Моя карьера в КВЦ. Я уже старший инженер

Прошло три года. Примерно столько же тогда отводилось молодому специалисту на "отработку" по месту распределения, и здесь кто-то считал этот срок "отбытием очереди", "обязаловкой", и терпел только в силу невозможности получить открепление и "слинять" на все четыре стороны. Часто мотивом было нежелание жить в чужом краю, многих тянуло к родителям, поближе к материнской юбке, уюту и благоустроенности. В те годы устроиться на работу было плевым делом. Как у нас говорили молодые специалисты: "работу на свои 120 р. я всегда смогу найти". Государство пыталось как-то решать проблему с выпускниками высшей и средней специальной школы, запрещая увольнение в течение первых трёх лет. За это время, по мысли высоких государственных чинов, специалист должен был "обтесаться" на производстве. Сама система обучения в СССР была такова, что молодой специалист был всего лишь "полуфабрикатом", "доводку" которого и должны были осуществить в организации, куда его направляло Министерство, а чтобы и в организации не было соблазна "спихнуть" молодого неопытного работника на сторону и взять на его место более квалифицированного, то и запрещалось увольнение. Исключения делались только по особым случаям, и надо было еще получить разрешение от вышестоящих инстанций.

Надо сказать, что не все молодые специалисты стремились улизнуть в родные края, многие активно осваивали производственные премудрости, становясь действительно специалистами.

Когда я пришёл в КВЦ, у меня был какой-никакой двухлетний опыт работы по специальности, и я уже осознанно "впрягался" в лямку инженера, тем более, что и бытовые условия и сама жизнь и работа мне нравились. Так что, мои три года стажа в качестве рядового инженера были скорее временем накопления опыта и повышения квалификации, опираясь на институтские и пост-институтские знания. Стал заниматься рационализацией, освоил методику настройки ячеек МОЗУ, собрал схему для проверки транзисторов при помощи мультивибратора, без выпаивания их из блоков, сделал стенд для отбраковки мембран клапанов накопителей НМЛ-67. Следует отметить, что в нашем отделе техническое творчество поощрялось, даже если ты паял что-то для себя. Бывало, подойдешь к Федорищеву: "Владимир Константинович, дайте транзистор такой-то", а он спросит: "для чего?" и выдаст. Надо сказать, что он даже охотнее давал детали, если ты мастерил что-то "для дома для семьи". Он считал, и это была его профессиональная и человеческая мудрость, что если человек чем-то увлечен, то и на производстве работает с душой. Если ты электронщик, да еще и радиолюбитель, то это только плюс, ведь радиолюбитель – это всегда творческий человек, а именно такие люди и ценны для производства.

Среди нашего коллектива было немало увлеченных людей. Хотелось бы рассказать об одном из инженеров, Эдике Замиралове. Конечно, называя его Эдиком, я проявлял изрядную долю фамильярности, но сам Эдуард Николаевич, хоть и был постарше, всегда сердился, когда его звали по имени-отчеству. Начинал он еще механиком, хотя и имел уже высшее образование. Когда приехал на Мангышлак, должности инженера не оказалось, и Эдик решил пойти в механики, заодно и получше освоить технику. Потом уже и место нашлось, а он еще достаточно долго "крутил винты и гайки", постигая тонкости работы табуляторов и перфораторов. Но механик это был замечательный. Я всегда считал, что сложный механизм требует громадных умственных усилий, чтобы понять работу всех этих кулис, рычажков, роликов. Недаром в МГУ один из ведущих факультетов назывался "Механико-математическим". Меня восхищали механические арифмометры: крутнул рукоятку, что-то там щелкнуло, провернулось, сдвинулось – и вот тебе результат сложения или даже умножения. Эдик, будучи увлекающейся личностью, так же с восторгом отзывался о любых механических шедеврах. Его знания и навыки помогли решить одну непростую производственную проблему.

Суть дела была в следующем: у нас в КВЦ, как и на других вычислительных центрах, применялись печатающие устройства, АЦПУ. Там был барабан с литерами, рычаги с молоточками, протяжка бумаги и красящая лента, такой широкий рулон ткани, покрытый черной краской. Так вот, раз в смену, а то и раза два эту ленту надо было менять, так как она разбивалась от ударов молоточков. Эта процедура была не то чтобы трудоёмкой, но грязной. Как ни старайся, заправляя края ленты в катушку и наматывая черную ткань, руки вымажешь уж точно. Всего у нас было пять устройств печати, итого за смену пять-десять перезарядок красящей ленты. Уже и перчатки надевали, и брали края ленты через бумагу – но качественно заправить ленту в катушку, да еще потом намотать метров пятнадцать, отрезав край, и не запачкаться – настоящее искусство. Эдик проникся этой проблемой, долго присматривался, что-то чертил на бумаге, и потом соорудил целый агрегат по заправке красящей ленты. Это был шкаф из подручных материалов, наверху ящик, куда устанавливался рулон красящей ленты, пазы, через которые лента подавалась вниз, там крепление для катушки, рукоятка для намотки ленты на катушку и даже приспособление для заправки края ленты. Контакт с черной грязью красящей ленты был сведен к минимуму. Эдик потом и специальную полочку приладил для ровного отрезания краёв и стопорный механизм, чтобы лента шла с равномерным натягом. Сменные инженеры получили великолепный агрегат, и хотя дразнили его "Мойдодыром", но это просто по-дружески, а втайне гордились и Эдиком и его "Умывальником" и, конечно же, хвастались перед коллегами из других ВЦ.

