Куда ведёт надежда. Глава 9

Кротов потянул поводья на себя и остановил лошадь. Манеж был пустой, и он катался здесь один каждый день после того, как выполнял свою работу.
- Ты что-то хотел? - спросил он.
Я кивнул.
- У меня к тебе просьба. Ты ведь хорошо катаешься на лошади?
- Нормально!- Кротов опустил повод и погладил лошадь по шее.
- А можешь научить меня?
Тот удивлённо выпрямился.
- Зачем?
Я оглянулся по сторонам, желая убедиться, что мы одни.
- А что тебя удивляет? Нам  ведь тут ещё Бог знает сколько времени работать. Почему бы не воспользоваться шансом.
Кротов смерил меня пристальным взглядом, пожал плечами и сказал:
- Ладно. Жди здесь. 
Он ударил шенкелями;, потянул за правый повод, лошадь развернулась и поскакала в сторону денников. Через пару минут Кротов вернулся, ведя за повод другую лошадь, белую, с короткой шерстью, чуть меньше ростом, чем его.
В тот день состоялся мой первый урок. И заключался он даже не в езде, а в том, как правильно взнуздывать и  запрягать лошадь. А пока вы в очередной раз мысленно пытаетесь выговорить это ужасное слово - взнуздывать, я скажу вам своё мнение насчёт этого занятия: название полностью соответствует процессу.
Взнуздывание происходит следующим образом, говорил мне Кротов: уздечку, принадлежащую лошади, берут в левую руку, расстегивают подбородный ремень, на который обычно пристегивается повод, и, взяв повод в правую руку, подходят к лошади с левой стороны и перекидывают его через голову на шею. Когда повод перекинут на шею, правую руку пропускают под подбородок лошади и, обхватив голову, берутся за нос, перехватив из левой руки уздечку за середину нащёчных ремней. Левой же рукой в это время берут удила и вставляют их в рот лошади.
Как только лошадь начинает брать железо, правую руку с уздечкой поднимают вверх и, помогая себе освободившейся левой рукой, заправляют суголовный ремень за уши и вынимают челку поверх налобника. Затем застегивают подбородный ремень.
-Если уздечка не пригнана, надо следить за тем, чтобы она не была слишком мала или велика,- говорил Кротов,- для этого расстегивают пряжку нащечного ремня и отпускают или поднимают так, чтобы трензель лежал в углах рта спокойно, не опускаясь до зубов и не натягивая углов губ.
Когда лошадь взнуздана, ее можно начинать седлать. Седло с потником берут на левую руку и, подойдя к ней с левой стороны, правой рукой проводят по шерсти от холки до поясницы.
-Делая это движение, мы убеждаемся в том, что спина не имеет никаких шероховатостей или соринок, которые, попав между седлом и спиной лошади, могут привести к наминкам и вывести лошадь из строя,- продолжал свою речь Кротов, немного наклонив туловище ко мне, - убедившись в том, что спина и потник чисты, нужно седло сначала ближе к холке, а затем продвигаете его по шерсти до правильного положения на спине. В это же время проверяется правильность положения потника, середина которого спереди и сзади должна совпадать с серединой седла. Нужно следить, чтобы он был равномерно виден из-под седла, нигде не подвертывался и не касался холки.
- Знаешь что?- сказал я по окончанию седловки,- может быть,  я хотя бы сяду на лошадь?! Ну, это же не самолет, ей-богу!
Но Кротов был непоколебим. Он ещё рассказывал мне о том, как непра-вильно класть седло, что оно может быть слишком далеко или слишком близко положено по отношению к холке лошади.
В какой-то момент мне показалось, что я увидел разочарование и уста-лость на глазах несчастного животного, на котором мой учитель показывал всё премудрости верховой езды - лошадь, видимо, тоже  хотела скакать, а не слушать бесконечный человеческий трёп.
 Речь Кротова прервал Дмитрий Алексеевич, который тут же приказал нам отводить животных в денники, иначе он запряжёт нас самих и заставит «скакать» до самой тюрьмы по снегу.
Вечером следующего дня мне, наконец-таки,  удалось сесть  кобылу, которую, кстати, звали Анархия. Замечательное имя для животного, от которого зависит твоя жизнь, просто прекрасное! Спасибо тебе, Гриша, от души!
Впрочем, второй урок заключался лишь в том, что я научился садиться на лошадь, а затем заставлять лошадь идти, останавливать, а также поворачивать.
