.

        - Это было очень давно, – так же тихо согласилась она, подняв на него затуманенный взгляд, – но не настолько чтобы забыть. Как тебя зовут?

        - Андрей, - выпалил он.

        - Андрей, - повторила она. – Сколько тебе лет?

        - Тридцать. Исполнилось два месяца назад.

        - Два месяца назад? – снова повторила она, сведя вместе выцветшие брови. – Так ведь тебя же еще на свете не было, когда Олюшки не стало, - через паузу добавила она. - Зачем тебе понадобилось прошлое ворошить? Да еще и чужое?

        - Я…не знаю, - признался он. – Это глупо и…, но я просто хочу взглянуть на ее письмо.

        - Я знаю, о каком письме ты говоришь.

        - Так оно у Вас?

        - Мою Оленьку из-за него все считают сумасшедшей. Так нам тогда и сказали. Мы ее и отпеть по-православному не смогли, грех она на душу приняла. Без свечей хоронили. Сколько порогов обивали муж (царствие ему небесное!) с сыном, ничего не добились. Все одно самоубийца. Расследовать нечего. Она сама так решила.
Андрей не нашелся что ответить, и молча отпил из своего бокала остывший чай.

        - Никто не знает, почему она это сделала. Только один человек может сказать. Тот, кому она это письмо оставила.  Да только имени там не было. Где искать его тоже неизвестно. А она уже не скажет.

        Она тяжело поднялась на ноги и исчезла в глубине дома. Андрей остался сидеть на месте, глядя ей вслед. В растерянности он не знал, что делать. Означало ли это, что ему пора уходить, или лучше пойти следом, убедиться, что все в порядке. Он клял себя за свой дурацкий визит. Сложно представить, что чувствует мать, потерявшая родное дитя таким образом. Вскочив на ноги, он шагнул в дом. Оглядев уютную гостиную, в поисках хозяйки, он наткнулся на стену, увешанную фотографиями, большинство из которых занимали детские лица («внуки» - догадался Андрей), здесь же были и черно-белые выцветшие фотографии семейной пары с двумя маленькими детьми: мальчиком и девочкой. Далее уже повзрослевшие, на школьных фотографиях брат с сестрой – оба невысокие, с темными каштановыми волосами, и светящимися беззаботным детством глазами. И венцом огромной коллекции была цветная фотография девушки в резной рамке. Трудно было соотнести это лицо с фотографиями, которые он видел сегодня. Но и ошибиться было трудно. С большого фото на него смотрели огромные голубые глаза, с притаившейся в глубине тайной, и мудростью, словно она знала что-то, чего не знали окружающие, и она улыбалась в объектив загадочной скрытной полуулыбкой Моны-Лизы, провожая грустным взглядом глупых зрителей.

        - Это она. Моя Оленька. Правда, красавица? – Андрей и не заметил, как в гостиную вернулась хозяйка. – Она просила отдать это письмо тому, кто будет спрашивать о ней. Прошло тридцать лет, и никто никогда не заговаривал со мной о ней. Кто знает, может ее воля исполнится, наконец. – С этими словами, она протянула ему пожелтевший потрепанный конверт. Андрей не нашелся что ответить, и лишь молча таращился на знаменитое письмо.

        - На вот. Может, ты что-нибудь разберешь.

        Андрей сжал негнущиеся пальцы на хрупкой бумаге, вдруг почувствовав, как пересохло во рту. Женщина, прищурившись, ждала чего-то, глядя на него.

        - Спасибо, - предложил он, прочистив горло.
        Женщина лишь кивнула в ответ, продолжая внимательно смотреть на него. Андрей попятился к выходу.

        - Там чай твой, – сказала женщина, выходя следом, - остыл поди уже.
Андрей молча опустился на свое место. Скорее всего, - подумал он, - она ждала, что он прочтет письмо при ней.

        Он осторожно оглядел тонкий конверт, на лицевой стороне которого тем же неровным женским почерком было выведен адресат: «Тому, кто станет меня искать».
       
        Быть может он зря пришел сюда. Зря потревожил чужое горе, заставив всколыхнуться чужим воспоминаниям и подарив новую надежду на то, что он является той тонкой ниточкой, связующей эту женщину с умершей дочерью, на которую та указала перед смертью. Прочитав надпись на послании, он понял, какую ошибку совершил. Ведь он не разыскивал ее, он даже не знал о ее существовании до сегодняшнего дня. Это письмо не было адресовано ему. А он лишь вторгся в чужую жизнь, в обличье стража порядка, вскрывая чужие раны глупым любопытством.

        Виновато он склонил голову над письмом, не смея взглянуть на старую женщину. Но тишина продолжалась, и он знал, что она ждет. Андрей вытащил из старенького конверта сложенный вдвое, зачитанный до ветхости листок бумаги и раскрыл перед собой.

        «Не знаю, помнишь ли ты меня. Мы всего лишь люди и никогда не сможем понять до конца шуток всевышнего. Мы проклятые души, потерянные в мирах. Я боюсь, что искупив свой грех, ты получил свое прощение, а это значит, твоя память не подскажет тебе кто я. И это несправедливо! Если этот бог, который дарует прощение, только заставив тебя забыть меня, я отрекаюсь от него! Я поняла, что мне незачем жить в мире, где больше нет тебя. Я могла бы потратить всю свою жизнь на поиски, заглядывая в глаза незнакомцам, ведь теперь я знала что искать. Но время шло и я больше не чувствовала твоего присутствия. Ты уже не принадлежал этому миру. Тебя больше не было здесь со мной.

        Ах, как бы я хотела рассказать тебе все сама, с самого начала, держа тебя за руку, глядя в твои глаза, в которых светится твоя бессмертная душа. Ты мой ангел хранитель, ты мой бестелесный любовник, моя родственная душа. Я знаю, что ты меня найдешь! Ты дал обещание никогда не сдаваться. Я верю, твоя душа найдет путь к моей, где бы я ни была. Я убила это тело, которое удерживало меня на месте, удерживало меня вдали от тебя, и ты знаешь, что это был единственный способ быть рядом с тобой. Ты сказал мне однажды, в одной из своих прошлых жизней, что кем бы мы ни были на земле, мы не сможем обрести покой и счастье друг без друга, и что, даже не зная, что нам нужно, мы всегда будем искать. Ты меня, а я тебя. Поэтому я не сомневаюсь, что ты придешь, ты будешь искать меня там, где остался мой последний след. Моего тела больше нет, мои глаза не увидят тебя, мои руки не смогут прикоснуться к тебе, но моя душа лишь для тебя, мои мечты всегда лишь о тебе, мои слова ты всегда найдешь там, где человек ближе всех к богу, где он считает себя его посланником и верит в воскресение. Ведь, правда всегда скрыта за красивой картинкой, на которую молятся верующие и не замечают атеисты. Я люблю тебя. Я жду тебя. Я верю в тебя».

        Это был тупик. Последняя надежда на то, что это письмо объяснит ему что-то, сменилась разочарованием. Он ни слова не понял из написанного. Бессмертные души, жизнь после смерти, человек и бог. Все вместе полный абсурд. Не удивительно, что следователям пришла мысль о секте.

        - Ваша дочь, эээ… Ольга была верующей? – не удержался от вопроса Андрей.

        - Никогда не замечала этого, - медленно ответила женщина, подливая кипятка из самовара в его кружку.
      
        Андрей только кивнул в ответ, складывая потрепанный листок по протертым сгибам.
      
        - Пока, она не сказала мне, - вдруг продолжила женщина, - что пожертвовала икону храму.

        - Икону?

        - Это была старая мамина икона божьей матери иверской. Она висела на кухне над лампадой.

        Андрей торопливо раскрыл предсмертное послание девушки.
«…мои слова ты найдешь там, где человек ближе всех к богу…»

        - Церковь… - пробормотал он.

        - Что?
 
        - Когда это было? - Андрей старался не выдать свое волнение. - Когда она отдала эту икону?

        - За несколько дней до смерти. Может она пыталась попросить прощение за то, что хотела сделать. Ведь у нее было все, - уставшим голосом, продолжала женщина, - она была такой хорошей девочкой. У нее была работа, машина. Она никогда ни на что не жаловалась, никогда не говорила, что она несчастна. Никто не знает, почему она это с собой сделала.

        «…правда всегда скрыта за красивой картинкой, на которую молятся верующие и не замечают атеисты…»

        - Икона… - выдохнул Андрей, - церковь. Вы знаете, куда она отнесла икону?

        - Так ведь у нас один храм только. За главной площадью, у речки.

        - Спасибо, - повторил он, не находя других слов. Он положил конверт между ними на стол.

        Женщина покачала головой, и пододвинула к нему письмо.

        - Забирай, это теперь твое.

        Они вышли во двор, и только в этот раз Андрей заметил очертания машины под брезентом в глубине двора. Из-под плотного полога выглядывал краешек ярко-синего проржавевшего крыла.

        - Это ее машина, - подтвердила женщина, проследив за его взглядом, - сын много раз хотел продать ее, но я не позволила. Это все что у меня от нее осталось. И еще это, - кивнула она, указав на усыпанный цветами палисад. – Тигровые лилии – ее любимые цветы. Я подсаживаю их каждый год, уже места не осталось. Она любила только эти. Только огненные.

        - Спасибо, - снова пробормотал Андрей, притворяя за собой низкую калитку. Он был неимоверно благодарен этой женщине, за ее понимание. Если бы она начала задавать вопросы, он знал, что никогда не смог бы найти на них ответа.
   
        Глава 3

        Спустя двадцать минут он припарковал машину у высокого белостенного храма. Войдя сквозь тяжелые двери, он остановился. Андрей никогда не был человеком глубоко верующим, и никогда не был в церкви, если не считать далекого дня его крестин. Мама говорила, что тогда ему было не больше года, поэтому он не имел об этом дне никаких воспоминаний. Оглядевшись, он заметил как молодая женщина в платке, за прилавком маленького павильона у входа, с интересом разглядывает его форму. Прилавок был уставлен иконами, календарями и открытками с изображением храмов и церквей, тонкими желтыми свечами и прочими церковными премудростями. За неимением лучшей кандидатуры на роль гида, Андрей направился прямиком к ней.

        - Подскажите, пожалуйста, где я могу найти попа?

        - Батюшка сейчас у себя.

        - Меня может кто-нибудь туда проводить?

        - Да, я могу, - согласилась она, выходя из-за прилавка. Андрей пошел следом за ней вглубь храма, под высоким сводчатым потолком, расписанным изображениями людей с нимбами над головами и крылатыми ангелами.

        - Батюшка к Вам тут пришли. Из полиции, - тихим голосом сообщила девушка, постучавшись в дверь, в конце небольшого коридора, укрытого полумраком.

        - Проходите, - пригласила она, хотя Андрей не услышал ни звука из-за двери.

        Проводив девушку взглядом, он толкнул тяжелую дверь. Внутреннее помещение разительно отличалось от того, что он видел снаружи, и больше походило на светлый рабочий кабинет, с большим окном, шкафом, стульями и массивным рабочим столом, за которым в одеянии священнослужителя сидел мужчина.

        - День добрый, - склонил голову в полупоклоне поп.

        - Здравствуйте, - ответил Андрей и, пройдя через комнату, сел в предложенный стул, - капитан полиции Лавров.

        - Отец Георгий. Что-то я раньше Вас не видел.

        - Я здесь недавно, всего месяц. По распределению.

        - Ясно. Что привело Вас ко мне?

        - Скажите, отец Георгий, - Андрей сделал паузу, пытаясь выбрать правильные слова. Все что касалось церкви, он был полным профаном. – Кто занимал Ваше место здесь в тысяча девятьсот девяносто первом году?

        Насколько он мог судить, даже принимая во внимание длинную бороду с проседью, этот человек был слишком молод, чтобы работать здесь тридцать лет назад. Хотя мог ли он так поставить вопрос. Глагол «работать», скорее всего, был здесь не уместен.

        - В девяносто первом, - повторил поп. – Я здесь с две тысячи десятого. До меня был Отец Павел. Он и был, – сам себе кивнул священнослужитель, -  он принял паству в восемьдесят пятом.

        - Скажите, отец Георгий, а где он сейчас? Могу я с ним поговорить?

        - Можете, отчего же нет. Отец Павел каждого выслушает, кто в нем нуждается.

        - Тогда подскажите, где его можно найти?

        - Если дело срочное, я могу послать с Вами провожатого, – священник с интересом наблюдал за Андреем.

        Любопытство не порок, - усмехнулся тот в мыслях.

        - Дело не срочное, но если это возможно, хотелось бы завершить его как можно скорее.

        - Что ж, понимаю. Подождите. Вас проводит мой сын.

        Ждать пришлось не долго. Уже через пять минут Андрей шагал за худеньким подростком в черном длинном одеянии через внутренний двор, окруженный старыми постройками из красного, кое-где выкрошенного кирпича.

        - Отец Павел живет при храме? – спросил Андрей.

        - Да, - ответил парень, коротко оглянувшись, - он верит в легенду и молится за проклятые души.

        - Легенду? Какую легенду?
       
        Парень снова обернулся, замедлив шаг.

        - Легенду возникновения нашего города.

        «Проклятые души…» В голове снова пронеслись строчки из старого послания. Андрей невольно замотал головой. Бред. И зачем он только поддался этому глупому порыву? Как будто у него без этого и заняться больше нечем.

        - И что же это за легенда? – со вздохом капитулировал Андрей.

        - Вам лучше спросить отца Павла. Он Вам лучше расскажет.

        Комната старого священника находилась в самом конце длинного коридора кирпичного здания. Отец Павел пригласил гостя внутрь после краткого приветствия. Комната была похожа на келью, что так часто показывают в кино. Глубокое арочное окно без штор было единственным источником света в полу мрачном помещении с набором только самой необходимой мебели: стол, стул, кровать, умывальник.

