Там, где всё в цветах. ч. 3. Оборотни

 
                Вместо предисловия. ОТЕЦ КИРИЛЛ.
   
  - Я умру, но ты не приходи на мою могилу. Там будут враги. Я сам тебя встречу – живой. Там, около Успенского храма, буду подметать – и ты меня узнаешь. Тогда я тебе все расскажу, только ты не плачь, – говорил батюшка.
   Перед мысленным взором ученицы пронеслись картины прошедших дней, когда она имела возможность видеться с любимым батюшкой, получать от него добрые письма, постоянно чувствуя крепкое ангельское крыло в защиту.
   В Переделкино он принимал в крестильном домике и  там собиралась огромная толпа. Это было давно, когда еще будущий иеросхимонах Р., приезжал к отцу Кириллу, чтобы получить благословение на Валаам. Девушка и будущий подвижник ожидали в одной приемной, изредка прохаживаясь по территории подворья.
  Войдя в свой черед, девушка увидела батюшку, сидящего у стеночки на стульчике. Он глянул на неё, улыбнулся глазами и сказал:
   - Как же долго ты шла.
   Услышав ласковое слово, ужасаясь прозорливости отца Кирилла, девушка бросилась к нему и оказалась у ног батюшки. Он положил её голову себе на колени, прикрытые схимой и епитрахилью, и ласково погладил по голове невесомой рукой. Та зарыдала. Впервые она  ощутила живое человеческое участие в своей судьбе со стороны священника.
   - Как же долго ты шла, - задумчиво склонив голову, повторил батюшка. А девушка, подняв к нему залитое слезами лицо, торопливо начала рассказывать обо всем, что с ней произошло. Она умоляюще смотрела  на батюшку в надежде получить ответ – что все это было? И как жить дальше? Батюшка продолжал гладить ее по голове, прижимая  к груди, и молчал.
   Вот все и рассказано. А батюшка все молчит. Только гладит и гладит голову… Кругом тишина, никто не рвется в крещальню. Внутри на лавочке сидят несколько женщин и ждут своей очереди.
   - Иди царским путем, - вдруг сказал отец Кирилл. Он внимательным взглядом задержался на Распятии на стене около купели, и снова повторил:
   -…царским путем. – и поцеловал в макушку. Потом основательно и весьма торжественно перекрестил голову и сказал:
   - Приезжай, буду ждать.
   … Спустя много-много лет, пройдя свою Голгофу и чудом оставшись живой, девушка  вспомнит эти слова, - сидя на лавочке напротив  Успенского собора и наблюдая, как высокий монах с пронзительными и добрыми глазами подметает остывающий и затоптанный множеством чужих ног асфальт Троице-Сергиевой лавры.               

                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОБОРОТНИ.
                Глава 1.Плоды послушания.
               
   Под перестук колес, лежа на верхней полке, и глядя на пролетающую за окном жизнь , девушка ехала в поезде в далекую страну, имя которой было Послушание. Напутствием ей были строгие слова отца Иессея: « Кому Церковь не мать, тому Бог – не отец!»
   Младой старец очень значительно говорил о послушании, о том, что послушание и молитва – два крыла, которыми можно спастись. Другого пути нет.
 - А как же Христос? Ведь это Он – путь ко спасению. Так и в Евангелии говорится, - размышляла вслух девушка.
 - Христос, конечно, Бог, но не забывай, что надо, чтобы Он еще тебя и услышал. А ты – грешница,- отвечал невозмутимо мыслитель в рясе, и собеседница его начинала чувствовать себя неуютным листочком в этом огромном мире, листочком, который летит и не может найти себе пристанища ни на земле, ни в небе. Так слова образованного, но не духовного священника, завели живую человеческую душу в тупик  и диавольскую ловушку, уже раскинутую для нее служителями ада.            
   Впоследствии, размышляя над произошедшими событиями, девушка думала: что же могло быть хорошего от священника Иессея - бывшего личного водителя Владимира Артемьева, чье церковное хозяйство широко, словно империя, раскинулось в центре Москвы и напоминало скорее тюрьму, чем богадельню и школу. Огромные овчарки отвязывались на ночь на случай, если бы какая-нибудь старушка надумала сделать ноги из богадельни великого кормчего. И вообще - это было мрачное какое-то царство – само в себе, – где везде рекламировались слова и высказывания непогрешимого пастыря. Только что не было начертано лозунгов при входе в этот крематориальный комплекс. Девушка стояла на входе и думала, что же лучше из высказываний подошло бы:  «Оставь надежду всяк сюда входящий», или незабываемые стишата бабушки скромного религиозного деятеля, носившей гордое имя «Красная Агония» - по поводу бычка, который идёт, качается, вздыхает на ходу, - вот – вот доска кончается, сейчас я упаду! Это было похоже на казнь флибустьера. Или казнь его жертвы. Но всегда вызывало у маленькой девочки протест, - зачем же падать бычку? И почему он качается! А вздыхает? Да ещё и на ходу! Жалость к бычку, с которым так нехорошо поступили взрослые злые дяденьки, занозой сидела в сердце, и теперь лишь постигался их тайный зловещий смысл.
   Потом, пережив потерю благодатной помощи от Бога, перерезанной словами-ножницами подобно красной ленте на открытии мемориалов и памятников, девушка чувствовала какую-то загнанность духа и смертельную усталость. Живая вера у этих деятелей превращалась в мёртвый обелиск. Оставалось лишь зажечь вечный гееннский огонь.
   Вагон сотрясался на стыках рельс, а путешественница слышала:" Распни Его, распни Его!»
                СУДИЛИЩЕ.
 
