Кустовой ВЦ ПГМК. Я молодой инженер-электроник

Стоило бы рассказать немного о подразделении ПГМК, в котором я начал трудовой путь на Мангышлаке. История ИВЦ, а позднее КВЦ начиналась в 1972 году, когда бывшая машиносчетная станция получила новое название. Была получена первая ЭВМ Минск-32 №629, по тем временам весьма перспективная модель, повторявшая IBM 360-го семейства, но полностью переработанная под русский стандарт, как по элементной базе, так и по внутреннему языку программирования.

В то время был своеобразный "бум" развития АСУ. В материалах XXIV съезда КПСС, руководящего тогда органа страны, в марте 1971 года была поставлена задача создания за пятилетку в стране 1600 АСУ. В институтах интенсивно начали готовить кадры для автоматизации народного хозяйства, я и сам, попав в эту волну, перевелся со второго курса на вновь организованный факультет Систем управления, получив в 1975 году специальность 0646 "Автоматизированные системы управления". К 1977 году, моменту моего приезда в Шевченко, наметилась тенденция укрупнения вычислительных центров. Появилась концепция Кустовых Вычислительных центров, объединявших в себе проектировщиков, постановщиков задач, программистов, и собственно, производственную часть: подготовку данных, обработку данных, приёмку-выдачу документов и технические службы, обеспечивавшие нормальную эксплуатацию всего оборудования.

Так, на базе ИВЦ возникло новое подразделение, КВЦ-ЦЛОМО, где в КВЦ объединились три направления: 1) технологические: проектировщики и постановщики задач, 2) эксплуатационники: подготовка и обработка данных и 3) техническое обслуживание. А всех программистов, в том числе тех, кто работал не только для КВЦ, но и для отделов и групп АСУ заводов и других подразделений ПГМК, объединили в Центральную Лабораторию Общесистемного Математического Обеспечения – ЦЛОМО.
Начальник ЦЛОМО был заместителем начальника КВЦ, который стал именоваться КВЦ-ЦЛОМО.

В дальнейшем несколько раз ЦЛОМО выделялось в самостоятельное подразделение, снова сливалось с КВЦ, причем мотивами могли быть не только производственные интересы, но и амбиции начальников.

Но вернемся в 1977 год. Имея традицию все самое значимое начинать с конца августа – начала сентября, в том числе и учебу в школе, институте, работу после института, в 1977 году я был вполне морально готов к длинному путешествию на край восточной земли, в богом забытую местность – Мангышлак.

Путешествие наше началось с того, что мы купили билеты на самый популярный в то время самолет Ан-24, даже не представляя, что эти самые билеты были весьма желанным для многих, жаждущих вылета на Мангышлак, дефицитом. В конце августа в Минводах скапливались массы людей в поисках вылета в Шевченко, многие даже дежурили круглосуточно, с детьми, багажом и прочими прелестями.

Багажа было у нас немного, только два тюка с постельным бельем, да еще два чемодана с вещами. Забавно было то, что когда мы уселись, по местному самолетному радио передали сообщение-вопрос, кому принадлежат два больших тюка? Пока мы соображали, что это наши тюки, пассажиры начали нервничать, предлагали даже оставить эти тюки на земле, чтобы не зависеть от них при взлете. Так или иначе, наши "сидора" нам предъявили, и мы, опознав их, под укоризненные взгляды пассажиров, заняли наши места внутри самолета.

Путь до "земли обетованной", коей нам тогда представлялась желтая пустынная земля Мангышлака, занял те же два часа, с полетом над серой поверхностью земель Калмыкии, Дагестана, над морем, которое все также манило близостью волн, барашками которых нельзя было не восхищаться, и, в конце концов, над желтой поверхностью земли Мангышлака.

В аэропорту нас встречал Борис. Мы погрузились в его Москвич, и спустя минут пятнадцать прибыли к знакомому дому 2 в 7 микрорайоне. Выгрузив все, мы проследовали на второй этаж, где в квартире 29 уже был накрыт стол, то ли в честь нашего приезда, то ли в честь Дня шахтера, то ли в честь традиции отмечать мало-мальски значимые события в жизни. Во всяком случае, это было самое гостеприимное место в пределах большого Мангышлака, на который мы прибыли не только в качестве гостей, но и в качестве покорителей, желающих обрести здесь все, чего не хватало на "большой" земле.