Другой наш инженер, Витя Сыромолотов, увлекался программированием. Он поставил целью выиграть в "Спортлото", сочинил собственный алгоритм, моделирующий работу "лототрона". Он покупал билеты "Спортлото", запускал программу, заполнял карточки по ее результатам и накануне тиража сильно волновался, ожидая крупный выигрыш. Потом корректировал программу по результатам розыгрыша, которые к выигрышам его не приводили, и с энтузиазмом повторял весь этот цикл. Когда его, спустя время, спросили, когда же он получит крупную сумму, а не крохи, Витя признался, что его выигрыши почти равны затратам, но он немного в плюсе! Как-то пришел на смену расстроенный: "Вы представляете, они сменили лототрон!". Это означало, что все усилия по подстройке программы пошли насмарку. Но Витя не отчаивался, он верил в свою удачу.

В то время получила распространение программа расчета биоритмов человека. Считалось, уж и не знаю из каких источников, что у человека есть три цикла: интеллектуальный (33 дня), эмоциональный (28 дней) и физический (23 дня), каждый имеет положительную и отрицательную полярность. Начинаются все биоритмы от даты рождения, и их отрицательные значения и пересечения кривых считаются неблагоприятными днями, а особо неприятны "тройные" нулевые дни, когда все три кривые пересекаются в одной точке на оси абсцисс. У нас еще шутили, что день появления на свет любого человека, когда все три цикла находятся в точке отсчета, то есть в нуле – тройной нулевой день, а значит самый неблагоприятный в жизни. Не знаю, насколько всё это соответствует действительности, может больше влияет на эмоционально неустойчивых людей, но многие верили в магическую силу биоритмов, а любители проволынить работу, те вообще были в восторге: "Начальник, у меня сегодня нулевой день, мне можно только на лёгкий труд!". Так или иначе, но вполне официально наш КВЦ получал заказы на расчеты биоритмов на водителей автобаз, и если у кого неблагоприятные дни, то их в дальние рейсы не посылали. Якобы там просчитали аварийность и вроде выявили закономерности, связанные с биоритмами. Запуская программу, мы распечатывали эти самые биоритмы и для себя, хоть и не веря в чудеса, но поддаваясь магическому "а вдруг?".

Вообще, работая с огромными массивами информации, часто касающимися личных данных многотысячного коллектива ПГМК, мы могли позволить себе, например, узнать уровень зарплаты любого из работников, начиная от директора и кончая уборщицей. Это не было самоцелью, скорее любопытство, и уж тем более отсутствовали корыстные интересы. Ну и что из того, что я узнал, какое начисление у зам.директора по режиму, да и эту информацию надлежало скрывать под грифом.

Гриф секретности витал над КВЦ как черный ворон, часто в машзале выставляли табличку "Секретный счёт", и тогда появляться там можно было только непосредственным исполнителям – операторам. А если случались сбои и отказы техники, наш специалист заходил туда только по звонку, и самым большим его деянием было просто заменить неисправный блок или перезагрузить машину. Был забавный на сегодня и не очень безобидный тогда случай, когда вдруг отказала пишущая машинка "Консул-254" на пульте оператора. Я был вызван, как инженер смены, а в это время шёл пресловутый "секретный счёт". Я заменил машинку на запасную, а находившийся тут же начальник первого отдела Воробьёв начал требовать, чтобы я вынес дефектную машинку – "А, вдруг, она что-то излучает, может не случайно сломалась".

Парадоксов и непонятных вещей в сфере первого отдела случалось немало. Чего только стоило требование одного из тогдашних секретчиков, Павловского, спилить деревья во внутреннем дворе КВЦ, якобы мешавшие обзору периметра телекамерами. Хорошо, что случился рядом Джанашия Наули, который послал этого начальника куда подальше. А дело было в том, что незадолго до этого Наули привёз из Абхазии виноградные чубуки, саженцы, высадив их во дворике, и вообще любил зелень и ухаживал за деревцами. В этом дворике внутри КВЦ долгое время, как и во всём городе, старались сохранить зелёные насаждения, защищая хрупкий мир, воссозданный в пустыне.