Чтобы сесть на лошадь, нужно было подойти к её левому плечу, дальше следовать схеме, которую Кротов назвал «посадка в три приёма.
 «Раз» — поворачиваясь направо, нужно было перекинуть повод правой рукой через голову на шею и, делая шаг вправо, одновременно выравнивать и натягивать повод.
Затем левой рукой повод перехватывать у шеи и, сделав полуоборот направо, правой рукой браться  за стремя, поворачивая его наружной стороной к себе.
 «Два» — Кротов сказал вставлять левую ступню в стремя, правой рукой  браться за заднюю луку и толчком правой ноги, помогая руками, выходить в упор на левую ногу, вытянувшись на стремени. Правой рукой опираясь на переднюю часть седла и  перенося прямую правую ногу через круп лошади, одновременно разворачиваться лицом вперед и опускаясь плавно в седло.
 И, наконец,  «три» — берётся правой ступней стремя, разбираете повод и принимаете положение правильной посадки на месте.
Проделав все эти движения, я мог радоваться, ибо всё же сел на лошадь! Осталось не много - ни мало заставить Анархию идти!
Для этого нужно было ударить шенкелями по бокам кобылы (количество раз - в зависимость от нрава лошади), в моём случае хватало двух несильный ударов. Останавливать лошадь я должен был вожжами, то есть  потянув их на себя. При этом даже во время езды отпускать их запрещалось. Поворот лошади зависел о того, какой повод я натягивал - правый или левый.
Логически, самое большое опасение всадника заключается в падении, но в моём случае это было почти невозможно, потому что лошадь шла неторопливо,  вразвалочку, виляя боками, пока я, по словам Кротова, привыкал к правильной посадке. Честно сказать, ощущения от такой поездки были и не плохими, и не хорошими, их вообще не было по большей степени. Я чувствовал себя непринуждённо и не испытывал неудобств.
Так продолжалось ещё два дня, до тех пор, пока Кротов не сказал:
- Завтра попробуем другие аллюры! У тебя неплохо получается!
- Попробуем «что»?
Проклиная в сотый раз того «гения», который придумал все эти названия , который я узнал за три дня великое множество, запомнив  дай  Бог если половину!
Впрочем, «аллюры» оказались вовсе не таким уж сложным делом, потому что в переводе на человеческий - это название различных скоростей, которые использует всадник. То есть шаг, бег, галоп, карьер и их разновидности.
То, что практиковал я, был, конечно же, шаг. Теперь мне предстояло испробовать учебную рысь. А разница между ними примерно такова, какова есть между ударом молотком или кулаком. То есть удар кулаком вынести проще, чем молотком, но синяк останется всё равно. Так же и в случае с рысью. Лошадь шла лишь чуть быстрее, бока её шатались чуть сильнее, а тянуть повод на себя нужно было немного чаще, но в целом это было одно и то же.
Дальше пошла строевая рысь. И это было совершенно другое дело. Здесь уже нужно было приподниматься на стременах, подавая корпус вперед и вверх, да ещё в такт движением лошади, да и скорость была на порядок больше.  За мной поднимался метровый столп пыли и помятой соломы.
- Хорошо, довольно!- скомандовал Кротов.
Я потянул поводья на себя и остановился.
- На сегодня хватит. Продолжим завтра,- Кротов указал рукой на денники, - теперь пойдём расседлаем и почистим ребят!
- Пойдём. Но завтра я не хочу. Давай сделаем небольшой отдых. Всё равно мне нужно зайти к Беркову.
- Ладно.
На следующий день я вычистил положенное мне количество денников и лошадей быстрее всех и попросил Дмитрия Алексеевича, сидящего за столом с тарелкой бутербродов в руках, чтобы тот отпустил меня к Елене - она, мол, просила помочь. Начальник охраны кивнул, промямлив что-то с набитым ртом.
Но я пошёл не к Елене, а к манежу. Там меня ждала привязанная Анархия. Открыв ворота, ведущие на поле, и взяв хлыст, я вернулся к ней. Взнуздав и оседлав Анархию, я сел в седло, как учил Кротов. Ударив шенкелями в бока, я вывел лошадь на поле.
Ночь была светлая, наверху, как солнце, светила полная луна, отбрасывая блестящий ночной свет на медленно таящий снег. Ветер, колыхающий острые, безобразные ветки голых деревьев, был холодным, но бодрящим, а не колким. С поля веяло весной.
Я узнал, что сгоревшее десять лет назад поместья находилось в конце этого поля, недалеко от деревни, в которой выросла Елена. Мне нужно было ехать вперёд.
