Юрий Донской
Юрий Луговцов
Сказка для Александра Новикова
Если любого спящего ткнуть по лбу хотя бы прикладом и сказать при этом «весна», то вместе с искрами из еще не пролупившихся глаз полезут разные, в основе романтические, воспоминания об этой поре года. Сия пора, как известно, чревата просыпанием природы. Да, она отдохнула и просыпается. Чем суровее и длиннее была зима, тем сладостней был отдых.
Весну по харе бить прикладом бесполезно, измучаешься только. Весна просыпается медленно. В этом ее сладость. Сначала ярко светит солнце. На улице еще мороз, а солнце уже светит. Потом с крыш начинают капать капли талого снега и льда. В этот момент начинают выть дворовые и домашние коты и кошки. А дальше дело техники, раскручивающей наш шарик во всех плоскостях.
Человек тоже часть природы, выделяющаяся лишь тем, что сам себе позволил бить прикладом по лицу и быть битым. Так, или естественным способом, человеку тоже свойственно просыпаться весной. Особы богатырского здоровья не спят круглый год, но большинство предпочитают лежать на печи, на диване, в подвале, да где угодно.
По весне человек сначала замечает яркое солнце. Тело еще ощущает холод, а глаза уже щурятся. Солнце еще не греет, но видеть его обязал уклад жизни. Потом он видит капли тающего льда и снега, а находясь под крышей, ощущает эти капли ладонями или шеей.
Потихоньку человек начинает выть одновременно с котами и кошками. Он бы выл сильнее своих собратьев и сосестер, но тут вмешиваются общественные законы приличия, что лишний раз доказывает, насколько далеко человек оторвался от природы. Зато он может, наплевав на приличия, запустить руки в карман штанов и поглаживать свои интимные места, заодно делая их ревизию. При этом делать вид, что ищет что-то в карманах, положенное туда еще с осени. Коты и кошки, поправ все приличия, вылизывают свои причинные места весьма нежно и нагло, что доказывает их близость к природе, несмотря на их близость и к человеку.
Сделав ревизию, человек, впрочем, как коты с кошками, вместе с потоками свежей грязи направляется на поиск себе подобного, но противоположного пола. При условии, что ориентация верная и в наличности физическая мощь. Ибо только в песне поется, что старый пень в весенний день мечтает стать деревом. Мечтать и предаваться воспоминаниям он может, природа не запрещает, но идти вслед за грязным ручейком он не может. Некуда и не зачем.
Сашка, заложив руки в карманы штанов, в свою тринадцатую весну пошел по одному такому ручью. Шел и радовался, не ведая чему, да и ведать ничего не хотел. Его снедала едва заметная истома, выражавшаяся в слегка идиотски милой улыбке. Он шел и дышал. Плечи его расширялись, грудь приподнималась. Он изредка посматривал на улыбающихся девчонок, но взгляд не задерживал. Писаных красавиц не встречалось, а просто молодых и юных охотниц так много, что глаз привыкает и не реагирует. Много позже он назовет тогдашнее свое состояние предчувствием, хотя никакого предчувствия тогда он не ощущал. Его даже не посещали чудные мысли на предмет: вот сейчас за углом он встретит ту самую. Сашка просто шел и все тут. Легкая истома всегда не от мыслей, а от природы. И вот эта самая природа, вопреки мыслям, или даже независимо от них, обязательно подстраивает тебе неожиданную встречу. Рано ли, поздно ли, но такое случается. И почему-то чаще весной. Сашке природа улыбнулась за первым углом, куда он свернул и где остолбенел. Среди сереньких пальтишек и белых бантов, среди всей этой молочно-восковой спелости она была не нашего происхождения. И совсем точно, не из нашей земли. В России тогда такие не водились. Народ жевал кукурузный хлеб и носил ботинки свиной кожи. А эта…
Конечно, когда век заканчивается и все они такие, как та тогда, то мы уже и внимания не обращаем. А тогда Сашка забыл даже, зачем это он руки в карманах держит. Она ему легко улыбалась и легко прищуривалась. В глазах ничего, кроме порока. Тогда про порок Сашка ничего не ведал, просто отметил, что возраст у нее не такой уж юный. Сейчас бы мы сказали: стерва прожженная. А тогда, что интересно, проходившие мимо особи обеих полов будто и не видели ее. Будто одному Сашке явилась она. Если хотите, то ситуацию можно сравнить с явлением Христа народу. Наверное, народ так себя чувствовал перед Христом, как Сашка перед ней. Потому Христу удавалось ставить калек на ноги, слепых делать зрячими, что состояние народа было сродни гипнотическому. Скажи она Сашке сотворить чего, он бы сделал, а на следствии давал бы голову на отсечение, что такого не было. Но она лишь посмотрела магическими глазами на Сашку, потрогала рукой его подбородок и пошла.
Сашка двинулся за ней. Вошел следом в подъезд, где она поправляла что-то из одежды и нисколько его не смутилась. Закончив свои дела, она снова взяла его подбородок в ладонь, не зло зыркнула глазами и наградила Сашку долгим нежным поцелуем в приоткрытые губы. Столько любви и ласки ему не дарила даже мать за все тринадцать лет. Потом она вышла. Сашка еще какое-то время стоял столбом, а потом кинулся на улицу. Она сидела на скамейке, опустив голову на руки, а руки держа на клюке.
Сашка стремительно подсел и положил свои ладони ей на плечи. Он стал было прижимать ее к себе, словно хотел с избытком вернуть ей только что полученную нежность. Но тут она подняла голову и Сашка второй раз за утро остолбенел. На него смотрела седая старуха с намертво застывшей улыбкой и застаревшей нежностью в глазах. Он отодвинулся и оглядел бабулю. Вроде и одежда та же, и тоненькое колечко с красным камушком, на которое он не сразу обратил внимание, а сейчас вспомнил, было тем же.
Сашка попытался о чем-то спросить бабулю, но слова не вышли наружу. Старуха смотрела на него и шептала: «улутела молодость, улутела». Сашка вскочил и кинулся оглядываться по сторонам. Во дворе визжали от солнышка серенькие пальтишки и белые бантики. Ее не было. Он посмотрел на скамейку, где только что сидела старуха, но и ее не было. Он присел, положил руки на колени и стал их рассматривать. По щеке почему-то покатилась слеза. Сашка повернул голову, и слеза упала на скамейку. Он опустил взгляд и увидел то самое тоненькое колечко с красным камушком.
Вот такая история случилась с Сашкой в тринадцатую весну. Может, не совсем такой была эта история, но Сашка рассказывал ее именно так и показывал колечко. Иногда его подначивали поставить колечко на кон, тогда Сашка иногда бил морды. Зная такое его отношение к реликвии, приятели давно не рисковали и даже верить стали во все случившееся, ибо когда-то что-то подобное случалось с ними, но они этого не заметили. И уж наверняка им такого хотелось. Правда, колечек и иных сувениров они не получали. Большей частью сами брали, но сохранить не удосужились.
Какое-то время Сашка крутился в том районе в надежде на новую встречу, а потом жизнь стала преподносить другие сюрпризы, рисовать черные и белые полосы. Он часто вспоминал ту встречу, но бегать в тот квартал перестал. Только в пору своей зрелости и известности, собирая приятелей по разному поводу (чаще – поиграть в карты), он командировал кого-либо из кампании в тот квартал с просьбой попытаться найти хоть кого-то похожего на ту самую. Приятели знали эту причуду и сразу же на картишках разбрасывали кому на этот раз бороздить городскую акваторию грязных луж и ручейков.
Такие забеги делались часто, даже стали традицией. Проходили они во всякое время года и всегда безрезультатно. Приятели не столько бегали, сколько занимались своими делами, но всегда возвращались до окончания игрового дня или ночи. Каждое возвращение сопровождалось улыбками, шутками и гулом сожаления. Вернувшегося пустым наказывали штрафом в виде лишения выпивки на всю игру. Но вскоре в никотиновом дыму и алкогольных парах о неудаче забывали и оштрафованный пил и ел наравне со всеми.
Карты, как известно, требуют трезвых рук и глаз. Это когда серьезно, а они собирались не столько ради игры, сколько ради общения, которое, и это все знают, ничем заменить нельзя. В очередное плавание выпало идти толстому, пушистому, слегка полысевшему Хомячку. Сашка, то бишь Александр Васильевич, отдал даже колечко, чего за ним раньше не случалось, и как обычно объявил о призе. На это раз он поставил «Мерседес». Сашке можно было верить. Хотя бы потому, что он всегда держал слово, о чем все знали. Хотя бы потому еще, что его не один раз обманывали, а он вопреки очевидному прощал обман. Но впредь с обманувшими тесных дел не имел. Бывает такое: прощаешь и лишаешь поддержки. Сашке верили еще и потому, что кому тогда верить. Он популярным стал, ибо в каждом его слове чувствовалась справедливость. Вера в это качество неистребима, несмотря на то, что народ твердо верил в отсутствие всякой справедливости. Почему популярен пройдоха Остап Бендер? Он был справедлив. Если товарищ Бендер обещал Кисе половину, то так бы и случилось. Но отца демократии обуяла жадность, от которой почему-то пострадал приличный жулик, а не фраер бритый. Если вдуматься, то наш народ косит всех подряд от веры в справедливость и от веры в отсутствие оной. Но Бог Сашку любил. Он поделился с ним искрой, наградил привлекательной улыбкой, ровными зубами, лукавыми глазами, ростом и долей наглости. Недодал чувства юмора, так оно так и надо. С юмором можно прожить, а можно и не дожить. Как говаривал предок всех славян батько Махно – хай воно будэ!
2
Уметь смешить – это работа. Чувства тут никогда не стояли. Быть смешным, быть клоуном – добровольно позволять издеваться над собой. С улыбкой идиота и идиотской угрюмостью горца одинаково успешно можно позволять себе бросать бомбы. Так же с угрюмостью можно успешно шутить по поводу бомбежек чужих городов и с улыбкой огорчаться сему факту. Еще успешнее с улыбкой или угрюмостью можно сказать: пусть минует меня та бомба.
Приблизительно так подпольно размышлял Хомяк. Об этой его страстишке никто не знал. Да и о чем может размышлять мужик, идущий туда, не знаю куда? И пока он идет, последуем и мы за его мыслями.
Интересно устроен мир. Ибрагим горюет, когда бомбят Багдад и помалкивает, когда бомбят Белград.
Иосиф плачет, когда бомбят Белград, там у него племянник. Иосиф рыдает, когда бомбят Тель-Авив, там у него корни. Иосиф молчит, когда бомбят Багдад.
Петро огорчается, когда у соседа отелилась корова, а своя лишь на сносях. Он косо смотрит на соседа и пинает свою телку, ускоряя процесс созревания плода. Петру недосуг думать куда падают бомбы. Главное, чтобы у соседа сала было не больше. Он по сему поводу может затеять склоку и пойти бомбить соседского хряка.
Иван огорчается, когда бомбят Белград и Багдад. Иван сильно огорчается, когда бомбят Тамбов. Иван берет в руки штурвал и летит бомбить сначала Тамбов, потом Багдад с Белградом, а заканчивает Санта-Барбарой.
Ибрагим, Иосиф, Иван отнесены к великим нациям, а Петра сия чаша миновала. Большим чувством юмора обладал тот, кто так построил наш мир.
Ох, и путаные мысли затмевали небезоблачное сознание Хомяка. Для всех он был смешным мужиком. Он это понимал и принимал. Куда деваться, когда природа так устроила. Он с удовольствием не был бы таким, но давно поднял руки. Куда деваться. Куда девать идиотскую улыбку с толстого лица. Потому Хомяк почти добровольно позволял издеваться над собой. Издевки чаще были игривыми, но иногда и не очень. Он не первый раз направлялся в свободный поиск и знал, что за его спиной кампания шутит. Мол, двинул тело к худосочной Таньке и упражняется в накачивании мышц живота. Он мог бы и сегодня пойти к Таньке, но предпочел сидеть в машине, подставляя щеки первому солнцу, пока листва не опередила его.
Когда все шутили вслух, Сашка улыбался легкой снисходительной улыбкой. Все знали, что все заваливались к своим девкам, глушили водку с пивом, просто спали, или таскались по своим делам. А когда возвращались, с видом продуктивно потраченного времени старались успешно показать напрочь избитые ноги, ибо знали тяжелый кулак Сашки. Кому не удавалось отчитаться правдоподобно, тот получал под общие ахи-охи и язвительно-одобрительные смешки. При этом Сашка всегда говорил одну и ту же фразу:
- Не изобретайте новые сюжеты. Не получится, все уже изобретено до нас. Давайте старые сценарии проживать.
Хомяк не испытывал рвения, как и все остальные, но он больше других верил в Сашкину историю, ибо сам испытал нечто подобное. Впрочем, такое испытывает каждый. Полистайте память и найдете. Главное, что на Хомяке лежала печать успеха, которую обычно называют «дуракам везет». Возможно, ему бы давно свезло, будь он чуть помоложе. С возрастом чувства и мысли притупляются. С везением напряженка, когда на голове волос поменьше, а те, что остались, дружно стали линять, уподобляясь подгнившему снегу. Ни о каком везении не думаешь, только о поляне на голове.