        - Парень, который провожал меня, обмолвился о какой-то легенде этого города. Сказал, что мне лучше спросить Вас.

        - Вы изучаете историю города? – улыбнулся в седую бороду священник.

        - Можно сказать и так, - кивнул Андрей. Возможно, небольшая беседа не помешает перед тем как озвучить истинную цель своего визита. Неизвестно как он отнесется к этому. Андрей не имел права пользоваться своими полномочиями. Он не расследовал никакого дела, скорее это были личные мотивы. Наверное, - запоздало подумал он, - нужно было прийти в штатском.

        - Что ж это очень старая история, произошедшая задолго до возникновения этого города. Но, несмотря на это, практически каждый в этом городе может рассказать ее Вам.

        - К этой истории имеют отношение проклятые души? – осторожно спросил Андрей.

        - Согласно преданию именно благодаря этим двум душам, которые были прокляты после своей смерти, возник этот город.
Похоже, придется вытягивать из старика все клещами.

        - И Вы боитесь, что проклятье может отразиться на его жителях из-за этих… душ? – предположил Андрей.

        - Я боюсь, что они не смогут сами найти успокоения в своих вечных муках.

        - Вы говорите так, словно они и сейчас существуют.

        - Души бессмертны, сын мой. Меняется только внешняя оболочка, меняется мир вокруг, меняется время, а душа остается.

        - Ах, да. Воскресение…- пробормотал Андрей. А он-то надеялся обойтись без духовных наставлений. Черт с ней с легендой. Он пришел не за этим. – Скажите Отец Павел, Вам часто дарят иконы?

        Священник долго молчал, и Андрей засомневался, слышал ли он вопрос.

        - Не было ли случая, чтобы в дар Вам лично или храму приносили икону? – немного повысив голос, переспросил он.

        - Случаи были. – наконец согласился священнослужитель, вынырнув из задумчивости.

        - Меня интересует икона, которую Вам принесла девушка в 1991 году. Это была икона…

        - Иверской Божьей Матери, - подсказал отец Павел.

        - Вы помните? – оживился Андрей, но старик словно пребывал в плену своих безмолвных раздумий. И не торопился возвращаться на грешную землю. Или точнее сказать святую землю православного храма в городе проклятых душ.

        - Отец Павел, я бы хотел взглянуть на эту икону, если это возможно, – стараясь унять свое нетерпение, снова заговорил Андрей. – Она еще здесь в храме?

        - Икона была подарена мне с условием, что она останется в этом храме. Я никогда не расставался с ней.

        - Значит она у Вас?

        Казалось, целая вечность прошла, прежде чем старик молча кивнул и повернулся к кровати, над изголовьем которой на узкой полочке в углу в свете свечи стояли три иконы.

        - Вот она, - тихо сказал он. – В центре.

        Андрей поднялся на ноги.

        - Можно? – спросил он, спохватившись. И когда старик согласно кивнул, осторожно дотронулся до объемной старенькой деревянной рамы, в глубине которой под стеклом было потемневшее от времени изображение божьей матери, как вклеенная старая фотография. Ширина рамы была достаточной, чтобы уместить туда целую пачку писем. Андрей осмотрел заднюю стенку. Лак давно облез, поблескивая остатками лишь в некоторых местах. Он пытался разглядеть шов, щель, которая могла остаться при вскрытии задней стенки, чтобы спрятать что-то внутрь. Хотя если взять во внимание что это было тридцать лет назад, то даже если ее заново покрыли когда-то лаком, чтобы скрыть следы, он давно уже потрескался и облез вслед за нарушенным старым слоем.
На связке его ключей висел маленький складной нож, лезвием которого можно было бы воспользоваться. Осталось только одно «но». Андрей обернулся к священнику. Его действия будут расценены, ни много ни мало, как богохульство. Вынести святыню из храма даже под предлогом осмотра тоже вряд ли получится. Придется рискнуть.

        - Отец Павел, есть подозрение, что девушка, которая принесла Вам эту икону, спрятала в ней послание. Я сейчас попытаюсь аккуратно открыть заднюю стенку, чтобы не повредить иконе, и потом все верну на место, – не дожидаясь ответа, Андрей быстро выудил из кармана ключи.

        - Постойте! Что вы делаете? – опешил Отец Павел.

        Но Андрей уже раскрыл складной нож.

        - Отец Павел, я все равно сделаю это, но если Вы попытаетесь мне помешать, я не ручаюсь за ее сохранность.

        Андрей положил икону стеклом вниз на единственный стол в комнате и склонился над ней со своим ножом. Крышка легко поддалась, несмотря на время, подтверждая гипотезу о том, что ее вскрывали и раньше. Он отложил тонкий деревянный прямоугольник и, замерев на мгновенье, медленно извлек пожелтевший от времени толстый конверт.

        - Что это? – удивленно воскликнул священник.

        - Это ответ. Ответ на вопрос, почему молодая успешная девушка однажды берет в руки оружие и пускает пулю себе в висок.
 
        ***
       
        - Где она вообще взяла этот пистолет?

        - Кто? – отвлекся от своего компьютера Михалыч. Андрей и не заметил, как произнес свой вопрос вслух. Сразу после визита к отцу Павлу, он вернулся в отделение, с письмом, теперь лежащим в его портфеле. И, пытаясь сосредоточиться на работе, он поймал себя на том, что вместо кучи повешенных на него дел он снова перечитывает тоненькую папку записей расследования происшествия тридцатилетней давности.
      
        - Просто мне все покоя не дает тот самострел. Ведь это было достаточно давно. Это сейчас оружие может купить даже пятилетний ребенок.

        - Ты забываешь, какие это были годы. Начало девяностых, расцвет российской мафии, рэкета и бандитских группировок. Это время иномарок, золотых цепей и малиновых пиджаков. Тогда у каждого пятилетнего ребенка, как ты выражаешься, уже был свой пистолет. – Хмыкнул Михалыч.

        - Михалыч? – Через минуту раздумий снова поднял голову от бумаг Андрей.

        - Что?

        - А что именно говорится в легенде возникновения этого города?

        - Тебе что заняться нечем? – скривился Михалыч. – Мы тут имеем дело с фактами, нам некогда вникать в чужие выдумки.

        - А чьи это выдумки?

        - Православной церкви. Этих деятелей в платьях. Надо же народ чем-то туда заманивать.

        - И чем же? – давил Андрей. – Расскажи.

        - По этой легенде – сдался Михалыч, - по обеим сторонам нашей реки за горой якобы существовали два города, главы которых враждовали. Короче Монтеки и Капулетти. Горожанам соответственно запрещалось переплывать ту реку и выходить на чужой берег, в общем, в гости они друг к другу сходить не могли. Но, как и положено, по сценарию, дети могущественных кланов, случайно встретившись, влюбляются друг в друга. Ну а дальше все по Шекспиру. Ромео сбегает с собственной свадьбы, чтобы встретиться с возлюбленной в указанном месте и жить долго и счастливо подальше от деспотичных родителей. Но то ли почтового голубя изловили, то ли кормилица подвела (что хреново в легендах так это то, что с фактами там всегда туго), так или иначе Джульетта почему-то вдруг решает, что Ромео таки женился, наплевав на нее и на всю ее семью, которая теперь точно пойдет на врага войной. И вместо того чтобы по-тихому вернуться в свою постельку в замке бросается с обрыва в реку. Опоздавший Ромео решает тоже последовать за ней в надежде, что они обязательно встретятся в другом мире. Ну а брошенная невеста проклинает обоих, выражая надежду на то, что ни в одном из миров им не быть вместе. А если они таки встретятся когда-нибудь, то это только для того чтобы снова увидеть смерть друг друга. Закончилась сия гнусная история, как и полагается войной, в которой от обоих городов не осталось и следа. А на месте предполагаемой встречи виновников этого безобразия был построен наш храм, вокруг которого уцелевшие горожане строили свои жилища и бок о бок с бывшими врагами стали жить поживать да добра наживать. Вот такая вот сказка. Мораль: если убрать главарей каждого бандформирования, то люди вполне способны уживаться друг с другом.

        Глава 4

        Вечером, войдя в дом, Андрей повесил куртку на крючок в прихожей, прошел на кухню и заварил себе кофе. С чашкой прошел в гостиную, и сел на диван. Вытащив из своей рабочей сумки толстый пожелтевший от времени старенький конверт, который носил с собой целый день, и долго вертел его в руках. Имел ли он право читать это письмо? Ведь он не является адресатом. В этот город он приехал по распределению, по работе. Просто потому что другим кандидатам эта должность в незнакомом городе была в тягость, и только он один не имел того, с чем не мог бы расстаться. У него не было семьи, которая удержала бы его на месте. У него не было собаки, которой нужно было делать прививки, чтобы взять с собой в дорогу. У него не было недвижимости,  которую нельзя было продать. Он ни от чего не бежал, но ничего и не искал. И тем более он не искал девушку, которой не стало в день его рождения. После нескольких минут раздумий, он отпил из своей чашки кофе, и вытащил из конверта пачку сложенных пополам рукописных листов, исписанных, несомненно, той же рукой, что три предыдущих послания. С интересом прикинув количество листов, он аккуратно разложил их перед собой и начал читать.

        «Здравствуй, мой родной! Здравствуй, мой единственный! Как жаль, что никогда не смогу сказать тебе это, глядя в твои глаза, и держа тебя в своих объятиях. Как жаль, что у меня вообще никогда не будет возможности даже прикоснуться к тебе. Это так сложно жить мечтами и надеждой о встрече, которая никогда не произойдет, возможно, ты даже не понимаешь, о чем я говорю, но ведь ты читаешь эти строки, а значит, ты нашел меня, значит, все было не зря.

        Чтобы помочь тебе вспомнить, я должна начать с самого начала, но я могу поделиться лишь годами, прожитыми мной со дня моего рождения, а это слишком короткий срок. Знаю, он не охватит и малой части нашего существования, но моя жизнь – это все же несколько кратких глав из твоей многовековой биографии. Я надеюсь, мой рассказ укажет путь к твоей украденной памяти. Ты знаешь все сам, ты помнишь все, все это до сих пор с тобой. Не бойся, я помогу тебе вернуться туда в наш мир, туда, где мы вместе.

        Мое имя не скажет много обо мне; семья, в которой я родилась также не прольет свет на тайну моей души, поэтому я начну с того дня когда я впервые встретила тебя.

        Я была совсем маленькой девочкой, родители только отдали меня в школу, и для меня это было самое яркое событие. Мне казалось, что именно за высоким порогом школы начинается моя взрослая жизнь. Я торопилась стать взрослой, и все лето по пять раз на дню заглядывала в шкаф убедиться, что моя новенькая школьная форма, отглаженная и нарядная, висит там, терпеливо дожидаясь меня.  И мне казалось, я ничего красивее не видела, чем этот наряд. И когда мне, наконец, было позволено надеть его первого сентября, я была самым счастливым ребенком на свете. Гордо задрав голову с белыми бантами в волосах, я вышагивала рядом с мамой в блестящих туфлях на маленьком каблучке, и школьным портфелем за плечами, навстречу своей долгожданной мечте. В школе я старалась быть первой во всем, и с удовлетворением выслушивала похвалы учителей. Я с ужасом закрывала портфелем неизвестно откуда взявшиеся на моем переднике пятна от чернил, чтобы никто  не заметил, и не смог уличить меня в неудавшейся попытке быть, наконец, взрослой. Мама только посмеялась над моим виноватым выражением лица и горькими слезами. В тот же день мы поехали в магазин, и купили новый фартук, с воздушными кружевами, еще красивее, чем предыдущий. Надо ли говорить, сколько усилий я прилагала, чтобы сохранить такую красоту в своем первозданном виде. Из страха испортить платье я не бегала с другими детьми на переменах во дворе, предпочитая сидеть в стороне на скамейке, и наблюдала как они веселятся в траве, играют в догонялки или прятки. Или разглядывала красочные книги, которые мне покупала мама. Вскоре одноклассники оставили всякие попытки вовлечь меня в их бурную деятельность, и перестали вовсе обращать на меня внимание. То был мой первый жизненный урок, который не дался мне так же легко как школьный. Я узнала, как жестоки бывают люди к тем, кто имеет смелость показать свое отличие от них, выделиться из серой массы, быть другим. Сложным было понимание, что мне придется притворяться, выучить свою роль и играть как в кино, изображая из себя совсем другого человека. Такого же, как они. Такого как все. И пока я познавала истину, я была одна. И в одиночестве своем и искала человека, похожего на меня, я искала того, кто смог бы заменить мне весь мир, я искала тебя.

        Однажды мы с мамой возвращались из похода по магазинам, и на улице у столба сидел старик. Я хорошо помню, как мама дала мне мелочи и, указав на него, попросила положить деньги в его ветхую шляпу у ног. Я нерешительно шагнула к большому листу картона, на котором он сидел, опустив голову. Мне даже показалось, он спит. С минуту я рассматривала его большими глазами, и осторожно присев на корточки опустила монеты в его пустую шляпу. На звон ударившихся друг о дуга копеек, старик поднял голову, и встретился со мной взглядом. Я вздрогнула, испугавшись. Но вскочив на ноги, осталась стоять на месте, потому что в мутных глазах старика на перепачканном лице, покрытом серой спутанной бородой застыло удивление, и его кустистые брови поползли вверх. Я с интересом наблюдала, как на его дряблом лице ожили мускулы, словно он хотел сказать что-то, но напряжение ничего не дало, и из под грязной бороды послышался только странный свист, то ли вздох, то ли кашель, то ли хриплый шепот. Но когда он протянул ко мне свою дрожащую узловатую руку, мама позвала меня. Я вздрогнула, различив тревогу в ее голосе.

