Глава 2. Прощание

Иногда я думаю, что бы обо мне сказали, если бы это не Дима, а я лежала там, с этой уродливой точкой посреди лба. Дима впервые привлекал к себе столько внимания, пусть и таким страшным способом.
Сначала я никак не могла понять, что же происходит. Вокруг собрались зеваки, продавцы выбежали из всех магазинов, какая-то бабушка выла так громко, что уши болели. Солнце святило прямо в глаза и мешало нормально разглядеть площадь. Я успела только заметить Лешу, который сидел недалеко от меня и прикрывал свою голову руками под столом. Казалось, что у него истерика. В железной урне рядом со мной была дырка от пули, что объясняло железный звон. В тот момент я, по какой-то причине, не придала значения тому, что пуля была совсем рядом со мной, я отнеслась к этому равнодушно, даже не подумала над этим. Женя была позади меня, ее огромные глаза смотрели на меня с нескрываемым ужасом. Постепенно взгляды многих обратились в мою сторону. Чего все смотрят? Там труп лежит, а вы все на нас уставились! Я поднялась на ноги, звон в ушах стоял такой сильный, что мне хотелось их оторвать, ноги ватные, колени дрожат. А дальше я посмотрела на свое платье: красные брызги со смесью разлитого молочного коктейля красовались по всей юбке. И мне вдруг по-настоящему стало не по себе. Я все еще находилась в какой-то прострации, поэтому не могла осмыслить того, что происходит. Пришлось снова присесть на землю. Меня страшно затошнило, и я спрятала голову между коленей.
Очень быстро приехала “Скорая помощь” и полиция. После погрузки тела, это я уже смутно помню, врачи осмотрели нас вчетвером, удостоверились, что все в порядке.
Люди болтали всякую чепуху, вроде: “он сам себя убил”, а потом “это был выстрел из снайперской винтовки”. Меня это раздражало. Впервые меня раздражала эта городская болтовня. Кто-то даже взболтнул, что стреляли в меня. Хотелось залепить затрещину за такие слова. До самой ночи нас не отпускали следователи, снова и снова спрашивая как все произошло, и не верили, что я ничего не видела, совершенно ничего.
- Это, наверно, шок, поэтому ты ничего не помнишь. – Уже в сотый раз повторял папин коллега.
Он был пузатым и с усами, все типично, звали его Вадим Андреевич. Они с моим отцом ездили в баню каждые выходные, поэтому я его хорошо знала. Но теперь он меня пугал, снова и снова спрашивая одни и те же вопросы.
- Я ничего не видела! Говорю я вам, дядя Вадим.
- Я сейчас тебе Вадим Андреевич, расскажи еще раз все по порядку.
- Дима сошел с ума, начал на нас орать, как помешанный, потом психанул и вылил на меня коктейль.
Он глубоко вздохнул:
-Дальше, гражданка Приходько.
- А дальше я услышала выстрел, и кто-то толкнул меня на землю. Что случилось, увидела я уже потом.
- Что было между тем, как вы оказались на земле и тем, как гражданин Соловьев вылил на вас коктейль.
- Я услышала выстрел.
- Что вы видели, я спросил?
- Я не обратила внимания, все произошло слишком быстро, и солнце светило в глаза. Дима стоял прямо напротив света.
- Сколько выстрелов вы слышали?
- Три.
Он снова вздохнул, записывая что-то.
- Вы видели Диму в школе?
- Да, он сидит всегда впереди меня. В сотый раз повторяю, вести он начал неадекватно только возле киоска. До этого, в школе, он вел себя как обычно. Ничего не говорил, ни с кем не общался, и у него не было с собой никакой винтовки. Просто я заметила, что он странно выглядел возле киоска, обычно он опрятнее.
- Как именно он выглядел?
Я вздохнула, пытаясь бороться с раздражением.
- Он был весь помятый, какой-то расстроенный, тетрадка торчала из портфеля.
- У него были враги?
- У него не было никого. Он просто учился, был отличником, не думаю, что его интересовало что-то кроме учебы. У него даже друзей особо никогда не было.