В тот день Хомяк обнаружил на себе много ласковых, любопытных, едва теплых и иных глаз. Ай-яй-яй, сказал себе Хомяк и хотел перепрыгнуть небольшой асфальтовый ручей, но передумал и просто перешел его. Он довольно улыбнулся чему-то своему и уверенно зашагал по дворикам и закоулкам. На левом мизинце поблескивал красный камушек небольшого перстня, данный ему в сопровождение. Хомяк то и дело поглядывал на него, как на маячок. Он не любил таскать модные печатки и цепи, они сковывали его и забирали на себя его силы. Так ему казалось, так он внушил себе. Ну что ж, бывает.
Перстенек он нацепил на мизинец, ибо на другие пальцы он не лез, а из кармана боялся потерять. Так он и шел, ведомый неведомой силой. Камень менял свой цвет, на что Хомяк сразу обратил внимание, но отнес это к яркости весеннего солнца. С каждым десятым шагом солнце светило ярче, а камень темнел. Когда Хомяк завернул за угол пристроенного магазина и попал в тень, камень стал почти черным и готов был пустить слезу запекшейся крови, Хомяк развернулся и направился в обратную сторону. Камень стал светлеть, накатившаяся было слеза, исчезла. Ай-яй-яй, сказал Хомяк и развернулся в прежнем направлении.
Внимательно глядя на камень, он двинулся к магазину. Рубин темнел. Даже поднесенный ближе к солнцу, он не становился ярче. Ай-яй-яй, снова сказал Хомяк и старался теперь не отрывать глаз от камня. Пройдя магазин, Хомяк заметил каплю на почерневшей грани. Он стер ее, но через два шага она снова вылезла наружу.
Оторвав взгляд от каменной слезы, Хомяк бросил его вдоль дома. Ничего приметного его глаза не обнаружили. Только у дальнего подъезда сидела старая бабка по имени Капа. Он и раньше встречал ее на этом месте, но мало ли одиноких стариков выползает греться на солнышке. Но тут же вспомнил, что видел ее и лютым зимним днем. Тогда он отнес ее к старческим причудам.
Не поворачиваясь, Хомяк ступил два шага назад. Слеза покатилась в обратную сторону. Ай-яй-яй, сказал Хомяк и присел на лавчонку у подъезда. Он держал перстенек на вытянутой руке, боясь стереть слезу, а другой рукой достал мобильник и набрал номер.
В это время в Аргентине, куда почему-то стремятся всякие авантюристы и преступники мирового масштаба, шел дождь. Капли небесной влаги обильно орошали густую шерсть баранов и большие желтые тарелки подсолнухов. Потом баранов убьют, их мясо запакуют и повезут в Россию, а тарелки подсолнухов обобьют, надавят масло и тоже повезут в Россию.
В это же время в Париже, куда по не менее странному обстоятельству стекаются диссиденты всех цветов и наций, кто-то зашершелил ля фам, и теперь пытается увеличить народонаселение этого городка, добавив ему индуской, нигерийской, арабской и армянской крови. В свободное от разврата время вечные политэмигранты устраивают дискуссии с применением всего, что взрывается и стреляет. Видимо, для баланса в народонаселении.
В это же самое время в двухэтажном здании демидовской постройки, облагороженной внутри европейскими досками, шла унылая игра в карты. Александр Васильевич со товарищи пытались оторваться на полную катушку. Пароходы из Аргентины еще не прибыли на конечную станцию, все другие более-менее крепкие идеи худо-бедно крутили маховик. Саша затевал такие игры не азарта для, а токмо ради рождения какой стоящей идеи. Сидеть и думать – скучно. Игра приносит иногда удовольствие, слабит мозги, из коих частенько выскакивает нечто. В большом военном штабе это называется мозговой атакой или заседанием аналитической группы. Но в штабе не разрешают пить, потому там редко что могут произвести ценное, потому мы всегда проигрывали начало войны. Трезвый метод приняли во всем мире. Сашка вначале тоже уверовал в иностранный способ добывания идей, но, к счастью, быстро понял, что в России все стоящие идеи рождаются где угодно, но только не на рабочем месте и тем более не на трезвую голову. Менделеева осенило во сне после попойки. Черепанова озарило, когда на обеденный стол ставили чугунок с кипящей картошкой. Циолковского вознесло реактивной тягой в сортире после плохо просоленных грибочков. Да мало ли где россиянина припрет мысль.
В этот день игра шла вяло. Пиво поглощалось медленно. Не возбуждало и голое тело местной мисс года. Словом, голова у кампании не варила.
- Что вам еще надо? – спрашивал Саша. – Может по крупной?
- Не, Василич. Шабаш. Никаких конвульсий. Хоть режь меня. Хоть в погреб про запас. Сплошная магнитная аномалия. Буря.
Так говорил Тембр, расплывшись в кресле, как тесто на французских дрожжах. Его равнодушные глаза последовали за голой попочкой мисс, но больше чем одной икотой он разразиться не смог.
В одном передничке аля фиговый лист мисс разносила бутылки с пивом. Она стояла попочкой к худенькому с большим носом мужичку, ритмично качавшемуся в кресле. Ритм рукой отодвинул мисс и обратился к Александру Васильевичу:
- Сегодня не родим. На ум не идет игра. Полный износ витаминов.
Мисс снова загородила Ритма.
- Да уйди ты. На мою голову, - защебетал Ритм и в ту же секунду получил подносом по голове. – Требуется другой сюжет. Новый поворот, выверт. Уйди, сказал.
Все дружно засмеялись, и тут запищал телефон.
- Привет, Хомяк. Говоришь, слеза. А ты случайно не ударился глазом. Знамение, говоришь. И цвет меняет. Значится так. Мне там пока делать нечего. Мужик ты доблестный. Ищи. Принеси хоть ты удачу. И кольцо не посей.
- По ком там плачет наш пухленький? – выплюнул слова здоровый, как царь-колокол парнишка.
- По всем вам. Зажрались вы. Мозги жиром заплыли. Но сидеть будем до победы. Я сказал.
- Хомяк так думать не может. У него кризис на мысли, - пробил Колокол.
- Вот что думаю, - перестал раскачиваться Ритм. – Неспроста сегодня у нас на ум ничего не идет. Ох, неспроста. Или обвал рубля случится, или правительство попрут в полном составе. Одним лешим, кризис грядет. Большой шухер, братва.
3
- Ай-яй-яй! – говорил себе Хомяк. – Никому не хватает денег.
Деньги – тьфу! Всем нужна идея. А идея нужна, чтобы делать большие деньги.
Опять деньги. А как же тьфу?
Когда Остапу была нужна идея, он садился на «антилопу» и выезжал куда-нибудь за город, чтобы пофилософствовать в одиночестве обо всем и сделать прогнозы на будущее. Сегодня никто не хочет ехать за город и философствовать в одиночку. Сегодня все пристрастились к групповухе. Новый виток коллективного мышления и руководства. Наверное потому, что есть возможность сачкануть, как в сексе.
- А ты ходи тут в одиночку, ищи повод для вдохновения и помни старую мудрость: не высказывай инициативу вслух, сам ее и погрузишь на спину, - говорил себе Хомяк, полагая, что привел свои мысли в порядок. Он всегда занимается этим – сначала мысли, потом прическу. Он уверен, что непричесанные мысли выпирают наружу так же, как и волосы.
Бывают же такие хомяки. Он трусил туда, где никого не было кроме старухи Капы. Ее он встречал здесь и раньше, а имя слышал от людей. Хомяк рад был встретить еще кого-нибудь, поводил глазами – никого. Только на границе двора шастали дети и собаки. Но тут из-за угла магазинчика вышел парнишка в серенькой тужурке.
- Ходь сюда, - позвал Хомяк. – Садись, пацан. Как зовут? Ваня? Такое еще встречается? А кто твой папа?
- Николай Николаевич Зуев, - ответил Ваня, ничуть не смущаясь соседства с подозрительным дядей.
- Это который?
- Да. Чемпион. Президент ринга.
- Встречается же такое. А чего одет как босяк?
- Грязь же. А так я могу выбить вам зубы, глаза, оторвать уши. Дети есть? И яйца тоже. А еще отобрать это колечко.
- Ну, ты внатуре. Верю. Старуху знаешь? Пробай, кто такая?
- Зачем?
- Долго объяснять. Вот тебе двадцать баксов.
- Не надо.
- Ты че, чемпион? Валютой брезгуешь?
- Мама заругается.
- Не встречал такого. Чо про Капу знаешь?
- Старуха, как старуха. Одна живет, только квартира на родственников отписана.
- Да не буду я ее мочить. Тут сложнее. Не поймешь ты. Мал еще.
- Тогда не знаю. Сидит каждый день. Иногда пристает к прохожим, чтобы помогли передвинуться. Скучно станет, вот и пристает. Чаще к мужчинам. Жмется к ним.
Хомяк посмотрел на пацана и покачал головой, а Ваня продолжил.
- А еще хреновину несет разную. Мы иногда с ребятами соберемся около нее, она и говорит, будто перстень скоро появится, который слезой истекает. Не твой ли?
- Ну, ты, зоркий сокол, погуляй в сторонке. Щас проверим.
Ваня отошел в сторонку, а Хомяк вытянул вперед руку и пошел. Камень сделался черным, а слеза еле держалась на грани. Он поравнялся с Каппой и остановился. Старуха сверкнула глазом на камень, но лицо ее тут же приняло прежний печально-равнодушный вид. Рядом с Каппой на скамейке лежали кошка и галоши.
Хомяк прошел дальше. Камень набирал зеленый цвет, будто от злости, а слеза скатилась и обожгла Хомяку палец. Похоже, что обожгла, ибо Хомяк дернулся как ошпаренный. Он вернулся к Капе, остановился и стоял молча, опустив руки. Молчала и Капа.
- Ну, и чего молчишь? Издеваешься? Молви словечко. Тут про тебя такое рассказывают.
Капа молчала, лишь поправляла палку, на которую опиралась руками.
- Калоша старая, оторви жопу от скамейки.
Капа зло зыркнула и подняла палку.
- Не ты это, - прошамкала на всю улицу бабка. – Куда пацана дели? Порешили?
Хомяк отступил назад и чуть не сел в грязь.
- Во, жаба. Приятный разговор получается. Ты говори, что дальше делать, а то колечко руку жжет. А пацан твой и не пацан вовсе. Теперь он скорее пахан.
Капа подняла глаза и заулыбалась.
- Чего делать? Устал я с тобой.
Капа улыбалась все шире и ярче. Морщины разглаживались и вскоре на Хомяка смотрело молодой милое лицо. Кошка вмиг проснулась, замычала и бросилась в сторону.
- Ну, ты, жаба!
Молодуха лопнула, словно пузырь, перед Хомяком снова сидела старая Капа.
- Чего хочет пацан?
- Да, не знаю я. Погодь, щас брякну.
Хомяк вытащил телефон и заметил, что Ваня сидит на грязном снегу с выпученными глазами и открытым ртом. Из форточки пролаяла женская голова:
- Ваня! Чего уселся? Встань сейчас же. Иди домой.
Ваня захлопнул рот, протер глаза и поднялся.
- Ничего твоя мать не понимает, - прошептал Хомяк. – Василичь! Я что-то нашел. Тут такое творится, слов не нахожу. Ты бы подъехал. А мне чо делать? Ага, понял. Погодь, пацан. Водить умеешь? Вот ключи. Мерс там стоит рыжий, подгони.
- Ваня, домой, кому сказала!
- Иди, пацан, маму не всегда слушаться надо.
- Мама, я сейчас.
- Ну, что, Капа, или как тебя там. Щас карета будет. Из тыковки. В триста мышей запряженная. А кучером, звиняй, хомяк будет. То бишь, я. Прокатимся. Превратись сразу в принцессу, а то на Золушку ты не тянешь. Вот и карета.
Ваня вел машину не совсем по правилам. Она дергалась и глохла, но все же шла вперед. Правда, передок у нее стал несколько иным.
- Ты что, урод, с машиной сделал?
- Да там ящики стояли.
- Ну?
- Теперь лежат.
Из-за магазина выскочил представитель чернопопой части населения и на всех порах помчался за машиной.
- Ящики пустые?
- С пустыми бутылками.
- Ты чо! – налетел черный.
- Эй, любитель блондинок, - попер Хомяк, растопырив пальцы рогами. – Урою. Вовек не увидишь, какая у них там гора? Да, Казбека.
- Не надо, - сказал Ваня. – Сам разберусь.
Он подошел к черному и что-то ему сделал. Черный упал и лицо его выражало «ни хрена себе».
- Ваня, сейчас же домой, - орала форточка.
- Иди уже, - сказал Хомяк шепотом и проводил пацана долгим взглядом. – Случится же такое. Садись, бабка.
- Помоги, сынок, подняться. Мурка иди домой.
- Кончай прикидываться, старая. Прости, как тебя там.
Капа опиралась на палку и маленький стульчик. Хомяк открыл дверцу, поднял бабку и бросил ее вместе со стулом на заднее сиденье.
- Ваня, кто там бабку похитил? – спросила форточка.
