Девятнадцатое марта

          Мой  отец  -   очень  своеобразный  продукт  революционной  эпохи:  от  оголтелых  пролетариев  он  пропитался   жёстким  сарказмом, ядрёным  матом,  приобрёл  привычку  не  оборачиваться  назад  и  не  загадывать   будущего.     Но  под  всем  этим  «шиком  времени»  проглядывались  и   уживались  с  ним   некоторые  манеры...   В  частности,  он  всегда  выходил   к  столу  прилично  одетым,  не  сквернословил  при  дамах, свято  чтил  долги  и    сохранил    потребность   грамотно  говорить  по-русски.      Пушкин   был  на  пьедестале.  Если  нам  случалось  «одеть»  пальто   или  «наложить»  каши,  папа  самым  беспощадным  образом  высмеивал   грамотея,  виртуозно  и  едко  жонглируя  корявым  словом.      Бабушка же Стеша   говорила     на  воронежской  смеси  русско – украинского.    Зять  был     снисходителен,   но   когда  мама   переходила  на  говор,   бедняга      начинал  «править»  бабушкин  язык.   Сначала  он    имел  речь   о  необходимости  говорить  правильно,  связывал  такую  необходимость  напрямую  с  достоинством.      Далее  следовало  практическое  занятие:  Отец    подавал  стул,  ждал,  когда  бабушка   расстанется  с  кухней,   сядет  напртив,     вытирая  фартуком  руки,  и  скажет: «Ну – у?»     Мы  с  Людмилой  старались в  такие  моменты быть  за  дверью,  чтобы   сначала  не  рассмеяться,  а  потом  с  упоением  разыграть  интермедию  со  словом   "НУ" 
    Тёще  папа  не  смел  сказать,   кого  и  как  понукают  этим  словом,  но  мы  уже  знали ...   
          -   Давай,  мать,  сегодня  исправим    всего  два  слова  «Сейчас» и  «Бумага» - говорил  он -  в  русском  языке  нет  слова  «Ща-ас»,  но  есть «Сейчас» ,   которое  можно  произносить  коротко.        Чтобы понять  и  научиться,  ты  несколько  раз  скажи  вслух  громко,  потом  побыстрее,   после  сама  услышишь  и  поймёшь.  Да  и  слова  «Бамаха»  тоже   нет  в   русском  языке.   Давай   повторять  по – слогам  БУ –МА –ГА;  БУ –МА –ГА... В  течение  нескольких  минут   бабушка  старательно  и  правильно  говорила  вслед  за  папой:
 « Сей-час,  сейчас,  сечас ...  Бу-ма-га,  бумага,  бумага,  бмага...».
Облегчённо  вздохнув,   отец  прекращал  урок.     А  через  несколько  минут  из  кухни,  с  острым   привкусом  мести,   раздавалось:     «Дрова  совсем  сырые...   Сева,    щаАс  же  дай   бамашку !...» 
             
P.S. Когда  папа  умер,  нас  уже   было  четверо,  и  мы  написали  на  его  могиле: 
              "Здесь  блестящий  лежит  офицер,  наш  отец,  живописец,  щёголь,  вдовец"