- Вы уверены, что никто ему не хотел ни за что отомстить?
- Я не знаю, очень сильно в этом сомневаюсь, он никогда никому не мешал.
- Ваша подруга, гражданка Лебедева, утверждала, что видела его незадолго до происшествия, а точнее, предыдущим вечером. Какие-то ребята хотели отобрать у него телефон.
- Я не знаю, вполне возможно.
- Кто бы это мог быть, как вы думаете?
- Понятия не имею.
- Хотя бы предположение.
- Я не знаю, не общаюсь с такими ребятами, шпаны в городе полно, спросите у Женьки, она же это все видела, не я.
Вадим Андреевич встал и потер переносицу.
- Ничего не понятно.- Пробормотал он, а потом громче добавил, - вы свободны, гражданка Приходько.
Я развернулась и вышла за дверь. Мой отец ждал меня возле участка. Вид его был обеспокоенный, но он ничего не сказал, кроме:
- Довезу тебя домой, а потом вернусь обратно.
Мамы у меня не было. И я никогда в жизни ее не видела. Папа никогда об этом не говорил, но от соседки знала, что мать ушла, когда я была совсем младенцем, к другому мужчине. Странно, однако, что она никогда не появлялась больше в моей жизни, даже не пыталась меня искать. Сначала я задавала кучу вопросов, где она, что с ней, почему не приходит, но они все оставались без ответа, а потом потерялась надежда узнать правду. Так мы и жили с отцом вдвоем. Я научилась готовить, убирать, стирать, гладить, а папа очень много работал, иногда даже не приходил по ночам домой.
Иногда я думала, что раздражаю папу своим присутствием, мне казалось, что он считает меня странной. Например, в те моменты, когда я спрашивала его о том, видел ли он когда-нибудь умирающего человека и правда ли, что у мертвых людей глаза как у кошек. Он очень сильно злился и предпочитал, ни слова не говоря, уходить в другую комнату. Мне казалось, что его раздражают мои друзья и вообще факт, что я сижу рядом с ним. “Наверное, это все из-за мамы”- надеялась я, - “ может, я на нее похожа”. Но это были всего лишь предположения, правды мне знать не дано.
Между тем, мы ехали по ночному городу. Сегодня он казался каким-то пустым. Никого на улице не было, даже вечно пьяных мужиков, которые каждый вечер выпивали в беседках. Проехали возле дома, в котором жил Дима, окна в его квартире горели, серые тени сновали туда-сюда. Проехали мимо местного ДК, ресторана, кино. Ничего не работало. Все как будто знали очень хорошо Диму и оплакивали эту потерю, хотя, по правде признаться, его никто не знал. Нет, все были в курсе, что в доме таком-то живет сын профессора Соловьева и его жены, но никто его не знал, некоторые даже не знали, как он выглядит. Мне было тоже жалко Диму, но я чувствовала, что не имею права по нему скорбеть, он мне никогда не нравился, я даже придумывала какие-то гадости про него. Я считала, что это не моя потеря, это потеря его семьи, это их горе, а присосеживаться к чужому страданию не хотела и не считала это правильным. Я сочувствовала им, не могла представить, что чувствовала его семья, но сама не чувствовала ничего.
На следующее утро никто из нас не пошел в школу. Психолог, которая работала с нами перед тем, как нас начала допрашивать полиция, сказала, что мы еще переживаем эту драму. Поэтому к полудню Поля и Леша сидели у меня на кухне. Женя осталась дома. Она, по словам Вадима Андреевича, увидела больше всех.
Друзья сидели на диване, как сломанные забытые куклы. Поля все время вытирала слезы и сопли, вспоминая Диму. Мне это не нравилось. Это являлось для меня формой лицемерия, мол, посмотрите, он умер у нас на глазах, мне так грустно, его так не хватает, и ничего, что до этого я сама смеялась над ним, потешалась над тем, какой он растяпа. Трагедия, настоящая трагедия!