 … Она увидела себя в  яростно потрясающей кулаками и безудержно орущей толпе. На нее внимательно и ненавистно в упор смотрел облаченный в черные одежды чернобородый старик. Толпа тащила девушку  на главную площадь по каменным плитам, дышащим зноем и стонущим – тяжело и протяжно, как психически больные.   
   Обезумевшие люди подогревались шнырявшими между ними существами. Девушка с ужасом увидела страшные рыла с рогами, спрятанными под колпаки. Прыгая на копытах по камням и сухой колючей траве, они успевали задеть то одного, то другого человека и что-то кричали ему в ухо. Прислушавшись, невольная зрительница явственно услышала:"Распни Его!"
   Но помимо этого она слышала и мысленные разговоры. Рядом с каждым таким человеком долго и незаметно шел рогатый. Человек упирался и спорил. Бес настаивал и убеждал:
   - Кто не чтит субботы, того надо побивать камнями. Так заповедал наш отец Майс из Сида!
   - Наш отец Майс мы знаем откуда пришел, а этого мы не знаем – откуда он пришел!
   - Он называл себя хозяином субботы!
   Но почти каждый человек мог найти в ответ оправдание Христу, стоящему посреди площади над толпой, колыхавшейся подобно морю. Люди пытались возражать чуждым помыслам, но делали это как-то вяло и неуверенно. Было видно, что они привыкли не думать, находясь в постоянном духовном рабстве, навязанном им вместо рабства египетского. Стадные законы, когда за малейшее преслушание полагалась смерть через побивание камнями, приучили этих людей во всём полагаться на мнение жрецов, от которых зависела судьба, да и сама жизнь любого из них. Вот и теперь им предстояло выполнить волю жрецов. Эта воля была в их глазах выше даже этого человека, который проповедовал им свободу от греха и вечную жизнь. Только что они вереницами ходили за ним и ловили каждое слово Учителя. Ведь каждое Его слово воскрешало, исцеляло, залечивало гнойные раны. Просто утешало их иссохшие души, давая надежду на освобождение от всей этой тоскливой, безотрадной жизни. Говорили, что он Царь, и они надеялись, что Он наконец избавит их от этих злобных и алчных начальников, постоянно надзиравших за неуклонным исполнением нагромождения всех правил закона, выполнить который не удавалось никому, а за нарушение – смерть. Поэтому, сами постоянно нарушая закон и находясь под прицелом законников, они так ревностно метали камни в неугодных правителям - первосвященникам жертв. А ведь часто ими оказывались друзья или хорошие знакомые. Так, весь народ, прикрывшись маской лицемерия, превратился в палача. Бездушного и безжалостного. Повязанного кровью своих жертв.
    А этот человек еще начал их обличать, и даже посмел заявить, что их отец  диавол, и ничего не сказал о богоизбранности и мировом господстве. Не обещал он и денег со всех народов, и даже был жалостлив к иноплеменным, к этим скотам с человеческим лицом! Не кидал он и камнями в провинившихся. Зачем такой царь нужен? Из всех возможных вариантов самым лучшим признали заложить его в жертву, как козла отпущения за грехи народа, как и было заповедано отцом их Майсом из Сида. Поэтому они так спешили на главную площадь. 
   Девушка видела, что над ними летают мелкие эфиопы и посыпают на головы пепел, льют смрадные помои  грязных мыслей, мажут  смолой и дегтем клеветы. Некоторые прислушивались и, прямо на глазах удивленной девушки с ними происходили страшные превращения. Удлинялись уши у прислушивающихся к бесовским клеветам и становились похожими на ослиные, только даже еще выше – поднимались уже над толпой, а бесы хихикали, реготали. Несколько штук рогатых ловко орудовали помазками и щедро украшали ослиные уши толпы жирным и лоснящимся под лучами солнца слоем дегтя. Те, кто с любопытством пучил глаза в надежде увидеть поруганного, оплеванного и избитого Бога , получали свой знак. У них вырастали огромные белые бельма и лопались глаза. На ногах людей, спешивших поучаствовать в распятии  Мессии, вырастала ослиная кожа, покрытая шерстью, а ступни ног превращались в копыта. Их сандалии слетали и оставались лежать в жирной пыли. У тех, кто по дороге злословил  Христа Бога , языки становились неподвижными, раздувались и не умещаясь, вываливались изо рта, подобно псиным. У других языки удлинялись, растягивались и раздваивались на конце, как у ядовитых змей. При этом изо ртов вылезали клыки.
   Многие пытались принять участие в распятии Мессии. И уже ни одного человеческого лица. Кругом  были хрюкающие и сопящие свинячьи рыла, которые глазами, подернутыми желтой пленкой, буквально пожирали стоящего на возвышении, над всем этим скопищем, Бога.
   -  Господи, да ведь это же не люди! – закричала девушка.
   С любовью и сожалением Господь посмотрел в её сторону.
   - Они могли бы стать людьми, если бы захотели. Но они не захотели, а теперь уже и не смогут, - грустно сказал Он...
   - Се – Человек! –  все услышали голос Понтия Пилата,  внезапно появившегося из глубины портика.
   Эта фраза произвела неожиданное впечатление. Сказанная с целью вызвать жалость и сочувствие, она вдруг вызвала шквал возмущения.
   - Он – жертва! Какой он человек? Его надо распять! Это – козел отпущения за нас и за наши грехи! Он- жертва! Жертва! Распни его! Распни! – взорвалась толпа.
   - Царя ли вашего распну? – растерянно произнес Понтий Пилат, ища поддержки взглядом у девушки, - единственного светлого пятнышка.
   - Нет, не трогай Бога! Он – Спаситель мира! А они – убийцы!  - закричала  она.- Ведь Он пришел с Любовью, он исцелял, воскрешал их детей! За что же Его убивать?
   Тут из толпы стремительно выскочил человек, похожий на отца Иессея. Он схватил девушку за длинную косу и поволок по каменным ступеням. Она почувствовала удар от камня, потом полетел град камней. Камни били по спине, по голове, по рукам, которыми она закрывала голову. Девушка почувствовала себя снова  в глубине стукинского двора, где она защищала кошку. Опять она увидела перед собой почерневшие от злобы рожи стукиных детей. Они тоже кричали:" Это – жертва! Бей ее!" - и злобно хохотали.
   Но тут над нею склонилось вдруг лицо того прохожего, который схватил цыганёнка Кольку за руку, когда тот поднял над девочкой огромный камень – половинку булыжника, уже готовый размозжить ей голову.  Светлый лик Спасителя ласково глядел на мужественную девочку.
… Откуда-то издалека доносились крики.
   - Кровь Его на нас и на наших детях! –кричали сотни голосов. Извивались змеиные шеи с надетыми на них чернобородыми головами. Лилась вода. Это Понтий Пилат умывал руки  по римскому обычаю.
   Христос смотрел на девушку долгим задумчивым взглядом...
 
   … Она открыла глаза. Схимница Елена наливала чай  в стаканы.
   - Пей, пока горячий, - строго сказала она.
   - Да я не хочу! Мне такой сон сейчас приснился, послушай…-заикнулась было девушка.
   - Все сны – от беса. И слушать не хочу. Скоро Киев. Пей по послушанию, - подтолкнула стакан в подстаканнике поближе к девушке монахиня.
   С благодарностью кивнув старушке, девушка сделала один глоток – и снова погрузилась в темноту.

                СОРАСПЯТИЕ.

  …  По узким улочкам Иерусалима толпа гнала перед собой человека в изорванной и окровавленной белой одежде. Он с трудом удерживал на своих плечах огромный, невообразимо тяжелый крест из мореного дерева. Пожалуй, и пять человек не смогли бы поднять и понести такой крест. Беснующаяся толпа била этого человека. Все норовили ударить его или толкнуть.  Иногда они валили его на землю и начинали озверело топтать. И тогда охране, специально набранной из воинов-язычников всех племен и народов, приходилось отнимать Его, раздавая удары по разъяренным животным в человеческих одеждах.
    Крест, который нес Спаситель, прикрывал Его от града камней, летевших из окон домов, и от тех, кто не мог рукой достать до жертвенного, как они Его представляли, козла, которого по закону великого отца народа Майса из Сида надо было забить за городом.
   - Вы должны все наложить на него руки – весь народ! И вам простит наш бог все грехи ваши, хоть бы их было и шестьсот раз по шестьдесят шесть! – кричал своим жрецам и всем майс-иссидам их вождь сквозь тысячелетия.
   Теперь вот он – настоящий Бог, не их змей на дереве, а Живой Христос - Мессия. Вот Он-то и должен понести, как они считали, за всех майс-иссидов их грехи и грехи их отцов, уже приложившихся к своим отцам. Они ждали этого дня. Теперь все пытались наложить на Бога Слово свои вонючие грязные руки с длинными черными когтями. А кто не мог достать, тот кидал камень, чтобы хоть как-то дотянуться до Бога и скинуть с себя тяжкий груз своих  невыносимых преступлений.
   - Господи!- вскрикнула девушка.
   Она увидела огромный камень, летящий прямо в  покрытую терновой шапкой, склоненную в изнеможении  израненную главу.
   Девушка бросилась вперед , и летящий камень поразил ее в грудь. Падая в горячую пыль, она услышала в сердце голос Христа:
   - Дитя Мое, Я с тобою.
   Сквозь туман и пыльные облака до её сознания откуда- то издали доносились крики и глухие звуки ударов. Всё её существо исполнилось  щемящим чувством жалости и сострадания.
   Молодой и длинный, как жердь, майс-иссид, заметив, что Господь ласково взглянул на девушку, подбежал и начал озверело бить ее ногами. Тяжелые удары приходились на все части тела, на голову, - девушка не могла подняться с мостовой.
   - Это жертва, жертва, её нельзя жалеть, - в такт ударам воспитывал он провинившуюся заступницу.
   Сквозь град ударов, разрывами вспыхивавшими в голове, и кровь, заливающую лицо, она на мгновение увидела удаляющуюся фигуру Господа, Который шел вперед, к Голгофе. Его били по терновому венцу  и огромные шипы всё глубже впивались в  окровавленную голову. И стекала, и  непрестанно бежала кровь по Божественному челу Спасителя, заливая Ему глаза, бороду и капая на белую одежду.