Я всегда думал: откуда берутся бюрократы и ярые исполнители дурацких приказов и постановлений, может сама система воспитывает их? В этом смысле секретные ведомства, к которым, безусловно, принадлежал и ПГМК и КВЦ, настоящий рай, ведь под завесой секретности можно легко скрыть собственную некомпетентность, лень и тупизм.

Работая на ЭВМ, прогоняя тесты, настраивая оборудование, мы поневоле учились и работе на самой машине, и многие увлекались программированием. Я тоже имел грех к этому пристраститься. Анюта работала музыкальным работником, мы приобрели пианино, шикарный немецкий инструмент "Zimmermann", к слову, и сейчас живой, настроенный и вполне пригодный. И вот я стал изучать музыкальную грамоту, ноты, даже пытался играть. А тут попалась книжка "Исполнение музыкальных произведений на ЭЦВМ", и я увлекся составлением "музыкальных" программ. Здесь следует немного пояснить, что ЭВМ Минск-32 была оборудована звуковым индикатором, который позволял на слух определять "зависания" машины, её неверную работу или отказы. Например, мы по звуку могли определять правильность прохождения тестов. Запустишь тест, он "поёт" свою мелодию, а ты в это время протираешь накопители, чистишь АЦПУ, карточные вводы и другую технику, а если что-то не так с тестом, сразу слышно по звуку.

Так вот, написал я программный генератор звуков на машинном языке "ЯСК", используя штатный звуковой индикатор, рассчитал константы всех нот, закодировал их для ввода с перфокарт и написал саму управляющую программу. Запускал её с тех же перфокарт, а следом подставлял перфокарты с закодированной мелодией. Ноты использовал из сборников популярных песен. Когда моя программа "зазвучала", моему восторгу не было предела! Сложности были с паузами, когда машинный генератор не мог выдавать достаточно долгие "молчащие" звуки, и звучание в паузах напоминало рокот, как будто внутри электронного чудища что-то перекатывается. Но потом решил, что если на сверхнизких звуках генератор работает плохо, то ничего не стоит увести эти звуки в верхний регистр, за пределы слышимого частотного диапазона. Часто в течение ночных смен я оглашал популярными мелодиями машинный зал, развлекая операторов отдела обработки данных.

В начале 1979 года по КВЦ пошли упорные слухи, что нам занарядили новую ЭВМ, ЕС-1035, и что с нашими старушками Минск-32, старшей из которых было уже восемь лет, скоро будет покончено. Программистам было проще, они писали программы чаще всего на языках высокого уровня, на Коболе, Фортране, ПЛ-1, и переход на новую технику был для них связан всего лишь с компилированием кодов новой программой транслятором. Для нас, электронщиков, да и для операторов, такой переход был не в пример как более сложен. Мы привыкли к нашей технике, и хотя она работала не так, чтобы безупречно, и часто доставляла хлопоты, но там все было такое родное. Ты уже наизусть знал все "болячки" электронного друга, прощупал и простукал все его ячейки, как опытный врач простукивает грудную клетку пациента, проверяя его здоровье, в конце концов, наши ЭВМ были нашими "кормилицами", а тут все новое.

К счастью для меня, технику серии ЕС я уже успел немного освоить, пройдя курсы в Минске, и вот как-то Федорищев позвал меня в кабинет начальника отдела, Стернина Юрия Мироновича, и у нас состоялся разговор на тему изучения этой серии машин. Я с энтузиазмом вызвался проводить техническую учебу по этой тематике, рассчитывая, что и мне от этого будет польза, ведь повторение – мать учения. Когда что-то объясняешь, невольно смотришь на проблему и с точки зрения ученика, а то и вообще начинаешь видеть новые аспекты казавшихся давно известными истин. Я составил подробный план обучения, помогало то, что вся серия ЕС была хорошо унифицирована, и принципы и логика построения машин – и 1022, по которой я проходил обучение в Минске – и планируемой нам 1035 – были очень схожими. Занятия проводили два раза в неделю, выбирая время, свободное от профилактик. Коллектив энтузиазм мой поддержал, каждому хотелось осваивать новую технику. Кто-то хотел строить профессиональную карьеру, кто-то просто уйти от рутинной работы на старом ненадёжном оборудовании, тем более, что стали говорить, не знаю уж с чьих слов, что на новую машину возьмут не всех, что будет отбор, а кто ж хочет быть худшим?

Мои лекторские упражнения нашли неожиданное продолжение. У нас в КВЦ-ЦЛОМО существовала первичная ячейка общества "Знание", руководителем которой был Лёня, (Леонид Владимирович) Винник, начальник лаборатории ЦЛОМО. Так вот, когда он узнал, что я провожу учебу, то сагитировал меня записаться в общество "Знание", выдал красивое красненькое удостоверение, и я получил право чтения лекций под эгидой общества. Плюсом было то, что чтение лекций оплачивалось, хоть и не очень щедро, ну а небольшим минусом – необходимость чтения лекций в "чужих" аудиториях, за пределами КВЦ-ЦЛОМО. Лёня, однако, подбодрил: мол, что тебе стоит – проштудировать популярную брошюрку и изложить перед аудиторией, тем более, что организационная сторона этого мероприятия тебя не касается. Так я стал лектором, прибавив еще один маленький плюсик к профессиональному росту и общественной активности.