Застолье длилось по нашим меркам довольно долго, и когда я сказал об этом Борису, он меня успокоил, сказав в ответ, что такие застолья являются совершенно обычными в здешней местности, и что, наоборот, нужно добиваться как можно большего по размаху застолья, и этим-де определяется успех человека в этом обществе.

Так или иначе, мы, устав с дороги и будучи рады обрести временный ночлег под сенью квартиры Бориса, уснули почти детским сном.

Наутро я поехал уже знакомым маршрутом в отдел кадров ПГМК, имея на руках выписанный паспорт, трудовую книжку, справки, и пр. Меня встретил инспектор Архипов, улыбаясь наивным взором, как будто он меня увидел первый раз в жизни, и как будто не со мной он почтительно разговаривал две недели назад, и находил все нужные документы. Сейчас же он, ослепительно улыбаясь, объявил, что вообще ничего не знает о моих документах, и что если у меня есть какие-либо виды на трудоустройство в ПГМК, то мне следует обращаться в кабинет №7-8, там-де оформляют документы на желающих…

Больших усилий стоило опять попасть на прием к Н.Е. Фатееву, который, не в пример чиновнику Архипову, быстро вспомнил мой визит двухнедельной давности. Он нажал известную кнопку, и тут же явился тот же Архипов, сам весь излучая кротость и послушность. Фатеев был немногословен, он просто показал на мои документы и сказал, чтобы все было оформлено в течение недели.

С какой неохотой чиновники взялись за столь нелегкий труд, как оформление отдельно взятого инженера электроника в отдельно взятый вычислительный центр. Мне предстояло пройти полный медицинский осмотр, несмотря на имевшуюся у меня справку о допуске к работе в условиях жаркого климата. Особых хлопот в прохождении медкомиссии я не испытал, только было интересно, зачем это все нужно, если за неделю до того я проходил те же анализы и процедуры, но потом я понял, что здесь хотят знать всю правду о моем здоровье только от своих врачей.

Когда я явился через два дня, пройдя все без исключения анализы и проверки, у кадровика это вызвало раздражение, и в то же время, он не мог не восхититься быстротой прохождения мною врачей. Итак, уже 2 сентября я получил полное алиби от врачей и был направлен на работу в ранее намечавшийся КВЦ на должность инженера - электроника в Отдел технического обслуживания с окладом 170 рублей плюс 60% надбавки. Встретили меня весьма буднично, поручив все мои заботы немолодому весьма заикавшемуся начальнику Бюро технического обслуживания, или, сокращённо, БТО ЭВМ, Федорищеву Владимиру Константиновичу.

БТО ЭВМ занималось техническим обслуживанием и ремонтом двух ЭВМ Минск-32 с заводскими номерами 629 и 2040, по которым их и различали, когда по телефону нам сообщали из машзала: "629-ю – на профилактику!". Бюро состояло из сменного и ремонтного персонала. В смену работали дежурные инженеры, ремонтники же работали только в дневное и вечернее время, с 7-00 до 16-00 и с 16-00 до 23-00, оставляя, таким образом, дежурным инженерам только ночное время. Начальники, как и другой чисто дневной персонал, работали с 8-45 до 18-00, перерыв в дневной смене был с 12-30 до 13-30. Сменный персонал работал по 12 часов, с 8-00 до 20-00 и с 20-00 до 8-00, чередуя по две дневные и ночные смены, с выходными по два дня между ними.

Задачей ремонтного персонала была подготовка к ночной смене и проведение профилактик. Сменному персоналу не рекомендовалось производить какие-либо сложные ремонты, оставляя ситуацию, в случае неисправности, до утра, либо вызывая по телефону специалистов ремонтников, если работа была срочной, и до утра ждать было нельзя.