- Кто-кто, - ворчала довольная пацанья голова. – Принц. Дед заморский.
Капа сидела в машине сама не своя. Машина вела себя, как сама не своя. Обстановка на дороге была гадкая. Хомяк за рулем нервничал. То его подрезали, то он подрезал. То вдруг яма на дороге, где ее еще полчаса назад не было. То фонарный столб, коему стоять еще век, начинает падать.
- Бабка, кончай буйствовать. Не доедим. Восстанови порядок на большаке.
Капа покряхтела, дорога исправилась и машины пошли стройнее.
- Бабка, может, ты по всей стране дороги исправишь. А чо? Выдерни волосок и поколдуй, - Хомяк посмотрел на бабку в зеркало. – Ну и рожа.
- Сначала дураков извести надо.
- Чего захотела!
Бабка тосковала по чему-то своему, а Хомяк рулил. Он знал, что сейчас в отделанном европейской доской бывшем бараке кампания смотрела на Сашку и теребила в руках по три карты. Туз, семерка, дама. И тут же три туза, потом три семерки и сразу три дамы, Хомяку хотелось поскорее избавиться от бабки. Ничего романтичного она в нем не пробудила. Вот он приедет, распахнет дверь и нате вам четвертая дама. Он не боялся насмешек, он опасался развития любого иного сюжета, забыв народную примету – ничего не бойся, ибо так и случится.
4
- Катавась, говоришь, сплошной Гарлем. Старушку не растряси, - Саша спрятал телефон. – Хомяк везет кого-то. А вы говорите «кризис». Игра продолжается.
- Василичь, - вступил в разговор мужик с красной, как портвейн, физиономией алкаша. – Старушка может вывести нас из тупика?
- Если старушка та, сможет. Она все сможет. Сами увидите.
-Василичь, - опять говорит Алкаш, - не жалко тачку? Сто тонн все же.
- Не расслабляться по сторонам. Вот вам, чтобы сомнения пресечь, - Саша бросил на зеленое сукно стола связку ключей с брелоком.
- Как все интимно и загадочно. Просто жуть дремучего леса с нечистью.
- Как-то не по себе, - сказал большой и весьма тихий парень без нервов и сплошными мускулами под пиджаком, - аж холод пробирает.
- Во-во. Изморозь по коже. Такая кладбищенская тишина по волосам, - сказал лысый, и все хмыкнули.
- Сырость склепа одолевает, - тихо сказал Амбал. – Еще бы свет погас и полный штиль.
Саша собрался прекратить этот траурный диалог, но едва он открыл рот, как в комнате погас свет. Кампания завертела головами, ибо стоял день и потому в комнате даже без лампочки должно быть светло, но в комнате стояли сумерки. Амбал профессионально бросился к Саше, защищая его своим телом от двери, а рукой раздвигая штору. За окном тоже были сумерки, небо затянулись черными тучами. На мгновение все замерли, будто ожидая грозы или выстрела. Ни того, ни другого не последовало. Вместо грозы зажегся свет. В зажатых бледным ужасом или предчувствием головах заворочались глаза, кое-что видевших в этой жизни.
Сквознячок не почувствовали, а увидели по шевелению редких волос на чьей-то лысине. Все медленно повернули головы к двери. Дверь медленно, а может только это казалось, открывалась. Прозвучал давно ожидаемый выстрел, это не выдержал Алкаш. Он выхватил пистолет и всадил в дверь пулю. Дверь мгновенно захлопнулась. Все еще раз замерли, но теперь в ожидании стука падающего тела. Но звука не было.
В коридоре, прижавшись лицом к железной двери, стоял Хомяк. Его ужас был не меньшим, чем у обитателей за дверью. Хомяк приложил руки к двери и оторвал себя от нее. Устремленные к носу зрачки наткнулись на бугорок в металле, а это означало, что пуля торчит под этим бугорком. Зрачки Хомяка закатились, и он рухнул под ноги старухи.
В комнате наконец-то услышали звук падающего тела.
- Вот вам и кризис.
Саша выразительно посмотрел на Амбала, тот вытащил пистолет, подошел к двери и постарался резко ее распахнуть. Дверь открылась наполовину. Амбал выбросился в щель, сбивая на лету косяки.
Амбал лежал с поднятым пистолетом. Тут же лежал Хомяк с глубоким обмороком. Между ними стояла старуха, она опиралась на палку и мерзко ухмылялась.
- Брось палку! – выкрикнул Амбал. – Палку брось!
Старуха выронила палку и повалилась на Амбала Он успел вскочить и остановить падение третьего тела. Ногой он подбросил палку, поймал ее и отдал старухе. Потом подошел к Хомяку, убедился, что это он, вложил пистолет в ножны и постучал в дверь.
- Шеф, это я. Не стреляйте. Все нормально.
Прислушавшись, Амбал широко распахнул дверь, на него смотрели жерла пистолетов. Он замер, а потом поманил кампанию в коридор. Пока братва решала, он нагнулся, поднял с пола Хомяка и представил его братве. Хомяк пришел в себя, высвободился из объятий Амбала и, глядя в карты на столе, доложил:
- К вам дама. Четвертая.
- Что с тобой?
- Только она ведает, - показал на дверь Хомяк. Чистая ведьма, прости Саша. Кто стрелял?
Хомяк посмотрел на Алкаша с укоризной. Амбал подошел к раскрытой двери и пощупал пальцами бугорок.
- Мой бы прошиб насквозь, и даже лоб, - Амбал похлопал Хомяка по затылку. – Разве что здесь застряло бы.
Старушка прислушивалась к разговору, обнажив ухо от платка и седых волос. Улыбка ее от мерзкой переходила в нечто, подобное блаженству. Она узнавала знакомые только ей интонации. Она становилась все более счастливой и душа ее начинала трепетать, стала поправлять на себе убогонькую одежку и эта суета выдавала радость, которую она, быть может, не испытывала последние полвека.
- Покажи старушку, - услышала она за дверью
Хомяк так дернул ее за руку, что бабка выронила палку. Пока Хомяк нагибался за палкой, она вошла и увидела того, кого хотела увидеть уже давно.
- Сашенька, - с материнскими интонациями она протянула руки и пошла к нему.
С каждым шагом она менялась. Волосы становились темнее, фигура стройнее, походка нежнее. Мужики не видели ее лица, его видел только Саша. Она стала той, которую встретил в тринадцатую весну. Он поднялся и сделал шаг навстречу. Она едва дотянулась старыми руками к его лицу и погладила по щекам, и руки стали преображаться. Вот его лицо и волосы все так же по-матерински гладила та самая девушка из его юности. За окном посветлело.
- Как ты вырос.
- А ты все такая же, - говорил Саша, беря ее за плечи в убогой одежде.
- С тобой всегда буду такой. Ты не смотри на одежду. Поцелуй меня.
Он и она закрыли глаза. Их губы встретились, и не ясно было, кто кого целует с большим наслаждением. Она видела себя старой, дорвавшейся до молодого тела того далекого юноши. Он видел себя тем юношей, которому дарит поцелуй та девушка. Тоже видела вся кампания. Их глаза такого еще не видели. Только Хомяк стоял и довольно улыбался. Он взял со стола связку ключей, а на то место положил перстень. С черного камня текли слезы. Камень таял, расплывался в мокрое пятно.
Саша открыл глаза первым и прервал поцелуй. Он не вздрогнул и не отшатнулся, когда увидел перед собой старушку в том же виде, в котором она входила в комнату. Она стояла с закрытыми глазами и раскачивалась от еще не отхлынувшего блаженства. В комнате чувствовалось нарастание истерии. Уже кого-то передергивало, кого-то вело в сторону, улыбок на лицах не было. Атмосфера снова походила на ожидание грозы или выстрела. Она разразилась. Не выдержал Алкаш. Его трясло, он стонал и с воплем колотил кулаком по столу. Тело его при этом дергалось, а глаза были закрыты.
От шума старушка открыла глаза. Она смотрела на Сашу и улыбалась. Постепенно ее счастливая улыбка становилась нейтральной, пока совсем не исчезла. Воцарилась та пауза, которую обычно называют неловкой, но на сей раз такая оценка была бы ошибочной. В комнате паузу держали с умыслом, и чем дольше она, тем больше умысла. Но и в паузах случается итог.
- Это все должно что-то означать, - подвел итог лысенький, чьи редкие волосы на голове в свой момент обозначали сквозняк.
Старушка подошла к Хомяку, взяла у него свою палку и остановилась перед столом. Алкаша трясло, остальные ждали. Ждала и старушка пока не затил Алкаш. Старуха палкой показала на перстень, лежавший без камня в лужице.
- Вы добиваетесь золота, богатства, а теряете вот это. Ваши души тают, как этот камень. Сначала она превратится в лужу, а потом и вовсе высохнет. И как, по-вашему, выглядит оправа без камня? – старуха взглядом обвела всех по очереди. – Так же мерзко, как мое нынешнее тело. Золото прекрасно не в слитках, а в оправе камня любого цвета.
Она подошла к колечку, накрыла его рукой, потом поднесла ее к Саше. На столе ничего не было, а в руке сверкал камень в оправе.
5
В этом месте выросло желание сравнить каждого участника большого коллектива с музыкальным фрагментом, с мелодией. Если в оркестре каждый слушается дирижера, то в кампании все послушны лидеру, и, тем не менее, каждый отдельный член имеет свой настрой. Кто Бах, кто Шопен, правда, Моцарт на моей памяти не попадался, чаще безымянная «Мурка». И вряд ли кто из состава есть Мендельсон. Все сердца бьются по-разному, как ноты и их производные, нет одинаковых туков, как нет и одинаковых пальчиков. В нашей кампании разве что Алкаш отличился бы пуком, симфонией желудочных соков и кишечных газов.
- Покажись еще красивой, - попросил Амбал.
- Красоту не показывать надо, - молвила старушка. – Красоту видеть надо..
Она пробежала по глазам, словно угадывала, кто какой ее видит.
- Хомяк, одолжи машину, - попросил Саша и протянул руку за ключами. Хомяк вздохнул и отдал ключи. – Я вас провожу.
Старуха оперлась на Сашину руку и прижалась к нему всеми возможными частями тела. Они выходили, словно сиамские близнецы.
Кампания вздохнула облегченно и зашевелилась на стульях. Только Хомяк стоял в углу, закатив вверх глаза, и чему-то улыбался.
- Кру-у-у-тая игрушка, - донеслось из-под стола. Оттуда выползал тощенький парнишка в розовой бабочке. Все невольно смотрели на эту картину. Все, кроме Хомяка, которого даже взрыв не смог бы оторвать от идиотской улыбки.
- Ты кто?
- Новый менеджер по щебенке.
Алкаш наклонился к соседу и спросил:
- А что такое щебенка?
- Камень такой, - пожал плечами сосед.
- Это я понимаю, - сказал Алкаш, - а на нашем языке, что это означает?
- Наркота, наверное, - еще раз пожал плечами сосед. – Берешь камень в рот и балдеешь.
Первым на Хомяка обратил внимание Алкаш. Он толкнул локтем соседа и указал взглядом. Потом повернули головы остальные. Хомяк был в трансе, или еще в чем-то.
- Хомяк, возьми мою машину, но достань и мне такое крутое чудовище, - сказал Алкаш.
Транс, как одежда, постепенно спадал с Хомяка.
- А тебе зачем? – вступила братва в разговор. – Тебе она не преобразится.
- А тебе откроется?
- Приставлю пистолет к голове и откроется.
- Глупость твоя выходит за все кордоны.
- Хомяк, возьми и мою машину.
- В прикуп даю сто тонн, - на зеленое сукно полетели пара-другая связка ключей.
- Мне бы такую в напарницы, - сказал Амбал. – Обиженные и конкуренты вмиг бы эмигрировали в пустыню.
- Почему в пустыню?
- Ни тебе джунглей, ни тебе углов. Видать до горизонта.
- Там же миражи.
- С миражами мы с помощью управимся.
- А может она, как золотая рыбка, желания выполняет?
- И какие такие желания у тебя имеются?
- Ну, лимон баксов там, виллу на Карибах.
- Ну, ты прям новый русский.
- А то.
- А мне ничего не надо, - сказал новый менеджер. Фраза заставила всех замолчать и обратить внимание на ее автора. Глаза у нового менеджера из круглых и больших сделались маленькие и узкие, как у чукчи. – Мне бы девушку такую.
При желании можно было заметить, как у кампании поотвисали челюсти. Все молчали и поочередно устремляли взоры на потолок, куда смотрел Чукча. Только Хомяк смотрел на нового менеджера. Он наклонился к соседу и сказал:
- Вот ему она раскроется. И не только.
Со скрипом открылась дверца шкафа. В нем стояла мисс.
- Уже закончилось? – спросила она.
- Сколько раз просил смазать петли! – рявкнул Амбал после небольшой паузы, держа руку под пиджаком.
В это время Саша правил машиной. Старуха сидела рядом. Оба молчали. Так бывает. Бегаешь, ищешь, чтобы увидеть и познать, а увиделись, оказалось, что один путь пройден, а другой не знаешь с чего и зачем начинать.