                КЛУБНИКА В САДУ НАМЕСТНИКА.
   
   Ах, какая в саду наместника клубника! Наберешь горсть, сядешь под яблоней и ароматом не надышишься! Кажется, что вся лавра окутана густым клубничным облаком.
   Ещё большее счастье затеряться в глубине огромного сада за  каменными стенами, чтобы никто тебя не видел, и рвать вкусные спелые сливы. Ими можно наесться. А если утром достанется пахнущая тёплым хлебом огромная просфорка, то это уже верх блаженства. В пещерах можно иногда разжиться фиником, а так, - старенький схимник, помнивший ещё Кукшу Одесского, принесёт баночку с кашей, супчиком или картошки. Баловал и рыбкой, часто вспоминая со смехом, как Кукша прятался – вон за теми кустиками, чтобы люди его не видели.
   - Присядет-его и не видно.
   Поразмыслив, старчик добавлял: "Это он от тщеславия бегал"…
   
   Как хорошо встречать рассвет с высоких берегов Днепра! Здесь когда-то стояла княгиня Ольга -  давно-давно. И прибывшая в столицу паломница по послушанию, а точнее, потенциальная рабыня начинала смотреть на утреннее чудо глазами великой княгини.
   И уже начинала ощущать на себе богатые жемчужные одежды, а на челе -  тяжелый величественный венец. В эти часы бедную и убогую странницу посещали великокняжеские мысли.
   Как ни странно, она начинала чувствовать ответственность за судьбу малороссов незалежной Украины. Какие мысли посещали святую равноапостольную  Ольгу в те далекие минуты и часы, когда она бывала здесь?
   Ее озабоченность происходящим – сквозь века –словно была разлита вокруг и ощущалась всем естеством девушки в те моменты.
   Как защитить рубежи своего Отечества от врагов? Как привести к истинной вере народ среди общего многобожия? Как воспитать сына в благочестии? Что  ждет ее родину в будущем?
   Что же  снова тревожило ее княжеский покой?
   - Святая вера колеблется. Католики и униаты раскололи  Украину.  От России народ отделяется. Русских, - своих же братьев - изгоняют и убивают, склоняясь к Польше.
   От неожиданности девушка едва не свалилась с обрыва, услыхав за спиной приятный, исполненный достоинства женский голос.
   - Со скорбью смотрим мы с небес на ваши страдания. Мы уже свое течение совершили, и подвиги свои исполнили. А у вас, у каждого – путь вперед, к подвигу. Что мы можем сделать для вас? Когда древляне убили моего любимого супруга, - я встала за него и отомстила. Их князя Мала и их старейшин я отправила просить прощения у моего любимого, убитого ими, мужа. И не жалею ни о чем, - я выполнила свой долг перед памятью князя Игоря.
   - Княгиня, как ты велика! Я восхищаюсь тобой! Как бы мне хотелось быть похожей на тебя. – вскричала девушка с великой радостью.
   - Ты стремишься к целомудрию, к чистоте. И вижу, ищешь этот путь в монашестве. Но пойми, не всегда легко в этой жизни быть сильной и мужественной. Тем более, когда рядом нет  такой поддержки, какую я имела целых 42 года. Да-да , мы с князем Игорем были счастливы именно столько лет, пока его не отняли у меня враги. Но тогда я уже была достаточно укреплена правлением, решением многих вопросов – совместно с моим любимым мужем.
   - Княгиня, но ведь ты и до замужества была сильной духом и целомудренной, и не только мужа твоего это заслуга, а твоя, твоих чистых родителей, строгих и честных в супружестве, - возразила девушка.
   - Сейчас такого нет на земле. Люди очень сильно отличаются от нашего времени. Поэтому тебе лучше честное замужество, чем искушения в монашестве. Тем более, что ты увидела изнанку современного служения в монастырях,-  как в мужских, так и в женских. Когда тебя найдут свои, приезжайте ко мне сюда, мы встретимся и обо всем поговорим. – Княгиня Ольга положила руку на ограду смотровой площадки и посмотрела вдаль. – Там твой супруг, - впереди, и власти  времени нет над вами.
   Княгиня смотрела на рассвет и заря отражалась в ее лучистых глазах тихим светом. На сердце девушки легло спокойствие чистым покрывалом надежды и ожидания… Она и предположить не могла, - что ожидало её в Киеве.
   
                ИСХОД.

   … Теперь же мгновенно пронеслись перед ее мысленным взором перекошенное рыло насильника и убийцы ее, подосланного священноначалием Кирово-Пенчерской лавры.
  … Девушка вдруг оказалась в камере пыток, в которую сначала была превращена ее квартира в городе Белая Церковь под Киевом, потом Кирово-Пенчерская лавра, а потом этой камерой стала вся жизнь.
  Он подвергал ее нечеловеческим мучениям, невыразимым унижениям, страшным пыткам, при этом перед людьми выставляя на посмешище. Она видела, как он бил ее по животу и голове ногами, прыгал на ее животе и на беременной съезжал по высоким горкам аттракционов в зимнем парке. Она увидела, как раздевая ее донага, он озверело бил ее тяжелыми башмаками по голове так, что кровь летела по потолку, по стенам комнаты.  А вот он волочит ее по снегу зимнего леса и бьет головой о деревья, кулаком проламывает нос и тяжелыми ударами вдавливает кости черепа внутрь мозга. Струи кипятка полились на ее голову из эмалированного чайника, а огонь зажигалки опять опалял запястье руки.
  Но гораздо больше страданий девушке приносило понимание тех мук, которые нес русский народ – ее народ, частицей которого она была. Перед ее глазами был отчаянный последний взгляд Сашки, насмерть забитого нанятыми отцом Спиритоном наркоманами, в туалете Кирово-Пенчерской лавры. В памяти остался рассказ странницы Валентины об утопленных в бездонных колодцах у лавры русских людях.
  Душа девушки расширилась и она стала чувствовать все страдания русского народа, который был избиваем, поруган, продан, насилуем, оклеветан, проклят и оплеван – и заклан в жертву, - подобно Христу - Богу своему. Она вдруг почувствовала себя пригвожденной с другой стороны креста. Спаситель пробитыми руками держал ее за руки и укреплял в страданиях.
  Теперь это её забивали железной арматуриной прямо напротив окон блаженнейшего митрополита, а потом увозили на «скорой» в неизвестном направлении, продавали на органы и в сексуальное рабство.
  Ее били по лицу молодые академики Кирово-Пенчерской духовной академии, а келарь Марс держал ее, заломив ей руки за спиной, но это была лишь физическая боль. Душевная, от рождавшегося сочувствия к страданиям русского человека, была гораздо сильнее.
  Это ее в лице маленьких послушников, приехавших из глубинки, насиловал по ночам у себя в апартаментах архидиакон Маруф, а непослушных лишал хлеба и наказывал...
  Монахи боялись свидетелей, тем паче из Москвы. Вместе  с тем, за девушку они цеплялись, даже прятали. Правда, оставалось непонятным, на что её употребить, - то ли местной юродивой сделать, по мысли одних, - то ли использовать по другому назначению, по мысли других. Ставший впоследствии экономом рыжий отец Варвар заявил с гнусной улыбочкой: "- Ты через всех нас здесь пройдёшь,"- и похотливо пялился на жертву.
  Какие- то незримые сети постепенно сплетались вокруг, затягиваясь в крепкие узлы, уловляющие заблудшую душу в погибель.
  Сидя в саду наместника под яблоней, девушка пряталась от монахов, ставших  чрезмерно суровыми и гневливыми , и  вдруг она увидела страшную и величественную картину:  из- под земли, из тайных пещер, в скорбном молчании, стали вырастать образы древних иноков. Их было неисчислимое множество, целое войско, и даже больше. Выстроившись попарно, они двинулись к площади перед разрушенным Успенским собором. Теперь у них были огромные горящие свечи, которые они держали двумя руками.
  Девушка поняла, что это были те, кто когда -то подвизался в обители. Их схимы и монашеские облачения были не похожи на современные, да и лики заметно отличались. Сосредоточенные, углублённые в молитву, аскетичные, они светились внутренней силой и величайшей неземной скорбью.
  Древнее монашество покидало осквернённую лавру. Они вышли на площадь, и в этот момент раздался гул как бы множества голосов, как на вече. Каждый из них обращался со своей печалью к Богу, и просил позволения не присутствовать здесь больше, освободив от зрения всех падений и поругания святаго иноческого образа. Они не хотели быть соучастниками дальнейших беззаконий, и Господь услышал их молитвы. Заступилась за своих угодников Богородица, и они в звенящей тишине вышли из лавры чрез врата колокольни.
  Страшная и величественная картина не была сокрыта мученицей от нынешних насельников, что и ускорило развязку.
  … Церковные руководители встречались с воинствами и властями Украины. Вся лавра была наполнена молодыми людьми в строгих костюмах. Они стояли на холмах, по которым когда-то ходила княгиня Ольга, на булыжных мостовых, возле административных зданий. Девушка подошла к одному из парней и строго спросила:
   - Крестик есть на груди?
   Он ошалело выпалил:
   - Никак нет!
   - Наденешь?
   - Д-да!
   Девушка пошла в лавку и набрала крестиков у Сергия. Надев их на гайтанчики,  она обошла всех гэбэшников  в лавре. Здоровенные парни послушно наклоняли головы под ее руку  и за час вся обслуга президента Куречмы была в крестах.
   Вышли из резиденции деятели и президента повели к пещерам. Девушка двинулась к нему, но охрана преградила путь к партийному бонзе. Один из них подошел к монахам и что-то стал им говорить. Вдруг отец Несторий отделился от толпы и поспешил к девушке. Он взволнованно сказал ей:
   - Срочно уходи в пещеры, мать. Мы им сказали, что ты- местная дурочка вроде блаженной. Уходи. У них есть подземные казематы, там многие пропали. Мы тебя не найдем потом.
   Он увлек девушку под локоть в сторону, хотя и не имел права прикасаться к женщине, и слегка подтолкнул. Она быстрыми шагами устремилась в пещеры…
   … Войдя в полумрак пещер, странница вдруг услышала звенящую  напряженную тишину. Ее окутало теплое облако. Напротив мощей преподобного Антония можно было примоститься в уголочке. Прижавшись к стене, девушка спиной буквально сползла по ней вниз, на земляной пол, чувствуя страшную усталость и изнеможение всех сил. Закрывая глаза, она длинно и скорбно застонала, переполняемая душевной и физической болью. Зачем ее пугают казематами, гонят, прячут? Чем она провинилась? Кто ее обвиняет? Кому нужны ее страдания? Что хотят эти монахи от нее?
   Теплилась лампада над спрятанными под землёй мощами…

                ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ.

   … Пол под ногами рассыпался в песок. Вместо огня лампад  и сияния свечей  Киева запрыгало солнце в черном небе Иерусалима. Оно то скрывалось за темными рваными облаками, то снова высовывалось наружу.
   … Вспышка молнии на мгновение озарила тусклый пейзаж. Блеклые кустики жались к черным скорбящим камням, похожим на застывших в безмолвии вдов.   
   С каждым новым ударом грома разседалась земля и из расщелин выходили облаченные в белые саваны люди. Это были святые и пророки, ранее убитые за истину. Они молча и строго проходили сквозь толпу, стоявшую у высокого креста, на котором  был распят Бог Слово.
   Небо разрывалось от ударов, как от ядерных взрывов.
   Толпа, которая сейчас только что кричала и бесновалась, плевалась, кидалась камнями, -  вдруг притихла. Длинные уши, измазанные смолой и дегтем, прижались к дряблым щекам майс-иссидов. Красные глазки, покрытые бельмами, заслезились от безумного страха, взгляд остановился на Распятом и замер. Безмолвный крик ужаса обнажил желтые кривые клыки.
   Истерзанная плакальщица стояла около Креста, прижав руки к груди. Величайшее горе охватило всё её существо. Казалось, вот-вот немного, и её душа вылетит из груди.
   Каким-то внутренним чувством она осознала величайшую вину всего человечества перед Богом, страдающим и убиваемым.       
   И тут пришла страшная догадка. Все стало на свои места.
Вот, оказывается, в чем дело…
   Я живу, пью чай, смотрю в окно, кормлю птиц, вдыхаю ароматы цветов, шью, вяжу салфеточки и вышиваю подушки. Все так интересно. И так хорошо – жить! Дыхание жизни дал мне Бог. Умею говорить, мыслить, созидать. И не люблю ругаться, лгать и воровать. Не умею и не хочу. Еще не хочу убивать и клеветать. Ненавижу грязь в отношениях между людьми. Кто я? Вот, я стою перед Крестом. Кто Ты, Христос Бог мой? За что такая свирепая смерть Тебе, Кто выше нас всех, обычных, не умеющих воскрешать, исцелять, прощать?
   - Послушай меня, Боже. Твоя Кровь, - кто Ее жаждет? Я хочу, чтобы Ты жил, говорил, улыбался. Я не хочу Твоей смерти.
   - И Я молился об этом: да минует Мя чаша сия, - тихо промолвил Господь, отозвавшись в её сердце.
   - Но мне сказали, что Тебя послал Бог Отец искупить грехи мира.
   - Если земной отец не подаст своему чаду змию вместо рыбы и  камень вместо хлеба, то как же Отец Небесный – Всеблагий и Всемилостивый? Бог Вседержитель исполнен любви и не было Его воли в  преступлении против Меня, как и нет Его воли на любое злодейство. Но зло до конца явило себя на мне, а кто не понял и не осознал того, - будут пить мою чашу.
   - Господи, но Ты пришел в этот мир искупить нас?
   - Я пришел в этот мир, чтобы собрать вас, расточенных чад Божиих, и чтобы перстные люди устыдились Бога и не творили беззаконий на земле, - как неуемные виноградари, расхищающие виноградник Творца мироздания и убивающие пророков, а напоследок времён и Наследника Хозяина виноградника.
   - Но вольные страдания Твои, о которых говорится в писаниях…
   -Это не воля Божия. Это - преступление Ея, которое не простится ни в сем веке, ни в будущем. Это -  ритуальное убийство, попытка принесения жертвоприношения сатане чрез заклание Живаго Бога. Очередная безумная попытка сатаны захватить престол Божий, как говорят у людей, - совершить революцию. А мучали Мя так жестоко, - для того, чтобы Азъ отрекся вашего спасения, - раз не отрекся первородства, на что покушался сатана. Азъ же – Превечный, не рожденный…
   - Значит, все, что мне говорили священники, и то, о чем я читала в Ветхом Завете…
  - … Намеренная ложь.
    Вот и все. Но как же тогда жить? Ведь Христа уже распяли, Его, – Бога! - оклеветали и убили!
   - Кто же совершил такое злодейское преступление и для чего?- душа мучительно заныла, не в силах ответить на поставленный вопрос. - Если бы я действительно жила тогда, то пошла бы и умерла  вместе с Ним, и шла бы с Ним до конца…,- но меня не было с ним, как я виновата! Умереть теперь? – Прости меня, Господи, - вырвалось из самой глубины её сердца, будто прорвалась наконец давно наболевшая рана.
  - Азъ прощаю тя, – рек Господь. - И живот дарую ти. Аминь.
   В этот момент невыразимые муки сотрясли тело Спасителя и кровавый пот потёк с Его Божественного Лика.
 - Господи, не остави меня, - произнесла молодая женщина, и горько зарыдала…
   Не в силах видеть далее страданий своего Бога, она упала на камни и лежала, как мёртвая. Подоспевшие воины оттащили её от креста, какой - то сердобольный мирянин погрузил её на повозку и повёз в приют для странников…
   Только теперь она поняла, какова же цена наших страданий, и даже страданий всего мира по сравнению с единой каплей крови и страданий Бога, сотворшаго небо и землю, и чад Божиих...
   А над кровожадной толпой животных с человеческими лицами, тщетно ожидавших себе знамений с небеси, поднялся величественный и грозный Ангел, главою упиравшийся в небесный свод. Он протянул свою десницу в сторону капища храма Соломонова и, содравши церковную завесу, швырнул её в сторону моря, от чего поднялись огромные волны и треть кораблей морских утонула. Также он поступил и со скинией ветхого завета. А ветхую псалтырь, на которой воспевались псалмы Давида, могучею рукою, порвав на ней струны, он бросил пред собою, от чего она разбилась на множество мелких частей, а земля потрескалась и застонала, и пошло трясение земли по всему миру.
   Главою своею великий Ангел затмил солнце. И прекратилось его сияние. И от страшного сего знамения содрогнулась всякая плоть на земли  и в небеси.
   Ангел отверз уста своя и произнёс псалом новый, псалом судный на богоубийц и на всё семя их.
                ПСАЛОМ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ.