Я в течение первых дней познакомился со всем сменным персоналом. Почти все были одного возраста, выделялись только два-три более старших товарища, поэтому называли мы друг друга по имени, за исключением начальников. В смену тогда ходили Чернов Дима, Шишлов Володя, Шмальченко Леша, Пастушенко Володя. На подмене были Сыромолотов Витя (ленты), Иванов Вася (процессор, память). Чисто ремонтниками были Трофимов Юра (процессор, память, барабаны), Пресняков Коля, Столбунов Коля (ленты), Ксёнз Володя, Минчев Жора (пишущие машинки "Консул"), Чибисков Володя, Замиралов Эдик (АЦПУ, карточный ввод/вывод). Начальник бюро, Федорищев Владимир Константинович, подключался к работам по мере необходимости, в случае сложных поломок, ну и распределял все работы.

В первый же рабочий день меня усадили за книги, Юра Трофимов попутно сказал, что чем раньше я освою все эти премудрости, тем лучше для меня. Примерно подобное я уже слышал, начиная трудовой стаж в свое время в Кривом Роге, и сразу же проникся серьезностью момента.

Кроме БТО ЭВМ в состав отдела технического обслуживания, или ОТО, входили бюро ТО Счетно-перфорационных машин, (СПМ), бюро клавишных машинок (ЭКВМ), и бюро периферийных устройств и средств связи (ПУ и СС).

Бюро СПМ возглавлял Белов Альберт Николаевич. Персонал состоял в основном из механиков, ночных смен там не предусматривалось, перекрывались только дневные и вечерние часы. Механиками работали Новиков Володя, Николенко Андрей, Сорокин Лёша, Пастернак Гена, Попов Володя, Викторов Володя, Андреев Володя, Глазков Костя. Жёсткой специализации, как в БТО ЭВМ, здесь не было, просто из двух видов устройств, обслуживаемых бюро СПМ, перфораторов и табуляторов, кто-то тяготел к одному, кто-то к другому их виду.

Бюро ЭКВМ и бюро ПУ и СС поначалу не были разделены по видам техники. Возглавлял бюро Волошин Николай Николаевич. Здесь, скорее, было территориальное распределение специалистов, поскольку на базе ОРСа, автобазе №1 и №9, базе МТС были образованы абонентские пункты, и стационарным цехом было только помещение АП Базы ОРСа. Там и размещались механики по обслуживанию ЭФМ-446, машинок типа "Аскота", "Роботрон" и другой техники. Там работали Степанов Володя, Репринцев Володя, Крикуненко Женя, Андряшин Володя, Абаполов Толик. В распоряжении бюро был видавший виды Москвичок – "пирожок" для выездов на дальние АП, и двое из техников: Андряшин и Крикуненко – были по совместительству шофёрами.

Выделялась весьма колоритная личность – Кареев Николай Семёнович, он был постарше других и являл собой поколение механиков, которые, согласно известной карикатуре из "Крокодила" (помните: "Лужу, паяю, ЭВМ починяю!"?) могли выполнять все виды работ, часто работая в условиях дефицита запчастей и исхитряясь методами народной смекалки чинить мудрёную буржуйскую технику.

Отдельную группу составляли специалисты по клавишным машинкам, старшим в которой был Балашов Саша. Сюда же входили Шамолин Саша, Бабичев Коля, Макаров Витя, Бугаев Витя. Позднее в эту группу, преобразованную в бюро, вошла первая на КВЦ женщина-электроник Глумова Таня, разбавившая чисто мужской коллектив и скорректировавшая своим присутствием мужские вольности в мыслях и выражениях. К этой же группе был "пристегнут" еще один пожилой механик, Колногоров Борис Никитич, чинивший все пишущие машинки, механик "от бога", немного застенчивый, немногословный и, как потом выяснилось, весьма друживший с Бахусом.

Состав БТО ЭВМ так же не был однообразным, как по квалификации, (инженеры, техники, механики), так и по активности и взглядам на жизнь.

К активистам принадлежали Чернов Дима, Минчев Жора, Замиралов Эдик, с которыми я впоследствии сошелся весьма близко. Вообще, следует сказать, что на Мангышлак ехали люди весьма активного или даже авантюрного склада характера. Ну, куда поедет человек, связанный семьёй, очередями на квартиру, ожиданием выхода на пенсию лет через десять своего начальника, просто нерешительный и привыкший более подчиняться, а то и вовсе "подкаблучник"?

