Тринадцатый туман

     Я утром выйду в листопад. Куплю пивка, присяду покурить. Ну, вот и все. Побриться бы. Да вот еще кашне… И надо как-то дальше… типа, жить. Она сейчас, наверное, тоже курит. На балконе. И на душе вот так же… полный листопад.
     Тринадцатый туман. Теперь жди снегопада. И будет тихо, чисто и светло.
     Ах, да, она ж не курит. Курила — это Люська. Люсьен, блин!.. со спиной тяжеловоза. И пиво, блин, не лезет. На фик я его купил? А что бы было!.. Паршиво мне, ребята. И пиво, блин, не лезет. Да… вот Люська — та курила. Пододвинет своего главного производителя чугуна и стали в фашистской Германии поближе к подушке, обопрется спиной о грядушку — пепельницу поставит мне на грудь — и ку-у-урит. Молча. Тяжело. Как лошадь у Чехова. Та тоже… опустит морду с торбой на самый асфальт… ах, да, во время оно, то бишь Чехова, асфальта не было… ну, стало быть, на мостовую — опустит свою морду вместе с торбой и — жует, жует… тоска-а!.. Вот Верка курила красиво. Если это можно назвать «курила». У неё был такой дли-и-инный мундштук… нет, по отношению Веры нужно говорить «му-унд штюк» — лунная штучка… Она её и пользовала именно так: вставит сигарету в свой муундштюк, прикурит, не затягиваясь, встанет в проём окна — руку с сигаретой чуть отставит — и всё на фоне луны!.. Ахматовский профиль. И так — пока сигарета не догорит до фильтра… Потом вздохнёт, вернётся… и целовать её после этого — какое-то особое мазохистское наслаждение.
     Вот, ч-ч-черт! сигареты забыл. Да!.. нужно эсэмеску послать: «Спасибо!!!» — с тремя восклицательными знаками — непременно с тремя. И стрельнуть не у кого.
     С Люськой было хорошо: пришел — не глядя, и — ушел.
     А Лариска была — моя женщина. Это я — дурак. А Лариска была — моя женщина. Во-первых, мне всё в ней было хорошо, уютно, как в давно разношенных тапочках… Нет, Вы не правильно поняли. Просто, понимаете, Лариска была моей тенью: вроде как и не нужна, а без неё-то — плохо. Это сложно объяснить. Я давно — изначально… еще начиная с Женьки — говорил… Женька, Женька… Женька — это особая статья. Это было еще в школе. Я тогда влюбился в Нинку. Ну всё мне в ней нравилось! Я млел от каждого жеста. И жесты-то у неё были… вот она подойдёт так к доске, обопрется о неё рукой — а у неё пальчики прямо на девяносто градусов от ладони отгибаются. Никто так не умел. А она даже и не замечала этого — природа у неё такая. И ещё она была подуздоватая. И чуть-чуть шепелявила поэтому. А я млел. Я вел себя как законченный балбес — молчал, потел и, слава Богу, что не пукал. И потому стал сближаться с её подругой, с Женькой. Женька была невзрачной. Ну, то есть, совсем! Она была в два раза выше и шире Нины, но её никто не видел. А мне жизни не было без Нины, поэтому я решил подкатить к Женьке. Во-о-от… И получилось. Блин, ну, хоть бы один такой вот серьезный охнарик кто-нибудь бы уронил! Я ж не прошу окурка — мне б и охнарика хватило. Бли-ин! Милостивые вы мои государи! мазурики несчастные! вы только взгляните-ка на это чудо — пиво лезть не лезет, а куда-то таки уже почти и испарилось!.. Ну, и ладно. Так вот. Подкатывал это я, подкатывал к Женьке да и понял — ну, и дура же она эта Нинка! Нет, я продолжал млеть от каждого её жеста, но делиться своим млением шел к Женьке. Вот она, бедняга, выдержала!..
     А Лариска была — моя женщина.
     Вот сейчас вот пива возьму…
     Да… так вот о чём это я? Ах, да! Лариска была — моя женщина. Я давно уже — начиная с Женьки — говорил, что мужчина — это такая сволочь неимоверная, что ему все время надо куда-то бежать, чёй-т там открывать, кому-то морду бить… Ну, он всё время на переднем фланге. А там — на переднем фланге — всякое случается. И вот он — мужчина — приползает домой — без передних, а то даже и без задних… хорошеее слово знает мой отец — «остатных» — так вот приползает мужчина домой без зубов, рёбра поломаны… — что ему нужно? Красота? Да я Вас умоляю! Ему нужны тылы. Чтоб его женщина, как кошка паршивого котёнка, облизала, чтоб он отлежался и — дальше! остатные зубы терять.
     Так вот, у Лариски были глаза той кошки. Ведь нас-то — мужиков — и лизать не надо — нам бы только верные глаза… то есть, правильные, в смысле, наши… А к Лариске мог прийти всегда. То есть нет, наоборот! Если мне надо было куда-то идти, то я знал, что мне надо к Лариске.
     Во-о-от! Полюбуйтесь-ка, господа любезные, присяжные заседатели! — уже третья бутылка пива кончилась, а сигарет так до сих пор и не купил! Ну, не идти же мне обратно…
     Кстати, эсэмэска: «Спасибо!!!»
     Нет, ну, три восклицательных знака — эт, конечно, издевательство… ну, заслужила.
     Да нет, не правда. Все было хорошо. Просто сейчас — паршиво.
     Вот у Лариски были глаза госпитальные… Может, и в самом деле, Господь через них на меня смотрел. Просто я давно — еще с периода Женьки — говорил: мужику нужны тылы. Вот — прямо сечас пришло в голову — почему мы выиглали и первую, и даже вторую отечественную войны? Да потому что за спиной была Россия! Вот мужики всё отступали,  отступали, а бабы в них всё верили, верили — вот потому и выиграли…
     Да… а сигарет все нет.
     А вот Лариска была моей женщиной. Я вернусь к ней — она только посмотрит — ничего не скажет. Это уже потом — ночью, пока я сплю — подмывает все мои «победы». А утром — я уже опять петушком, и она смотрит на меня так, как будто вчерашнего вечера и не было. Нет, Лариска была моей женщиной.
     Да, кстати, о женщинах: эсэмэска «Спасибо!!!»
     Ответ: «Отвяжись!!!»
     Ну вот… ну, вот теперь могу ехать домой… Эх! еще бы покурить… Вон девочка танцует: листья подбросила — они уже давно упали, а она все кружится, кружится… Я Лариску сейчас, наверно, и в лицо-то не узнаю — только по глазам…
     Гнусно, мерзко, наслаждась, набираю в четвертый раз:
     — Спасибо!!!
     Господи! если ты придумал нас по своему образу и подобию, то зачем была эта ночь?
     Ладно, ребята, чёй-т мне сегодня паршиво… поехал-ка я домой…


29.03.08 © Patriot Хренов