Куда ведёт надежда. Глава 7

- Из них получатся хорошие ездовые лошади!- сказала Елена, устремив внимательный профессиональный взгляд на жеребят, который тогда отдыхали , лёжа на стоге сена,- Морган будет доволен.
- Почему вы считаете, что они станут таковыми?- спросил я.
- Есть много признаков. Самый верный из них - ноги. У них они крепки уже сейчас, хотя прошло не более двух месяцев после родов. Они прекрасно едят, резвятся, да и быстро бегают друг за другом, как вы успели заметить. Когда-нибудь у них на спине появится жокей, надеюсь, профессиональный, а перед глазами у них будет корт.
- Это неплохой бизнес, ведь так?
Елена кивнула.
- И дорогой, и прибыльный. Сами понимаете, даже самые надёжные ма-шины ломаются. Лошадь может выступать десятки раз на скачках, занимать призовые места на радость удачливому владельцу и людям, которые на неё поставили, но потом упасть один раз, например, во время конкура*, и больше никогда не участвовать в соревнованиях. Вместе с болью в ноге такая лошадь получает лишь жалкое безобразное существование где-нибудь там, где нужно таскать тяжёлые телеги и прочее. Ни на что другое она больше не годится.
Но, такое случается не со всеми, и с этими, я надеюсь, не случиться вовсе. Впрочем, я такого же мнения обо всех жеребятах, которые здесь когда-либо были. Через пару месяцев их отлучат от матери, и начнутся тренировки.
Елена развернулась и пошла к выходу, унося уздечку в коморку.
- В смысле?- спросил я, - зачем отлучат? И почему так рано?
- А что вас удивляет?- спросила Елена, пожимая плечами,- так нужно. Чтобы молодняк поскорее отвык от этих игр. Детство их окончиться, и они будут выполнять свою работу, ради которой, собственно, и появились на свет.
- Значит, вы с этим согласны? Забирать у матери её детей?
- Я ни то, чтобы с этим согласна, но таковые правила. Мы не можем ничего поделать.
- Правила кого? Не самих ли людей?- громко и с раздражением спросил я, ощущая новое странное чувство под сердцем.
- Господи, о чём вы? Люди так делают уже сотни лет. И никто не был против.
 - Это не правильно!- я покачал головой, глядя на кобылу и жеребят, которые теперь отдыхали вместе, положив уставшие морды на спину матери.- Это не правильно!
Мы ещё несколько секунд молча смотрели друг на друга в пустом манеже, затем я пошёл прочь, стараясь побороть вдруг проснувшееся во мне чувство, которое я пока не мог описать.
- Слушайте, Михаил. Можно вопрос?
Я развернулся и молча кивнул. «Говорите».
- Может, это и не корректно, и простите меня, если я вас обижу, но не сказать я не могу. Вот вы… ведь заключённый, то есть убийца. Всё люди, попадающие в вашу тюрьму - убийцы. Так мне Берков сказал. Значит, вы тоже когда-то убивали. И я не понимаю - вы лишили человека жизни, или даже нескольких людей, и вдруг беспокоитесь за лошадь. Вам было всё равно, когда вы убивали, но вам не всё равно, когда какая-то лошадь лишится своих детей?!
Елена запнулась,  пытаясь нормально дышать, но это у неё не получалось. Она не хотела говорить этого, боялась своих слов, но, тем не менее, не могла молчать.
Я внимательно смотрел на неё, стараясь уловить в этих словах другой смысл, другой подтекст, но они были прямы, как судебное обвинение. Ответить мне было нечего. Ни себе, ни ей.
Я развернулся и пошёл к выходу, с нажимом давя солому. Возле ворот в денники я обернулся. Елена по-прежнему стояла там, расстроенная и злая - на весь мир и на себе саму, и смотрела мне в след.
Я вновь промолчал, спокойно вышел за ворота, закрыл их … и со всего маху кинул ведро в стену. Его тонкие железные бока погнулись, оно звонко упало на пол. Я подошёл, схватил его, как злейшего врага, и разломил на две половины, как плитку.
- Зараза!- проревел я, бросая куски покорёженного металла себе под ноги.
Весь вечер у меня всё валилось с рук. Я не видел больше Елены, и был рад этому. В тюрьме я почти не с кем не говорил, лег на койку отбоя, и в ту ночь дольше обычного смотрел в потолок. А когда заснул, у мене перед глазами  встала черноволосая женщина с восточными чертами лица. Выставив вперед руки, она кричала:
-Миша, ради Бога, что ты делаешь?
У меня в руках был пистолет. Его дуло смотрело прямо на женщине на грудь.
- Прошу тебя, не…
Я выстрелил. Сквозь оглушающий звук выстрела и маленькую дымовую пелену я видел, как она падала. Откинув голову назад, расставив руки, словно пела. А на сиреневом платье растекалось красное пятно, похоже на осьминога. Кровавые щупальца растекались по телу, достигали ног, груди, шеи…
Она была мертва, абсолютно точно. Но кто-то вскрикнул. Очень близко и очень отчётливо.
Я проснулся в холодном поту, головой вниз на койку.
- Всё в порядке?- спросил Кротов, который уже застилал постель.
- Можно и так сказать. Уже была сирена?
- Нет,- тот покачал головой, - еще минут 10 до неё!
- Хорошо,- сказал я, падая лицом на мокрую от пота простыню. Но больше так и не заснул. Да и не хотел.