Несмотря на разобщенность характеров, различия в воспитании, образовании, уровне притязаний, всех нас, начинающих и бывалых покорителей неуживчивой земли и сурового климата Мангышлака, объединяло желание выжить, преодолеть все трудности, решая при этом производственные задачи и бытовые проблемы. Ну и конечно, огромный заряд бодрости и оптимизма, наряду с чувством свободы и самостоятельности и в то же время причастности к особому мангышлакскому братству.

Итак, работая в нашем мужском коллективе, я постепенно постигал премудрости общения с ЭВМ второго поколения, хотя до того уже успел поработать и с ЕС-овской техникой, имевшей интегральное исполнение. У нас "на острие" прогресса было бюро Балашова, которое занималось ремонтом клавишных машинок, там уже вовсю применялись СБИС, микросхемы большой степени интеграции. А у нас, в БТО ЭВМ, всё еще актуальны были транзисторы П416, а то и МП40. Каждая машина занимала пять шкафов: Центральное устройство управления, Арифметическое устройство, Устройство обмена, Магнитное ОЗУ, Пульт управления и шкаф питания. Кроме этого, были накопители на лентах и барабанах, устройства ввода/вывода на перфокартах и перфоленте.

Меня определили в группу по обслуживанию центра: процессора и МОЗУ, т.к. я уже имел аналогичное образование по ЕС-1022. Надо сказать, что из всех других устройств ЭВМ Минск-32 именно МОЗУ было самым капризным, и часто доставляло множество хлопот.

Когда я, пройдя "курс молодого бойца" и поработав в паре с Димой Черновым, начал ходить в смену самостоятельно, случился некий казус. В первую самостоятельную ночь, напутствуя меня на трудовые подвиги, Федорищев показал мне, как орудовать с задвижками кондиционеров, да еще написал на бумажке свой номер телефона: "Звони, ежели что". И надо же, в эту самую ночь сначала кондиционеры засбоили из-за высокой температуры, и я вдоволь поупражнялся, открывая и закрывая люки подачи воздуха, а потом и подлое МОЗУ на ЭВМ 629 забарахлило. Поначалу я заволновался, и уже вполне всерьёз намеревался звонить начальнику, но потом подумал, а что я ему скажу? Что я как неумелый новичок не попытался даже разобраться в проблеме, сразу подняв лапки? Ну, нет. Прогнал тест, определил сбойную ячейку, вынул её, заменил на заведомо исправную, выбрав из тех, которые сам же заготовил, занимаясь до этого ремонтом ячеек на стенде. "Покачал" напряжение питания в плюс-минус, нашёл еще одну ячейку с неустойчивыми уровнями сигнала, заменив её также, и сдал машину в работу. Сделал запись в журнале.

Когда утром пришёл Федорищев, и ему доложили о неисправностях МОЗУ в течение смены, он удивился, что ему не позвонили, и что я самостоятельно устранил неисправность. Пожурил меня за то, что я нарушил запрет на ремонт в ночные смены, но так, для проформы. По всему было видно, что он остался доволен моим дебютом в качестве сменного инженера. Так я и начал работать в смену.

До этого еще был забавный случай, когда я еще был стажером у Димки Чернова. Когда мы с ним поработали две-три смены вдвоём, он выдал гениальную мысль: "А зачем нам вдвоем тут сидеть? Давай сделаем так: ты в первую ночь остаёшься на дежурстве, а я сваливаю часиков в одиннадцать, когда уходит вечерняя смена, а утром к семи возвращаюсь вместе с утренней сменой, чтобы не вызвать подозрение охраны. А на вторую ночь я остаюсь дежурить, а ты сматываешься". План был соблазнительным и авантюрным. Риск, конечно, был, но когда я узнал мотивы, по которым Димка имел желание на ночь слинять с работы, я согласился. А дело было в том, что Димка был в разводе с женой и вроде даже сошёлся с другой женщиной и жил у неё, но как говорится, старая любовь не ржавеет, и он тайно захаживал к своей "бывшей", так что ночное время, когда он, по легенде, бдел у железного арифмометра, было самое то.