   Пусть свободно поют небесныя гласы, не прерываемыя скрежетом и шипением с земли.
   Сломана ветхая псалтырь. Сломана рукою Ангела справедливаго, чада Божия. Брошена сильною рукою вдаль. Из порванных струн ея стекает яд в бездну, порожденную ею самою.
   Древния пальцы нечестивца, убийцы и похитителя касались некогда ея. Зачем ему пророчествовать, если истинных пророков убили его отцы и исчадия? И сам он излил гной своего сердца на все племена и языки. На людей неповинных наложил он бремя страшных проклятий своих. И стала злоба его причиною гибели мира.
   От избытка сердца глаголют уста.
   Жалкие пигмеи, вещавшие о своей любви к Богу и ненависти к народам и языкам. Уста вашего племени  шипели на все народы, но лицемерно лгали пред Богом о своей любви к Нему.
   Исполнилась мера беззаконий ваших.
   Отцы ваши продали брата в рабство за сребреники. И вы дополнили меру беззаконий их.
   Вы – снопы без зёрен, звёзды без сияния, жнивьё без будущего урожая. Жалкие скопцы, добровольно оскопившия себя.
   Не из вашего колена Христос, не из колена  змиина  Бог Слово. К вам, презренным рабам, явил Он Свое милосердие, вы же предали Его, как отцы ваши продали своего брата в рабство.
   Так и вы предали все народы и языки на поругание бесовом, убивши Наследника виноградника Божественнаго.
   Жалкие скопцы! Ничтожныя рабы! Вы отверглись милости Божественныя, убивши во плоти пришедшаго Бога. Обрезками срамныя плоти своея вы осквернили землю святую.
   Осквернители алтаря Божия! Мерзость и смрад, гной земный.
   Служение ваше – отцу вашему-диаволу. И жертвы ваши – ему приносите вы.
   Вы преступили Закон Бога Всевышняго, рекшаго: милости хочу, а не жертвы! Вы не нужны более Богу. И презираемы Им и ангелами Его и чадами Его. Презираемы презрением гневным, святым презрением презираемы вы, исчадие сатанинское.
   Вы похитили святыни и подобно псам растерзали их, предав на поругание. И бисер святых откровений затоптали свиныя копыта ваша.  Вы растерзали первенцы и начаток и разорвали завет Божий, - сорвали нетленный хитон Христов.
   Тако и ваша колена обнажит Ангел Бога Живаго и бросит на поругание адским псам. И како вы не помиловали чад Божиих и не пощадили пришедшаго во плоти Бога, тако и вас никто не помилует и не пощадит. Потому что убиете вы жалеющаго вас правителя и царя и растерзаете народ, приютивший вас.
   За то адския псы будут угрызать кости ваша во веки веков. Восплачут и возрыдают дщери племени змиина! Вырывая власы из скверных глав своих, возрыдают гласом велиим! И посыплют пеплом лица своя, пеплом своих исчадий, чтобы не видел мир более безобразия их.
   Несотворившия достойный плод покаяния, - посекаетеся  вы, яко безплодная смоковница, и ввергаетеся во огнь вечнаго мучения.
   Разрушатся стены града вашего, навеки разрушатся оне. И  капище ваше не пребудет вовек. И не осквернят жертвы ваша место святое сие.
   И погибнет лютою казнию всяк помогающий вам.
   А гонящий и убивающий вас да благословится во век.
   Не от вашего срамнаго племени Пречистая Дево Марие. Святым Духом заложено дивное Чадо, распятое вами.
   Порождение мрака и тьмы, ядом ветхия псалтыри вы пожигали волю и разум народов вселенныя. Ваш завет с сатаной обличил ваше нечестие.
   Роде презренный, извергающий омерзительный смрад, как печать Божественнаго проклятия, смрад дикаго опоссума и мускусной крысы, издохших в силках ловца; насильники, оскверняющие чистыя народы своим удушающим зловонием, пожиратели судеб и жизней излиянием своего сладострастия.
   Теперь ваш яд вы будете пить во веки веков. От сотворения мира готова чаша вам. Пейте и пойте от песней предков ваших.
   Что же вы не поёте? И почему не хотите пить?
   Вы отворачиваетесь от чаши, из которой травили народы Божии. Вы отворачиваетесь от чаши ваших гнусных проклятий, от чаши гибельной, исполненной  мерзостями ваших преступлений. Пейте, крысы, во веки!
   Пейте, отцы ересей и лжи, ересиархи , закосневшия в своих мерзостях. Пейте, тайныя мыслители, основатели учений сатаны, убийцы людей Божиих! Пейте  из чаши, возвращённой вам рукою Ангела шестой трубы!
   Пейте, тайныя строители тайнаго царства внутри мира Божественнаго, царства-призрака, вурдалака и вампира, имеющаго главою сатану и чашу блудных мерзостей в причастие преисподней.
   Пейте, крысы, из этой чаши!
   Много вы пели песен, но все они были об одном. Себе вы хотели всё,власти над миром искали вы. Погибели всем народам желали вы.
   Теперь же все узнали, как вы боитесь Бога в Троице и Христа Его.
   Вот, Я положил оборванныя струны ветхой псалтыри в чашу вашу, крысы.  Теперь пейте от песней предков ваших. Что же вы не пьёте?
   Откройте рты, подлыя крысы, вот так, как вы кричали Пилату: Распни, распни Его!
   Вот она – вода ядовитая вашей слюны. Отравитесь ею.
   Вот они – уксус и желчь разграбленнаго вами виноградника. Это слёзы и кровь стёртых вами с лица земли народов. Это проклятыя вами чада Божии.
   Так сотрёт вас с лица земли Господь.
   И прах и ползок стал путь ваш.
   И Ангел Господень вечно бьёт вас бичом, и плётка со скорпиями на ваших гнусных спинах, жирных и дебелых от похотей, тайных болезней и обжорства, - на ваших неряшливых, смрадных телах!
   Ползите, мерзкия твари, отродье сатаны! Ползите туда, где определено вам место от сотворения мира.
   Жирныя вши на прекрасном лике земли, серыя мыши с вечной коркой чужого хлеба. Наглыя крысы, сплетающия месть и преступление, анафема вам! Анафема вечная! Анафема!
   Вы мнили себя хозяевами чужих  жизней. Жалкия черви!  Гнусен ваш род.
   Вы разыгрывали в тайных играх и мистериях судьбы мира и народов. Словно бумажныя карты перетасовывали вы историю вселенныя. Словно фигурки из слоновой кости двигали вы по деревянной доске вождей и воинства. Вы извратили судьбы Божии.
   Прошло ваше время. И вы смешны в своей непримиримой злобе.
   Встаньте, крысы, ваши тайныя сборища закончились. Дохлыя псы, смотрите!
   Вы видите, грязныя гиены, как летят в бездну ваши суровыя магистры и лысыя братья по цеху? Всё прошло для вас, шакалы, ползающия по пустыням, некогда бывшим пышными оазисами.
   Рождённыя во аде, возвращайтесь в свой ад.  И вот: вас уже нет.
   Вы навечно осуждены небесным судом, трибуналом военнаго времени.
   Ваши армии спасения от гнева Божия – легионы сатанинския не скрыют вас от Суда Божественнаго.  Не  спрячетесь вы  и под скалами. И вода не закроет вас. Вы, вечныя узники геенны, вместе со отцом вашим диаволом, отыдите во огнь вечный!
   И там -  пойте же песни свои, крысы!
   Вы шепчете своими змеиными языками, что Ангел Божий лжёт и наговаривает на вас?
   Я поставлю железную, каменную и деревянную распорку в ваши змеиныя пасти и вырву ваши раздвоенныя жала!
   Я выбью ваши гнилыя ядовитыя зубы!
   И вот: вы уже древния изваяния, разбитыя кувалдой правды, осколки не существовавшего никогда могущества!
   Я растираю вас своей ногой, и блёкнет, растворяется икона отца вашего – змия древняго и диавола на жалких бумажках, на сокровищах ваших.
   Ловите, подставляйте руки, змеи и змеёныши, - это ваши кумиры летят к вам. Это куски разорванной иконы сатаны, это доллары. Это – цена вашей совести, жизни и потеряннаго безсмертия!
   Так теперь плачьте, злодеи, с вашим адским исчадием  вкупе. Бейтесь о стену плача головами, как вы разбивали головы невинных христианских младенцев! Пусть треснут ваши черепа и мозги выльются на камни за городом. Ваши мозги,  в которых не было и не будет уже ума!
   Пусть разорвутся от страха ваши сердца, как разрывались сердца христиан, разгрызаемыя дикими зверями в амфитеатрах.
   Вы кричите о вечных гонениях на вас?
   Теперь для вас наступило вечное изгнание.
   Похищенныя вами дети для страшных ритуалов смотрят с неба. Они были замучены и заживо умерщвлены вами, гнусныя гении злодейства.
   В своей Песне Я расскажу Богу и вселенной о том, что вы делали в темноте, как затыкали детския уста, чтобы не было слышно криков боли. Младенческий плач стоит над миром как плотная материя вещества.
   Иглами вы протыкали детския тельца и собирали невинную кровь. Иглы вы загоняли в хрупкия детския ручки и ждали безконечно долго последней капли крови.
   Вы убивали мужчин и оскверняли жён. Вы растлили вселенную своею мерзостию.
   Но не к совести вам слово, её нет у вашего исчадия.
   Не знали вы, ведомыя своим отцом лжи, что Господь Бог поставил некий тайный знак, отметив Истинных чад Своих.
   Знак сей, надписанный на сердцах, являет своё содержание. Именно по этому знаку и следующим за ним делам возстанут чада Божии по звуку шестой трубы.   Этот знак – Совесть, а дела по нему – дела Правды Божественныя.
   Вера без дел мертва есть. Только вера разнится и дела по ней.
   Змеиная вера и породила дела ваши, дети ехидны, семя сатаны. Ваш отец- человекоубийца искони, а вы –его исчадие.
   Вы искусственное семя мёртвых, семя изверженное и подобранное с земли, грязное, никчёмное, исполненное гноя. Вы – число содомскаго демона, убийцы и вечнаго вора. И это – ваше вечное изгнание!
   Потомки хама, осквернившаго тело своего отца и честь своей матери, вы – гниль и парша на живом теле человечества.
   Вы стали прахом, проклятое семя сатаны. Анафема вам!
   Время закончилось.
   Богатому более не сокровищствовать, бедному не нищенствовать.
   Козлища смрадная, племя магриббинское, семя сатанинское, зверь, антихрист и лжепророк со клевретами, чародеи и волхователи, астрологи и маги, вся нечисть и обломки цивилизаций, времён и скверны и потомки их, все преступники заповедей Божественных, лжецы, клеветники, развратники и обольстители – отыдите во огнь вечный, гееннский, вместе с блудницею великой, обнажённой от мерзостей плоти своея и объеденной до костей болезнями, сгнившей заживо в момент упоения кровию праведников.
   Вечная вам анафема. Анафема!
   Вечная вам геенна.
   Аминь. Аминь. Аминь.
                УТЕШЕНИЕ.
 
