Батя Ваня

А мам у мальчика было две. Одна мама молодая, другая мама-старенька.
Вторая была бабушкой, но так как большую часть своего раннего детства мальчик проводил
с ней, то она тоже была мамой. Что интересно, дедушка Иван, тоже звался не дедом,
а батей. Так его звал мой отец.

Сколько себя помню - это был мой дом. У порога справа русская печка, наверху слева -
полати, под ними умывальник. У печи лавочка, на ней бак с водой под зеленой крышкой. на
крышке ковшик, который обязательно должен лежать донышком вверх, а если вниз -
нечистый непременно в него уже нагадил и надо сполоснуть. Налево и направо по маленькой
комнате, прямо - окно, у которого стоит лавка и стол.
Окошко летом открыто, за ним, на улицу руку протяни и черёмуха. Садик с яблонькой,
малиной и прочей ягодой ; колодец, из которого днём видны звёзды, потом забор и родная,
Пролетарская улица.

Батя пришёл на обед и ест окрошку. Я напротив, на лавочке, поджав ноги и подперев
двумя ручонками подбородок, полулежу локтями на столе, смотрю.
Вот он берет пёрышко лука, сворачивает его и макает в крупную, серую соль. Не торопясь
отправляет в рот и вкусно хрустит.
Аккуратно берёт хлеб в левую руку, постукивает им пару раз о край широкой, деревянной
чашки-хлебницы сбивая крошки, кусает и медленно жуёт. Потом берёт ложку правой рукой,
достаёт из крынки сметану, кладёт и размешивает постукивая о донышко глубокой тарелки.
Зачерпнув немного, сначала попробовал, покачал головой... И довольно крякнув начал
хлебать. Смотрит на меня, улыбается и подмигивает.
Ест много, но не торопясь, размеренно и по хозяйски.

Поискал глазами жену, выглянул в окно. Слева от садика огород, она там, полет грядки.

- Шуркаааа - кричит батя

- Шууркоооу - уже громче

Через минуту входит моя бабушка-мама :

- Чё, Вань?

- Хлеба нареж-ка...

Мама-старенька вытирает о подол фартука руки, с хрустом режет краюху прижимая к себе
хлебный кирпич, кладёт толстые ломти в хлебницу, поворачивается и уходит обратно в
огород. Наверное именно поэтому у них было семеро детей.

Может показаться, что моя бабушка Шура была безропотной, забитой женщиной. Ничего
подобного. Боялся её Ванечка как огня, ибо доставалось ему, лупила его пьяненького
валенком, а чтоб не больно огорчать мужа - била голяшкой. Этого никто не видел, но батя,
иногда в шутку, иногда всерьез обвинял жену в рукоприкладстве.
И деньгами руководила только она, и вообще всеми домашними делами заведовала и
знала в этом толк. В ней удивительным образом уживалось стремление повелевать в чем
то определённом, властность в каких то важных для неё мелочах, и, с другой стороны,
полная безропотность и подчинение в абсолютно ей не нужном и не понятном, каком нибудь
мужском деле. У каждого была своя территория, вместо одной пальмы первенства - две.
Знай своё место.
Их внутрисемейное поведение по отношению друг к другу, наверное кого то удивит,
особенно сейчас, в наш век, но лично меня удивляет фраза не грамотного бати, поучавшего
моего отца :

- Товарищей, да знакомцев всяких, у тебя может быть много, но друг только один - это жена.

И жена Ванечку своего любила всегда. До войны, в войну, и после. В сорок втором одна
осталась с двоими на руках, шутка ли? И дождалась, пришёл соколик, вернулся. Хоть и
контуженный-покалеченный, да свой. И деткам не чужой дядя, а папенька родненький.

Александра ждала его трижды. Первый раз со срочной, когда все думали, что не возьмут
его на службу по причине грудной немочи, а его призвали, да в кавалерию. Потому как
с детства на конюшне, даже ездовым на скачках случалось бывать. Отслужил срочную,
пришёл, сладили Тайку и жить бы да деток рожать, но в тридцать шестом батя присел не
надолго, потому, что Куликову Нюру рассмешил. Она к Ушаковым в дом зашла за какой то
мелочью, по-соседски, те за столом, всей семьёй как раз обедали.

Еда не шибко хитрая, картошка, солонина, да хлеб-черняшка. И среди прочего тоненькими
пластиками редька порезана, посолена, да постным маслом полита. Не пригласить к столу
вошедшего в дом человека никак нельзя. вот Иван Мартемьянович и пригласил :

- Садись Нюра с нами, советско сало исть, - и на редьку показывает...

Посмеялись, Нюрка сдуру и понесла шутку по деревне, а так как сама додуматься до
такого не могла точно, заинтересовались люди, - кто придумал? Баба она и есть баба, без
злого умысла поведала сельчанам, кто у них такой острый на язык. Дня через три  подъехали
к Ивановой избе люди на бричке, да с наганами.

- Здесь такой-то проживает?

- Да, тут. Вот он я, Иван говорит.

- Тогда собирайся, поедем в район, разговор имеется.

Сел, уехал и пропал.
 
Первое письмо Шура получила от Ивана через месяц. Дескать всё хорошо, не переживай,
в тюрьме я. Через три года, даст Бог, буду дома.
И правда, в тридцать девятом, к Покрову дню появился в родной деревне. Александра
сразу и не признала в худом, обросшем мужике своего Ванечку, но стоял он перед
ней, живой и почти здоровый.
Этот эпизод своей жизни батя скрывал и рассказывать не любил будучи даже совсем
нетрезвым, как и про войну.

В сороковом году родился Виктор, а на следующий год опять Ивана под ружьё, только
теперь всё серьёзнее, теперь Родину защищать. Вернулся контуженый, долго мычал и
ничего не слышал, зато с наградами, даже орден "красной звезды" имеется. Сразу и
закрепил своё возвращение двумя детками, Раисой, а потом и Колей.

Работа кузнеца не самая лёгкая, перекуривать некогда. Молотобоец здоровый, молодой,
мастер показывает молотком куда бить, а уж подмастерье горазд стараться, молотом лупит
так, что искры летят.
Не уберёгся однажды зимой Иван Мартемьянович, застудился, после такой "бани", слёг.
Признали туберкулёз, лечился в госпитале, но лёгкие уже съел рак.
Ушёл он в семьдесят втором, по первому снегу...