Вообще, если взять тему производственной карьеры, следует сказать, что на Мангышлаке карьерный рост зачастую проходил более быстрыми темпами, чем в других местах. Это было вызвано и быстрым развитием производства, и наличием множества разных рабочих мест, и, не в последнюю очередь, более высоким уровнем миграционных процессов. Не все приезжающие на Мангышлак собирались прожить здесь всю жизнь, часто планировали подзаработать и вернуться на "большую землю". Так что вакансии открывались довольно часто, и, если ты не был глуп и ленив, продвинуться по службе можно было довольно быстро.

Мои старания, и в сменах, и в работе, и в обучении персонала новой технике, не остались незамеченными, и через какое-то время меня назначили старшим инженером. Это была первая маленькая ступенечка в карьере, но она была, и я этим был и рад и горд. Пусть на капельку, пусть на полвершочка, но я выделился из инженерной братии.

У нас старшие инженеры уже в смены не ходили, за ними закреплялись участки работы с наличием на них исполнителей. Так, старшими инженерами уже были Юра Трофимов, Вася Иванов, Дима Чернов, Эдик Замиралов, каждый с "набором" инженеров и техников, специализировавшихся на разных по типу группах устройств ЭВМ Минск-32. И тут нарисовался я, самый молодой старший инженер, без сопутствующей команды, назначенный в предполагаемую будущую группу по ЭВМ 1035. Здесь надо сказать, что в то время к нам прибыла большая команда молодых специалистов, инженеров и техников, это был период самой большой численности в истории БТО ЭВМ, когда нас насчитывалось 27 человек. Среди прибывших были инженеры Саша Комаров, Миша Круглов, Сережа Попович, техники Володя Фролов, Сережа Живаев, Сережа Подобуев, Женя Костылев, Саша Катышев, Сережа Левченко, образовав "молодежное крыло" нашего бюро. Бог простит, если я кого-то не упомянул или ошибся в датах, человеческая память – не самый совершенный механизм, к сожалению. Под мое начало определили Комарова, Круглова, Поповича, Живаева и Костылева. Конечно, формально я не был над ними начальником, бюро возглавлял по прежнему Федорищев, но "вести" этих молодых специалистов, учить их уму разуму и пестовать – было моей задачей.

Я стал работать с 8-45 до 18-00, получив возможность более тесного общения со всем коллективом КВЦ. Ведь, когда работаешь в смену, вольно – невольно отрываешься от основного коллектива, потому что у тебя в неделю только две дневные рабочие смены, остальные – ночь и выходные.

В этот период произошло еще одно неординарное событие. В нашем молодом коллективе начала созревать идея организации дискоклуба. К этому времени идеологические догмы руководящей и направляющей ослабли, и молодежь потянулась в дискотеки, появлялись молодежные ВИА, да и с Запада стали пробиваться всегда обожаемые нами мелодии знаменитых рок-музыкантов, лидерами которых были, конечно, Битлз. Ну, да это отдельная большая тема для разговора. У нас же инициативная группа: Володя Храпцов, Саша Москвин, Саша Балашов – повесила на доске объявлений листок с примерно таким текстом: "В КВЦ-ЦЛОМО организуется клуб любителей рок-музыки. Предлагаем название "Патефон". Не нравится? Предложите своё. Ждем Вас в кабинете… во столько-то". Надо ли говорить, что я явился на это начальное собрание в числе первых. Людей набралось немало, в КВЦ народ был молод и лёгок на подъём. Избрали Совет клуба, придумали название "Камертон". Президентом стал Володя Храпцов, он же стал "ди-джеем", хотя это слово тогда не было на слуху. Я стал замом у Храпцова, Саша Балашов – ответственным за технику, Валера Сюнников – за оформление и световые эффекты, и все вместе – за репертуар и организацию клубных заседаний. Жена Володи Храпцова работала во дворце культуры Абая, и, пользуясь этим "семейным" блатом, Володя договорился, что дворец возьмёт нас "под крылышко". Соглашение состояло в том, что мы проводим две-три дискотеки в месяц для молодежи города под именем "Дискотека Планета", и столько же клубных заседаний, уже в "камерном" исполнении, то есть для себя и для своих. Всё это на базе аппаратуры радиоузла Дворца Абая и его световой техники. Мы помогали дворцу выполнять план культурно-массовой работы, и нам даже что-то там платили, хотя больше символически. Нас же мёдом не корми, дай аппаратуру и помещение, чтобы слушать любимые мелодии и обмениваться мнениями. Готовились даже специальные тематические программы, с показом слайдов, рассказами о рок-группах. Материала по рок-группам было очень мало, основным источником был чешский журнал "Мелодия", так что я даже освоил перевод с чешского, пользуясь карманным словариком, привезенным из Москвы.