- Человек всегда так, - молвила старуха, - бежит за синей птицей, бежит за силой, здоровьем, богатством, а прибегает к вопросу «что дальше?» Куда бежать? Что искать?
- Да, о душе совсем забыли, напустил иронии Саша. – Все о теле, да о теле.
Старуха смотрела на него скорее с изумлением, чем восторгом, а изумление было актерским, сыгранным, значит ироничным.
- Это еще не все, Саша, - она посмотрела на него в упор. – Вы не о душе забыли. Вы забыли, что такое душа. Да и не знали никогда. Сочинили для себя вздохи на скамейке под спутником. Через ахи-охи не душа томится, то томленье тела. Вы душу держите в груди, в сердце, а ей не там начертано быть.
- Где ж тогда? – Саша резко бросил руль и глянул на старуху.
Перед ним сидела уже не старуха, а та, из тринадцатой весны. Саша резко свернул машину к тротуару и остановил ее. Он трогал это молодое тело и тянул его к себе, сам тянулся, откинув спинку сиденья. Она смотрела ласково и спокойно, по-матерински улыбалась.
- Саша, ты к телу моему тянешься. Оно тебя привлекает.
- Это же естественно.
- Так ты считаешь, - она гладила его руками по ногам, поднимая пальцы выше, к брючному ремню, животу, груди. – Твое тело напрягается. Это реакция на мое красивое тело, на мой взгляд, на мои пальцы, на мои губы. Тобою тело движет.
Саша плыл по тому далекому грязному ручью. Прикрытые веки застлили не только глаза, но и сознание. Он не видел, что перед ним снова сидела старуха, она по-прежнему тянулась к нему, нежно ласкала его. Здесь обычно пишут, что тянулась она всей душой. Не видел, не знаю, хотя сидел на заднем сидении, прижатый откинутой спинкой кресла.
Голос у старухи был молодым, завораживающим, поэтому Саша не ощущал губами ее дряблое тело, глубоких изменений кожи, которую и мастеру хирургу не натянуть на старые кости. Он был настойчив, хотел обладать мечтой детства. Старуха стала сомневаться, в ней боролись чувства. Она становилась молодой, а потом старой, потом снова молодой, будто выбирала, в каком облике она получит большее удовольствие. Видимо, победила душа, она остановилась на старости и отодвинула Сашу. Раскрыла корявыми руками его глаза, Саша отшатнулся и его малость передернуло.
- Вот видишь, - сказала старуха.
- Где же тогда душа? – спросил Саша, прикуривая сигарету, чтобы заглушить не совсем приятное пробуждение.
- Через веру обретешь ты душу, - молвила старуха и подняла вверх палец-корягу. – А веровать можно только сознательно. Стало быть, головой. Этим, самым непознанным предметом, - она постучала пальцем по своему виску. – Так говорится.
- Мне казалось, я все университеты прошел, и такие слова не раз слышал.
- Слышать мало, услышать надо.
- И такие слова мне попадались.
- Саша- Сашенька, - старуха положила корягу на его колено и погладила.. Саша смотрел на ее руку и на пепел сигареты, что упал в старческую борозду. – У вас, у людей, считается, что душа окрыляет. Вы через тело ее окрыляете женщинами, вином. Окрыленные вы теряете сознание, контроль. Вы теряете душу. Она этого не прощает и уничтожает ваше тело. Вы лелеете душу, а она обязана трудиться.
- Тогда и я смогу превращаться? Быть колдуном?
- Сможешь, только не колдовство это. Вы мистикой называете работу души и сознания.
- Сказка.
- Да, сказка, - лицо старухи стало старше, глаза умнее. Ей бы пенсне и вылитый профессор за кафедрой. – Только не та сказка, где действую, а та, где намек, добру молодцу урок. Народная сказка, пришедшая нам от сотворения мира.
- Как долог ваш курс обучения и плата какая?
- Ох, и долог, Сашенька, жизни не хватит, Внуки твои и правнуки частицу того постигнуть не успеют.
- Значит, твоя цена – жизнь?
- Цена моя – бессмертие.
- Говорят, душа бессмертна, а как же с телом?
- А разве не встречались тебе слова, что телом движет душа? Только жизнью тела вы замутили сознание, нагрешили. А грехи то в основном все смертные.
- Понятно мне это, - сказал Саша, как рукой махнул. – Очищение пройти надо, чтобы в рай попасть. Опиум для народа.
Старуха глянула на него долгим взглядом, будто решая трудную задачу, а потом вывела:
- Я пришла к тебе из детства, Пусть очищение твое пройдет через детство, через сказки. Пусть уйдет все наносное, намытое. Пусть уйдет из сознания песок и вода, а останется золото и камень философский, - старуха протянула ему перстенек. – Встретимся на берегу. Дорогу сам найдешь. Не поручай свое бессмертие другому.
- Дорогу найду, только всегда хочу видеть тебя молодой.
- Это будет наградой. А теперь поцелуй меня такую.
Саша взял ее руку, погладил и поцеловал. Старуха вздохнула и растаяла. Долго его стояла машина на том месте.
6
Долго еще стояла машина в том месте, только она была пустой. Прыщавый юнец в наушниках заглядывал в нее и удивлялся: ключ в замке, навороты на месте, кассет море. Забрался юнец в салон, порылся в кассетах и удивился еще больше. Нырнул тогда прыщавый в море, вынул наугад кассету и вставил. Звук добавил, а оттуда голос: «Собственность Александра Новикова. Глаз на жопу натяну». Уровень удивления юнца значительно повысился. Тут другие машины подкатили. Вышли из них Амбал, Алкаш, Акула и Хомяк. Удивление юнца зашкалило. Трое сели в машину к юнцу. Долго их не было, коротко, только вышел юнец, глаз прикрывая. За ним появились Амбал и Акула, а Хомяк остался. Расселись пацаны по авто. Хомяк звук прибавил, а оттуда только «натяну, натяну, натяну». Стукнул Хомяк по панели, а оттуда «скисли душами, опрыщавели».
Лес трещал. По лесу рев стоял. Кусты и деревца шумели да гнулись. Лес, к сожалению автора, не такой дремучий, как в старину, но все же. Да и не помню я, каким он был в ту самую старину. Только в сказке: «там, за лесами дремучими». Но кого-то несло по этому лесу, и этот кто-то был не в добром расположении духа. Этот кто-то был Саша. Иначе, с какой стати обращать наше внимание на гудящий лес. К тому же, должен он где-то появиться. Почему бы не в лесу?
Размахивая дубинкой, через заросли выбрался Саша на тропинку. Вид у него далеко не офисный, костюмчик местами прохудился, паутиной и зеленью покрылся. Галстук-бабочка на тесемочке держался, волосики не прибраны, личико перекошено, оцарапано, глазенки дикие. Явно не Ванька-дурак. Тому все нипочем.
- Ах ты, карга старая, романтика лапотная, - выражался Саша вслух. – О чем же ты мне нашептывала? Как же я, дурень трезвый, сюда попал?
Саша вспомнил чего-то, дубину бросил и телефон достал. Кнопки быстро нажимал, но в ответ тишина. Постоял Саша, огляделся, тропинку приметил, прошелся туда-сюда. Остановился, поднял дубинку да вниз пошел, решив, что вверх попадет на Лысую гору к ведьмам, а вниз оно надежнее – долина, река, возможно люди.
Долго коротко ли, но вышел Саша к небольшому болотцу. Слышит, лягушка квакает. Огляделся, а рядом сидит на бережку зеленая да пупырчатая и стрелу в пасти держит.
- Дурь какая-то, - сказал Саша и пнул ногой жабу. Улетела зеленая в болото, и тут задуло, завыло, деревья клонятся, норовят на голову упасть. – Ладно, ладно, - сказал Саша и вернулся к жабе. А та опять на берегу сидит и стрелу держит. Поднял ее Саша, отобрал стрелу, жабу в карман посадил. Стихло все, солнышко засияло.
- Куда далее? – спросил стрелу Саша.
Та острием показывает. Бросил Саша стрелу как копье, та и полетела вдоль болотца.
Вскоре вышел он к озеру большому. Видит, у леса избушка стоит на двух столбах, как на курьих ножках. Подходит Саша к избе и молвит:
- Избушка, избушка, стань к лесу задом ко мне передом.
Молчит лес, не вертится изба.
- Ну, ты, коттедж драный, крутись давай!
- Ага, будет она всякому залетному подчиняться, - слышит Саша чей-то голос и не знает – радоваться ему или пугаться.
Обошел избушку и видит: сидят на скамеечке старуха со стариком.
- Вы тут главные будете? – спрашивает Саша.
- Леший, - обращается старуха к старику, - что-то не русским духом пахнет.
- Да русский я.
- А раз русский, чего так вырядился?
- А как надо?
- Ну, рубаху расписную надел бы, шаровары, лапти.
- Бабуль, а ты случаем не коммунистка?
- Выражаешься как-то чудно, старуха подтянула клюку к подбородку. – Чего там у тебя в карманах?
- Да вот лягушка нашлась.
- Опять тебя, Варвара, замуж потянуло, - сказала старуха, взяла жабу и выбросила ее в траву.
- Так весна, бабушка, - ответили из травы, а потом оттуда поднялась голая девица туземного облика.
Сидевший до этого тихо старик заворочался, закряхтел.
- И ты туда же, - толкнула бабка дедку. – Не остепенишься, хрыч старый. Всех русалок перетоптал.
Саша тоже с интересом глянул на девицу, но возбуждающего интереса не испытал. Дед набил большую деревянную трубку и закурил.
- Бабуль, а чего вы тут делаете?
- Эх, милок, живем мы тут. Век доживаем.
- И давно доживаете?
- Пожалуй, всю жизнь.
- Он Леший, как я понял, а ты кто?
- Баба Яга я, мил человек.
- Сильная команда.
- Была сильная, - вздохнула старуха. – Теперь потесняют нас. Одни мы остались. Всех к рукам прибрали. Даже Соловей-разбойник у них официантом работает. Кот Баюн в казино присматривает. Русалок всех выловили и в постель уложили.
Огляделся Саша и спрашивает:
- Кто это сделал?
- Нечисть всякая. Заморская. А главный у них такой деревянный с длинным носом.
- Да, дела. Лабуда, - сказал Саша с улыбкой. Тут он увидел и поднял бутылку из-под колы. – Бабуль, дала бы напиться чего.
- Да, вон из лужицы попей.
- Не, бабуль. Сестрицы Аленушки у меня нет, оплакивать некому. Ты бы лучше такого вот поднесла, - Саша показал ей пустую бутылку.
- Этой дряни не держим. Вкус у нее тины болотной. Я бы тебя чистой водой из криницы напоила, да этот с носом ключ от избы забрал. А до самой криницы далеко, да и небезопасно старой немощной старухе одной по лесу гулять. Бандитов развелось.
- Бабуль, прекрати ерунду пороть, - сказал Саша в сердцах.
- Вот и они так выражаются, - вздохнула старуха. – Совсем в лесу русский дух перевелся.
Тут сверху хихикнула Варвара. Саша поднял голову и получил удар шишкой в лоб. Варвара резвилась на ветвях. Послышался шум и гам из леса.
- Дед, опять идут, - ткнула старика бабка.
Из леса вышла группа недорослей разных мастей. Были там коты, собаки, мыши чудные, хлопцы в разных одежках, девица с голубыми волосами. Во главе стоял симпатичный парнишка с длинным носом.
- Так это ж Буратино! – сказал Саша и ступил шаг вперед.
- Стоять! – сказал тот, кого назвали Буратино. – Я Пиннокио. А вот ты кто?
Банда обступила Сашу.
- Так кто же ты? – наступал Буратино. Он потрогал Сашину одежду. – Костюм от Боша, ролекс. Но чую, птица ты чужая.
- Да, ладно, братки, - успел сказать Саша, прежде чем его увалили на землю и обыскали.
- Я же говорил, - сказал Буратино, вертя в руках телефон и пистолет.
Саша было дернулся, но девица с голубыми волосами придавила его ногой.
- Ну уж нет, - рыкнул Саша. – Натерпелись.
Он вывернулся. Отбросил девицу, вскочил и кинулся на Буратино. Прозвучал выстрел. Пуля попала в Сашу, но это его не остановило, наоборот, подзадорило. Он врезал Буратино, отобрал пистолет и сам выстрелил. Банда кинулась в лес. Пацан в белых одеждах и с чудным колпаком на голове что-то быстро говорил по телефону.
- Лежать, малявки! – заорал Саша.
Он обыскал Буратино, отобрал у него оружие. Повертел в руках ключ и бросил его старухе. У остальных карманы тоже опустели.
- Пьеро, - рычал на земле Буратино, - ты дозвонился Черепу?
- Да.
- Сейчас тебе, парень, не поздоровится, - сказал сквозь зубы Буратино. – Чип и Дейл, мигом в лес за подмогой.
Из числа уложенных на землю вскочили два толстяка и кинулись бегом в лес. Саша остолбенел. К нему подошла старуха.
- Ты, милок, ранен, - она потрогала его окровавленный бок. – Прилей живой водицы.
- Мать, откуда они взялись?
Бабке понравилось обращение «мать». Она этого не скрывала.