  - Он не умер. Он уснул. Бог безсмертен. – услышала Плакальщица Бога тихий ласковый голос.
   Рядом с ней стояла дивной красоты Жена…
  -  Богъ безсмертен, - говорила сияющая Светом Неизреченным Царица.
  Взгляды их встретились. Из глаз Прекрасной Девы лучился синий глубокий прозрачный свет.
  - Не бойся никого. Здесь в лавре у тебя есть защита. Это – Моя лавра. И Я тебя не дам в обиду. Только ты уходи отсюда побыстрее, как и монахи все ушли,   - погладила по голове девушку Царица Небесная, накинула капюшон и тихо пошла к выходу из пещер. 
  Вдруг обнаружилось движение в углу пещеры. Схимник Гервантий нервно дергал свой плащ, поправляя его на плечах.
  - Что, Богородица приходила? Чего говорила? Клубничку хочешь? - брызгая слюной, прошепелявил он, и преградил дорогу девушке, протягивая ей кружку с ягодами.   
  - Спасибо… - вежливо улыбнулась она, - не надо вашей клубнички.
  На раке с мощами Арсения Трудолюбивого она увидела три  финика.
  - Матушка Пречистая, куда же мне идти?.. Ни документов, ни денег…Батюшка Арсений, благодарствую за угощение...

                ЗИМНИЕ ЦВЕТЫ.
 
  Утренний Крещатик встречал веселым гомоном цветочниц.
  - А вот кому квиты? Шо вы проходыте мымо? Бэрить квиточки! Будь ласка! Ось яки гарнюсеньки!- нараспев и наперебой зазывали покупателей, выглядывая из-за охапок благоухающего разноцветья, румяные тетки. Узнав, что девушка приходит из лавры, они часто давали цветы для Божией Матери.
  - Помолыся за мого свекра, вин пье, як собака! – говорила одна.
  - А в мэнэ дитя хворюэ. Поставь свичку за Богдана!- просила другая.
  - А я прошлого разу дала квиточки до Божой Матушки! Яка була торговля! В  мэнэ уси квиты розибралы! Ничого нэ залышылося! – радовалась третья.
  Девушка набирала полными охапками цветы и носила их Божией Матушке, ставила свечку за маленького Богдана и на другой день узнавала, что малыш выздоровел. А маму просила не волховать больше и не заниматься приворотами. От того и болел ребенок. И снова несла цветы.
  Однажды она пришла с огромным букетом белых хризантем и белых гвоздик. Была вечерняя служба.
  На улице было слякотно, пронизывающий ветер пробирал до мозга костей. Сплошной стеной шел мокрый снег. Кто-то дал рваные полусапожки, и ледяная жижа хлюпала внутри при каждом шаге. Уже подмораживало, и хлипкое пальтишко, пропитанное влагой, покрылось ледяной коркой. Платок на голове был совсем мокрым, и холодная вода струями стекала за шиворот, на лицо. Лишь цветы согревали руки и скорбящее сердце брошенной на погибель человеческой души.
  После службы наместник собрал всех монахов, построил их в шеренгу и произнес пламенную речь о том, что в лавре находится агент КГБ и что вот он стоит перед братией. При этом он твердым перстом указал на замарашку. Она даже не отреагировала на этот бред и горестно думала о том, что предстоит  ночлег на морозе, в продуваемом склепе на монашеском кладбище, где можно было положить замёрзшую доску на чёрную чугунную надгробную плиту, подложив под голову кирпич вместо подушки.
  Так её ломали, но здесь, на монашеском кладбище, будучи заживо погребённой, рядом с могилой схимника Сисоя, она спасалась от притязаний похотливых монахов. И чувствовала себя недосягаемой под защитой добрых небесных покровителей. Они дарили надежду и избавляли от отчаяния. Даже в самый лютый мороз, прижавшись к гранитному кресту батюшки Сисоя, можно было согреться физически, словно стоишь возле тёплой печки. Снежинки в это время плавно опускались с небес, и были похожи на прозрачные, светло-зелёные бриллианты огромных размеров. Они долго не таяли на руках, и собирались горкой в глубине ладоней.
  Конечно, был вариант расположиться в келье с двумя молодыми девушками, сбежавшими из неблагополучных семей, но послушник Валерий, которому монах Софон выбил все зубы за отказ сожительствовать с ним, предупредил по-братски, что занимаясь уборкой в корпусах, девушки подвергались насилиям и сожительствовали с монахами. Выйти из сексуального рабства  они не могли, так как не имели документов, и им не куда  было идти. А ещё он рассказал, что однажды, зайдя в монашеский корпус, увидел через полуоткрытую дверь, как известный им обоим монах барахтался с одной из девчат в постели. Тогда и стало понятным, какую участь уготовили ей схимница Елена и епископ Сераф, обещавший сгноить её в Киеве, и почему схимонахиня выкрала у девушки документы и фотографии, которые  заранее раздала, по её словам, всем в лавре, и зачем юродивая старица бросила её здесь на погибель, лишь добавляя масла в огонь своим «старческим» окормлением.