Первым испытанием стали новогодние праздники, когда в течение десяти дней школьных каникул во дворце проводились утренники для детей, а по вечерам: "Дискотека Планета" в нашем исполнении. Мы познакомились с работниками Дворца, непосредственно нас "курировала" Литвинова Нина Романовна. Она была такого же возраста, как и мы, но по традиции культурных работников и педагогов, мы звали ее только по имени-отчеству. Близко сошлись и с радистом дворца, Володей Едименченко, у которого и жена тоже работала в "Абае", и который, казалось, и жил там, потому что часто на наши вечера они приходили всей семьёй, видимо детей не с кем было оставить. Вообще, во дворце Абая многое делалось на энтузиазме, силами самих самодеятельных коллективов, и это запомнилось, пожалуй, больше всего.

Летом у нас родился первенец, Саша, так что мои дискотечные занятия были весьма урезаны заботами о малыше. Мы жили в первом микрорайоне, кондиционера не было, но климат там смягчался близостью к морю. На ночь открывали двери лоджии, и морской бриз позволял терпимо пережить жаркое время. Часто спали с открытыми же дверями как на лоджию, так и на галерею. Старожилы Мангышлака рассказывали, что первые поселенцы часто выходили спать прямо на цементный пол галереи, спасаясь от жары. Другой рецепт, рассказанный жителями общежитий 2-47, состоял в том, чтобы намочить простыню под краном, потом хорошенько встряхнуть, и ею уже укрываться. Как только от жары простыня просыхала, операцию повторяли.

Обещанная нам ЭВМ ЕС-1035 что-то запаздывала, и моя должность старшего инженера по этой машине стала как-то "зависать". Конечно, я находил занятия на старой и доброй Минск-32, но на душе скребли кошки. И вот, радость, прихожу на работу, а на меня смотрят как на именинника, думаю: "в чём дело?" и тут Федорищев показывает некий документ. Это был наряд на поставку ЕС-1035. Что-то вроде: "Директору Минского завода ЭВМ. Прошу изготовить и поставить впереди других потребителей предприятию п/я Р-6295 ЭВМ ЕС-1035 в следующей комплектации…". И подпись зам министра.
Ну, тут уж, действительно, праздник! Этого ждал не только я, ждали все, особенно наша группа.

Вообще, касаясь праздников, должен сказать, что только на Мангышлаке я увидел, как люди с энтузиазмом идут на демонстрации на октябрьские и майские праздники. В школе, да и в институте, демонстрации были скорее обузой, да ещё если тебе выдадут нести потрет какого-либо из многочисленных вождей. И отделаться невозможно, и нести тяжело. А тут, совсем другое дело. Поскольку мы жили в первом микрорайоне, а колонны оканчивали шествие на спуске к управлению ПГМК, все часто шли в парк и на море, и, бывало, мы зазывали коллег и друзей к себе домой, где тут же устраивали импровизированное застолье. Как правило, к празднику запасали и готовили что-нибудь вкусненькое, и у нас был "пир на весь мир".

Среди домашних праздников чаще других тогда отмечали рождения детей и переезды на новые квартиры. Как правило, договаривались на Базе ОРСа и брали бочку пива. Благо у нас на Базе был свой Абонентский пункт, и договориться было несложно. Если предстоял переезд, то бочку заранее отвозили по новому адресу и оставляли под присмотром кого-то из женщин. Это гарантировало сохранность напитка и весьма неслабо стимулировало грузчиков-мужчин. Ведь и пианино кажется легче, если знаешь, что в конце пути тебя ждет прохладный пенный напиток. Крепкие напитки особой популярностью не пользовались, да в жару это и убийственно. Хотя пивом тоже можно было весьма конкретно "набраться". Помнится, на одном из первых субботников, окончив работу, наши мужички собрались на берегу моря, и у нас была бочка пива. Хватило всем, и даже давали с собой баллонами. Анюта мне потом рассказывала, как я явился домой с глупой улыбкой на лице с недопитым баллоном пива, и не придумал ничего лучше как сказать: "Аня, пива хочешь?".

В день, когда родился наш Саша, я пришел на работу и всем об этом объявил. Меня сразу же отпустили с работы, и я помчался за Шампанским и конфетами для Аниных сотрудниц и потом за продуктами для вечернего застолья. Квартира была пустая, мы устроили в зале стол, а в спальне поставили магнитофон и почти до двух ночи сотрясали окрестности громом модных тогда мелодий из "Ночного полёта на Венеру" группы Бони.М. А в два часа ночи пошли на море. Разошлись уже к утру.

