Пулемет

    Ветер холодный.
    Тогда это было началом июня. Поганое утро, как и любое другое утро. Секрет хорошего дня, заключается в том, что бы проспать его. 
    Я шел, протирая дыры в земле своими кроссовками, чувствуя скрежет каждого сантиметра тела. Во рту, будто насрано, в кармане четыре сигареты и мелочь. Завтра будет снег.
    Мне нравится мой город. Мой город, такой же забитый, пьяный и заблудившийся, как и я. Задыхающийся в дыму и ****стве, злобный, злобный, злобный.
    Остатки вчерашнего дня вытекают из ушей, изо рта торчит выпитое безумие. Вчера я плавал в волнах пьяной, одинокой гениальности, кричал, что я бог кунилингуса и заблевывал толчек, думая о высоком. Каждый раз склоняясь над унитазом, выблевывая кислую, жгучую жижу, я кричал о том, что окружающие меня уебки и мизинца моего не стоят, о том, что я - велик в своем провонявшем отшельничестве, скрывавшем в глубинах моего разума, божественную искру, вертевшую, на своем огромном, космическом ***, все человечество.
    Сегодня, главное не обосраться по пути домой, а там хоть обмажь дерьмом стены и забейся в конвульсиях.
    Ветер холодный.
    Автобусы еще не ходят, людей на остановке нет.  Только я и бомж. Даже не знаю, кто из нас хуже выглядит. Я намеренно пытаюсь превратить себя, в слоняющееся по подворотням чучело, карикатуру на человека, пугающую детей и вызывающую ненависть у собак. Бомж преуспел в этом немного лучше.  Мне нравятся такие бродяги как он. Сидя на асфальте, обмотанный какими-то тряпками, с заплывшими глазами он был, безусловно, крут. Вот вам, настоящий «безликий абсолют». Поделившись с ним сигаретой, я присел рядом, лишь бы придавить стремящийся на свободу, похмельный понос.
    Было холодно и вокруг нагло шастали голуби, сжирая с виду даже асфальт. Они шастали вокруг нас, ожидая нашей смерти, что бы сожрать и нашу кожу и внутренности, выклевать глаза и содержимое кишок.
- Знаешь, сынок, у меня была убогая жизнь, но в ней была одна прекрасная вещь.
    Его голос, глухо, рывками, прорвался, сквозь слои мокроты, сквозь опухшее горло.
- Какая вещь?
- Когда я служил в Афгане,  у меня был, охуенный, такой пулемет. Он всегда был теплый, с ним я чувствовал себя чем-то важным. Нет ничего лучше, чем убивать. Хлоп-хлоп-хлоп. Чувствуешь такую мощь, нажимая на спуск. Этих маленьких уебков разрывает на части, лопаются, как мясные пузыри. Весь  ливер на землю и уже понять невозможно, толи человек это был, толи корова, какая-нибудь. Понимаешь?
   Он пил из пластиковой бутылки. Пил желтоватую жидкость.
- Да ты поэт.
-В общем, все, на что ты обращаешь свой взгляд, моментально превращается в ничто. Сколько стараний было, что бы сделать человека. Не знаю, бог ли, или что-то другое создавало человека, с огромным старанием. А я и мой охуенный пулемет, в секунду превратили человека в сизую слизь и куски костей. Это было настоящее счастье, нет ничего лучше, чем стрелять из пулемета в людей. Вся моя жизнь далее – это скука, бесконечная скука.
    Он опять отпил из своей бутылки, предложил мне, я отказался.
- Вот тебе мой совет. При первой же возможности, убей кого-нибудь, а потом, если хватит смелости, убей себя, потому что, дальше все будет уже не по-настоящему. Не так красочно и глупо.
    Ветер холодный. Завтра будет снег.
    Больше бомж не сказал мне ни слова. Мы просидели на асфальте еще с час. Он, хлебая свою жижу, я, сдерживая понос. Голуби терпеливо ждали нашей смерти, потихоньку съедая эту планету.
     Нужно только доехать до дома, а там я буду рисовать на стенах, вчерашним пьянством.