Я обернулся назад - манеж был пуст,  другие заключённые работали, но мне нужно было спешить. Немного нагнув спину, я сильно стегнул лошадь в бок и та понеслась вперед, вытягивая морду.
Вот теперь я мог не просто упасть, а свернуть себе шею. Эта мысль осо-бенно чётко гудела в голове, когда перед глазами промелькал сплошной белой пеленой, как после наркоза,  снег, а вдали мельтешили железные колья ограждения.
Лошадь неслась во весь опор. Опустив голову, я крепко держал поводья - не только потому, что так положено, а ещё и из-за того, что инстинктивно хотелось за что-то держаться.
Дорога, которую тут можно назвать таковой только с большой натяжкой - просто плавно опускающаяся вниз грязная неровная тропа, по которой текли ручьи только что растаявшего снега. Копыта лошади не увядали в грязи, а лишь разметали её, словно машина для сбора зерна, но Анархия быстро  уставала, о чём говорило тяжёлое протяжное дыхание.
Я немного сбавил ход и перешёл на лёгкую рысь. К тому же в таком бешеном галопе сложно что-либо разглядеть, хоть и в столь ясную ночь, было невозможно. Через пару минут на отшибе показались очертания чего-то. Сперва я принял это за рощу, но уже через несколько секунд начали проглядываться развалины из красного кирпича.
Заваленные мокрым тяжёлым снегом, грязью и прошлогодними гниющими листьями, они едва могли походить на некогда большую конюшню. Огонь разрушил всё это, а время утрамбовало в землю, навеки похоронив.
Но искал я вовсе не сами развалины. Проехав пару минут вдоль того места, где 10 лет назад была стена, я увидел булыжник, занесённый снегом. Он не должен был стоять здесь, в хозяйском дворе, а после пожара никто бы не стал просто тащить огромный камень к развалинам. Я остановил лошадь и слез на землю - сапоги тут же увязли мокрой земле, словно в зыбучих песках. Опираясь на почерневшие остатки стены, я с трудом прошёл несколько метров вперёд, и одним широким шагом вбок преодолел расстояние до булыжника. Присев, и стараясь удержать равновесие и не завалиться в грязь, я начал быстро скидывать снег руками. Под ним оказался рисунок - вырезанный ножом конь. Местами затёртый многолетними дождями, холодом и снегом, он по-прежнему был различим. Конь уверенно поднимал вверх морду, расставив ноги - как должно быть, делал при прыжках.
Это Дьявол. Она похоронила его здесь. Там же, где когда-то спасла от гибели.
«Она похоронила не питомца, а друга!»- послышалось мне, когда загудел ветер. Я в страхе обернулся назад, но в чёрной мгле различался лишь моя белая кобыла.
«Зачем ты сюда приехал?»- спрашивал я у себя, возвращаясь тем же путём и залезая на Анархию.
Толком я и сам не знал. Разглядывая дальние очертания соседних дере-вень, размытые следы дыма, который всё ещё, как и холодной зимой, валил из здешних печь, я решил, что просто проверял. Я не хотел слишком дёшево продавать своё доверие… чтобы потом его можно было согнуть, разорвать, как клочок старой газеты, и кинуть оземь.
Я потянул за левый поводок, и, выпрямившись, развернул коня в обратную сторону.
- А теперь пора домой!- довольно сказал я, как донской казак, ударил хлыстом, и с моим восклицанием «Но!» кобыла устремилась вперёд.
Дорога назад показалась мне быстрее. Уже через 20 минут мы оказались у ворот. Я завёл лошадь в денник, расседлал её, а когда пошёл закрывать ворота, то наткнулся на Дмитрия Алексеевича:
- Ты где был, а?- он покосился на ворота.
«Если они узнают, что я был за воротами, а значит, мог убежать, меня ждёт суд».
- Он был со мной! – из дальнего угла манежа послышался голос Кротова, несущего два помойных ведра,- мы чистили денники для жеребцов.
- А почему дверь открыта?
- Так Елена Павловна приказала. Сваи немного приржавели за зиму, мы их смазали, теперь легче открываются!- Кротов подошёл к нам вплотную и поставил пустые вёдра.
- Хорошо, бегом в автобус. И, впредь, говорить это мне до того, как начинаете что-то делать.
Когда мы отошли на несколько метров, я благодарственно кивнул, пожимая ему руку.
- Расскажешь как-нибудь вечерком!- шёпотом сказал тот, открывая дверь в холл.