Вообще, когда мы жили в шестом доме первого микрорайона, втором от моря, мы часто по ночам слышали, как весёлые компании, начиная с часу ночи, шли мимо нашего дома на пляж, а потом, к утру, возвращались обратно. Не жизнь, а сплошной праздник. Особенно запомнились выпускные вечера, когда полные молодого энтузиазма громкие голоса орали как оглашенные: "Люди, проснитесь, что же вы спите?! Мы же окончили школу! Люди! Ау!". И это все многократно отражалось среди девятиэтажек. Как уж тут спать?

Между тем, наступил день получения нашего долгожданного сокровища под именем ЕС-1035. Возили её в несколько этапов, грузчики с Базы ОМТС сказали, что оборудования там на два вагона. Поначалу всё складировали прямо в вестибюле КВЦ. Машзал еще не был полностью готов. Под этот машзал приспособили помещение бывшей табуляции в самом конце длинного коридора. Табуляторы к тому времени уже окончили свой век, и последние из них, вынесенные в коридор перед выходом во двор, стояли там на своих железных лапах, похожих на лапы диковинных животных, большие, сильные, стальные, как символ великой, но уходящей эпохи перфокарточных вычислений и "механического мозга".

Монтаж новой ЭВМ мы производили самостоятельно, бригадой из всех, свободных от текущих работ, под руководством Федорищева. До этого было много споров насчет размещения оборудования, заводские планы мы отвергли с порога, ввиду их неудобства для работы. Приняли схему, при которой с рабочего места оператора были бы видны пульты управления и сигнализации всех устройств. Начертили схему на бумаге, даже разметили по фальшполу, но при расстановке пришлось кое-чем поступиться, в реалии все было немного по-другому, чем на бумаге. Так бывает всегда. Например, когда намечаешь, как расставить мебель, окончательно всё определяется только после нескольких перестановок, и там уж либо ты настоишь на своём, утомившись перетаскиванием шкафов, либо всё же жена убедит тебя в своей правоте.

Расставили оборудование, смонтировали кабеля, но подключать машину нам было нельзя без наладчиков, которых ждали из Ташкента, тогдашнего нашего центра обслуживания.

В нашем бюро произошли изменения. Наша молодёжная группа была усилена старшими инженерами Васей Ивановым и Эдиком Замираловым. Кроме этого, "на подхвате" были другие специалисты бюро, по мере надобности. Ведь обслуживание Минск-32 никто не отменял!

В ожидании наладочных работ мы перенесли в отдельную комнату и рассортировали всю техническую документацию, а также пришедший в комплекте ЗИП. Взялись за литературу. Одно дело изучать все абстрактно, не имея функциональных и принципиальных схем, а другое – готовиться к конкретным работам. Сразу встала проблема освоения элементной базы. У меня был небольшой опыт работы с микросхемами 155-й серии, а здесь помимо этого, в центральных устройствах применялась серия 500, микросхемы с открытым коллектором и блоками резисторов или БР-ками в качестве нагрузки. Печатные платы процессора – многослойные. Тактовая частота – 22 МГц, в сравнении с 600 КГц на Минске-32. Для синхронизации сигналов между рамами и панелями процессора применялись линии задержки. В общем, технических трудностей оказалось больше, чем мы поначалу ожидали. Была эйфория от желания осваивать новое, казалось, мы эту новую технику закидаем шапками. Но не все так просто под Луной. Пришлось и в течение дня и вечерами учить теорию и разбираться в схемах. Новыми были источники питания, они выдавали два уровня напряжения 2,4 и 5,2 вольта, но с "сумасшедшими" токами в 50, 80 и даже 120 ампер! Монтируя машину, мы удивлялись, зачем от блоков питания выходят толстые провода, как на аккумуляторах автомобилей или сварочных агрегатах? А там вполне всерьез надо было хорошенько затягивать гайки ключами, чтобы минимизировать переходное сопротивление контактов. Вот так: заоблачные высоты микроэлектроники и тут же рядом почти автотракторная техника!

К нам в машзал частенько заглядывали любопытствующие, да и начальство приходило поглядеть на чудо техники. Всем не терпелось поскорее пустить это чудо в работу. А тут и наши старые добрые Минск-32 начали барахлить, как будто почуяв, что их скоро заменят. А еще говорят, что у техники нет души или разума! Да и наше настроение было на грани. Когда-то в школе наша учительница по русскому выдала сочетание "уж замуж невтерпёж", как иллюстрацию слов, где пишется на конце "ж", и это словосочетание теперь как нельзя лучше передавало наше желание поскорее вдохнуть жизнь в этого электронного монстра.

Приехали наладчики. Ничем себе не примечательная бригада. Старший, Володя, сразу признался, что это его вторая машина, а когда увидел, что у нашей ЭВМ заводской номер 048, его настроение и вообще упало. Мы, как могли, подбадривали наладчика: мол, ты только покажи, мы и сами тут горы свернём!