        Странно, но мне не было страшно. Хотя сейчас я понимаю, что дикий вид этого человека в грязной одежде, напугал бы кого угодно.

        Несколько дней спустя я заметила того же самого старика за высоким забором нашей школы. Он просто стоял, прислонив лицо к железным прутьям, и смотрел на школьный двор, заполненный шумными детьми. Я с интересом наблюдала, что он будет делать дальше. Может он пришел к кому-то, может здесь учится его внук или внучка. Но скоро прозвенел звонок, школьники бросились внутрь, а старик все стоял, провожая их взглядом, словно прирос к железному забору. На следующий день история повторилась, и на следующий. Когда я выходила из школы вместе со всеми в полдень, он стоял на своем посту, сжимая узловатыми руками стальные прутья забора, и смотрел во двор. Прижав к себе свою книгу, я пошла к скамейке, которая стояла ближе всех к нему, и осторожно присела на краешек. Мне показалось, он наблюдал за мной, хотя я не могла различить его глаз укрытых в тени его старой шляпы и большой бороды. Медленно я подошла к нему и остановилась в двух метрах, старик не
шевелился.

         - Ты кто? – с детской прямотой в упор спросила я.

         Его борода приподнялась, а глаза сузились. Я догадалась, что он улыбнулся.

         - А как ты думаешь? – он склонил голову на бок, не сводя с меня глаз. Его голос показался мне хриплым и немного скрипучим, но все-таки добрым.

         - Мама сказала, что бы бомж. И тебе негде жить. Это правда? – нетерпеливо спросила я, не дождавшись его комментариев.

         - Правда, – тихо подтвердил он, и мне показалось, он снова улыбнулся, - Но даже правда бывает разной. Твоя мама судит по оболочке. А я и выгляжу как человек без определённого места жительства. Но твоя мама не может видеть, что у меня внутри. А ты можешь.

         - Я ничего не вижу, - заявила я, окинув его внимательным взглядом.

         - Я знаю. Но это, потому что твоя душа безгрешна. Ты не помнишь меня.

         Я мало что понимала из его высоких рассуждений, и решила все-таки выяснить кто он.

        - Ты тут кого-то знаешь? Может позвать?

        - Нет, – покачал он головой.

        - Но ты же к кому-то пришел, – упорствовала я.

        - Да, – наконец согласился он. – Я пришел к тебе.

        - Ко мне?

        Любого взрослого человека такая правда напугала бы. Но я была ребенком. Я была наивна и бесстрашна. И в отличие от любого уже инфицированного стереотипами и ужасами реальной жизни человека, я еще верила в чудеса.

        - Но я тебя не знаю, - просто сказала я, не пытаясь скрыть своего любопытства.

        - Ты просто меня не помнишь. Тебе сколько лет? Семь?

        - Да, - подтвердила я.

        - Семь лет. – Повторил он. – Я искал тебя семь лет. Семь долгих пустых бессмысленных лет. И вот, наконец, нашел.

        - Зачем?

        - Потому что я не могу иначе. Я живу только когда есть ты.

        - Как это?

        - Послушай, я очень хочу, чтобы ты запомнила. Всегда делай только то, что подсказывает тебе твое сердце. Никого не слушай. Ты обязательно найдешь свое счастье. Только верь в это. Никогда не теряй надежды. Что бы ни случилось. Я хочу, чтобы ты знала, я всегда рядом. Я всегда буду рядом с тобой. Но ты должна помочь мне.

        - Зачем? Ты кто?

        - Я твой ангел-хранитель, если хочешь. Это сейчас очень трудно понять, я знаю. Но я просто хочу, чтобы ты знала, ты не одна. Потому что я никогда не сдамся. Я всегда буду искать тебя.

        - Значит, ты и завтра придешь?

        - Не знаю. Боюсь, что нет. Пришло мое время. Я чувствую, уже скоро - добавил он и прижал свою узловатую руку к груди, словно чтобы унять боль. – Это всегда происходит, когда я нахожу тебя. Это значит, что скоро я должен опять уйти.

        - Куда?

        - Мы обязательно встретимся. Мы будем вместе. Я найду тебя.

        - Как же ты меня найдешь, если ты даже не знаешь, как меня зовут?

        - Я не помню, как зовут меня, - грустно усмехнулся он. – Имя не имеет значения. Оно остается только на бумаге, или надгробной плите. Важна только душа.

        - Оля! Отойди от забора! – я вздрогнула от встревоженного голоса учительницы.

        - Сейчас, - пообещала я, и шагнула к незнакомцу ближе.

        - Ты придешь завтра? – спросила я.

        Он снова сжал в узел потрепанные лохмотья на груди.

        - Я найду тебя, - странным хриплым голосом пообещал он, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы. Но взрослые не плачут, так говорил мне мой отец, зная, что я тут же перестану реветь.

        - Оля, немедленно вернись в класс! – голос учительницы прозвучал намного ближе, чем я ожидала и мгновенье спустя, она уже была рядом.
Старик протянул дрожащую руку сквозь прутья решетки, словно хотел удержать меня, и я как завороженная тоже вытянула руку, чтобы коснуться его такой дряблой ненастоящей кожи. Но успела лишь едва коснуться кончиков его пальцев своими, прежде чем учительница оттащила меня в сторону. Старик шумно выдохнул, что было больше похоже на приглушенный вскрик. А в спутанной бороде сверкнула на солнце слеза.

        Я не слышала, как меня отчитывала учительница, тащившая меня за руку к школе, и только постоянно оборачивалась, чтобы проверить, не исчез ли он, этот загадочный странный старик, но он все стоял и стоял, не шевелясь, провожая меня взглядом.

        Он пообещал, что мы увидимся. И на следующий день, невзирая на длинную лекцию мамы о том, как опасно говорить с незнакомцами, я ждала его на дальней скамейке, делая вид, что занята раскрашиванием картинок в своей новой книжке. Но он так и не пришел.  Прозвенел звонок, и я нехотя поплелась на урок. Я была разочарована. Он сказал, что найдет меня, но не сдержал обещания.

        Больше я никогда его не видела.

        Мое взросление проходило, так же как и у большинства подростков, когда отчаянный поиск себя, и своего места в мире заставляет бежать сломя голову, сквозь чащу возможностей, не разбирая дороги. Я, как и мои ровесники старалась ничего не упустить, попробовать все на свете. Вот только с каждым новым опытом приходило лишь разочарование, от бессмысленности очередной выбранной мною тропинки. Моя душа жаждала чего-то, но я никак не могла понять чего именно. Она все время тянула меня куда-то вперед на поиски миражей, словно никак не могла найти покоя.

        Я сама не знала, что я ищу, или кого. Только сейчас я поняла, что я всю свою жизнь искала тебя.

        В поиске своих миражей я уехала из дома сразу после окончания школы, поступила в университет. Я изучала языки, я хотела расширить границы моих пока безуспешных поисков. Но чем дальше я удалялась от дома, тем больше усиливалась моя тоска по родному городу. Возвращаясь домой я, не находя себе места никак не могла понять, что именно тянуло меня назад. И вдохнув домашнего воздуха я, закусив удила, снова летела куда-то. По окончанию университета, вместо ожидаемой жизни в большом городе и путешествиях по миру, я к всеобщему удивлению собрала чемодан и вернулась домой. Это решение я приняла с твоей помощью. Иначе я не могла понять чего же хочет моя неспокойная душа….»

        Зазвонил сотовый, и Андрей вздрогнул от неожиданности, уронив на стол ветхие листки.

        - Черт! Да? – Нетерпеливо воскликнул он, выудив телефон из кармана.

        - Вооруженное нападение на магазин в семидесяти километрах отсюда. Собирайся. Похоже это наши зэки, – устало отрапортовал Михалыч.

        - Понял. Буду через пятнадцать минут.

        Отпив кофе из чашки, Андрей снова чертыхнулся. Нетронутый кофе был ледяным. Он и не заметил, как пролетело время. Взглянув на часы, он снял с крючка в прихожей куртку и, звякнув ключами от машины, вышел из дома. 

        Глава 5

        В опускающихся сумерках, город зажигал свои огни. И дома провожали меня светящимися глазами оконных рам. Прохожие кутались в пальто и шарфы, с неба опускался мелкой крошкой ранний снег. Я не чувствовал холода. Сказать по правде я ничего не чувствовал. Ни ног, хотя мостовая размеренно проплывала подо мной, ни рук, хотя я старался разглядеть их, вытянув перед собой, и только странная уверенность, что я не зря очутился сейчас здесь, искрой надежды и радостного предвкушения горела в моем призрачном теле. Я замер перед трехэтажным зданием с резными балконами, озаряющим старый дворик квадратами электрического света. Окно рядом с балконом на третьем этаже, также излучало мягкий свет, приглашая в гости. Это то, что мне нужно, не было ни капли сомнений. Я поднялся вверх, проплывая мимо других окон, земных жизней, чужих бьющихся сердец, навстречу равномерному ритму юного женского сердца и….  Да, это была она. За накрытым столом в центре светлой гостиной. Опустив глаза в тарелку перед собой, тонким пальчиком перекатывала по белой скатерти кольцо от салфетки. Она не поднимала глаз, даруя мне бесценные минуты сладкого ожидания, и возможность разглядеть каждую прядь мягких волос, затейливо уложенных в прическу, каждую волну струящейся ткани, обнимающей ее стройный стан, оттенки ее кожи на розовых щеках, кремовых плечах и бледных запястьях.

        - Ах, боже мой! – Вскрикнула женщина, и бросилась к распахнувшейся балконной двери за моей спиной.

        Мой ангел, вздрогнув от резкого звука, вскинула голову, обрушив на меня всю силу своих глаз. Но уже в следующую секунду отвернулась, не найдя ничего занимательного во внезапной непогоде.

        - Похоже, меня ждет хорошенькое возвращение домой, ветер усиливается, - с улыбкой в голосе, сказал мужчина, сидящий рядом с ней.
Только сейчас я понял, что она была в комнате не одна.

        - Это всего лишь ветер, - широко улыбнулась женщина, закрывая на защелку раму двери, и поспешно вернулась на свое место за столом. – Может быть еще вина, Сергей Иванович? – предложила она все с той же услужливой улыбкой на губах. – Угощайтесь. Обязательно попробуйте мясной пирог, Катерина у меня такая мастерица. Кстати все, что есть на столе, она сама готовила, – нахваливала она девушку, которая отчужденно глядела в окно, словно весь этот разговор совсем ее не касался, и в это самое мгновенье она мечтала оказаться сейчас в любом другом месте.

        - Действительно вкусно, - похвалил Сергей Иванович, прожевав очередной шедевр кулинарного искусства, подкладываемый на его тарелку заботливой хозяйкой.

        - А как она поет, заслушаетесь. Вяжет. А как детей любит, готова целыми днями с ними возиться. Правда, Катюша?

        - Да, мама, - сделав большой глоток вина, кивнула девушка, и снова отвернулась к окну.

        - Я принесу десерт, - поспешно вставила женщина, пытаясь загладить неловкость, и исчезла в кухне.

        - Вы обязательно должны упросить ее сыграть что-нибудь! – через пол минуты полной тишины послышалось из кухни. – Она великолепно играет на скрипке.

        - Правда? – пригладив усы, вежливо улыбнулся Сергей Иванович, пытаясь поймать взгляд девушки.

        Мой ангел нехотя отворачивается от окна, одаривая собеседника долгим взглядом, и бархатным голосом изрекает: «Правда. Зубы смотреть будете?»

        - Что, простите? – поперхнувшись пирогом, переспрашивает тот.

        - Разве не принято проверять зубы, при покупке племенной кобылы?- все тем же вежливым тоном интересуется она.

        Откашлявшись, Сергей Иванович неловко поднимается на ноги и, пробормотав извинения, ретируется из гостиной.

        Я не могу сдержать смех. Мой падший ангел, моя недосягаемая мечта, моя бессмертная возлюбленная.

        Так знаком мне этот упрямый подбородок, открытый взгляд из-под дуг бровей, задумчивый наклон головы. Сколько бы я отдал, за возможность коснуться сейчас ее руки, что лежала на столе, у ножки высокого бокала! Сколько бы я отдал, за возможность позвать ее по имени! Лишь за один только ее взгляд. Но даже этой малости нам не дано. Она не услышит меня, не узнает, что я рядом, не сможет заглянуть в мои глаза, чтобы понять, кто я. Жестокий мир укроет ее от меня, едва мы столкнемся в одной из реальностей. И никто не сможет предсказать, сколько драгоценных секунд долгожданной встречи мы сможем украсть, прежде чем снова окажемся в разных мирах, дезориентированные, потерянные, опустошенные. И будем снова искать свой смысл, слоняясь среди себе подобных. Будем смотреть на изменяющийся с течением времени мир новыми глазами. И лишь только глаза друг друга смогут рассказать нам кто мы, только в глазах друг друга мы сможем разглядеть свой смысл, свое место во вселенной, свой манящий  светом, но недосягаемый маяк.
Я был так близко, что моя щека касалась ее волос, но ритм ее сердца был ровным, дыхание беззвучным, рассредоточенный взгляд устремлен куда-то в пустоту. Она не помнила, что где-то на земле, в плену другой реальности, далеко или совсем рядом, в воздухе, чужом теле или только лишь в воспоминаниях,  но всегда для нее есть я.

        - Что случилось? Что ты ему сказала? – нарушила тишину гостиной ее мать.

        - Ничего, - устало проронила девушка, собирая со стола тарелки.

        Женщина без сил опустилась в кресло, сминая в руках кухонное полотенце.