Когда настал мой черёд прогуливать ночь, и я заявился домой в начале двенадцатого, Анюта сильно удивилась. Она и до этого заметила, что я не взял с собой ужин на работу, и поначалу подумала, что я пришел поесть, но потом я всё ей рассказал. Аня напугалась, что я могу таким способом подпортить себе репутацию, а то и карьеру, но в то же время была рада мне.

Любовными приключениями удивить кого-либо из нашего молодого коллектива было трудно. Живя в отрыве от "большой земли", имея скудный набор развлечений, многие парни легко находили себе подруг и даже заключали браки, которые часто бывали недолговечными. Относительная свобода нравов ограничивалась лишь строгими инструкциями сотрудников второго отдела, за нарушение которых можно было в 24 часа "загудеть" на большую землю.

Из нашего отдела самым любвеобильным считался Володя Ксёнз. О нём ходили легенды, что он не пропускал мимо ни одной юбки. Что там было правдой, что выдумкой, сказать трудно, никаких конкретных сведений никто не имел. А Ксёнз вполне мог сочинять легенды, поддерживая репутацию неуёмного мачо. Конечно, летом, в жару, когда девки с перфорации и табуляции ходили, лишь накинув легкий халатик, а механикам часто приходилось лазить внизу, на уровне высоты сидений стульев, когда они возились с механикой, могли создаваться ситуации весьма неоднозначные, но за руку никто никого не поймал. Думаю, если кто хотел секса, он его находил, но рекламы этому предпочитал не делать.

Бытовая сторона нашей жизни в Шевченко складывалась нормально. На начальном периоде в два с небольшим месяца мы жили у Бориса, занимая зал. Особых проблем это не вызывало, однако, когда я стал ходить в смены, это создавало некоторые неудобства, и в конечном итоге мы решили, что нам лучше уйти на квартиру. Случай подвернулся в виде комнаты на четвертом этаже того же подъезда, куда мы и съехали в преддверии октябрьских праздников. Большущую двуспальную кровать нам презентовал Димка Чернов, она занимала почти всю площадь нашей небольшой в 10 кв.м комнаты. Эту кровать мы вчетвером лихо перенесли на руках из восьмого в седьмой микрорайон. Кроме кровати у нас был небольшой стол-тумба, а все остальное мы расставляли в подвесной полке, да в самодельном шкафу, который мы называли "штуша-кутуша" по аналогии с бесформенным зверем из популярного мультфильма. Этот самый "штуша-кутуша" был сооружен мною из остатков мебельной упаковки, валявшейся тут и там в качестве отходов от приобретенной мебели.

Здесь надо было бы отметить, что любые обычнейшие предметы составляли на Мангышлаке изрядный дефицит. Например, я очень удивился, когда понёс к сапожнику туфли, чтобы подбить подошву, и он, в ответ на вопрос, почему же за три-четыре гвоздя он берет так дорого, рассказал мне, что эти самые гвозди он привозит с собой в багаже с "большой земли". После этого я бережно вытащил все гвозди из разобранной и выкинутой кем-то упаковки от немецкого пианино. Из предметов цивилизации у нас был наушник, который воспроизводил проводное радио, да будильник, честно будивший меня на смену, когда нужно было вставать ни свет ни заря. Предметы обихода появлялись у нас тоже постепенно, сначала купили утюг, мясорубку, потом большой таз для стирки белья, несколько мисок и чашек, и совсем уж праздником было приобретение швейной машины и холодильника.

Я работал в смену, так что свободного времени было навалом, и часто я слонялся по магазинам в поисках чего-нибудь "эдакого". Почему-то самый ближний магазин "Волна" казался мне самым скучным, хотя выбор продуктов там был вполне сносный, а в кулинарии вообще можно было купить почти диковинные вещи. Но почему-то тянуло в "Маяк" или дальше – в "Парус", хотя объяснить даже себе, чем там лучше, я не мог. В один из походов в "Парус" мы купили с килограмм совершенно диковинной сырокопченой конины. Это было так вкусно, что до сих пор я помню это событие. Там же, в промтоварном магазине мне купили модный тогда кримпленовый пиджак, который я относил лет десять, не меньше, и только изменение фигуры заставило отказаться от этого пиджака. Еще, событием стало приобретение магнитофона и приемника. Наконец-то мы были свободны от нашего "наушника", в котором я сделал что-то вроде регулятора громкости, подложив под крышку несколько слоев плотной ткани. Если крышку закрутить потуже, громкость уменьшалась. Мы, образно говоря, жили на другой планете под именем "Мангышлак". При всей заурядности песчаного берега и такой же песчаной степи, более похожей на пустыню, жизнь здесь прочно обосновывалась, и порой казалось, что никакой пустыни нет, а только новый современный, белый город.