- Давно меня мамой никто не называл. А это все Иван-дурак из-за синих морей чего бы доброго привез. Выросли детки без чуткого руководства.
7
- Чего бы доброго, - вставил старик Леший. – Зачем нам заморские нравы, свои бы кто переварил толком. А главное, сынок, некому заступиться за нашу русскую нечисть.
Варвары на дереве не было. На дереве сидела лягушка.
- Так вы бы их чарами да зельем, - сказал Саша.
- Все испробовали, - пожаловалась старуха. – Не берет их наше колдовство. Испей водички, милый.
- Этот с носом, - говорит Саша, - вроде хороший, добрый пацан был. Папе куртку хотел купить.
- Ты бы видел, до чего он старика довел, - вставил дед. – Тебе бы лучше укрыться. Щас костлявый заявится.
- Да, - сказала старуха. – Погань еще та. Наш лес таких не видывал.
- Ничего, - захорохорился Саша. Сдюжим.
- Ты Илюшу Муромца тут не строй, - молвила старуха. – Он один такой был. Тут умом и хитростью брать надо.
- Ничего у вас не выйдет, - промычал с земли Буратино. – Череп не победим.
На ветвях квакнула Варвара.
- Мне бы меч-кладенец, - сказал не без иронии Саша.
- Был у нас такой, так Ванька-дурак выменял его за синими морями на какую- то гадость, - сказал Леший. – Вот Змей Горыныч обрадовался, дурень. Теперь в пещере замурован.
- А где то, что Иван выменял? – спросил Саша.
- В сенях валяется какой-то ящик, - сказал Леший.
- Так неси, - настояла старуха. – Авось пригодится.
- Неси, дед, - согласился Саша, а я пока дозвониться попробую.
- Не пробуй, милок, - молвила старуха. – Не получится. У нас другое измерение. Так они говорят. Это тоже они придумали.
- Даже так, - задумался Саша. – Меня, вроде, как и нет. И прокурор мне не помеха?
Дед притащил какой-то ящик. Саша открыл и обалдел.
- А Иван-то не совсем дурак был, - сказал Саша, примеряя в руках подобие ракетной установки.
- А мы думали, Ванька совсем съехал.
- Конечно, не кладенец, но тоже не подарок, - сказал Саша. – С ними ихним же оружием.
Буратино на земле переглянулся с девицей с синими волосами.
- Где эта погань заморская? – взбодрился Саша. – А бок-то у меня оклемался.
- А то, - хмыкнула старуха. – Народное средство.
Послышался рев двигателя без глушителя. Рев приближался, и вскоре на поляну выкатило чудовище о четырех колесах и с рулем от мотоцикла. На этом чудище восседало еще одно чудище. Напоминало оно скелет.
Ободрились Буратино и его братия. Поднялся носатый на свои деревянные ножки.
- Лежать! – прикрикнул Саша.
- Пошел ты! – огрызнулся Буратино, и палец средний показал.
- Не пойму никак этого жеста, - сказала старуха и выставила свой средний скрюченный палец.
- Попляши-ка! – сказал Саша, вынул пистолет и пальнул в ногу Буратино, только щепки полетели. – Прокурор спит, а смерть, как жизнь, течет.
Саша снова пальнул да в глаз Буратино попал. Пол-лица снесло. Мадам с синими волосами подбежала, палку подала. Пошагал Буратино одноногий и одноглазый на Сашу, приговаривая:
- Покажи ему, Череп. Врежь опам немытым.
Сильно подивился Саша таким словам из уст Буратино.
Череп наблюдал картину, равнодушно жуя жвачку, всем видом показывая, что не принял еще решения, но действовать собирается жестко и безжалостно. Он примерил на себя маску хоккейного вратаря и стал похож на «Пятницу,13». Взял молоток и еще больше стал похож на Джейсона. Но что-то не устроило Черепа в таком облике, он разоблачился и окинул поле брани. Взял в руки неоновый меч, но и его отложил. Глянул снова на поле, отпил глоток из батареи бутылок, выбрал бензопилу и ступил на это самое поле для боя. И пока Череп ноги разминал после езды, Буратино доковылял к машине, стал выбирать оружие. То пистолет, то винтарь, а то и гранатомет. Саша внимательно наблюдал за всенародным любимцем и верно угадал момент. Выбрал Буратино, или как его там, оружие, затвор передернул, но Саша выстрелил первым, приговаривая:
- Не хочу, чтобы народ видел тебя таким!
Разнесло носатого в щепы. Взвизгнула девица с синими волосами. Посмотрел на нее Саша, и такой знакомой показалась она. Видел он ее на рекламе.
- «Не пропусти тусовку!» - процитировал Саша.
Череп посмотрел на щепки и стал заводить пилу. Синеволосая убивалась, причитая: «Врежь ему, врежь!» Бабка сидела на скамейке и молчала. Дед спрятался за дом, молча выглядывал и пыхтел трубкой. Саша опустил ракетную установку и молвил:
- Давай миром решим.
Но завизжала в руках Черепа пила, и пошел он на Сашу. Но тут бабка клюку выставила. Споткнулся Череп, остановился. Выплюнул жвачку и поглядел глазницами на старуху.
- Ты кто? – поинтересовался Череп.
- Баба Яга, - не убирая клюки с дороги, ответила старуха.
- Не знаю такой. Но видно еще та гадость, - сказал Череп и так саданул пилой по клюке, что разлетелась она надвое, а старуха навзничь опрокинулась, задрав свои убогие ноги.
- Видит нечисть, добром хотел, - сказал Саша, вскинул свое орудие, из которого тут же вылетела ракета.
Ракета вонзилась в Черепа и застряла в нем. Должен был последовать взрыв, но его не случилось. Вытащил Череп снаряд и бросил его наземь.
Саша выпустил еще одну ракету, но и она не взорвалась. Череп и ее бросил наземь.
Тогда Саша выпустил все, что было в установке, подбежал к Черепу и стукнул его ящиком по голове. Пошатнулся Череп и пошел на безоружного Сашу. Визжала пила, увертывался Саша, а дед жестами ему что-то показывал. Пока Саша отвлекался, Череп ему руку отпилил. И этого было достаточно, чтобы капля крови переполнила чашу. Перекрестился Саша оставшейся рукой, подождал, пока гром грянет, да и бросился на Черепа и пригвоздил его к земле. Только пила повизгивала. Снял он ремень и руки Черепу завязал сзади.
- Теперь вы можете хранить молчание, - сказал Саша, сидя на Черепе. Вырубил палку и поглядел на обрубок своей руки. – Бабка, скорее воды мертвой и живой.
Оклемалась бабка. Вместе с дедкой льют они воду из разных кувшинов. Прирастает рука. Вот уже пальцы шевелятся и средний норовит вперед всех вылезти.
Вовремя здоровье вернулось к Саше. Тут из леса два близнеца-толстяка выбегают, а с ними разной гадости разукрашенной. Тут и вертолет прилетает и прямо по земле стреляет. Бежит под пулями Саша к чудовищной машине, хватает, что потяжелее и стреляет. Захлебывается вертолет и поворачивает, то ли совсем уходит, то ли на второй заход. Остановились все те, кто из леса выбежал. Видят поверженного Черепа и не решаются что-либо предпринять. Только девка с голубыми волосами собирает щепочки с земли и лицо ее весьма печально. Парень в белом утешает ее:
- Не страдай, Мальвина, папа Карло еще такого сострогает.
- Кончай базар! – рыкает Саша. – Грузи костлявого. Прокатимся.
Саша почесал свою голову и тут же продолжил шепотом и только для себя:
- Послушать, так это дурдом. И я во все это верю? – Он шевелит рукой, смотрит, как грузят Черепа в его чудовищное авто. – Ну да, верю. Как я мог во все это вляпаться? Всему есть своя цена, но не такая же.
Снова сидели бабка с дедкой на лавчонке. На ветвях болталась Варвара. Кто из ряженых в лес не убежал, сидел на опушке, дурью маясь. Близнецы в картишки дулись. Голубоволосая сидя складывала щепки. Саша подошел к ней, поднял ее личико и посмотрел в глаза.
- Красивая ты, - засверкали ядовитым блеском глаза Мальвины, - но не живая. Кукла. Бабуль, а где ваше колдовство было?
- Эх, милок, может, хватит. Привыкли на халяву. Ручками да головой, как они.
- Ну, да! – сказал Саша и усмехнулся.
8
Вдали над лесом кружил вертолет. Саша наблюдал за ним в бинокль, стоя у адского авто. Бабка размахивала метлой, пытаясь заровнять воронки и собрать щепки да осколки. Неразорвавшиеся ракеты она бросала в груду мусора.
- Что с этими делать будем? – спросил Саша, указывая на табор ряженых.
- Концлагерь построить и пускай ямы копают, - предложил дед.
Саша оглядел старика,;;ему-то хмыкнул одними губами и сказал:
- Тебе виднее, комиссар. А по мне, так утопить их в болоте.
- Не-е-е, - протянула бабка. – Незачем нашу природу осквернять.
Бабка ни с того ни с сего запрыгала на метле.
- Полетала бы что ли, - предложил Саша.
- Так Ванька, опять-таки, ступу с метлой на моря синие свез, - сообщила бабка. – Там будешь, сыщи, милок.
- Одному мне что ли на войну идти? – грустно спросил Саша.
- У нас давно так повелось, что все один в поле воин.
- А может кликнуть рать нечистую?
- Так в полоне они. Говорю же, Кот Баюн и тот в казино за порядком смотрит. А пионеры перевелись все. Господа заморские мор на них напустили, «белой смертью» называется.
- Неплохо сейчас бы косячка, - загрустил Саша. – Отобедать что ли. Подсуетилась бы, Ягуша.
- Это можно. Сейчас вон тех двоих жирненьких зажарим.
Отрыгнулось Саше от такого предложения.
- Тогда лучше на войну сразу. На пустой желудок, говорят, злее получается. Этот, с косой, поди, обожрался перед дракой. А куда он подевался? – Саша огляделся, ища Черепа и того, кто помог ему от пут избавиться.
- Не смотри, - сказал один из тусовщиков, - сам он мастер оковы сбрасывать. Да вот он, цветочки собирает.
У дальнего конца опушки Череп сидел в траве и мастерил букет.
- Надо же, - сказал Саша, - душа взыграла. Наверное, не совсем пропащий? Что-то от человека осталось.
- Не всякому верь, кто цветы любит и на дуде играет, - с мудростью в глазах заметила Яга. – На моей памяти такие всегда свару учиняли. Чистая нечисть. Не наступи на нее, мирно себя ведет. Возьми хоть меня с Лешим, или Горыныча.
Много чего происходило вокруг Саши. Всего видеть не дано. Взгляд всегда вырывает детали, остальное опыт и воображение дорисовывает. Главное – ощущение безопасности. Ряженые вели себя мирно, будто вокруг стояла стража. Лишь с дерева досаждала голая Варвара. Она бросалась шишками и пыталась кокетливо хихикать, но получался мерзкий смешок. Не встречая понимания, она принималась ковыряться в коре или ловить мошек. Глядя на это, Саша изрек сам себе:
- Лярва!
Неожиданно вдали взревел дизель. Кто-то приближался с белым флагом на капоте. Не прерывая игры Чип и Дейл сказали себе:
- Обед едет.
Никто из тусовщиков не проявил интереса к гулу. Саша непонимающе глядел на равнодушие. Даже Яга с Лешим не реагировали.
- Не беспокойся, - объяснила Яга. – Это обед для них едет. Интересно, кто везет? А, Баюн. Вот и познакомитесь.
- Гуманитарная помощь прибыла, - сказал Баюн, сказочный человек, похожий на сонного кота. – Подходи, налетай.
Никто из ряженых не сделал попытки приблизиться к армейским полевым кухням. Даже озвученное меню: каша с мясом и наркомовские, - не тронуло желудки. Только у Саши слюнки выделились. Баюн чертыхнулся и стал разносить миски с едой и рюмки. Тусовщики молча принимали и нехотя пили и жевали.
- Тьфу! – не выдержала Яга. – Разбаловались совсем. А все почему?
- Почему? – переспросил Саша.
- Они наперед знают, что их не оставят в так называемой беде. А ты, милок, слюнки не выделяй, не обломится. Одна надежда на Варьку. Варька, поймай фазанов.
Варвара соскочила с дерева и убежала в лес.
Баюн, раздав еду, приблизился к Саше с тарелкой.
- Велено их не трогать, - сказал ультиматум Баюн. – Иначе они будут предотвращать гуманитарную катастрофу.
- Меня политика не интересует, - сказал Саша. – Скорее политики.
- Тогда велено предложить покушать, - Баюн протянул миску с кашей.
- А рюмку не поднесешь?
- Не положено, но от себя лично поднесу, - Баюн достал из кармана флакончик иностранного напитка.
- Бабку с дедом не обойди вниманием, - Саша взял и кашу и флакон.
- Категорически запрещено, - сказал парень в белом.
- Они непримиримые, - пояснил Баюн. – Давно выпали из своей сказки, но признать не желают.
- А ты, значит, из своей выпал и нашел новую сказку?
- Обитатели наших сказок давно изжили себя.