        - Господи, как же ты не поймешь! Тебе замуж давно пора, семью, детей, а ты все выбираешь! Тебе сколько лет? Сергей Иванович, такой хороший видный мужчина. Вдовец, обеспеченный, с машиной. Ну чем он тебя не устроил? Все при нем… Меня не было всего две минуты, что ты ему успела наговорить? Он выскочил как ошпаренный!

        Мой ангел пожимает плечами, и только я вижу ее устремленный в сумеречное небо за окном взгляд…


        - Андрей! Эй! Вставай.

        Растирая кулаком сонные глаза, Андрей выпрямился на пассажирском сиденье полицейской машины, удивленно оглядываясь вокруг. Они въехали через задний двор, освещаемый электрическими фонарями, и остановились у входа в отделение.

        - Приехали, - Михалыч хлопнул его по плечу, выходя из машины.
Все еще борясь со сном, Андрей неловко вылез следом.

        Что за странный сон?  Сколько он себя помнил, ничего подобного раньше с ним не было. Его сны всегда были лишь обрывками образов и фраз, зачастую никак не связанных логически, и даже абсурдными. Но этот был совсем другим. Слишком реалистичным. Словно он и в самом деле только что был там, в другом городе, в другом часовом поясе, в другом времени.

        Насколько он мог судить по обстановке и одежде людей, которых он видел в своем странном сне, это были тридцатые годы прошлого столетия. И на улице была определенно зима. Андрей бросил взгляд на ровно подстриженные газоны, поблескивающие уже упавшей росой. Значит, это всего лишь игра воображения, которого, как ему всегда казалось, он был напрочь лишен. А ведь он до сих пор помнил каждую деталь: помнил цвета, предметы, словно только что посмотрел кусок фильма, с единственной разницей в том, что он сам принимал в нем участие…. Он был там...

        Холодный пот выступил на лбу, несмотря на теплую безветренную ночь. Медленно он вытянул перед собой руки, раскрыв ладони кверху, как всего несколько минут назад в своем странном сне.

        Руки как доказательство того, что он вернулся в реальность, были на месте. Но гулкие удары взволнованно пульсирующего сердца оглушили волной дежавю, и отголосок необъятной жажды прикосновения все еще горел в пальцах, а перед глазами возникло лицо девушки, которая так неосторожно распахнула глаза ему навстречу. Но, пожалуй, самым странным было то, что он не мог вспомнить их цвета, или формы, как если быть ослепленным, выйдя на солнечный свет из темного подвала.

        Все исчезло вокруг в тот момент, когда он увидел ее глаза. Она была его солнцем. Она была всей вселенной, она была целой галактикой…

        - Ты чего там? – обернулся Михалыч. – Вид у тебя какой-то ошалелый. Поезжай-ка домой отоспись. А лучше возьми дежурного, пусть отвезет, а то еще за рулем уснешь.

        - Нет, я в порядке, - стряхивая с себя оцепенение и глупые мысли вместе с остатками дремы, покачал головой Андрей и вошел за напарником в отделение.

        Даже самые странные вещи порой можно объяснить очень просто. Возможно, он, в самом деле, когда-то видел что-то подобное в кино, и перегруженный информацией мозг  сыграл с ним глупую шутку. Что так же неудивительно после долгого дня и бессонной ночи в погоне за сбежавшими зэками.

        Домой он добрался только под утро, где у ворот его уже ждала собака, как бессменный страж.

        - Привет, красавица! Как ты?

        Потрепав ее по макушке, он сделал приглашающий жест в дом.

        - Войдешь? Я поищу что-нибудь в холодильнике для тебя. Нет? Ну, что ж. Я сегодня не в настроении тебя уговаривать. Устал как собака. То есть… В общем не принимай на свой счет. Без обид, ладно?

        Задержавшись на пороге, он все же еще раз шире распахнул дверь, но гостья осталась сидеть у калитки, все так же внимательно следя за каждым его движением своим умным взглядом.

        - Ну, как знаешь. А я, пожалуй, войду. Не мешало бы поспать пару часиков. Эти зэки начинают действовать мне на нервы.

        У двери спальни он обернулся. В гостиной на журнальном столике рядом с нетронутым вчерашним кофе, маня разгадкой, которую находят на последней странице детективного романа, лежало брошенное письмо. Андрей заварил себе новый кофе с двойной порцией кофеина.

        «…Наш провинциальный городок, больше похожий на распластавшуюся у подножья холма деревушку, не мог дать мне простора мысли, полета души и уж точно не мог скрывать в себе те миражи, за которыми я гонялась всю свою жизнь. Мой чемодан был собран и ждал своей очереди занять место в новенькой соседской «семерке», которая должна была подбросить меня до ближайшей железнодорожной станции. Я была готова уехать отсюда навсегда, не оглядываясь назад. И, наверное, сделала бы это, если бы не ты.

       Скорость была небольшой, учитывая состояние проселочной дороги. Город давно скрылся за холмом, а я с интересом наблюдала за большой птицей, которая провожала меня в путь. Она, то догоняла наш автомобиль, зависая над нами в недвижимом полете, то пролетала совсем рядом, словно заглядывая внутрь, и плавным движением крыла разрезала воздух прямо перед нами, почти касаясь лобового стекла. Всего несколько километров оставалось до междугородной трассы, и железный зверь нетерпеливо рыл копытом землю в предвкушении долгожданной возможности размять, наконец, ноги, как вдруг большая птица замерла в вышине впереди. Я отчетливо могла разглядеть ее темно коричневое оперение с черной окантовкой, бусинки черных глаз и широкий размах крыла. А в следующее мгновенье, сложив крылья, размытым пятном она бросилась в лобовое стекло, пустив по его поверхности белую паутину.

        Я не помнила, как остановилась машина, не слышала проклятий водителя, осматривающего повреждения, я бросилась на поиски раненого, с отчаянным желанием помочь, хотя где-то в глубине души я уже знала, что не смогу. Человек не может опередить смерть.

        Я никогда не боялась смерти, ведь это лишь естественная составляющая жизни. Но ощущая  пальцами, тепло еще мгновение назад живой энергии, которая самовольно высвободилась из сковывающей ее оболочки, я не смогла сдержать слез.

        Сочла ли я это как знак свыше, или просто опустошенная не нашла в себе силы принять решение, или даже идти дальше, но в какой-то момент я поняла, что должна вернуться. Сейчас я знаю, что это был ты. Ты присматривал за мной, ты направлял меня, ты говорил со мной.

        Итак, я наконец-то определилась с местом своего обитания, и это было уже кое-что, принимая во внимание полную неопределенность во всем остальном, включая материальную базу и душевное спокойствие.

        Проще поверить в себя как в человека особенного, и в силу непохожести на других – уникального, и поэтому красивого. С одной только проблемой, я не считала себя таковой. И взрослея, набирая опыта, я мечтала быть такой как все, просто потому что устала от собственных терзаний и мытарств. Я хотела попробовать все и, наверное, не буду далека от истины, если скажу что попробовала практически все на этом свете. Я хваталась за любую работу, надеясь, что на меня снизойдет долгожданное озарение или странный свет подскажет что это, наконец, то, что нужно. Иронично, а может как раз в моем случае вполне логично, я устроилась секретарем в маленькую, начинающую свою деятельность контору, предоставив другим людям бразды правления моей судьбой. И, на некоторое время, я действительно почувствовала облегчение. Словно после стольких лет мучительных затяжных родов бесконечных решений, я взяла необходимый отпуск в солнечный курортный городок, где уже давно была готова развлекательная программа для гостей на весь период пребывания, где приветливые служащие с улыбкой указывали тебе верный путь передвижения, и аккуратно следили за твоим расписанием; и, предупреждая желания, приносили на подносе ароматный кофе или свежевыжатый сок. Конечно, на самом деле, все это с точностью до наоборот по долгу службы делала я. Но исполняя чужие поручения, чьи-то четкие указания, я была им благодарна, за эту короткую передышку, за это нежданное избавление.

        Я не знала тогда, не могла знать, что где-то совсем рядом в этом мире есть ты – единственный, кто способен заменить мне весь мир.

        Так началась моя никчемная пустая жизнь. Наверное, я буду права, если скажу, что многие не имеющие того, что я имела, назовут меня лицемеркой. Ведь я могла себе позволить многое. Я жила для себя. По большому счету у меня было все. У меня была крыша над головой, работа, зарплата, машина. Я жила для себя и могла потратить деньги на какую-нибудь яркую безделушку, не задумываясь о том, сколько она могла стоить.

        Я с жадностью окружала себя дорогими вещами, в бессознательной попытке, купить все то, чего мне недоставало. Но материальное никогда не сможет заменить душу. Твою душу.

        Без тебя я была лишена чувств. Возможно, в это трудно поверить, но глядя на мужское население вокруг, я не чувствовала ничего. Конечно, в моей жизни были мужчины. Но это был не мой выбор. Мне оставалось только с интересом наблюдать за развитием собственных чувств, когда ко мне прикасались мужские руки. Но любые отношения развивались по одному и тому же сценарию: осторожный интерес, осознание себя, отрицание и, наконец, отвращение. Наверное, мне очень не хотелось верить в собственную ненормальность и, оставляя надежду на долгожданный огонь в крови, который так воспевают художники и поэты, я все же иногда позволяла себя любить. Что больше было похоже на зависть. Я завидовала им, всем тем, кто смотрел на меня с любовью или желанием в глазах.  Я тоже хотела любить, я тоже хотела чувствовать!

        Помню один разговор, который и по сей день заставляет меня задуматься о смысле этой глупой жизни.

        - Ты странная девушка, Ольга. Ты знаешь об этом? – спросили меня однажды, только подтверждая мои сомнения в собственной нормальности.

        О, я знала! Я сама давно задавалась вопросом, кто я? Что я делаю в этом мире. И может ли такое быть, что все это чья-то глупая шутка. Как если бы меня, как куклу, создали только для того чтобы поместить в кукольный домик в кукольной стране, и понаблюдать за моими действиями. Что я буду делать и смогу ли выжить, среди странных существ, называющих себя людьми. Но конечно я не сказала ничего этого того вслух.

        - Почему? – вместо этого невинно захлопала ресницами я.

        Мой собеседник, улыбнулся дороге сквозь лобовое стекло своей дорогой машины, на которой вез меня ужинать в ближайший районный городок и пожал плечами.

        - Большинство незамужних девушек в твоем возрасте либо лихорадочно ищут мужа, думая, что и так потеряли слишком много времени, либо строят карьеру, как прожженные феминистки.

        - Больше нет вариантов? – усмехнулась я.

        - Больше нет. Сначала я думал, что ты относишься к первой категории, но ты громко заявляешь, что не хочешь замуж.

        - Не хочу. – подтвердила я.

        Он нахмурил брови.

        - А может быть, ты лукавишь. Ну, знаешь у вас женщин просто неимоверное количество ваших женских уловок. Вы можете быть руками и ногами за секс без обязательств, но не успеешь оглянуться, как уже пора покупать кольца.

        - Тогда почему я еще не замужем?

        - Еще в поиске.

        - Но исходя из твоей же теории, ищущей девушке не всегда приходится долго выбирать, раз время поджимает.

        - Значит, не хочешь?

        - Нет.

        - Почему? – не унимался он.

        - И это спрашиваешь у меня ты? Женатый человек, который везет девушку ужинать в другой город, чтобы не дай бог не встретить в ресторане знакомых, которые могли бы передать твоей жене, о твоих похождениях, - снова усмехнулась я. – Может быть по этому.

        - Но это…

        - Как бы то ни было, ты вряд ли сможешь повлиять на мое мнение, что бы ты ни сказал. – перебила я, уставившись в окно.

        - Но я счастлив, - он улыбнулся мне, как мудрый учитель неразумному ученику, - у меня есть дочь…

        - Вот именно, - кивнула я, - ты счастлив, потому что у тебя есть дочь, а не потому что у тебя есть жена.

        - Ну, хорошо. Замуж ты не хочешь. Но и карьера тебя не интересует.

        - Почему же? – глупо округлила глаза я.

        - Ну, хотя бы, потому что с высшим образованием, двумя языками ты работаешь секретарем.

        - Но почему это не может быть началом большого пути?

        - Нет, - уверенно качнул он головой. – Тебя это не интересует.

        Я только подняла вопросительно брови.

        - Возразишь? – поинтересовался он.

        - Нет, - через паузу откликнулась я.

        - Мы пришли к началу, - снова улыбнулся он, - кто же ты? Из какого мира? Из какой такой далекой страны? – Шутливо допытывался он, а я не могла ничего ему ответить. Потому что сама не знала ответов на эти простые вопросы.
Я с интересом оглядела его призывную руку на своем колене, готовясь к порыву чувств, вспышке наконец проснувшейся нежности, но… не чувствовала ничего, кроме жара его ладони на своей холодной коже. Не встретив ни восторга, ни протеста с моей стороны, он сжал мою руку в своей, и устремил внимательный взгляд на дорогу.

       - Хочешь, я научу тебя стрелять? – вдруг спросил он.

       - Хочу.

       Мы съехали в поле, отгороженное пролеском от трассы. Из кармана за водительским сиденьем он извлек пистолет и зарядил в обойму шесть патронов. С довольной улыбкой, заметив в моих глазах огонек интереса, он повел меня в поле…»

        Глава 6

        Андрей проснулся от боли в шее. И с недоумением осмотрел стол, на котором заснул вчера. Отодрав листки письма, прилипшие к щеке, он поплелся в ванную. У ворот уже привычно его ждала белая псина.

        - Привет, красавица, - Андрей потрепал ее по макушке, - ты снова тут.