                СХИМНИЦА В ЗАКОНЕ.

  Одноглазая схимница Елена своим характером напоминала циклопа. С той лишь разницей, что была более свирепа и коварна.   
  Она заставляла послушницу писать покаянные письма патриарху в Москву, давая указания описывать трудности и проблемы лавры, а потом сама бралась отнести их на почту. И тогда  какой-то секретарь Мефодий из Москвы звонил в лавру и предупреждал, что в Киеве завёлся дятел, стук которого доносится аж до столицы. Об этом послушной ученице маститой старицы сразу рассказали в монастыре, где от своих секретов нет.
  Бывало так, что схимница заставляла таскать в лавру огромные тюки, которые ночами выгребала из шкафов приютивших её, и пригласивших, как лаврскую старицу, для духовной помощи и совета, или просто пожалевших её людей. Как  милосердные самаряне, они встречали её, кормили лучшими продуктами, стелили накрахмаленные простыни. С любовию и надеждой они расспрашивали по вопросам веры, а уже рано утром маститая старица, пока хозяева спали, выгребала их имущество из шкафов и столов, она забирала посуду, ткани и всё, что попадало под руку. Изумлённой послушнице, которую она брала с собой на дело, схимница объясняла, что единственной возможностью спасти эти заблудшие души, не хотящие жертвовать в монастырь, но живущие богато, остаётся пожертвовать за них. Это великий, но сопряжённый с опасностью подвиг, на который не всякий пойдёт!
  Слушая такие разглагольствования и сгибаясь под тяжестью навьюченных на неё узлов, послушница волокла украденные таким образом вещи в лавру и исполнялась величия и значимости своего подвига, а уже через несколько дней схимница огорошивала её предупреждением, что по лавре рыщет милиция и разыскивает преступницу. Та пряталась в пещерах и садах, отсиживаясь до темноты. Хотя и не до конца понимала, почему, собственно она должна прятаться? Ведь она ничего такого не совершала, чтобы совесть её обличала.
  А потом, ведь это матушка Елена – совесть лавры! Вон как она причесывает всех богатеев! И правда, схимница, что называется, шла на абордаж, видя дорогие машины, шубы, золото. Она, подбоченясь, вставала напротив такого объекта и в лоб спрашивала:- На что ты это купил? Я – Герой Советского Союза, но у меня такого нет. Отдавай машину! – и скрюченными пальцами она пыталась открыть дверцу и пробраться в салон. Водитель чертыхался и старался побыстрее закрыть окно машины.
  С шубами было проще. Остановив красавицу прямо посреди улицы, одноглазая старушка сразу ей говорила:  «Снимай шубу, это –моё!» Девушки реагировали по-разному. Кто-то пытался урезонить, но тогда получал нокаутирующий ответ: «Сколько ты детей во чреве убила? Убийца! Воровка! Блудница!» Так матушечка снимала грехи через обличение. Тогда опозоренная дама убегала стремглав.  Ну, а кто не обращал на вредную старушку внимания, тот получал площадную брань со всеми матерными словами, которые существуют в мире.
  Что же  это за подвиг такой непонятный? Послушница ломала голову. Дома, в далёкой Москве родители, дети, работа. Кто и зачем всё это придумал? – В глубине души она всё это понимала, но не более. Чужой злой ум по-своему распорядился её жизнью, запечатал её волю и разум, стёр память и лишил каких бы то ни было стремлений. Безчувствие и равнодушие вместе со смертельной усталостью завладели молодой женщиной, превратив её в тупое, послушное этой чужой злой воле, существо. Это называлось послушание. Вело оно в погибель, и она, эта погибель, не заставила себя долго ждать...
  Сама схимница в это время с комфортом расположилась в двухкомнатной квартире со всеми удобствами и улучшенной планировкой, где ранее жила послушница, лишь изредка наведываясь в лавру, чтобы подлить немножко ядку.
               
                БОЖЕСТВЕННЫЙ ФИМИАМ.

  …Служил заезжий священник – иерей из Греции. Выйдя на ектении  на солею, он остановился взглядом на девушке с большим букетом. Девушка непонятным для себя образом ощутила, как поднимается  под купол храма, выходит через золотой крест в небо и идет по этому небу вверх. А сверху открывается будто окно и благословяющая десница сыплет на нее лепестки роз – белые, кремовые, розовые, желтые…
  Так вспоминалась одна из служб. А были еще службы в пещерах ранним-ранним утром, когда воздух дышал раскрывающимися ото сна цветами и травами, а в пещерах было тепло и сказочно.
  …А вот на верху колокольни утром было не по-летнему свежо. Киев просыпался и потягивался, подобно ленивому и толстому коту. То там, то сям жалобно попискивали клаксоны авто, чиновники еще не спешили на работу, а в пригороде уже доили коров и выгоняли в стадо. Голуби рассеянно покурлыкивали спросонок и, потихоньку съезжая лапками по крутым скользким склонам крыш и откосов лавры, зябко жались друг к другу.
  Тихо и мирно в это время. Просыпаются пчелки, раскрываются навстречу первым лучикам солнышка маленькие ясноглазые цветочки. Их аромат начинает подниматься в воздухе, божественным фимиамом возносясь ко Престолу Творца.
  Это неправда, что первыми молятся утром монахи. Утром первые молитвы  возносят к Богу птицы, травы и цветы, бабочки и всякие козявочки. Еще раньше – только ангелы! Вся природа, всякое дыхание и всякая тварь славят своего Творца.
  В этой таинственной молитве послушнице казалось, – и она даже видела! – как щедрой рукой Господь сыплет с неба на землю прекрасные цветы и драгоценные жемчуга, самоцветы. Тогда вся лавра покрывалась по самые кроны деревьев лучезарным светом, от нее шло сияние небесных красот. Но люди не замечали этих щедрот Божиих. Они деловито заходили на территорию этого таинственного мира, копошились, переругивались, - и тогда дивная сказка меркла, блекла и исчезала, будто ее и не было.
 Эти места очень любил Николай Васильевич Гоголь.

                Глава 2. ТАИНСТВЕННЫЙ ПОЕЗД.