Было правило, что запускать ЭВМ имели право только представители наладочной организации. Случалось, что бригада наладчиков запиралась в машзале, и "обслугу" допускали только после сдачи машины в эксплуатацию. Чаще всего, такой поворот событий имел место, когда приезжали опытные наладчики. Да еще если у них горел план, и они старались побыстрее разделаться с техникой, тут уж неумелые местные кадры им были ни к чему. В нашем случае всё было просто и демократично.

Наш главный наладчик, Володя, сразу выдал, что если у нас не запустится ПН – пультовой накопитель ЕС-5009, через который загружаются микропрограммы, то всей наладке хана, и надо будет вызывать заводчан. К счастью, пультовой накопитель запустился, и работа пошла.

Мы всей нашей группой "впряглись" в работу, хотя иногда, особенно с процессором и его мудреными микросхемами, мы были на том же начальном уровне, что и наладчики, и толку от нас было немного. Периферийные устройства пошли быстро. Там в основном механика, а в ней наш Эдик давно собаку съел, так что наладчик-механик с мудреным именем Фикрет, сразу это просёк, и, доверив свою работу Эдику, стал вертеться возле группы процессорщиков. По техническому уровню процессор и каналы ввода-вывода считались самым сложным оборудованием, и по иерархии занимали высшее место, далее шли дисковые и ленточные накопители и уже потом периферийные устройства, та самая механика, которая, если специально её не курочить, работает сама по себе: протёр, смазал, подкрутил – и вся недолга! Поэтому, все наладчики старались побыстрее освоить центральные устройства, эта работа была более престижной и более денежной. Вот и Фикрет по этим немудреным мотивам присоединился к нашей группе. Мы часто проводили мозговые штурмы, заходя в очередной тупик. Тут нередко выручало известное правило: "Когда ничего не получается, прочти, наконец, инструкцию!".

ЭВМ ЕС-1035 №048 была запущена в эксплуатацию, но готовых программ на неё еще было очень мало, в основном отлаживались программисты, да колдовал над операционными системами Коля Чирка, в помощь которому была направлена Лена Широких. Первоначальный замысел был в быстром переводе программ с Минск-32, используя режим эмуляции. Сейчас это обычнейшее дело на современной технике, и даже считается весьма перспективным, а тогда это была первая в СССР машина с подобными возможностями, и эта самая эмуляция что-то не очень хотела работать. Поскольку задачи промышленной эксплуатации, входившие в известную систему "АСУ-Каспий", все еще исправно "крутились" на "Минсках", было принято решение поэтапно переводить их на ЕС-1035, а параллельно заниматься отладкой операционной системы и доводкой техники. Часто задачи было проще заново написать, чем перепрограммировать на старых алгоритмах, потому что технологии ушли далеко вперёд. Ещё одна трудность была в том, что многие авторы программных комплексов успели уволиться и разъехаться по разным адресам Союза, а те, кто остался, уже плохо помнили собственные разработки пяти-восьми летней давности.

После ввода ЭВМ в эксплуатацию завод прислал предписание, чтобы специалисты по техническому обслуживанию и системному программированию прошли обучение в специализированных учебных центрах, потому что от этого зависела гарантия завода. Если с системщиками в лице Коли Чирки и Лены Широких все было более-менее нормально, они уже имели значительный опыт работы, арендуя машинное время на соседнем ВЦ, где была ЕС-1055, то с техническим персоналом было сложнее. По нормативам на одну ЭВМ надо было иметь по одному специалисту по направлениям: процессор, каналы ввода-вывода, накопители на дисках, накопители на лентах, электроника и механика внешних устройств ввода-вывода. По минимуму – пять человек, а у нас диплом окончания курсов имел только я, да и то по ЕС-1022. Таким образом, в заявку на обучение вошли: Федорищев – по процессору, Вася Иванов – по каналам ввода-вывода, я – по дискам, Сережа Попович – по лентам, и Володя Чибисков – по внешним устройствам. Остальные члены нашей команды планировались на обучение позднее, потому что оголять текущую работу было нельзя.

Итак, мы поехали в Минск, в учебный центр "Алгоритм", авторизованный от завода-изготовителя. Размещались по частным квартирам, гостиницу на два месяца снять было невозможно, и командировка оформлялась без оплаты гостиницы. Тогда было одно дурацкое правило, что если работник отправлялся в командировку на обучение, то оплачивались только проезд и проживание на частной квартире, из расчета 70 коп в сутки, тогда как рыночная стоимость такого проживания доходила до 1,5-2 руб. Вдобавок, при нахождении на учебе, средний заработок не мог превышать 300 руб., так что, учитывая эти "гримасы" социализма, мы ощутимо потеряли в зарплате за время обучения. Но что это были за проблемы, когда мы горели желанием учиться и далее работать на новой технике!