        Он невольно огляделся в поисках ее владельца. Глупая мысль мелькнула в сознании, неужели он один видит ее? Повертев головой, он увидел соседку, выходящую из дома. Подождав, пока она выйдет за ограду, Андрей поздоровался.

        -Доброе утро. Вы случайно не знаете, чья это собака?

        Женщина ответила на приветствие, и оглядела псину.

        - Нет, не знаю, - наконец ответила она. – А что, беспокоит? Тут много бродяжек. Некому заняться. Может быть, вы как служитель закона как-то повлияете на это безобразие.

        Андрей только неопределенно кивнул, отвернувшись. Собака, вывалив на бок язык, внимательно следила за каждым его движением.

        - Ну, что ж, я рад что ты не привидение, - усмехнулся он.

        Собака лизнула его пальцы и преданно уставилась на него своими умными глазами. Андрей машинально почесал ее за ухом, встретив этот внимательный пронзительный взгляд. Новая мысль родилась в его голове, еще бредовее чем первая, и он непроизвольно отступил на шаг.

        - Ольга?! – прошептал он.

        Собака склонила голову на бок, наблюдая за ним.

        - Нет. Я определенно схожу с ума, - сокрушенно покачал головой капитан полиции, и торопливо зашагал к машине.

        Перед тем как исчезнуть за поворотом, Андрей заглянул в зеркало заднего вида, собака, вильнув хвостом на прощанье, исчезла за пригорком.

        Выслушав утреннее ворчание Михалыча, расчистив перед собой стол от вчерашних бумаг, Андрей достал из портфеля рукопись. Он должен был дочитать письмо. Сосредоточится на работе, все равно не получится, зная, что оно лежит в его сумке. 

       «Моя жизнь была пуста. Среди множества дорогих игрушек у меня ничего не было. В толпе людей я была одинока. Маленькая девочка выросла и перестала верить в чудеса. Похоронив себя в деревне, я больше не бросалась на поиски смысла жизни, приняв правила игры, и двигалась по заданной траектории как тот заяц в рекламе батареек. Только человечество до сих пор не изобрело такую батарейку, которая бы работала без подзарядки вечно.

       - Когда ожидаются гости? – между делом спросила я моего учителя, примеряя в руке тяжелую сталь.

       - Целься прямо между глаз, - напутствовал он, устанавливая разворот журнала с чьим-то лицом во всю страницу в невысокой траве. - В понедельник,
      
       - ответил он на мой вопрос, шагая обратно.

       - Зачем ты просил меня найти съемную квартиру, они не желают останавливаться в нашей гостинице?

       - Не все. Двое будут жить в гостинице, а третий приезжает за компанию с сыном, хочет на некоторое время задержаться.

       - Задержаться здесь? Зачем? – удивилась я, кто в здравом уме мог хотеть жить в этом богом забытом месте?

       - Думаю поближе познакомиться с Россией. Скорее всего, это прихоть его сыночка.

       - Почему ты так решил?

       - Да потому что пацан из отца веревки вьет.

       - Ты хорошо их знаешь?

       - Да нет, на самом деле, я не знаком с ними лично. Но наслышан.

       Увидев интерес в моих поднятых бровях, он со вздохом продолжил.

       - На самом деле там странная история. Мальчик родился инвалидом, что-то с ногами, я не знаю точно. Несколько лет пролежал в психиатрической клинике, пока врачи не поняли, что это скорее второй Эйнштейн, чем псих. Родители забрали его обратно, отказавшись от медицинских услуг, потому что те просили разрешения ставить на нем опыты, и взялись исправлять врожденную инвалидность. Но лечение не помогло, и он в пятнадцать лет перерезал себе вены. Пролежал в коме несколько месяцев. Ну а теперь думаю, когда очнулся, понял, что родители ради него горы свернут.

       Я прицелилась и выстрелила два раза, ни разу не зацепив журнал.

       - Когда я снова смогу слышать, ты покажешь мне как заряжать?

       В понедельник, разлив дымящийся ароматный свежесвареный кофе в чашки немецких гостей, я открыла дверь в кухню, чтобы перекусить бутербродом, вместо того чтобы отлучаться из офиса, и застыла на пороге. На полу черной лужей расплывалось пятно из молотого кофе, который был привезен из-за границы генеральным, специально для встречи заморских гостей. С пустой пачкой в одной руке и ручкой от разбитого графина в другой мне глупо улыбался технический директор.

       - Придется тебе все-таки съездить на обед.

       - Ну, да, теперь у меня нет выбора - Аннушка уже масло пролила, - пошутила я, даже не подозревая, насколько судьбоносным окажется это незначительное событие.
 
       Я не знала тогда, не могла знать, что ты уже рядом, что идешь ко мне, а с другой стороны шаг в шаг подкрадывается беда, чтобы помешать встрече. Старое проклятье снова вступило в свои права, и механизм смерти был запущен, как только подросток открыл глаза в больничной палате дорогой клиники. И обратный отсчет стремительно сокращал расстояние между фигурами на поле.

       Я взяла ключи от машины, и вышла из офиса. Поднимаясь по ступенькам магазина, мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Но отмахнувшись от дурацкой мысли, я взялась за ручку двери.

       «Камелия!» - громко и отчетливо прошептал кто-то, и я, вздрогнув, обернулась. Но рядом со мной никого не оказалось. Редкие прохожие, кутаясь в пальто и шарфы, спешили по своим делам, опустив головы. Вдалеке как улей, шумело шоссе. Голые деревья парковой аллеи покачивались от непогоды под хмурым небом, а ветер гонял по дорожкам прошлогодний мусор из под быстро тающего снега. Серые лужи на тротуарах дрожали мелкой рябью. Подавив странное ощущение, я нерешительно шагнула внутрь.

       Магазин был абсолютно пустым и я, решив, что они собирались закрываться на обед, поспешила к прилавку.

       - Чек пробейте, пожалуйста, - попросила я, убирая банку растворимого кофе в сумку. Придется немцам довольствоваться тем, что может предложить хлебосольная, но нищая Россия.

       Обернувшись к двери, я увидела юношу. Он стоял неподвижно, опираясь на костыли, и смотрел на меня. Парень с темными волосами, в джинсовой куртке и кроссовках был мне абсолютно незнаком. Я заглянула в его лицо, и наткнулась на внимательный взгляд.

       - Я… тебя знаю?  - с удивлением услышала я собственный голос.

       Но ты не проронил ни звука, словно не расслышал вопроса, и продолжал смотреть прямо на меня, и только улыбка расцвела на твоих губах. Мне показалось, что твои глаза увеличивались, становились все больше, заслоняя собой все вокруг, пока совсем ничего не осталось. Лишь только твой окутывающий нежностью и теплом взгляд. Долгожданное тепло стало разливаться по моим венам, каждая клеточка моего тела впитывала свет, который ты щедро дарил мне. От внезапного счастья защемило в груди, и я не заметила, как прижала к сердцу руку. В твоей улыбке мелькнуло извинение, и мое сердце забилось в учащенном ритме, разгоняя эту легкость по всему телу, отделяя мои ноги от земли. А голова начала наполняться яркими воспоминаниями, которых раньше не было. События, чувства сменяли друг друга как в калейдоскопе, словно вырвавшись, наконец на поверхность их глубин подсознания, и я вдыхала полной грудью эту новую жизнь, наполненную светом, и все сомнения исчезли, я знала, что все это было со мной когда-то. Потом пришло время боли, и воздух со стоном вырвался из легких. Но боль исчезла так же быстро, как и появилась, отозвавшись секундной дрожью в наших телах. Она растворилась в нашем свечении, не найдя ни одной лазейки для своей черной безнадежности. Потому что непостижимо, невероятно, но безоговорочно я знала что, наконец, жива.

        А как только я поверила в это, в твоих глазах вспыхнул страх, и так же внезапно как началось, все исчезло, когда ты обернулся на звук, которого я не услышала. И вздрогнула, снова очутившись в стареньком магазине среди полок с продуктами. Последнее что я увидела перед собой, сгибаясь пополам, была твоя протянутая ко мне рука. И я, хватая ртом воздух, почти дотянулась до нее, если бы громкий скрежет не заставил меня снова поднять голову.

        Скрежет стих, когда тяжелая задвижка захлопнутой двери, встала на место, и человек с маской на голове, обернулся к нам, вытащив из куртки пистолет.

        - Нет, - прорвался в мое сознание твой крик отчаяния, - нет!!!

        Больше я ничего не слышала, оглушенная выстрелом. И ты сбил меня с ног, неизвестно как оказавшись прямо передо мной. Ко мне не сразу вернулся слух, но когда шум в ушах уступил место истерическому воплю, я пожалела об этом.

        С трудом оторвав голову от пола, я увидела как молоденькая продавщица за прилавком под дулом пистолета и градом угроз опустошает содержимое кассы в протянутый пакет.

        - Ты! – заорал он, ткнув в мою сторону дулом пистолета, - иди сюда, быстро!

        Сжав отяжелевшую голову свободной рукой, я поморщилась, нащупав место  которым ударилась о полку, вторая моя рука была прижата к телу, и мне трудно было дышать, потому что я была придавлена к полу твоим телом.

        - Быстро, сучка! Я тебя сейчас пристрелю! Сюда иди! – человек в маске снова ткнул в меня оружием.

        Я попыталась осторожно высвободиться, и при этом не смотреть на тебя, я боялась увидеть твои закрытые глаза. Но вдруг твоя дрожащая рука поднялась от пола, и раскрытой ладонью уперлась в него, словно ты пытался защитить нас от пули, выставив вперед руку.

        - Сейчас, сейчас – хрипло шептала я, стараясь высвободить из-под тебя ноги.

        Но человек в маске вдруг замер, уставившись на твои дрожащие пальцы. Он открыл рот, но вместо ругательств, издал какой-то странных хрип, как будто что-то застряло у него в горле. Продавщица перестала всхлипывать, уставившись на происходящее полными ужаса глазами, и когда оружие с грохотом выпало из его ослабевшей руки, она с новым жутким воплем бросилась ко второму выходу.

        Глаза под черной маской странно закатились и, издав непонятный свист он, скрючившись, повалился на пол. Твоя рука бессильно упала на пол с глухим стуком, и магазин утонул в звенящей тишине.

        - Как… как ты это сделал? – выдавила я когда, наконец, вспомнила слова. И с облегчением услышала твое тяжелое дыхание.

        - Не бойся, - попросил ты.

        - Я не боюсь, - ответила я, с удивлением осознав, что это правда.
      
        Логика подсказывала, что умение одним движением руки лишить человека сознания (приглядевшись, я увидела, что он дышит) сведет с ума от страха кого угодно, но логика отступала перед эмоциями, которые подарил мне единственный взгляд мальчика, лежащего теперь так неподвижно на моих коленях. Мало того, в тот неуловимый момент, когда он оказался рядом волна уверенности, поднялась во мне; каким-то необъяснимым образом я знала, что я в безопасности.

        - Это всего лишь рациональное использование возможностей человеческого мозга. Мое наказание это память о всех моих жизнях. Рождаясь вновь и вновь, моя душа хранит опыт, знания, которые накапливаются столетиями.

        Ты попытался привстать, и я поняла, что мне стало трудно дышать. С благодарностью я, наконец, смогла высвободить из-под тебя свои ноги и сесть.
Ты с трудом повернул голову и обратил на меня грустные глаза.

        - Я опоздал, - надтреснувшим голосом сказал ты, - опять…

        Твоя рука потянулась к моей щеке. Я в немом ступоре наблюдала, как твои пальцы медленно касаются моей кожи, стирая неизвестно откуда взявшиеся там слезы.

        - Verzei mich!1 Прости меня, моя Камелия.

        - Ч…что? – мой голос надломился, и горло сжалось в спазме.

        - Не плачь. Ты жива. Все будет хорошо. – Прошептал ты, улыбаясь мне.

        - Ты… - всхлипнула я, икота мешала говорить. –П…почему у меня такое странное ч…чувство, как будто я тебя знаю... Но разве мы к…когда-нибудь встречались?

        Я оглядела лежащего на моих коленях мальчишку. Дорогая одежда, с импортными лейблами, под стать подростку, большие руки со слабо развитой мускулатурой, что можно было понять, принимая во внимание костыли, которые теперь бесполезно валялись на полу. Темные волосы, с задорным вихром на затылке. Вот только глаза на мальчишеском лице принадлежали мужчине. В них светилась мудрость, которая приобретается столетиями, бесценный человеческий опыт и искушенность. Эти глаза, казалось, уже много повидали за его короткую жизнь. Но это невозможно. Как можно уместить знания и опыт нескольких человеческих жизней в шестнадцать человеческих лет?

        Ты снова улыбнулся мне, но в твоих глазах задрожали слезы. Ты взял мою руку и, нежно поцеловав ладонь, прижался к ней щекой.

        Я зажала рукой рот, подавив собственный крик. Столько боли и безнадежности было в этом жесте. И я поняла, что ты прощался. Взявшись неизвестно откуда, ты снова исчезал.

        - Ты ранен! – завопила я, увидев как из-под твоих пальцев, которые ты прижимал к куртке, сочилась кровь. Дура! Дура! Дура! Я же слышала выстрел! Ведь это ты спас меня от пули, ты заслонил меня собой!

        - Скорую, я позвоню в скорую! Тебя нужен врач!
Но ты сжал мою руку с неожиданной силой, и снова обезоружил меня умоляющим взглядом.

        - Нет! Не уходи! Не бросай меня!

        - Я не брошу, - пыталась я объяснить, как мог ты такое даже подумать! – Я только позову на помощь!

        Но ты покачал головой, удержав меня на месте.

        - Это не имеет значения. Они не помогут нам. Послушай меня! Послушай!