Когда началось лето, стало очень жарко, недаром лето 1978 года считается почти самым жарким летом в истории Мангышлака. Мы покупали ящики нарзана "Арзни", клали их на нижнюю полку холодильника, и с удовольствием пили прохладный нарзан среди жары, повсюду окружавшей нас. К концу лета 1978 года начала складываться возможность получения нами отдельного жилья. В конце концов, профком выделил нам комнату в доме 6 в 1 микрорайоне, и это стало нашей первой собственной жилплощадью на Мангышлаке.

Событие было неординарным, мы даже не успели толком подготовиться к нему, во всяком случае, когда объявили о решении профкома, я совершенно не был к этому готов, а тем более не была готова Анюта, когда в четыре часа дня пришли мужики и стали на ходу выносить наши вещи, т.к. уже ждала нанятая за 10 минут до этого машина для перевозки вещей по новому адресу.

Перевезя вещи, мы устроили импровизированное новоселье, прямо на уложенном "на спину" штуше-кутуше. Квартира находилась на шестом этаже 9-этажного дома с лифтом. Из комнаты был прекрасный вид на море, наш дом стоял вторым от моря, и по вечерам было хорошо слышно гудение пароходов. От моря исходил какой-то особенный запах, это и запах высыхающих на солнце водорослей, и запах йода, и сам воздух, казалось, был пропитан морской солью.

В квартире, которую нам выделили, до этого жила семья Волошина. Его жена работала в ЖЭКе и, когда мы оформляли ордер, было опасение о том, что она может устроить на эту квартиру каких-то своих родственников. Сам Волошин был в ссоре с начальством, уж не знаю из-за чего, и мы долго, до последнего дня не могли получить от него старый ордер, без сдачи которого новый ордер не выписывали. В конце концов, я сам лично съездил к Волошину и забрал у него ордер, а на вопрос, почему он не хочет сдать его в установленном порядке, Николай Николаевич ничего внятного не сказал. Так или иначе, квартиру они освободили и отдали ключи, но там, конечно нужно было делать ремонт. У Анюты выдался отпуск, как всегда, в летнее время, и она уехала на пару недель в Пятигорск, а я начал делать ремонт. Обошлись лишь косметическим ремонтом, потому что в квартире все было более-менее нормально, сказывалось, что жена Волошина работала в ЖЭКе, и для нее вызвать бригаду ремонтников не составляло труда. В то время был такой порядок, что если сдаешь квартиру, то либо платишь новым хозяевам за ремонт, либо нанимаешь бригаду из ЖЭКа. Так вот, чтобы не платить деньги, г-жа Волошина договорилась в ЖЭКе, и ей дали справку, что ремонт уже произведен. Для нас это все было несущественно, за ремонт квартиры нам бы полагалось рублей 100-150, а это, учитывая наши заработки, составляло всего пятую часть месячного дохода, и хотя, конечно, это тоже деньги, но погоды они не делали.

Еще живя на съемной квартире, мы начали запасать разные стройматериалы: купили две банки белил, три рулона "моющихся" обоев, краску и лак на пол. Стекла в двери нашей комнаты не было, и я заменил тонкую пластинку оргалита, вставленную в дверь вместо стекла, на толстый лист фанеры, прихваченный с работы. В хозяйственном магазине "Каспий" купил набор стамесок, две ручки-защелки, шпингалеты, замок для входной двери, и все это я за время отсутствия Анюты установил и приладил. Потом мы покрасили окна, двери и полы, приведя квартиру в надлежащий вид.