- А эти, новая сказка что ли? – Саша жевал с удовольствием и прихлебывал из флакончика. – Поколение «нехтс», под хвост и гриву его.
- Ты жуешь кашу из новой сказки, без топора.
- Жевал, и жевать буду, коли будет чего. Это заложено природой. Но голод тела не спутаю с голодом души.
- Значит, и ты непримиримый. Войной пойдешь, или как?
- Поизучать надо.
- Значит, передать о возможности переговоров?
- Поглядеть надо.
- Иди и смотри. Не затягивай, стемнеет скоро. А этих отпусти со мной.
- Пущай идут. Только танк останется. Как-то непривычно пешком.
- Это любимая игрушка Черепа.
- Перебьется твой Череп. А за кашу спасибо. Флакончик себе оставлю. Похоже, без него тут ничего не понять.
Саша, бабка с дедом и голая Варвара с охапкой каких-то птиц наблюдали картину удаляющейся толпы.
- И ты уйдешь в их мир, - грустно сказала бабка и посмотрела на Сашу.
- Посмотреть надо. А пока давайте допьем под дичь.
Они сидели грустные у пустой бутылки и обглоданных косточек. Варвара улыбалась Саше и гладила его ногу под столом.
Сквозь деревья светила луна. У плетня стояли Варвара и Саша.
- Ты оделась бы, замерзнешь.
- Я оденусь, когда замуж выйду.
- Этого, вроде, не было в сказке.
- Там много чего нету. Там все намеком.
- Намек – добру молодцу урок?
- Ну, да.
- Днем ты была дурра дуррой, а сейчас вроде ничего.
- Так все женщины при свете дурры, а ночью, в темноте умнее их не бывает. Мужики наоборот, днем все такие деловые и умные, а ночью дураки. Вот и ты, чувствую, дуреешь.
- Одуреешь тут от такой красоты и свежего воздуха.
Над лесом прогудел вертолет, освещая округу прожектором.
- Их сатана за свежими душами охотиться вылетел, - сказала Варвара и теснее прижалась к Саше.
Скрипнула дверь. На крыльцо вышла старуха, оперлась на перила и вздохнула.
- Хватит вам жаться в темноте, - сказала Яга. – У них все это при свете делается. Да и спать пора. Милок, тебе на сеновале постелено. Решил чего для себя?
- Утро, говорят, мудренее. Поглядим. Одного не пойму – в чем сюжет и интрига?
- Откуда ей взяться, интриге? Да и мудрости поутру, коли с вечера не заложено. И кто сейчас живет по сюжету? Сейчас живут по деньгам. Зеленые, деревянные решают все. Ни тебе страстей, ни тебе чувств. Одни боевики, ужасы, да эта, тьфу, порнуха.
- Правильно, бабка. Нашим сказкам порнуха претит.
- Не скажи, милок. Помню, я молодушкой была.
- Баба Яга и молодушкой, - донеслось из дома. Помолчали маленько. Саша, видимо, представлял себе такую картину, а она вспоминала былые годы. Потом повернула лицом в дом и сказала внутрь. – Была, была, еще как была.
- А может это и есть выражение своей натуры, от которой избавляешься. Ужас, любовь, геройство остается чувствовать только через кино. Может быть, скоро и этого не потребуется. Человек роботом становится. А, бабуля? У нас вот на стекле уже размножаются.
Яга, похоже, не слышала. Она была далеко в прошлом.
- Бабуль, - потормошил ее Саша, - ты кокаину нанюхалась что ли?
- Не станет скоро души, - вывела бабуля. – Ни загадочной русской, ни какой другой.
- Да? Может быть, может быть. Но так же неинтересно.
- Не хочу на стекле, - заговорила молчавшая Варвара. – Хочу на сеновале.
- Да? Пойдем, Варя.
- Варвара! – позвала старуха. – В дом быстро!
- Ну, бабуля, - застонала Варвара.
- В дом! Молодцу утром воевать, а после тебя какая война.
- Варюха, а сколько тебе годочков? – спросил Саша.
- Много. Ой, много.
- Так, может, еще подождешь?
- Я-то подожду, а тебе не дождаться.
- Бабуль, не по сюжету это. Народ требует эротику. А то опять станут говорить, что у нас сексу нет. За державу обидно, не по-русски как-то.
- Да вы уже и забыли как это по-русски. Девок стали покупать и продавать. А по-русски будет, когда девка втайне к тебе на сеновал заберется. Или ты к ней в светлицу. Только смотри не перепутай.
- Бабуль, - говорит Варвара, - если сюжет накатан, так быть сократим процедуру?
- Видит глаз, не бывать завтра войне.
- Да ну их, ратные баталии.
Всю ночь на сеновале шла эротическая битва. Но по-русски будет лишь намекнуть об этом. Бабуля тоже не спала ночью, но вовсе не из-за баталий на чердаке. Она возилась с горшками, плитой, варила, парила, колдовала, добавляла чего-то в зелье.
Утром Варвара бегала. Нет, носилась по росе счастливая и свежая. Саша опавшим голосом просил попить.
- Подымайся, милок, банька готова, завтрак на траве.
- Не получится подняться. А сауна сейчас бы в кайф.
- Эх, люди. Сауна это когда горячий воздух без воды. Для силы и бодрости нет ничего краше русской бани с веничком. И на войну.
9
Саша лежал на полоке, а бабка суетилась вокруг печки, то подливала кипяток на камни, то тыкала веник в таз с кипятком.
- Почему бы тебе, старая, не посадить меня на лопату, да не сунуть прямо в огонь? – говорил разморенный ночью и паром Саша. – И почему ты одетая?
- А где ты видел раздетую бабу Ягу? – парировала старуха. – А в печь ты скоро и сам попадешь.
- Что вы, мадам, имеете в виду?
- Ох-ох-ох! Надеюсь, когда-нибудь ты пойдешь нас боронить? Не век тебе прохлаждаться.
- И это ты называешь «прохлаждаться»? – Саша кряхтел под веником. – Такого, как у нас, нигде не встретишь. К тому же Илюха Муромец тридцать лет дремал, лишь потом в драку полез.
- Сегодня темпы иные. За тридцать лет столько утечет, что после Русь не узнаешь.
- Узнаем. Триста лет утекло, а с Русью ничего не стало.
- Ничего хорошего.
- Да, и ничего плохого. Ты мне, бабка, скажи лучше, а куда это ваши вурдалаки да упыри подевались? А то все импортные Маусы, а родные вымерли что ли?
- Да все они тут, только в подполье.
- Как это? Партизанят?
- Ну, на нелегальном положении. Могу устроить встречу.
- Устрой связь с подпольем.
Бабка поколдовала по-своему, покрутилась вокруг оси, брызнула водой на стены. Из стен наружу полезло нечто зеленое и вроде бы ужасное.
- Вот, знакомьтесь.
Саша поднял глаза и вздрогнул. Хотел было вскочить, но бабка осадила его веником. Урод из стены протянул руку или лапу и сказал:
- Здрасьте!
- Привет! – ответил Саша и спокойно снова лег на полок. Другие чудища молча смотрели на него. – Ну что? Голого мужика давно не видели?
- Давненько, - ответило чудище с протянутой рукой-лапой.
- Поздоровайся с милым существом, - сказала бабка.
Саша взял протянутую лапу и потряс ее.
- Приятно поручькаться, - сказал Саша поморщившись. – А теперь пусть исчезнут, а то меня холодный пот прошибать стал. Еще простужусь.
- Пошли на место! – скомандовала старуха.
- Приятно знать, что русская нечисть еще жива, - сказал Саша, когда упыри исчезли со стен. – Есть еще порох, повоюем. А сейчас появилась бы Капа в образе молоденькой весны.
- Она никуда не исчезала, - загадочно молвила старуха.
- И где же она?
- Здесь вот! – старая постучала веником по Сашиной голове. – Только ты в суете стал забывать сюжет. А этого делать никак не можно.
- Что- то я совсем заплутал в этих дебрях.
- Не ты один. Все заплутали. На готовое бросились, а свое строить не хотим. Хотя бы старое не забывали. Да, что там говорить. Парь косточки, сил набирайся. На великое дело готовься.
Старуха подлила кипятка на камни и удалилась.
- Великое дело, - повторил Саша. – Знать бы какое оно. А то великое может оказаться и не таким хитрым. А ты, старая, мудрая женщина.
Последние слова бабка услышала за дверью. Встрепенулась, подтянулась и сама себе молвила:
- А то как же. Спасибо, хоть одному наконец-то дошло, а то все «старая карга». И никто тебя не ценит, как хранительницу духа русского. Чтой-то я раскудахталась.
У порога бани крутилась голая Варвара. Старуха глянула на нее и покачала головой.
- Оклемался? – спросила Варя.
- Куда он денется. Организм молодой и ста лет нету. Но ты, Варя. Не играй плотью, побереги его для дел праведных.
- Хм! – дернула плечиком Варя. – Дела там всякие, а утехи когда же. Чуть не тыщу лет ждешь сладости, истомы.
- Ты, и ждать тыщу лет? Утомилась прямо, ожидаючи.
Саша, окутанный белой простыней, выполз на порожек и прислонился к косяку.
- Бабуля, «колы» не найдется?
- Возьми квас. Лучше него ничего на свете не придумали. На этом свете.
- Варвара, - переключился Саша. – Где так можно испачкаться? Прикрылась бы.
- Бесполезно ее просить. Она, как правда, как твоя совесть. Чем дальше ты от них, тем она брутальнее. Тьфу ты, нахваталась. Я имела в виду грязнее.
Послышался шум. Баба Яга устремила глаза к горизонту и прикрыла их от солнца рукой, как богатырь в дозоре.
- Братушки, к нам санитары пожаловали, - вывела старуха.
- Скорее, международное сообщество, - сказал Саша. – Видать по всему, с дружественной миссией.
- С солдатами и танками, - съязвила старая.
- Они всегда так, - вставил вынырнувшись откель Леший. – Сейчас уму-разуму учить станут.
- Ага, - встряла Варвара. – И породу улучшать. Низменную инженерию вводить. Чурбаны бесчувственные. Пойду, оденусь.
- Оденься, милая. Не фик им знать и видеть широту и глубину нашей души. Пускай побродят в потемках.
- Эх, Капа, Капа, - вздохнул, одеваясь, Саша. – Втравила ты меня во что-то темное, а сама глаз не кажешь. Надоумила хотя бы.
- Да, здесь я, - ответил голос ниоткуда. – Говорила же, рядом буду.
- Так скажи, что делать?
- Тут тебе решать. Я лишь твое мироощущение, пришедшее через воспоминание. Не важно, какие у меня руки, ноги, глаза, кожа.
- Не скажи. Ноги, кожа, глаза, губы очень даже имеют значение. Ну да, ладно. Интрига, вроде, проясняется. Это нечто развилки трех дорог. С сюжетом не ясно. По какой дороге идти. Извечный русский вопрос. В сказке хоть надпись есть, чего ждать от пути, а тут, похоже, куда не двинь стопы, в болото угодишь. Не ошибиться бы. Бабуля, а что разведка доносит?
- Что не донесет, решение тебе принимать. По мне, на Руси всегда воевать приходилось. Положил бы ты их, сынок.
- Агрессивная ты, бабуля, не по возрасту. Мудрее надо быть.
- Леший его возьми, опять в дурры занесли. Мудрость есть незатуманенные половыми гормонами мозги.
- А мне зачем? – удивился Леший.
- Ну что ж, придется в Хамаршельды переквалифицироваться. Это посложнее, чем в управдомы, но чем Леший не шутит.
- Не шутит, не шутит.
- Бабуль, ты бы войско приготовила на пожарный случай.
- Готово оно. Хотя кого этим войском сейчас напугать можно? Разве что ворога, да и то навряд ли.
- Что говоришь?
- Ты только линию укажи, а мы уж подналяжем.
- А линия такова: накрывай, бабка, стол. Знакомиться будем.
10
- Что ты задумал? – спросила старая.
- Ничего особенного.
- Надеюсь, ты не собираешься показывать, как русские пить умеют?
- А русские разве умеют пить?
- Я имела в виду количество, а не культуру.
- Мы и по количеству давно позади планеты всей.
- Надо же, и здесь отстали.
- Почему же, мы пока держим рекорд по одноразовой дозе за один прием.
- Слава Змею Горынычу!
- Накрывай! Кстати, а выпить в самом деле найдется?
- Этого добра никогда мало не бывает, - вывела старая. – Но сначала фасад подправить надо. Кстати, я слышала, что все вокруг состоит из чистого спирта. Это правда?
- Наверное. Наука химия этого не отрицает. Да и гонят из чего не попадя.
Ушла старая в избу, стала у зеркала и осмотрела свое лицо.
- А я еще хоть куда.
Во дворе Леший и Варвара тащили стол.
- Лярва, - выпалил Саша, - ты собиралась одеться. Гости все же.
- Я же правда. Решила быть голой и грязной.
- На фиг такую правду. Оденься, или с глаз долой. А то я, как правду-матку, резать буду.
- А ночью нежный и ласковый был.
- Не напоминай мне о минутной слабости.