        Но я не хотела слушать, и не сразу сообразила, зачем ты прижал к себе мои руки, и почти кричишь в мое лицо. У меня начиналась истерика, и я теряла контроль над своим телом, содрогаясь в рыданиях.

       - Пойми, что бы мы ни делали, мы не победим. Если ни сию минуту, то в следующую, это обязательно произойдет. Пойми, мы прокляты! Мы обречены жить в вечных поисках друг друга только для того, чтобы снова и снова видеть, как другой умирает! Пойми, ничего не поможет. Она опять опередила.

       - Я не понимаю! – мотала я головой, пытаясь оттолкнуть тебя прочь. А вместе с тобой и всю эту боль, что наваливалась на меня, как целая вселенная, которую не удержишь на податливых плечах. – Больно! Мне больно! – вопила, оправдываясь, я.

       - Я знаю, родная, - прошептал ты, с силой сжав пальцами свои виски.
Твои бледные крепко сжатые челюсти и зажмуренные глаза, запечатали мне рот, и рассудок понемногу начал проясняться. Стянув с шеи шарф, я свернула его в несколько раз и прижала к ране.

       - Позволь мне вызвать скорую, - прошептала я, заранее зная ответ, и мысленно послала свои мольбы перепуганной продавщице, которая с криком о помощи выбежала отсюда.

       - Зачем ты заслонил меня? – обессилев, покачала я головой.

       - Я знал, что смерть придет, только не знал с какой стороны. А потом увидел оружие. – Твой голос становился тише, силы покидали тебя, - Я больше не смогу смотреть, как ты умираешь на моих руках, я не могу больше видеть боль в твоих глазах, я больше не могу видеть в них безнадежность. Нет, это все не то…- зажмурился ты, словно не мог собраться с мыслями, - я хочу… я хочу, чтобы ты жила!

       Судорожно ты прижал руку к моей, которой я прижимала свой платок к твоей ране. Ты не смог подавить стон.

       - Verdamt!2 Дай же мне время попрощаться, черт тебя дери! – прокричал ты, вскинув к потолку сжатый кулак, - дай мне время объяснить!

       Ты сделал несколько глубоких вдохов.

       - Ты не помнишь меня, только потому, что ты искупила свой грех, ты отреклась от меня, взамен на наши жизни. Но я не отрекся, я снова и снова проходил эти круги ада, чтобы не забыть о тебе, чтобы найти тебя, чтобы найти твои глаза. Помнишь, когда тебе было семь лет, я обещал тебе, что найду тебя, что буду всегда рядом?

       - Семь… не ты… это был старик…бомж…

       - Я так долго безуспешно искал тебя. На этот раз он спрятал тебя слишком хорошо. Отчаяние привело меня обратно в этот город. И каково же было мое изумление, когда ты сама подошла ко мне, бросить свои монеты больному старику. Тебе было всего семь лет, - ты улыбнулся своим воспоминаниям, и снова заглянул в мои глаза. – Но ты не узнала меня.

       - Как… как ты можешь об этом знать…

       - Тебе сейчас двадцать три - двадцать четыре, отними семь лет, и ты получишь мои шестнадцать. Теперь я знал, что ты здесь, и снова вернулся сюда, в этот город, где все началось... Думал, здесь все и должно закончиться, вот только конец должен был быть иным.

       - Ты хочешь сказать, что этот старик… что это был… ты? - ни один человек в здравом уме не смог бы поверить в это. Но этот мальчик цитировал слова, те заверения, которые шептал мне много лет назад старый бомж у школьного забора, о которых он не мог знать, если не говорил правду, какой бы нереальной она не казалась.

       - Я нашел тебя, но лишь на минуту…

       Из под моих пальцев сочилась горячая кровь, шарф промок насквозь, и я сильнее прижала его к ране.

       - Нет, нет, - мотала я головой, словно могла вытолкнуть наружу все лишнее, что раздирало мой мозг на части. Но надо было мыслить рационально, надо было что-то делать. - Нужно вытащить пулю. Нужно остановить кровотечение.

       Ты лишь покачал головой, устало закрыв глаза, словно я была маленьким ребенком, который упрямо отказывался понять элементарные вещи.

       - Ты же только что на моих глазах обездвижил человека одним движением руки, - раздраженно воскликнула я, - не говори мне, что не можешь помочь себе!

       - Это, - ты кивнул на пулю, застрявшую глубоко в твоем теле, - не причина. Это всего лишь способ. Даже если врачи успеют – пробормотал скороговоркой ты, -может не оказаться моей группы крови, или на перекрестке у самой больницы нас переедет грузовик, тогда погибнут невинные люди, да мало ли что еще может случиться, вариантов множество, исход всегда один… Родная моя, ты должна понять, нам не победить.

       Нужно было что-то делать с этой информацией. Но мой человеческий мозг не мог найти рационального объяснения происходящему. Как такое могло быть? Как могла я поверить в такую невероятную правду. Но с другой стороны, каким совпадением можно было объяснить что все, о чем я мечтала всю сознательную жизнь, все, что так долго искала в лицах незнакомцев, за одно короткое мгновенье разглядела в глазах шестнадцатилетнего мальчишки.

       В нашем мире людей, не принято верить в невероятное. Мы привыкли доверять только тому, что можем увидеть, потрогать, доказать. Но у меня был выбор: я могла верить собственным чувствам.

       - Значит… это был ты…. Это всегда был ты…

       - Боже! Я готов отдать все на свете, за этот момент узнавания в твоих глазах, чтобы хотя бы еще раз когда-нибудь пережить это долгожданное ощущение жизни, вливающейся в мои вены с твоей улыбкой…

       - Этого не нужно. – Заверила я, не поняв до конца смысла твоих слов.

       - Я любил тебя тысячу лет, и буду любить еще тысячу. До скончания веков я буду ждать встречи, той встречи, после которой ты останешься рядом. Но я больше не буду играть с судьбой. Она слишком злопамятна.

       - Что ты хочешь этим сказать? – прошептала я, разглаживая линии на твоей ладони. Исследуя черты твоего лица, я привыкала к чувствам, которые так неожиданно обрушились на меня под твоим взглядом.

       - Я хочу сказать, что принимаю поражение. Er erniedrigte sich selbst und ward gehorsam bis zum Tode…,ja zum Tode am Kreuz… 3

       - Ты должен бороться! Ты должен жить!

       - Я не смогу. Я НЕ МОГУ. Так или иначе, я исчезну из твоей жизни.

       - Ты хочешь сказать, что забудешь обо мне? – прошептала я, не доверяя своему голосу. - Что я больше тебя не увижу?

       Живо проплыла перед глазами моя жизнь, и я отчаянно пыталась зацепиться за что-то стоящее, что-то ради чего стоило родиться, и не нашла ничего. Весь мой смысл, мгновенно обретенный, таял в слабеющем пульсе умирающего на моих руках человека. Разве я могла это допустить?

       - Как я буду жить?! – мой ужас прорвался наружу, - Как я буду жить без тебя?

       Ты снова удержал, неизвестно откуда взявшейся силой меня рядом, когда я попыталась вскочить на ноги.

       - Маленькая моя, девочка… пойми, в этой жизни наш шанс уже использован как… лотерейный билет. Как битая карта. Ничего уже не исправить и не вернуть, только ждать реванш, ждать следующий кон. Ждать следующую жизнь. Ты не сможешь пойти против него. У папы свое чувство юмора, - усмехнулся ты, взглянув в небо, скрытое от нас белым потолком. – Я рождался в нищете за океаном, в пустыне и даже в тюрьме, я рождался калекой – он кивнул на свои неподвижные ноги, - я рождался СЛЕПЫМ! Как скажи, я мог жить лишенным единственного чувства, которым я мог узнать тебя. Пойми, сколько бы я ни прожил, я всего лишь человек! Я не могу больше! Это выше моих сил столетиями смотреть на тебя только сквозь призрачную материю времени, бежать тебе навстречу, стремительно сокращая расстояние между нами, и знать, что опередишь судьбу лишь на секунды. Короткие мгновенья долгожданной встречи, один лишь взгляд – вот и все что ты сможешь украсть у нее. Так скажи, ответь мне: разве это справедливая цена?

        Слезы, укрывали от меня твое лицо, и я зло мотала головой, не желая слушать.

        - Объясни мне. Научи. Скажи, что я должна делать? Что я могу сделать?

        - Нет, – качнул головой ты, - ты ничего не должна делать. Ты должна отпустить меня.

        - НЕТ!!! Не уходи! Не оставляй меня опять! Я не хочу туда снова! – Кричала я, прижав твою руку к груди.

        Твои глаза сквозь жидкое стекло скользили по моему лицу, словно ты пытался запечатлеть его в увядающей памяти точно так же как я твое.

        - Ты должна… - собравшись с силами, прохрипел ты. - Ты должна жить.

        Я замотала головой.

        - Мы пытались. Вся чертова вселенная знает КАК мы пытались… Verzeih mir…

        - За что? – выдавила я.

        - За то, что не устоял. Я не должен был вмешиваться. Ты не должна была меня увидеть. Я не должен был приходить…

        - Если бы ты не пришел, эта пуля досталась бы мне, - перебила я, пытаясь прервать поток твоих глупых сожалений. Но не смогла не почувствовать притягательность новой мысли.

        Ты покачал головой, улыбаясь сквозь слезы, и окинул меня грустным взглядом учителя на безнадежного ученика.

        - Если бы я не вошел за тобой в этот магазин, ничего бы не случилось. Пойми, этот человек с оружием всего лишь средство, следствием которого оказывается всегда одно и то же…. Но я больше не могу видеть, как ты мучаешься. Я обещаю тебе сейчас…- ты все говорил и говорил эти глупые слова. Ты прощался, не обращая внимания на то, что я не хотела слушать. Я мотала головой и кричала в небо проклятья, а ты все клялся, что больше никогда, никогда не будешь меня искать, что навсегда покинешь. Ну как? Как скажи, я могла жить с этим? Как скажи, я могла продолжать существовать в этом мире, зная, что я никогда больше не увижу твои глаза?

        - Да зачем мне эта дурацкая жизнь без тебя?! – отчаяние затопило меня, но ты словно не слышал.

        - Я возвращаю тебе твою клятву.

        - Что? О чем ты говоришь? Какую клятву?!

        - Я только сейчас понял то, что ты поняла много-много раньше. Мы не в силах изменить мир. Мы тратим жизни на бесполезные поиски, мы пропускаем века сквозь пальцы словно песок, мы сами обрекаем себя на эти муки, продолжая бежать в прошлое, забыв о будущем. Мы не видим красок жизни, мы ничего не видим, кроме единственной мечты, зная наперед, что она никогда не сбудется. Человеческая жизнь ничтожно короткий срок по сравнению с вечностью.

        - Что ты говоришь…. Я не могла сказать это, я не могла отречься от тебя! Неправда!

        - Но ты это сделала. Ты сделала это первой. И я только сейчас понял, ЧТО ты при этом чувствовала. Только сейчас я понял, что ты была права.

        -  Нет! Нет! Ты не знаешь, какая тебя ждет жизнь! Ты не знаешь, каково это жить в пустоте и холоде, жить, не зная, что ты есть!

        - Эта боль несоизмерима той, которую мы несли сквозь века.

        - Нет! Нет! Нет! Я не хочу! Я не могу тебя забыть!

        Ты улыбнулся мне, как Иисус ребенку, и нежно погладил мои волосы.
Я прижалась к твоей руке как к спасительной соломинке, в отчаянной попытке удержать тебя, впитать кожей, впустить в кровь. Ты ускользал от меня, исчезал, таял на глазах. В висках громко бились последние секунды.

        - Забудь, что я тебе наговорила когда-то, я не знала тогда на что иду! Нет! Теперь я уже никогда не забуду тебя!

        - Человеческая жизнь очень коротка, - повторил ты, с нежной улыбкой.

        Я не видела, как в магазин вбежали люди, я не слышала сирен за окном, я знала лишь одно, если я не смогу держаться за твою руку я больше не смогу дышать. Но вокруг были люди, они разжимали мои пальцы, они были сильнее меня. Кто-то сказал мне, что ему обязательно помогут, что его спасут, и мне так отчаянно хотелось в это верить, но в твоих глазах не было надежды. Ты знал наперед, что нас ждет. Ты знал, что я больше тебя не увижу.

        - Я люблю тебя, - шептал ты, протянув мне руку, - Ich liebe Dich,  моя Камелия. Nur eine Ewigkeit lang.4

        Я целовала твои пальцы, боясь отпустить твои глаза, и со злостью стирала слезы, которые мешали видеть. Потом они оттолкнули меня, и ты исчез, оставив пустоту взамен и громкий оглушающий крик. Кто-то ударил меня по щекам, и я потеряла тебя из вида. Что-то острое вонзилось в мое предплечье, я пыталась увернуться, но меня сжали чьи-то слишком сильные руки, и стало наконец тихо, со всех сторон наступала темнота, и закрывая глаза, я поняла, что этот крик замер в моем собственном горле.

      
        Кто-то всхлипывал, жалобно как ребенок, но голос хриплый от слез, принадлежал мужчине. Я открыла глаза, вокруг было темно, черные ветки деревьев укрывали больничное окно, не пропуская внутрь остатки дневного света. Сложно было сказать который час, пасмурное небо, было почти черным. Поддерживая тяжелую голову руками, я сползла с больничной койки и осторожно выглянула из-за приоткрытой двери. Залитый электрическим светом коридор был почти пуст. Вдруг кто-то высморкался совсем рядом, но я не могла видеть его лица, не выдав своего присутствия. Мужчина, прочистив горло, заговорил снова дрожащим голосом, и немецкая речь звучала с легким баварским акцентом.