- А давайте создадим группу “вконтакте”, посвященную его смерти. Пусть люди напишут все, что помнят о нем, - сквозь всхлипы сказала Поля.
Я закатила глаза.
- А тебе не кажется, что это слишком?
Леша заметно оживился и принялся доставать свой ноутбук.
- Ребят, вы чего, очнитесь! – взмолилась я, - он же умер, а вы пытаетесь строить из себя каких-то праведников, вы не сделаете лучше, это дебильная затея.
- А по-моему, так было бы правильно, - полуплача, полуумирая, пробормотала Поля - люди должны ему сказать напоследок несколько слов.
- Господи, да с тобой точно помешательство случилось! - воскликнула я, - все, кто захотят с ним попрощаться, сделают это на похоронах. Уймись.
Они меня не слушали. Следующие полчаса они выбирали фотографии из его профиля, писали душещипательную историю его жизни и смерти, нашли какое-то отвратительное по содержанию и сути, абсолютно неуместное, стихотворение. Мне казалось это каким-то извращением, лицемерием и ложью. Я не могла на них смотреть. Они устроили фарс из его смерти, идиотский и жестокий. Лучше бы мы все сидели по домам и ничего не говорили. Зря я их позвала к себе. Были бы врозь – не придумали бы этот бред.
- Алис, принеси какие-нибудь пирожные, я так проголодалась.
Я готова была просто на просто, выпроводить их обоих из своего дома и остаться одной, так было бы лучше, гораздо лучше.
***
В школе сделали целый мемориал, посвященный Диме. Как-то пошло под его фотографией на обычном листке подписано: “Помним, любим, скорбим”, на этом же листке напечатана свечка, рядом лежала гвоздика. Все останавливались возле этого стенда и, вытирая щеки ( будто бы у них могли идти слезы), задумчиво и даже с какой-то грустью бормотали: “Блин, хороший был парень, до сих пор поверить не могу”. Все это казалось мне какой-то утрированной глупой сценой. Также, за последние несколько дней появились новости относительно выстрелов. Во-первых, стреляли где-то у нас за спинами, предположительно из какой-то многоэтажки, с верхнего этажа. Во-вторых, следы стрелявшего, пропадают где-то в лесу. А вот какие именно следы, что именно они подразумевают под следами, мне никто не пояснил. Предположений кто, а тем более почему, выдвинуто не было. Все терялись в догадках и поэтому сочиняли всякие глупые небылицы, в одной из которых, я лежала в больнице с огнестрельным ранением.
Перед тем, как мы пошли в школу, приезжало телевидение, и нас всех показали в новостях по региональному каналу. Журналистка задавала вопросы очень аккуратно, боялась, что кто-то из нас разревется посреди интервью. Но, к счастью, этого не случилось. Женьку после интервью родители увезли к бабушке в соседнюю область, а поэтому мы с ней не разговаривали с того случая на площади. Говорили, что у нее совсем с психикой плохо стало, но опять же люди вообще много всего говорили.
Папа пропадал в участке до самой ночи и вообще со мной не разговаривал. Про расследование он вообще не хотел ничего говорить, поэтому с расспросами я не приставала.
А потом наступили похороны. Было очень много народу, почти весь город собрался. Каждый ( даже те, кто его не знал) на поминках сказали много ласковых слов, но мои воспоминания о Диме прозвучали как-то нелепо, мне даже было стыдно, но больше я ничего не могла добавить:
-Он был хороший одноклассник, никогда не приставал, очень прилежный ученик.
Тогда на меня все посмотрели как-то укоризненно, с упреком, мол “он же умер”. Поля после моей “речи” разревелась и отказывалась говорить со мной.
В этом абсурде прошло две недели. Я нашла ответ своему вопросу: если бы я лежала там с уродливой точкой на лбу, все бы говорили про меня только хорошее и возносили в ранг ангела. За эти две недели людям надоело строить предположения и обсуждать смерть Димы, тогда-то и случилось второе происшествие. Люди вдруг по-настоящему испугались.