- Ничего себе минутной. Ладно, ладно, попробую прикрыться.
- Вот-вот, правда сейчас нам ни к чему. Попробуем хитрость.
Когда появились гости, стол почти накрыли. Гости стояли под белым флагом, на котором в центре извивалась пуговица в четыре дырочки. Миссию возглавляли Баюн и Череп. Саша увидел в толпе знакомые лица из тусовки: Буратино, Чип и Дейл, Маус, Мальвина и иные менее знакомые герои с безумными глазами. Все стояли чинно, только Чип с Дейлом бесновались. Их никто не останавливал.
- С чем пожаловали гости дорогие? – обратился Саша.
- Узнать ваши намерения, - ответствовал Баюн, - да пригласить в гости в нашу цивилизацию. Дабы поглядеть, как жизнь следует обустраивать.
- Переговоры, значит, - молвил Саша. Чего стоим? Прошу за стол.
Гости не стали просить дважды, быстро заняли места. Появилась старая, причесанная и напудренная. Саша только головой покачал.
- Дабы слово не ржавело, надо бы сдобрить его гарной выпивкой и огурчиком соленым, - предложил Саша.
- У нас принято сначала слово, а фуршет потом, - ответил Баюн.
- Ух ты, гнида драная, перекинулся, - ворчала старая, разливая гостям из четверти.
- Молчи, дремучая! – огрызнулся Баюн. – Ты никогда не понимала прогресса.
- Тьфу, - в сердцах сотворила старуха.
- Не порть беседы, - с укоризной развел руки Саша. – Вздрогнули, гости дорогие. До дна. Не фиг удовольствие тянуть. Дринкнули разом и за дело. Закусываем.
Все выпили до дня, кроме Черепа.
- Эх, какой мужчина! – сказала старая. – Жаль не наших кровей. Подстать Кощею.
- А теперь и поговорить можно, - предложил Саша. – Слушаю Вас.
- Предлагаем решить конфликт миром и сотрудничеством в налаживании вашей жизни.
- А вы свою наладили?
- Да уж не лаптем хлебаем.
- Ты вроде наш, котяра. Так чего в полосатого перекрасился?
- Надоела дремучесть и убогость.
- Интересно поглядеть, как там ныне живет наша бывшая нечисть.
- Так отправимся прямо сейчас. У нас не такая отрава. Виски, бигмак, девочки, тепло, уют, музыка.
- Как, Леший, глянем? – спросил Саша.
- Чего глядеть. Разве что девочки.
- Эх, куда понесло, сучок гнилой, - в сердцах замахнулась старуха.
- Отмоем, на ноги поставим. Еще какой мужчина получится, - похвалялся Баюн.
- Вижу, как тебя отмыли, - ворчала старая.
- Не мешай. Наливай АО второй, - сказал Саша. Он поглядел на двух толстяков, что не унимались и за столом, но смолчал. – Выпили по второй, А Череп чего не пьет. Ах, крыша едет. Ладно. Осади огурчиком. Бигмак твой, поди, не так вкусен?
- Ничего. С пивом потянет.
Два толстяка завизжали. Саша глянул на них и кулаком по столу стукнул. Но те не думали униматься.
- Сейчас по третьей примем и порешим дела, - сказал Саша и поиграл плечами. – А тебя, Буратино, заново сострогали?
- Я Буратино, а вы раскрошили Пиноккио.
- А-а-а! Тогда пьем за все хорошее.
Тут два толстяка снова завозились и толкнули стол так, что полетела посуда. Саша глянул на Баюна с Черепом с укоризной, но те только развели руками.
- У нас свободный мир. Каждый делает, что захочет.
- Да-да. Тогда и мне чего-то захотелось, - сказал Саша, встал и выволок толстяков из-за стола. Череп было дернулся, но Баюн остановил его жестом. – Получайте, спасатели. – Он так саданул одного и другого, что те долго катились.
- Вы нарушили наши права, - орали толстяки из-под откоса.
- Я сейчас еще чего-нибудь нарушу, - пригрозил Саша, и толстяки угомонились.
- Чисто по-русски, - вставила плоская девица из тусовки. – Выпить и распустить руки.
- Много ты знаешь! – заорал Саша. – И вообще, что я здесь делаю?
- На все воля Создателя, - резюмировал Баюн.
- Отчего тогда вмешиваетесь в наши внутренние дела? – язвила старуха.
- Мы учим вас красивой, правильной жизни, - мудрствовал Баюн.
- Она наша, господин учитель, жизнь-то, - доказывала старая. – Всю нечисть извели. Лес опустел.
- Зло должно быть уничтожено, - изрекал захмелевший Баюн. – Вон ты не даешь Варваре в люди выйти. Так и состарится дикаркой.
- Зло уничтожить нельзя, - расходилась старая. – Уничтожишь одно, на его месте другое созреет. Так всегда было. Одно уравновешивает другое. И почему ты считаешь, что зло мы, а не вы?
- Это как посмотреть, Ой, что я говорю. Совсем мозги запудрила.
- Данной мне властью, отстраняю тебя от ведения переговоров, - молвил Череп.
- Стоп, стоп! – остановил сыр-бор Саша. – Тогда кто я? Зло или добро?
Тут ему послышался голос Капы: «Тебе решать. Это твое искупление грехов. Твое возвращение в молодость, в чистоту души. Или твоя быстрая старость».
- Бог ты мой, задачка, - продолжил Саша. – Неизвестно сколько в ней неизвестных. Так, граждане, традицию мы соблюли: выпили, закусили, подрались, почесали языки. Петь, ладно, не будем. Собираемся смотреть цивилизацию. Старая, ты с нами? Ладно, оставайся на хозяйстве. Леший пойдет со мной. Варвара, собирайся. Выступаем. Вот только посошок осилим.
Они еще долго осиливали посошок. Пели песни. Варвара вырядилась, напомадилась. Леший расчесал космы и выглядел вполне цивильным юродивым.
Далеко под вечер теплая кампания отправилась в путь. Саша шел в обнимку с Баюном и Мальвиной. Череп следовал в стороне. Два толстяка продолжали резвиться, но даже Саша уже не обращал на них внимание. Бронетехника следовала позади. Старуха стояла у избы и с прищуром смотрела на толпу гостей и бывших соратников.
Входили в цивилизацию уже в темноте. Горизонт встретил делегацию светом города на берегу моря. Волны накатывали на пляж. Пальмы и кипарисы издавали интимный шепот. По набережной фланировали девицы, военные моряки и полицейские. Рестораны и бары гудели музыкой.
- Красиво как, - восхитился Саша.
- А то! – подтвердил Баюн.
К Лешему кинулись две девицы с возгласом:
- Абориген! Симпатичный какой.
Леший распрямился и даже перестал опираться на трость.
11
- Какой дух от вас исходит, - визжала девица, тесно обвивая Лешего. – От наших военных лишь «леди гамильтон» исходит. А вы какой парфюм пользуете?
- Какой такой парфюм? Сплошное болото и первач.
- Тот-то чую естественное. Лариска, поди понюхай настоящего мужчину.
- На гниль не возбуждаюсь, - сказала Лариска. – Пойдем, Шапокляк, а то всех матросиков разберут.
- Не пысай, Лора. Вон еще кораблик на подходе. Лешак, ты не теряйся. Мы щас быстренько погубим экипажек и к тебе вернемся. Ах, море. Опять море, запах омаров и селедки.
Девицы удалились по набережной, цепляясь за гуляющих. Леший смотрел с грустью.
- Ты что, Леший? Затосковал? – спросил Саша, глядя старому в глаза.
- Какая стерва была. Цивилизация напрочь сгубила. Эх, жестянка. В болоте есть своя прелесть.
Саша рассмеялся.
- Не грусти. Еще не утро. Оно покажет свое умное лицо. Баюн, окунай нас в свою цивилизацию. Учи нас, дремучих. Леший, пойдем постигать высочайшее образование. Веди нас, Баюн, где мужчины в смокингах и дамы благородные.
- А мне здесь нравится! – сказала Варвара. – Естественно все, правдиво.
- Варвар ты, Варвара, - молвил Саша, загадочно глядя на море. – Это же дно.
- Зато твердо стоишь на ногах.
- А там ты только на ветвях качалась, русалка пупырчатая! – разрубил Саша.
- Посетим для начала мое заведение, предложил Баюн. – Сменим так сказать, имидж.
- А войско где? – огляделся Саша.
Они направились по одной из негромких улиц. Чистота поражала. Рядом с каменными глыбами зданий расположились строения из стекла и фанеры.
- Один приличный шторм и эти декорации разметает, - подумал вслух Саша.
- Зато есть возможность маневра, - пояснил Баюн. – За один день меняется вся архитектура. К тому же удобно при всяких форс-мажорах. Бомбардировки там, ракетный обстрел.
Саша смотрел не совсем понимающими глазами.
- Да-да, - продолжал Баюн, - не все еще достигли этого уровня цивилизации. Случаются террористы всякие.
- Наверное, цивилизация перво-наперво тут должна начинаться, - Саша постучал себе по голове.
- Вот- вот. Потому я показываю вам эту прелесть, чтобы вы оценили преимущества, допрыгали, так сказать.
Тут в темном уголке все увидели такую картинку. Двое нецивильного вида шарили по карманам у лежащего прилично одетого мужчины. Услышав шаги, те двое оторвались от своего занятия, распрямились. В их руках мелькнули ножи.
- Надо бы помочь, - сказал Саша.
- Кому? – съязвил Баюн. – Лежачему поздно. Остальное – дело полиции. Але, третий проезд.
Баюн сложил свой телефон и тут переулок с двух сторон перегородили полицейские машины.
- Только не дергайтесь. Пристрелят.
Саша посмотрел на кампанию. Все стояли с поднятыми руками. Он и сам поднял пальчики. Только Лешему тяжело было расстаться с клюкой.
- Брось скорее, - торопил Баюн. – Господа, это я вызвал вас. Те двое скрылись в проходе.
Полицейские окинули взглядом кампанию, лежащего, и с пистолетами наголо ушли по сторонам.
- Это тоже цивилизация? – подтрунил Саша. – Опасней, чем в лесу.
- Не все ее еще принимают. Те двое пока не доскакали.
Послышались выстрелы, звуки падения разных звонких и глухих предметов. Со всех щелей вышли полицейские.
- Все кончено, - тихо сказал Баюн.
- Доскакали? – съязвил Саша.
- Мы можем двигаться? – спросил Баюн.
- Кто такие? – спросил полицейский.
- Я хозяин казино. А это мои гости.
- Потерпевшего знали?
- Нет.
- Перепиши всех, и пускай топают.
Кампания двинулась дальше.
- Я считал, что тех легко было задержать, - сказал Саша. – Зачем же стрелять?
- Так проще. Возни меньше. Суд, то да се. А так, нет человека, нет дисгармонии. К тому же, те двое безнадежные.
Они не обратили внимания, что полицейский смотрел им вслед, будто размышлял: пусть уходят, или вытащить пистолет?
Во всех затемненных местах стояли и зазывали девицы. По тротуару шастали размалеванные юноши. Саша глядел на них, и ему даже головой качать не хотелось, лишь в глазах зрела грустная мысль. Дома он был бы занят делом, там не до философии. А тут все обнажено до предела, сцепилось в один лимфатический узел. Он зудел и распухал.
В казино вошли с черного хода. Баюн предложил душ и гардероб. Через час Саша, Варвара и Леший стали представителями самого высокого света, или полусвета, что внешне не различимо.
Миссия пробавлялась в казино игрой. Саша играл в рулетку с переменным успехом. Он увлекался и одновременно отвлекался. Около него крутились дамы. Одни просто стояли рядом, другие прижимались, шептали на ушко то ли советы, то ли предложения.
Потом Саша играл в карты и ему опять не везло. Он злился. Баюн появлялся в зале, переглядывался со значение с крупье и охраной. Саше стало везти, но это его не радовало, Он чувствовал скуку, Не было куражу.
Состоянию Саши есть и другое объяснение. Ничего нового в увиденном Саша не увидел. Его давил простор залы, разогнавший уют. Полутесная комната для него куда уютнее, здесь и карты чаще в масть, не давит низкий потолок, а главное – желание передернуть, без чего азарт не азарт. И, как не странно, есть чему удивляться и ты не сдерживаешь это и другие желания. Отсутствие удивления множит скуку. Такие ощущения присущи и сказочнику, наверное, потому главка получается скучноватой. Но продолжим.
Леший в окружении девиц ходил от стола к столу, иногда бросал кости, и ему везло. Он радовался, хватал женские прелести и припадал к ним головой.
Варвара успехом не пользовалась. Она стояла молча то в одной, то в другой кампании у столов.
Казино явно не достигало цели. Миссия не удавалась. Саше явно хотелось раззудить плечо. Баюн чувствовал приближение грозы. Тут в зал вошла девица не то, чтобы очень, но в ней еще теплилась жизнь в виде страсти в глазах и духа плоти, а не только духов. Она скрестила глаза с Баюном, и тот указал взглядом на Сашу. Она кивнула, что-то вынула из сумочки и направилась в его сторону. Проходя мимо Саши, девица выронила пакетик. Саша смотрит на него, поднимает взгляд в разрез платья и видит играющие груди. Зажигательные, живые груди. Он стал загораться, поднял пакетик и услышал шепот Варвары:
- С этим осторожней. Подхватить можешь что угодно. Иначе я бы из постелей не вылезала.