        - Когда он начал говорить, его первыми словами была абсолютная абракадабра. Поначалу мы ничего не могли понять. Врачи каждый раз ставили новые диагнозы, от дислексии до отсталости в развитии. Но однажды на детской площадке моя жена разговорилась с женщиной, та из вежливости обратилась к сыну. Ему было тогда уже четыре года. Жена едва успела открыть рот, чтобы предупредить собеседницу о его проблемах, но оказалось, что та прекрасно понимает его. Моей жене осталось лишь молча наблюдать, как незнакомка спокойно разговаривает с ребенком, которого не может понять даже родная мать. Эта женщина оказалась русской. Мы не могли себе представить, где наш ребенок, инвалид детства, проведший уже большую часть своей юной жизни в клиниках, мог выучить русский язык. И каково же было матери, которую все уверяли в отсталости собственного ребенка, услышать от улыбающейся иностранки, какой у нее оказывается не по годам умный малыш! Мы отдали ребенка на обследование в дорогую клинику и получили подтверждение словам иностранки. Наш сын был одаренным умным мальчиком, который не умел сказать нам об этом. Потом он пошел в детский сад со сверстниками, а в школе стал одним из лучших. Как… как я ей скажу? – воскликнул он, не сдерживая слез.

        - Крепитесь, - заговорил второй. Голос собеседника принадлежал нашему техническому директору. - Вы должны держаться ради своей жены.

        Я вспомнила тот недавний разговор о принимаемых иностранцах… поиски съемной квартиры для одного из них с сыном… мальчик-инвалид… Кусочки мозаики сложились вместе.  Немецкие слова, невольно проскакивающие в его торопливой речи, дорогая одежда - он был тем самым подростком, который прилетел в Россию с отцом. Он прилетел ради меня. Я прижалась щекой к холодному косяку двери, стараясь удержать ускользающее сознание.

        - Как я могу сказать ей, что нашего мальчика больше нет?! – воскликнул срывающимся голосом он, и я изо всех сил заткнула уши, когда его боль эхом отозвалась во мне, и собственный крик рвался наружу.

        Ты все знал, с самого начала, но ты успел попрощаться со мной. А я? Я только успела поверить в невозможное, я едва узнала тебя. Ведь я почти смирилась со своей судьбой, привыкла верить, что я ненормальная, что я всегда буду одна, потому что не умею привязываться, верить, любить. Но ты появился из ниоткуда и показал мне мир, о котором я не подозревала. Ты уверил меня в том, что я была не права. Ты зашел на минутку в пустой дом, но за эту минуту успел наполнить каждую комнату своими воспоминаниями, чувствами, своим свечением жизни, и ушел навсегда, оставив вновь опустевшие стены кровоточить. Этот дом никогда больше не станет обитаем. Сколько пройдет времени, прежде чем он разрушится, превратившись в прах?

        Ты ушел, оставив меня быть. Ослепив своим светом, ты погас навеки и завещал мне муку существования длиной в целую жизнь с воспоминаниями о тебе, но без тебя. Мне предстояло заново научиться просыпаться по утрам, дышать и ходить, думать, говорить, и начать нужно было незамедлительно. Сразу после того как меня нашли люди в белых халатах, подняли с пола, оторвав от стены и передали в руки сотрудникам милиции для допроса. Расследовалась смерть иностранного гражданина на территории Российской Федерации, им нужны были свидетели.

        Но что я могла им рассказать? Как могла я объяснить что, не зная его имени и национальности, я знала его тысячу лет? В их отчетах он остался для меня случайным прохожим, заслонившим своим телом от шальной пули. Девушку-продавщицу и вовсе отправили на психиатрическое освидетельствование, потому что та утверждала, что юноша обездвижил грабителя одним движением руки. Дома я была уже вечером, словно после долгого загруженного рабочего дня, словно ничего не произошло, словно моя жизнь осталась прежней, словно юный парень с глазами мужчины, показавший мне жизнь, к которой я так стремилась, существовал только в моем воображении.

        Вот и все. Мне не позволено было даже взглянуть на тебя еще хоть раз. Иностранному мальчику, погибшему в бандитской России, я была никем. Скорее всего, в твоих чертах теперь я не нашла бы ничего знакомого, ведь твоя душа уже покинула мальчишеское тело и застывшие глаза, как бесцветное стекло под закрытыми бледными веками.

        Мне снятся сны. Живые сны, в которых я ищу тебя, и когда нахожу, не могу прикоснуться, потому что у меня нет рук, и ты меня не видишь, потому что меня нет. Я просыпаюсь с криком.

        Но ведь я есть!

        Временами мне кажется, что мир вокруг изменился до неузнаваемости, даже люди вокруг поменяли свои лица, они не понимают меня, они не слышат меня. Или это все же я? Все что поменялось – это только я…

        Я пытаюсь разглядеть тебя в каждой тени, услышать звук твоих шагов в каждом шорохе, мне кажется, что я чувствую твое присутствие в малейшем дуновении ветра. Я стремлюсь к тебе и не могу обладать тобой. Ты неуловим… Мне кажется, я схожу с ума. Ты вокруг, ты везде, но я не могу тебя коснуться, я не могу даже взглянуть на тебя…

        Я просыпаюсь со слезами на щеках, от боли, от того что все это мне только приснилось. Я все выдумала из-за своего невыносимого одиночества. И этот мальчик с улыбкой ангела никогда не существовал кроме как в моем собственном воспаленном сознании. 

        Я вздрагиваю каждый раз, когда кто-то обращается ко мне. Я устала. Устала гоняться за миражами. Я больше не могу. У меня больше нет сил. Как нет смысла продолжать это жалкое существование.

        Как могу я вернуться снова в эту пустоту? Снова туда, где нет чувств, которые я едва успела испытать. Как я могу вернуться в этот мир, в котором меня больше ничего не ждет. Всю свою жизнь я беспокойно заглядывала в чужие глаза, но разглядела все свои жизни только в твоих глазах. Все свои желания и мечты, все свои ценности и смыслы, все свои истины и правды, и свой единственный оазис в конце длинного пути сквозь зыбучие, раскаленные, обесцвеченные, выжженные солнцем пески бескрайней пустыни.

        Окружающие оборачиваются, когда я разговариваю с тобой, они не видят тебя. Но мне необходимо знать, что ты рядом. Что ты не покинул меня, ведь ты обещал когда-то давно всегда быть рядом! Ты пришел снова и забрал обещание.
Ты говорил про круги ада, про искупление грехов, я пошла в храм: кому как не им знать все про человеческие грехи. Если это поможет мне найти тебя, я сделаю все, что от меня зависит. Я не позволю тебе исчезнуть. Заслонив меня от пули, ты не думал о себе, ты оберегал мою жизнь. И если ты, отдав за меня жизнь, искупил свой грех, значит, когда ты откроешь глаза, в них не будет знаний обо мне. Значит, должен быть кто-то кто напомнит тебе.

        «Самоубийство, страшный грех», - сказал отец Павел. Он подходит мне, потому что больше ничего не придется придумывать. Я сделаю всего один шаг, в надежде, что он приведет меня к тебе.

        Достать оружие было не сложно, ведь еще и недели не прошло, как я держала его в руке, и прекрасно знала, где оно лежит. Лишь один звонок с просьбой о встрече, пара глупых фраз, ничего не значащих улыбок, и наклон для поцелуя. Этого вполне достаточно, чтобы вытащить тяжелый пистолет из кармашка сиденья и спрятать под своей курткой на заднем сиденье. Что может быть проще? Не осуждай, ты сказал, что делал это много раз сам. Ты поймешь, так же как я в свое время, что не сможешь довольствоваться малым. В одном ты прав, человеческая жизнь довольно короткий срок, но только для счастья, в одиночестве - это вечность.

        Я найду способ не навредить ему, ведь этот человек всегда хорошо ко мне относился. Пусть и тебе это не причиняет лишней боли. Помни он был одним из тех, кто прикасаясь к моему телу никогда не мог дотянуться до моей души…
Прости, за сумбур! Мои мысли путаются, я спешу, тороплюсь сказать тебе все, чтобы ты понял, и боюсь что-то упустить… Господи, хоть бы вырвать у судьбы пару мгновений, чтобы увидеть тебя наяву, а не складывать годы одиночества в тысячелетний ящик воспоминаний и снов о тебе. Боже! Он забыл нас!

        Нет! Нет, я не верю, что сбудется все, что ты обещал! Я не верю, что ты забудешь меня так легко и просто! А если все же остался этот маленький шанс, я сделаю все что в моих силах. Я не позволю тебе сдаться! Я всегда буду искать тебя! И больше никогда не вернусь в ту пустыню чувств, где я жила все это время в ожидании встречи.

        Я люблю тебя! Я люблю тебя! Я найду тебя!»

        Андрей опустил старенькие листки на стол, и долго смотрел в пространство перед собой, пока в его сознание не ворвался голос вошедшего Михалыча.

        - Чего расселся, поехали!

        - Куда? – еще не выйдя из ступора, не понял Андрей.

        - На задержание. Зэки наши объявились. Не спи!

        Глава 7

        Сбежавшие заключенные, как и ожидалось, все же объявились в городке, переполошив ночью хозяев дома, располагавшегося ближе всех к лесному массиву. Соседи, заметив неладное, утром позвонили дежурному.

        Андрей  с Михалычем прибыли на место в числе первых, и молоденький лейтенант браво отсалютовав, доложил, что зэки отказываются выходить на связь.

        - Тогда чем можно подтвердить предположение о том, что в доме наши беглецы? – спросил его Андрей.

        - Соседка, которая и позвонила в полицию, сказала, что слышала как лаяла собака ночью, правда недолго, кто-то размозжил ей голову. Утром соседка должна была, как договаривались, пойти с хозяйкой в наш храм на богослужение, но та утром не появилась. А из-за двери, когда та постучала ее, довольно грубо, послал незнакомый голос, что весьма непрофессионально с его стороны.

       - Да, довольно глупо. Но с другой стороны мало ли кто мог ответить?

       - Соседка говорит, что в этом доме живет женщина с престарелой матерью и дочкой, мужчин в доме нет, и не ожидалось. Так что наши это беглецы или нет, сказать сложно но, то, что в доме кто-то есть это точно. И этот кто-то ведет себя не очень дружелюбно.

       - На связь не выходят, говоришь?

       Лейтенант только покачал головой.

       - Телефон есть?

       - Не отвечает.

       - Мы не знаем кто они, сколько их, не учитывая предположения, что это те самые зэки, которых ловим уже несколько дней, они не выдвигают никаких требований, и мы до сих пор не знаем живы ли заложники… Блеск! - подытожил Андрей.

       Вокруг дома с кольцом из нескольких полицейских машин уже стали собираться зеваки, пересказывая друг другу обрастающие небылицами новости, они качали головами и, вытягивая шеи, наблюдали за действиями людей в форме.

       - Рано или поздно они дадут о себе знать, - пожал плечами лейтенант.

       - Надо помочь им сделать это раньше, чтобы потом не было слишком поздно.

       - Я только «за». Какие будут указания? – изобразил боевую готовность лейтенант. Он принял за резкую критику в свой адрес недовольство Андрея. Но Андрей не обратил внимания на подначивание: лейтенанта можно было понять, приезжий новичок (пусть даже старше по званию) уже пытался взять правление в свои руки, и с легкостью знатока отдавал распоряжения. Его просто еще не знали, и только поэтому относились с предубеждением и недоверием.

       - Для начала уберите людей, - скомандовал Андрей и, взяв рупор, сделал шаг в сторону дома. Но дом по-прежнему отозвался тишиной. Неуловимым движением он расстегнул кобуру своего табельного оружия под кителем и свободной походкой направился к калитке.

       - Куда без жилета?! – зашипел Михалыч. Лейтенант только ухмыльнулся, бросив взгляд на проигнорированный новичком бронежилет.

       На стук так же никто не ответил, за дверьми было абсолютно тихо. Взявшись за рукоятку табельного оружия, Андрей приставил ухо к двери, пытаясь распознать малейшие звуки. Но крик ужаса зазвенел совсем с другой стороны. Все обернулись на звук. Кричала женщина, которой прикрывался мужчина с оружием в руках.

       - Только шевельнетесь, и я ее пристрелю, - пообещал он, пятясь задом к лесу.

       - Как он здесь оказался?! – воскликнул Михалыч, убрав руку от кобуры.

       Андрей только теперь вспомнил, почему зэков ожидали именно в этом городе, один из преступников сидел в тюрьме по обвинению той самой женщины, которую теперь держал под прицелом. Черт! Черт! Черт! Если бы он не был так занят своим личным расследованием, он бы никогда не упустил из вида такую важную информацию! Под его самым носом вершилась месть за проведенные на зоне годы.

       Михалыч шагнув вперед, взял на себя роль психолога, пытаясь втолковать преступнику, что кроме дополнительных лет за побег он получит еще и срок за умышленное убийство. Но Андрей, сойдя с крыльца, осторожно продвигался к заднему двору. Если первый успешно отвлекал их внимание от дома, значит, второй все еще был внутри. Его предположение подтвердилось спустя несколько мгновений. Выйдя через заднюю дверь молодой парень резво бросился через двор и за хозяйственными постройками с легкостью перемахнул через забор.

       - Стоять! – прикрикнул первый, направив на Андрея оружие.
Михалыч выставив вперед руки ладонями вниз, пытался успокоить нервного зэка, женщина продолжала всхлипывать, и с мольбой во взгляде оглядывала людей в форме.

       - Он уйдет, Михалыч, - зашипел Андрей в спину старому капитану.

       - Лейтенант, уберите людей, - скомандовал тот, отвлекая внимание преступника.
   