Бытовая сторона нашей жизни в Минске складывалась неплохо. Федорищев, я и Чибисков жили вместе в двух комнатах, которые сдавала бабулька, имевшая трехкомнатную квартиру. Она была заслуженным партизаном Белоруссии, имела множество льгот, в том числе и жильё, избыток которого она превращала в дополнительный доход. Екатерина Алексеевна, как звали эту пожилую женщину, почти все дни проводила у сына, нянчила внучат, появляясь только поздно вечером. Это было удобно, потому что мы практически жили одни, и вдобавок, она разрешила нам пользоваться посудой и кухонной утварью. Мы решили готовить пищу себе сами и установили дежурство. Иванов и Попович жили по другому адресу, там хозяева были не столь щедры, и мы по выходным приглашали их к себе, чтобы накормить "домашним" обедом. В Минске было отличное снабжение, продукты в магазинах – почти любые, а овощи и особенно грибы – это вообще сказка! Так что приготовить хороший обед не составляло особого труда. Да и столовых по близости не было, а, может, и были, это нам было не интересно.

На занятия ездили на другой конец города, с двумя пересадками. Можно было бы поискать жильё ближе к учебному центру, но это была окраина города с новостройками, котлованами и прочими атрибутами строительного хаоса. Нам говорили, что рядом с центром строится гостиница для слушателей курсов, но нам жилье нужно было "здесь и сейчас", так что приходилось ездить из центра на переполненных троллейбусах.

Прошло два месяца, мы сдали выпускной экзамен, и каждый получил новенькие "корочки" специалиста по обслуживанию ЕС-ЭВМ.

Когда вернулись на КВЦ, руки чесались тут же применить полученные нами знания на практике. За время нашего отсутствия выявилась одна нехорошая проблема. Дело было в том, что на ЭВМ 048 первый селекторный канал конструктивно имел повышенное быстродействие в 1 Мбайт/сек, этот канал заводчане внедрили, начиная с заводского номера 045. Остальные три канала были идентичными и имели пропускную способность 740 Кб/сек. По схеме включения на первый канал подключались диски, а на второй – ленты. Третий и четвертый каналы дублировали первые два. Так вот, когда диски работали с первым каналом, происходило "зависание" системы, а если переходили на третий, дублирующий канал, все работало нормально. Мы испробовали все варианты проверок и замены блоков, но ничего выявить не удалось. Тесты шли сутками без сбоев, но как только запускали операционную систему, машина зависала. Можно было, конечно, работать на дублирующем канале, но это уже снижало надежность. Обратились с письмом на завод, изложив наши проблемы, там почему-то всполошились, и прислали телеграмму, что к нам вылетает бригада наладчиков во главе с начальником КБ завода. После их приезда выяснилось, что причиной их паники было то, что в конструкцию первого канала начиная с 045 заводского номера были внесены изменения, и заводчане грешили, что в КБ что-то там "напортачили".

Итак, трое заводчан во главе с конструктором и нас, помощников и сочувствующих, человек пять, с утра до позднего вечера возились с блоками, гоняли тесты, замеряли временные диаграммы, меняли подозрительные микросхемы. Меня усадили за перепайку микросхем, минчанам понравилась моя аккуратная пайка. Поначалу было страшно паять выводы микросхем многослойных печатных плат, но потом я освоился и уже через пару дней работал как на конвейере. Время шло, а результат был нулевым. Поменяли всё, что относилось к доработкам КБ, минчане "чесали затылок", начальство названивало с завода: чего, мол, копаетесь, а "воз был и ныне там". Наконец начальник КБ сказал: "Всё, выключаем питание, вынимаем все блоки и поголовно проверяем омметром все БР-ки, нагрузочные блоки резисторов микросхем 500-й серии. Номиналом должно было быть 100 Ом. Некоторые БР-ки имели разброс в 5-10 Ом, это допускалось. Ну и пошло-поехало: два омметра, проверка БР-ок "в четыре руки", блок за блоком, подряд. На пятом блоке нашлась БР-ка с подозрительным сопротивлением в 130 Ом. Решили её заменить, но искать запасные в ЗИПе на другом конце коридора было невтерпёж, так что взяли резистор на 100 Ом и просто напаяли навесным монтажом. Включили машину, запустили операционную систему и – О чудо! – всё заработало. Минчане побежали в приёмную звонить на завод, потом в аэропорт – когда ближайший рейс? – они были в радостном возбуждении, которое передалось и нам. Уныние и тоску последних дней сняло как рукой. На радостях наладчики оставили нам запасные блоки, изрядный запас микросхем, которые привезли с собой, спешно собрали вещи и уже вечерним рейсом улетели в Москву, а там и в Минск. Всё!

Мы тоже утомились, работая с утра до вечера, да еще угнетало отсутствие результата, так что, когда я пришел домой вовремя, Анюта удивилась: Что, неужели сделали?