Одной из первоочередных задач стало приобретение мебели, не жить же все время с самодельным штушей-кутушей. Да и вещей уже набиралось порядочно, так что нужно было их где-то размещать. На наше счастье нам удалось купить почти полный набор румынского гостиного гарнитура, а когда мы выносили вещи для погрузки в машину, мы по пути купили и сервант, а на второй день шкаф. Теперь у нас был диван, два кресла, 6 стульев, стол, журнальный столик, сервант и шкаф. В комнате сразу стало уютно, а широкую кровать мы вынесли на лоджию. Купили мы и кухонный столик-тумбочку, табуретки привезли из Пятигорска, и теперь могли вдвоем обедать, выдвигая для этого разделочную доску. В доме не было газа, готовили на электроплитках, мне подарили на новоселье электрочайник, так что бытовые условия устроились у нас нормально. Не было телевизора, и мы взяли напрокат черно-белый, так как уже давно решили сразу купить цветной.

Я стал работать в две смены: с 7-00 до 16-00 и с 16-00 до 23-00. На утреннюю смену ездил автобусом от "Каспия", выходя из дома в 6-35. Пешком до работы было идти минут 20, автобусом – 7-10 минут, но пешком я обычно ходил после вечерней смены, когда не было автобуса. Через какое-то время на работе стали выделять служебный автобус, потому что многие жаловались, особенно женщины, что очень трудно поздно добираться домой. Этот автобус развозил всех сначала по верхним микрорайонам, потом уже в конце ехал к магазину "Мангышлак" и проходил мимо "Каспия" где неподалеку был наш дом. После дневной смены я обычно заходил в магазины, иногда меня подвозил на своем "Запорожце" Юра Трофимов, он жил недалеко от "Каспия" в 3-м микрорайоне. Работать до 16-00 было выгодно тем, что в 16-00 открывались после перерыва магазины, и можно было успеть что-либо купить, пока народ не нахлынул после работы, да и за перерыв обычно успевали подвезти в магазин какой-нибудь дефицит.

С нами в подселении жила Валентина Анисимова, работавшая оператором перфорации на КВЦ, с маленьким сыном Лешей. Мы часто приглашали их к себе в комнату на чай, на телевизор, а то и просто поиграть с малышом. Своих детей у нас еще не было, и нам было интересно и забавно играть с маленьким. Конечно, мы мечтали о нашем ребенке, казалось, что сейчас для этого самое время.

Вечерами мы часто ходили на море, просто прогуляться по городу, на дискотеки. Дискотеки тогда только входили в моду, одной из первых открылась дискотека в "Бригантине". У нас было в октябре пятилетие КВЦ, и это событие отмечали в "Бригантине". Дискотека понравилась громким качественным звучанием популярной музыки, демократизмом поведения, необычностью самой формы проведения, сильно отличавшей дискотеку от простых танцев под магнитофон. Ведущие устроили наряду с танцами целый ряд конкурсов, викторин и развлечений, так что было весело. В конце потушили свет и зажгли свечи на столах, что еще прибавило романтики.

Вечерние смены мне нравились гораздо больше, чем утренние. Во-первых, не надо было вставать ни свет ни заря, чтобы к 7-00 быть на службе. Во-вторых, после шести вечера всё начальство расходилось по домам, и у нас появлялась относительная вольница в поведении. Часто она приводила к разным чудачествам, начиная от игры в шэш-бэш т.е. нарды, чем в основном увлекались механики бюро СПМ, либо в домино или шахматы, и кончая разными дурашливыми состязаниями, например, кто порвёт более толстую пачку перфокарт. Рекордом была стопка толщиной сантиметров пять, аж не верилось, что такое возможно, и нашего чемпиона, Лёшку Сорокина подозревали в том, что он заранее надорвал пачку. Строгие судьи, тут же решившие всё перепроверить, выдали Лешке новую, проверенную пачку и он не посрамил славы чемпиона по разрыву перфокарт, тут же порвав и эту контрольную пачку.

Одно время пошла мода на изготовление самодельных отверток с прозрачными разноцветными плексиглассовыми ручками. Жало отвертки выбиралось из закаленной стали, его сначала "отпускали" в муфельной печи, потом ковали и обрабатывали напильником. В заключение его снова закаливали, опуская после нагрева в масло. Оказалось, что наша мастерская весьма неплохо оборудована разными станками и инструментами, единственной проблемой было раздобыть ключ, потому что штатный токарь-слесарь-механик уходил в шесть вечера. Ну да разве это проблема для наших умельцев?