       Андрею этого было достаточно, обогнув дом, он побежал к кромке леса, в котором уже скрылся сбежавший из-под их носа зэк. Совсем рядом просвистела пуля, но звук выстрела утонул в криках и общей суматохе. Там было достаточно людей для одного вооруженного парня, подумал Андрей, ускоряясь, и едва не расшиб лоб, споткнувшись о кочку в траве, когда на пригорке мелькнуло белое пятно.

       Погоня продолжалась недолго. Смятая трава вначале подсказывала правильно направление, но ельник скрыл все следы, и Андрею ничего не оставалось, как остановиться и прислушаться к звукам. Преступник затаился. «Далеко убежать он не мог, - размышлял Андрей. – Скорее всего, притаился где-нибудь под деревом». Стараясь избегать открытых участков, он продвигался все глубже в лес.

       Все случилось слишком быстро, если он и ожидал удара, то только не с той стороны, откуда тот последовал. Что-то ударило его в грудь, и только после этого он услышал выстрел. Тяжело повалившись на спину, он инстинктивно прижал к себе обмякшее тело собаки. Руку обожгла горячая влага. Несколько мгновений понадобилось Андрею, чтобы понять, в чем дело. Голова пошла кругом от осознания произошедшего. Животное, прыгнув человеку на грудь, заслонило его от пули. И горячая кровь пульсирующая под белоснежной шерстью, теперь быстро разливалась по ней алым пятном.

       - Что ты наделала, - прошептал он, оглядев раненое тело собаки на своих коленях.

       После двух тяжелых хрипов ее тело вздрогнуло судорогой и, замерев на мгновение, расслабилось под его пальцами. Все еще прижимая липкую ладонь к ране у ребер, Андрей попытался заглянуть в ее глаза, скрытые теперь под тяжелыми веками, и услышать лихорадочный стук маленького сердца, которое вопреки всем законам природы все еще хочет жить, но оно ответило тишиной.
Странные свистящие звуки как азбука морзе наполнили воздух вокруг, и Андрей не сразу сообразил, что эти звуки вырывались из его собственной груди.

       - Что… что ты… зачем ты это…сделала… Нет! Нет!!!! Ольга!!!

       Молодой Лейтенант нашел его первым. Андрей обернулся и не сразу понял, что хочет от него этот человек.

       - Где он? Куда он побежал?! – допытывался тот.

       - Ты чего? – воскликнул из-за его спины подоспевший Михалыч, - Ранен? Черт, где они умудрились обрезы раздобыть, черт бы их побрал. Встать можешь?

       Андрей кое-как встал, аккуратно прижимая к себе своего спасителя.

       - Это собака, - тупо сказал Михалыч, проводив лейтенанта взглядом, - твоя что ли? - И так и не понял было ли бессвязное мычание утверждением или отрицанием.

       - Она мне жизнь спасла.

       - Так ты не ранен? – облегченно вздохнул Михалыч, поддерживая того под локоть.

       - Нет, не я ранен. А ей надо срочно в больницу.

       Михалыч внимательно оглядел обоих.

       - Андрей, она мертвая.

       - Нет, ее нужно просто скорее отвезти к врачу. Здесь есть ветеринарная клиника?

       - Андрей, - тихо, но твердо позвал Михалыч, удерживая его за плечо, - ей уже не поможешь, отпусти ее.

       - Что с женщиной? Не ранена? – спросил Андрей после нескольких минут тишины, все еще чувствуя на плече давление крепкого пожатия Михалыча.

       - Нет, отделалась легким испугом, засранец уже в отделении, надеюсь.

       - Второй? Я его упустил.

       - Да куда он денется, - махнул рукой Михалыч, возьмут его тепленьким как только патроны в обрезе кончатся. Пойдем-ка к машине, - Михалыч мягко сжал его предплечье, отводя взгляд, - на обед сегодня тефтели.


       Глава 9

       Я шел за ней по темной улице, глядя как свет фонарей окутывает ее неземным ореолом таинственности, играет в ее светлых волосах, делая их похожими на предрассветную дымку. И сходил с ума от желания коснуться ее, хоть на миг, на один короткий сладкий миг, ощутить ее кожей. Боже, сколько веков я умирал от мысли, что никогда не смогу сделать это, что так никогда и не сумею обмануть судьбу, дотянуться до нее сквозь неосязаемую материю времени, что отделала нас.

       - Камелия… - шептал я ей в спину, - моя Камелия… Обернись, - умолял я, простирая к ней призрачные руки, - я здесь, совсем рядом…

       Но ее шаги равномерно отбивали такт легкой походки, и каблучки мелькали в темноте пустых вечерних улиц, она не слышала меня, торопясь домой после работы, она не могла увидеть моих светящихся вечной надеждой на чудо глаз, я был для нее ветром, дыханием природы, прозрачным газом, в нижних слоях атмосферы, чем-то, что существует вокруг невидимо и само собой разумеющееся, но неосязаемое; тем, что невозможно увидеть, или потрогать или в какой-либо мере ощутить. Со всеми пятью чувствами, человек остается слеп и глух к подобным мне.

       - Обернись! Обернись! Я здесь! – я кричал ей вслед, изо всех сил, зная наперед, что все напрасно, - Услышь меня! Хоть раз за столько лет! Услышь меня!!!! Я так люблю тебя! Я здесь!

       - Чего ты орешь… - сонный голос раздался из-за лавки у подъезда, - Вот заладил, здесь он…

       Я обернулся, испытав шок, к обросшему трехдневной щетиной мужчине, прижимавшему к груди пустую бутылку. Ворча, он стал подниматься на ноги.
Стук каблучков на секунду замедлился, она обернулась на странное замечание в полной тишине. Брови ее поднялись и, разглядев под скамейкой пьяницу, она покачала головой, прежде чем раскрыть сумочку в поисках ключа.

       - Ты… можешь меня слышать? – осторожно спросил я, боясь поверить в это чудо, о котором только что так молил.

       Ответом мне был храп.

       - Эй! Эй ты! Ты меня слышишь? – завопил я прямо в его ухо.

       - Вот пристал, - скривился тот, отмахиваясь от меня, как от противной мухи.

       - Ты меня слышишь… - пробормотал я удивленно, - но этого не может быть.

       - Может, не может… - заплетающимся языком пролепетал он, пытаясь устроиться поудобнее на жесткой земле.

       Из подъезда вышла полная женщина с кухонным полотенцем в руке.

       - Вот скотина, опять нажрался! Вставай свинья, люди смотрят! – пристыдила она его, ударив по плечу, - заходи домой, сволочь.

       - Постойте, - не удержался я, - он меня слышит! Он может мне помочь!

       Но женщина, как и все, не повела даже ухом.

       - Он не может помочь, - возразил мужчина, пытаясь подняться на ноги под тяжелой рукой жены.

       - Кто? С кем ты говоришь? Совсем допился! Белочка пришла! – негодовала женщина, ударив мужа по плечу, и тот снова повалился на землю.

       - Она же сейчас уйдет! – взмолился я. – Девушка! Она уйдет! А мне нужно поговорить с ней! Слышишь?

       - Девушка, - промямлил тот, с трудом поднимая голову.

       Она оборачивается, подавив улыбку.

       - Не уходи, девушка, нужно поговорить, – пробормотал тот.

       - Да не тебе, мне! А ты передашь! – завопил я.

       - А я передам, - согласно кивнул он и, уронив голову, на грудь засопел.

       Выудив, наконец, ключи, она шагнула в подъезд и исчезла за железной дверью.

       Что я мог сделать? Даже если этот алкоголик каким-то непонятным образом мог слышать меня, как мог я заставить ее слушать? Кто поверит встречному пьянице?


       Разочарованно Андрей распахнул сонные глаза, оглядевшись вокруг, он узнал собственную спальню. Сжав голову руками, он еще несколько минут сидел неподвижно, и наконец, отбросив одеяло, поплелся на кухню. На часах было четыре утра, но он знал, что больше не уснет.

       После поимки зэков прошел месяц, но он до сих пор не мог привыкнуть к своим снам, которые оживали под веками, каждый раз как он устало смыкал их. Эти сны поражали своей реалистичностью и эмоциями, которых он никогда не испытывал наяву. Они больше походили на воспоминания, но как он мог помнить события, происходившие на протяжении нескольких столетий? С начала он с интересом окунался в этот несуществующий мир ярких красок и обжигающих чувств, впитывая новые знания каждой клеточкой мозга, но просыпаясь, каждый раз обессиленным как после недели беспрестанных физических нагрузок, выжженным эмоционально, он стал понимать, что дальше это продолжаться не может. Он пытался убедить себя, что этой девушки с множеством лиц не существует, но сквозь призрачную материю сна он тянулся к ней всем своим существом, чтобы утром проснуться с болью разочарования, истощенным физически и морально, и еще долго чувствовать как жажда прикосновения обжигает пальцы. Он с удвоенной энергией окунался в работу, чтобы выкинуть из головы все мысли о ней, а засыпая на ходу, он снова и снова видел сны.

        В семь утра зазвонил телефон.

        - Алло? – устало отозвался Андрей, растирая переносицу.

        - Доброе утро! – бодрый голос Михалыча был сейчас как нельзя кстати. Может ему повезет, и коллега сообщит ему о неотложных делах, требующих немедленного вмешательства, и возможно даже срочного отъезда. Эта мысль показалась ему привлекательной.

        - Кому как, - вздохнул в ответ Андрей, - что стряслось? – добавил он с надеждой в голосе.

        - Стряслось очень важное событие, я стал дедом уже в третий раз!

        - П…поздравляю! – воскликнул Андрей, приложив все оставшиеся в нем силы, чтобы Михалыч не услышал разочарование в его голосе.

        - Спасибо. Завтра дочь с мужем приедут, везут внучку в наш храм на крестины. Приглашаю тебя на событие.

        - Крестины…, - пробормотал Андрей, в последнее время он все-таки туго соображал, - не рановато?

        - Внучке завтра месяц, и если бы ты не спал в оглоблях, то может быть, и не утратил способности воспринимать информацию.

        - А, да, ты ведь говорил, точно. – Андрей мысленно выругался, теперь он вспомнил, хоть и смутно как в тот же вечер, когда они привезли обоих пойманных зэков в участок, Михалычу позвонила жена и сообщила о рождении внучки. - Знаешь, может ты и прав, я последнее время не в форме, думаю взять пару недель, уехать куда-нибудь отдохнуть.

        - Предлагаю начать с завтрашнего дня. Мы будем тебя ждать у храма к десяти. И учти, я приглашениями не разбрасываюсь.

        - Ну, если ты уверен, что такого грешника как я пустят в церковь, то я обязательно приеду.

        - Если бы каждого грешника, переступающего порог церкви, убивало карающей молнией, то служить мессу было бы некому, – усмехнулся Михалыч.

        - Как назвали? – спросил Андрей, надеясь, что делает это в первый раз.

        - Олей. Старое доброе имя. Слава богу, отговорили. Невестка своим такие имена напридумывала: Афродита да Родион! Все за модой гонятся, вымудряют. Дочка даже к гадалке ходила, та ей такого насоветовала. Ой, забыл, Карелия, что ли, да нет, Карелия это же на севере, недалеко от Мурманска.

        - Как?!!

        - Ты че, еще и оглох там? – заворчал Михалыч. – Ольгой говорю, назвали, Олей. Так, завтра в десять, не проспи! До завтра. - Михалыч повесил трубку, недовольно бормоча что-то себе под нос.
    
        Андрей еще несколько секунд слушал короткие гудки в трубке, пока не запульсировало в висках. Опустив трубку на рычаг, он подошел к окну.

        Над верхушками деревьев уже поднималось солнце, расстилая по земле красную дорожку новому дню. Ночь уносила с собой свои загадки, а мудрое утро хитро дарило надежду на разгадку смысла человеческого бытия, каждому, кто пытался заглянуть в самую суть жизненного цикла на земле. Но память человека не вечна. Он умрет и родится вновь, одаренный забвением, и заново начнет познавать мир, задавать те же вопросы и снова искать на них ответы.
И только бестелесное время помнит все, но надежно укрывает своим невидимым покрывалом от глупых людей все, чему когда-то стало свидетелем. И застывший в материи времени, как на живописном полотне художника все еще скачет на своем верном жеребце отважный всадник на судьбоносную встречу со своей возлюбленной к обрыву у реки. Он летит сквозь лес и высокую дикую траву, слыша в ушах ветер и нежный шепот бесценных обещаний, в глазах его мечты о будущем с той девушкой, что готова рискнуть всем ради его любви, ее бессменный светлый образ. Сердце бьется в ритме с топотом копыт, а из глубины подсознания уже наползает леденящий душу страх не успеть. Ведь жизнь это лабиринт, переплетение чужих судеб, и никогда не знаешь, что будет там за поворотом. Как не потеряться в калейдоскопе тысяч незнакомых лиц? Не сбиться с пути в закоулках невзначай брошенных слов? Как избежать миллиона глупых мелочей, что могут встать на пути? Как обогнать стрелу отравленную ложью, след которой уже давно растаял впереди? Как оградить от ее острого жала свою любимую? Он должен успеть. И шпоры безжалостно вонзаются в разгоряченные бока скакуна. Но, ни одна лошадь в мире не способна опередить время. И только алая лента с ее волос, жалобно бросится ему под ноги, у высокого дерева на пустом обрыве, как глубокая рана заблестит в руке, вырвав из широкой груди безвольный крик, и найдет свое последнее пристанище на быстрых волнах глубокой реки.


1. Прости меня (нем.)
2. Черт побери! (нем.)
3. Смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (нем.) Библия, Новый завет. Послание Филиппийцам 2:8
4. Я люблю тебя. Лишь только вечность. (нем.)