- Скажи мне, Варвара, - Саша глядел на нее снизу расстроенным взглядом, - почему красота таит в себе опасность? Если красивая женщина – ищи рядом порок. Красивая жизнь – или убьют, или сгноят. Почему красота так привлекательна и так опасна?
Женщина удалилась, не взяв свой пакетик.
- Как тебе сказать? – замялась Варвара.
- Ты же правду изображаешь. Кстати, как ты правду решилась играть, когда в тебя ложь изначально вложена? То ты жаба, то ты девица. Кто уполномочил тебя?
- В обоих случаях мы голые, а сейчас я по вашей милости одета.
- Так разденься.
- Нельзя. Здесь этого не оценят.
- Да. Сплошь шулеры.
- Но для тебя могу обнажить грудь, - Варвара расстегнула одежки и оголила свои прелести.
- Красиво, - вздохнул Саша. – Как это я раньше не заметил.
- Ты стремился поглубже войти в правду, но почему-то только ночью, а днем не желал ее видеть.
- Ночью человек остается один, есть время копать глубоко. Тебе бы баньку хорошую устроить.
- Нельзя. Правда еще не скоро станет чистой. Это такая же необходимость, как красота и порок.
- Я слышал, что поля и площади всегда найдут свои танки и пушки, чтобы перепахаться гусеницами и покрыть себя снарядами. Но почему красивая жизнь влечет всех, но не все чувствуют в ней себя уютно?
- Эти не мыслят себя в другой жизни, а ты маешься, ибо ты русский.
- Выходит, я как порок, как необходимое зло?
- Не совсем. Ты в этом не участвовал, - Варвара обвела зал взглядом. – Тебя занесло сюда. Это нравится твоему взгляду, а разум, как выразитель души, восстает. В этом ее загадочность.
- Но русский же не дурак на халяву?
- Принимай это, как необходимое зло. Смертный грех.
- Пора выпить, иначе не переварить.
Варвара расхохоталась, подхватила Сашу, и они направились в бар. Взглядом их проводила Она.
В баре уже сидел Леший и лакал из стоявшей на столике бутылки.
- Не многовато? – съязвила Варвара.
- Запахи здесь хоть и не наши, не лесные, но присутствуют, - Леший отхлебнул полстакана.
- Вот это по-русски, - восхитился Саша.
- Присоединяйтесь. Откушайте.
Она появилась в баре следом. Саша увидел ее и окликну:
- Мадам, вы потеряли, - он положил на столик упаковку презервативов.
- Даже в нашем гнилом лесу мы никогда этим не пользовались, - резюмировал Леший.
- Необходимое зло для защиты от зла, - сказал Саша. – С огненной водой лучше формулируется.
Она смотрела пристально и в ее глазах закипало зло. Она стремительно ушла. В дверях Баюн что-то сказал ей, но она отодвинула его и ушла. Баюн нацепил улыбку и направился к столику.
- Ты ей понравился, - сказал Баюн, - но ваша подруга все испортила.
- Не тронь правду, - рубанул Саша. – Не все то хорошо, что на красивых ногах. Верно говорю, Варя?
- Почти.
- Баюн, ты не очень старайся. Выпей с нами, бывшая русская душа.
12
- С удовольствием, - согласился Баюн, - но только у меня в кабинете. Здесь мне не положено. Наблюдают.
- Кто? – встрепенулся Саша.
- Мафия, - Баюн поглядел на столик в углу и приветственно поднял руку.
- Никакая мафия не может остановить русского, - расходился Саша. – Только русская.
Саша встал и пошел к угловому столику. Там поднялись трое. Сидеть остался только Череп.
- Старый знакомый, - обратился к Черепу Саша, но троица преградила путь.
Саша недолго думал, если думал вообще. Он ударил. Потасовочка была еще та. Кино и рядом не стояло. В ход пошло все: бутылки, столы, стулья и даже висевшая картина. Зеркало тоже треснуло, но само по себе. Охрана казино решила было вмешаться, но Баюн остановил их взглядом. В пылу сражения Саша бросил клич: «Эй, Русь, поднимайся, просыпайся!» Со всех возможных углов и отдельных кабинетов медленно выползали мужики в черных костюмах. Они вальяжно вступали в драку. Появилась одна из девиц тусовки с тортом в руках.
- Прошу, мадам, - вежливо пропустил ее Саша, но тут же его лицо оказалось в торте. – Ах, ты, стерва! – Саша саданул ее так, что тусовочка влипла в стену и медленно стекла по ней.
Драка закончилась, когда большинство лежало. В числе стоявших остались Саша и еще один чернявый и носатый типчик.
- Ты кто? – спросил Саша. Типчик пожал плечами.
- А за кого дрались?- типчик улыбнулся золотыми зубами.
- За Русь!
- Наверное, я тоже из России. Братва, здесь грязно и душно, айда на воздух.
Саша, Леший, Варвара и Баюн взяли бутылку, снедь и вышли в город.
- Славно повеселились, - сказал Леший. – Можно погулять.
Но тут резко и неожиданно выскочила машина. Из нее стали стрелять. Баюн утащил кампанию за мусорные баки. Машина уехала.
- Где же ваша полиция? – спросил Саша. – Сейчас бы пару гранат.
- Возьми! – Баюн протянул пистолет. – Меня зацепили.
- Леший, сделай чего-нибудь, - потребовал Саша. Где там живая вода? Да не лей ты водку, варвар!
- Всякая живая вода на спирту сотворена, - выдал секрет Леший. – Сейчас заживет.
- Сколько пью, даже не думал, - сказал Баюн.
- Пить надо с пониманием, - сказал Леший. – Скажи, Варвара.
- Это правда, - подтвердила Варя, - но не голая.
- Здесь есть какие-нибудь кусты? – спросил Саша. – Сквер, на худой конец. На природу тянет.
- У нас нельзя, - остановил его Баюн. – Нарушение порядка. Полиция докопается.
- Тьфу ты, цивилизация. То нельзя, там нельзя. Видеть ее не могу. А где можно?
- Есть у меня один знакомый ночной директор, - сказал Баюн. – Природой заведует.
Вскоре кампания сидела под раскидистым деревом, за деревянным столом, на пеньках. В кампанию влился мужик в телогрейке.
- Никогда ночью не был в зоопарке, - признался Саша.
- Это природа, - сказал мужик в телогрейке. – Зоопарк там, за оградой.
Кампания рассмеялась. В клетках зашевелились звери. Налили.
- Иваныч, - предложил Баюн, - сотвори тост, а то как-то вроде среди природы.
- Иду как-то по кладбищу, читаю: Иван Иванович пил 62 года. Иван Кузьмич пил 70 лет. Иван Игнатич не пил шесть дней, умер. Продлим нашу жизнь.
В клетках завизжали мартышки. Выпили.
- Понравилось, - показал Саша на мартышек. – Пригласим к столу?
- Нельзя, - отказал Иваныч. – Нам не останется.
- Варюша, - обратился Саша. Ему явно было хорошо в кампании зверей. – Неужели это правда?
- Это только поиски правды. Говорят же, истина в вине, - ответил за нее Иваныч.
- У нас запрещена пропаганда алкоголя, - сказал Баюн.
- У нас тоже запрещали, - сказал Саша, - а запретный плод сладок. Только вот долго мы что-то истину ищем.
- Найдем! – сказал Иваныч.
- Пора бы.
- Вся истина в том, - вступила Варвара, - что лучше быть грязным снаружи, чем замаранным изнутри.
- Кстати, где бы здесь помыться снаружи? – спросил Саша.
- В вольере у слона, - сказал Баюн.
- Я сейчас окачу вас из шланга, - предложил Иваныч.
Голые Саша и Варя визжали ночью под напором воды. Баюн сидел грустный. На него смотрела грустная мартышка. Леший донимал попугая, который орал в ночь любимое слово «дурак».
- Как русский, сразу дурак, - возмутился Леший. Он посмотрел на Сашу с Варей, покачал головой, посмотрел на попугая и согласился. – Твоя правда.
Одевшись и усаживаясь за стол, Саша спросил Баюна:
- Котик, что делать будешь? По всему, ты здесь приговорен.
- Где наша не пропадала, а наша нигде не пропадала. Вот дед поможет. Русских трудно сплотить, но если припрет, мы этот мир задавим. Знать бы только когда припрет. Ты-то как будешь? Здесь останешься?
- Домой хочу. Там мой мир, - Саша пошарил по карманам и вытащил перстенек. Камень был белого цвета. – Искал что-то, да так и не нашел.
- Неправда твоя, - вставила Варвара. – Нашел. Мы всегда ищем, но не всегда знаем, что ищем себя.
- Варя, если что, пойдешь со мной?
- Я не последняя твоя встреча. Хоть и нравишься ты мне, но я не из твоей сказки. Да и правду нести надо.
- Идемте, - поднялся Баюн. – Светает. Иванычу убираться надо. Скоро зоопарк повалит на природу к предкам. Спасибо, батя. И тебе спасибо, предок.
Мартышка приветливо оскалила зубы и помахала лапой.
На выходе кампания обратила внимание на машину, стоявшую у входа в здание с надписью «Банк».
- Кажется, ограбление, - сказал Саша.
- Не вмешивайся, - пытался остановить его Баюн, - Это необходимое зло.
- Ну уж нет, - Саша вытащил пистолет. В это время из дверей выскочили две круглые суетливые фигуры в масках и с мешками. Один вскинул автомат и обстрелял дверь.
Саша вскинул пистолет, нажал на крючок, но выстрела не последовало. Он передернул затвор, но выстрела опять не последовало. Он растерялся, но люди в масках, бросив в его сторону взгляд, сели в машину и уехали.
Баюн подошел к Саше, взял из его рук пистолет и полез в свой карман.
- Я его никогда не заряжаю, - Баюн вынул из кармана обойму и вставил ее, - но, кажется, время пришло. Да не смотри ты так. Если в конце сюжета оружие не стреляло, значит еще не конец. Мы пойдем навестим старушку, а тебе прямо.
- Ай-ай. Старика так и не навестили, - посетовал Саша. – Обидится.
- Какого старика? – спросил Иваныч. – Кощея что ли? Так он сейчас на прогулку выйдет. Бегает по утрам. От инфаркта.
- Так! Все переиначили, - возмутился Саша. – Говорили, он замуровался.
- Ты его и спроси, - сказал Иваныч. – Вот он выходит.
- Ну, я пошел. Прощайте, друзья.
- Беги!
Саша пристроился к бегущему трусцой худощавому старичку.
- Мне говорили, что ты вроде как замуровался.
- А ты кто? Ванька?
- Санька я.
- Так ты не за иглой пришел?
- Она же за морями, в ларце, а ларец тот.
- Ну, да, на дубе. Была. Теперь вот со мной. Доверять никому нельзя.
- А мне зачем рассказываете?
- Ты не за мной пришел. Да и кому нужен старый пердун, хоть и бессмертный.
- Понимаю, дед. Одиночество замаяло. Ни тебе Ваньки-дурака, ни красавиц. И все же я бы не рисковал. Секреты надо прятать.
- Куда? Цивилизация, мать ее, живого места не осталось. Представь, Санек, замуроваться негде. В обыкновенной квартире сегодня надежней, чем на природе. А красавицы сейчас пострашней Ивана будут.
- Ты, дед, страшную картину нарисовал. Прямо конец света.
- Так он уже у порога стоит. По дурости своей вы ждете беды из вне, а она в вас самих. Ослепленные грехами, не хотите этого понять.
- Дед, давай остановимся, У меня же нет иглы бессмертия, - предложил Саша, не выдержавший предложенного темпа. – Вы говорите, как проповедник на пенсии.
- Так вы в коварстве давно опередили зло былинное. У меня, глядишь, скоро крылья полезут. Еще что?
- Пожалуй, все.
- Тогда я побежал.
- Дед, ты береги иглу. Нам она, похоже, еще понадобится.
Мимо Саши проковыляла кривляющаяся кампания. Он поглядел на колечко и спросил:
- Ты где?
13
По зеленому полю шел мальчишка тринадцатой весны. Улыбался, смотрел на небо и громко кричал:
- Ты где?
Чуть сзади него шла девица и громко отвечала:
- Здесь я!
Они брались за руки и бежали.
Сделаем шаг назад и увидим чуть примятую траву, где только что сидели Саша и Капа.
- Вот такая история случилась со мной в том мире.
- А мораль где?
- Что такое мораль?
- Ну, выводы, уроки, наставления.
- Формат не тот, мораль не прижилась, а сказочные намеки есть отговорки.
* * *
На мосту стоял «мерседес». Рядом, озираясь, крутился парнишка уголовно ненаказуемого возраста. Он выбрал момент, вскрыл машину и забрался внутрь.
Февраль-август 1999 г.
Сказка для Александра Новикова
© Copyright: Юрий Луговцов, 2014
Свидетельство о публикации №214031700490
Свидетельство о публикации №214031700490
Рецензии