Ручку отвертки изготовляли из склеенных дихлорэтаном разноцветных пластин оргстекла, вытачивая её на токарном станке и затем полируя пастой ГОИ. В заключение в ручку монтировалось жало и закреплялось пастой, из которой дантисты делали пломбы для зубов. Последним шиком была окончательная полировка всей отвертки на мягкой бархотке. Такие отвертки ничем не уступали, а то и превосходили штатные, входившие в состав инструментов в комплекте с устройствами. Конкурировать могли только отвертки к немецким телетайпам, но у немцев подход к инструментам несколько иной, чем у нас. Там жало делают мягким, чтобы оно не свернуло головку винта, считая, что тогда будет намного сложнее его выкрутить. У нас же, чем твёрже жало отвертки, тем лучше, тогда она универсальна: ею можно крутить любые винты, и большие и маленькие, обходясь одной отверткой там, где немец должен иметь их целый набор.

Я никогда не курил, лишь туманной юностью отведав табака, и то по причине желания причастности к группе студентов, группировавшихся возле преподавателя, как бы находясь с ним на одном уровне, когда выпускаемый изо рта дым мог символизировать твою индивидуальность, а часто был ответом на какой-либо каверзный вопрос. Ну так вот, в нашем КВЦ-ЦЛОМО был внутренний дворик, где любители голубого дымка частенько собирались на неформальные перекуры. Вообще, должен сказать, что наш коллектив, включая ЦЛОМО, являл собой некое подобие ученого коллектива НИИ, когда умники в курилке решали главные вопросы, рассказывали анекдоты, шутили, высказывали какие-то новые идеи. Короче говоря, курилка была тем местом, где поистине рождались самые невероятные проекты, и где можно было проявить себя нежданным анекдотом или любой другой импровизацией, сразу же подхватываемой всем сообществом.

Так вот я, не курящий, любил посещать курилку, просто напитываясь неординарными мыслями коллег. Особенно выделялись в этом программисты из ЦЛОМО.

На слуху фамилии:

Федя Кривонос – это был чуть ли не самый засекреченный программист, он возглавлял группу, которая из американской системы MVТ сделала подобие операционной системы с русским интерфейсом.

Коля Чирка – этот программист, скорее всего, мог быть назван системщиком, он больше других вникал в наши "электронные" проблемы, будучи не только потребителем, как другие программисты, но и деятелем, когда приходилось решать неординарные задачи.

Сережа Якиманский – яркий представитель проектировщиков, создававший в уме всё то, что потом реализовывалось в "железе" ЭВМ и в виртуальном пространстве программ.

Сережа Харитонов – человек, всегда удивлявший меня свежестью и оригинальностью мышления, программист, эксплуатационник, математик до мозга костей, и просто хороший человек.

Володя Храпцов – мой партнёр по диско-клубу "Камертон", Саша Балашов – великолепный технарь, умница и меломан, Сережа Ивашкин – программист, тонкий ценитель рок-музыки, Саша и Сережа Николаенко, добившиеся значительных успехов в экономике, Лёша Баландин – программист, юморист и хороший товарищ, Володя Степанов – музыкант от бога, душа нашего КВНа, так же как Олег Жулидов, ставший потом директором ДК Абая, господи, всех и не упомнишь – каждый чем-то выделялся, каждый был личностью. Ну а Мангышлак – он закалял характеры, учил преодолевать трудности, будь то безводие или пыльные бури, которые мы называли "60%" или коэффициентом, его платили работникам ПГМК, ПУСа и МаЭКа, как и МСУ и другим подразделениям средмаша.

Тогда, по молодости, главными казались: свобода, лёгкость получения своего жилья, самостоятельная жизнь и высокие заработки. Теперь я вижу, что за всем этим стояло нечто более важное – школа жизни. Не случайно даже теперь, если встречаешь кого-либо из Мангышлакцев – они как родные, да и на просторах "Одноклассников" выходцы из Шевченко поражают активностью и душевным оптимизмом.