  К заброшенному могилянскому перрону тихо и как-то незаметно подкатил старинный поезд с паровой машиной. Окна были завешаны плотными красивыми занавесками.
  Увлеченные виноградом, обильно разросшимся на прилегающей к станции беседке, уставшие путники вздрогнули от неожиданности. Резкий женский голос объявил через громкоговоритель посадку и отправление.
  - Шановни пасажири! Сидайте, будь ласка, побыстрише! Мы видправляемось до Киева!
  Что-то заскрыпэло, захрыпэло, забулькало и смолкло. Тут же раздался звон колокола. Поезд выпустил пар.
  Переглянувшись, мужчина и женщина схватились за сумки и побежали к вагонам. Чья-то рука подхватила саквояж женщины и заботливо помогла ей забраться по ступенькам в вагон. Мужчина уже на ходу закинул свой баул и запрыгнул, едва успев схватиться за поручень. Поезд стремительно набирал обороты. Мужчина в старинном сюртуке пригласил их в свое купе и радушно просил располагаться.
  - Прошу, прошу, давно вас ожидаю - заждался! – говорил он, разливая чай по  заранее приготовленным стаканам в удивительно красивых подстаканниках. Путники  с удовольствием расселись на лавках и схватились за чай.
  Лишь утолив жажду и придя в себя от привокзальной жары, они переключили свое внимание на радушного хозяина, живо и с интересом рассматривавшего их все это время. Красивое лицо с тонкими чертами, большие выразительные глаза, гладкие черные волосы, белоснежный накрахмаленный воротничок и цепкий внимательный взгляд выдавали в нем незаурядную личность. Глаза искрились добротой и юмором, мудростью и лаской.
  - Ну-ка, ну-ка, расскажите, как вы там, коллеги мои дорогие, в Торжке котлетками баловались?! Да-да, я читал ваши рассказы, хотя вы их еще и не печатали. У нас здесь, знаете, все известно. Так что не удивляйтесь. Давайте я вас угощу настоящими котлетами. Такие только на Украине бывают! – сказал он и вышел из купе.
  Мы чувствовали себя, как дома. Мирность-мирность, покой-покой, как-будто оказались на родине после чужбины и обрели наконец тишину и радость.
  - Слушай, да ведь это Николай Васильевич Гоголь! А это – тот таинственный поезд, в который, если попадешь, то не выйдешь никогда, так и будешь по времени путешествовать, - сказал, обращаясь к жене, мужчина.
  - А я и не хочу отсюда выходить, здесь так хорошо! – отозвалась она, - Какой он удивительный, этот Николай Васильевич! И поезд чудесный, смотри, как все продумано: полочки, скатерть белая, цветы на столе, шторки вышитые. Что еще нужно?
  За окном проносились пейзажи Малороссии, белые хатки, подсолнечник, кукуруза, соломенные крыши, погребки, врытые в землю, колодцы с журавлями.
  - Ну, вот и мы!- в купе сразу стало широко и светло, когда раздался голос хозяина. В руках Николая Васильевича дымились горкой наложенные в глубокую тарелку аппетитные котлетки по-киевски. Шел дивный аромат вкуснейшей еды так, что все вокруг словно стало одной большой котлетой, которой можно было насытиться и не жуя.
  - Вот это да! – потирая руки, сказал мой муж. Уж кто-кто, а он- гурман и любитель вкусно приготовить, вкусно угостить и вкусно покушать!
  - Кушайте, кушайте! – хлебосольно потчевал Николай Васильевич. – Я помню, как вы приезжали в Торжок с книгами от издательства, а вас там никто и не покормил такими котлетами. Мы с Александром Сергеевичем тогда очень за вас переживали. Пришлось вас пристроить в женский монастырь на Селигере, чтобы хоть как-то утешить! А то вы совсем расклеились, разболелись без внимания и помощи. Ведь обязательно должна быть поддержка у человека!
  - А все потому, что у меня на Пушкинских горах не задержались! – весело прокричал невысокий смуглый мужчина, словно вихрь влетевший в незакрытое купе.  – У меня в поместье так не бывает! Хорошо хоть второй раз заехали с дивеевской землей, а то бы я не простил: пришлось бы вызвать Вашего мужа на дуэль, Элен, а я стреляю замечательно метко! – звонко смеялся он.
  - Александр Сергеевич! – представил его Гоголь и добавил:- Да вы и сами, чай, знаете! Пушкин!
  - Не ведали, что такое счастье нам улыбнется! Михаил! Елена! – представились мы наконец-то в ответ обоим светилам.
  - Знаем, знаем! Очень приятно! –мужчины обменялись рукопожатиями, даме поцеловали ручку.
  - Это поезд ушедшей России, - серьезно добавил Пушкин. – Мы здесь все. Нас собрал Господь помогать талантливым людям, спасать их, защищать. Вот и сейчас в Киеве нам надо спасти одного человека. Иначе не напишется роман «Белая гвардия». Слыхали? Одно молодое дарование. А может погибнуть от петлюровцев. Да и вас мы забрали, иначе вы не пережили бы эту ночь…
  Вдруг он снова перешел на шутливый лад.
  - А как Вы чудно переделали мои стихи! – сказал он, обращаясь к моему мужу. Я с удивлением посмотрела на Михаила.
  – Да, замечательно прозвучало вот это… - и Пушкин вдохновенно процитировал:
  - Товарищ, верь, взойдет она – звезда пленительного счастья!
  - Россия вспрянет ото сна
  - И на обломках демократьи напишут наши имена!
  Просто непостижимо, как метко и, главное,- правильно - звучит. Если бы знать, во что выльется наш царскосельский энтузиазм и нерастраченная энергия юнкеров! Лучше бы мы трудились на полях, вот как ваши современники, тогда бы поменьше мечтали и кричали.
  Трудно было представить Пушкина на колхозном поле или на собрании комсомольской ячейки. Когда мы ему об этом сказали, он весело и заразительно захохотал.
  - Да уж! Нам трудно это понять. Но ведь все ваше страдание родилось из нашего юношеского демократического вольнодумства. Так сказать, вы пожинаете горькие плоды, посеянные юными безумцами-вольтерьянцами. И нам смотреть на это горько. И Вы, Элен, как никто, это прочувствовали на себе. Помните?
  «И на могиле мой потомок прольет горючую слезу.»
  Мне было очень жаль вас, как вы скорбели в Святогорском монастыре на моей могиле. Мне очень хотелось утешить вас.Вы так плакали…
  В моей памяти пронеслась первая поездка в Михайловское, на Пушкинские горы. Тогда на пути в Ригу по издательским делам мы увидели неожиданный поворот дороги и решили посетить могилу великого русского поэта. Еще лежал снег, но кое-где уже обнажались поля бескрайних просторов, пригорки и дорога была не такой грустной, как обычно зимой. Святогорский монастырь нас встретил слякотной моросью, пронзительным холодом и отчужденностью. Древние кресты, врытые горестным временем в холмы монастырской земли, мерзли своими каменными колодами и казались одинокими странниками вечности, невесть какими путями забредшими на этот погост. Тут время как бы смыкалось и теряло свою пронзительность. Мы ясно ощущали свое единение с прошлым нашей страны, нашей родины. Ощущали себя частью Великой Империи во всем ее величии и трогательной хрупкости… Тогда, стоя у могилы Александра Сергеевича, я вдруг почувствовала вселенскую скорбь. Потерять такую душу! Пусть сложную, бунтарскую, противоречивую в чём-то, а может, и во всём противоречивую –ведь Пушкин носил над локтем древний магриббинский амулет и в то же время молился в православных храмах, будучи верующим человеком. Белые хлопья снега падали на белую могилку. И она была такая одинокая, такая горестная… Мы с Мишенькой расплакались. Плакали навзрыд, так, что рыдания вырывались из груди. Тогда сердце услышало строки, теперь озвученные Пушкиным: «и на могиле мой потомок прольёт горючую слезу»…   
  -…Но вот теперь и стараемся с Николаем Васильевичем! Давайте пировать!- вдруг раздались последние слова Пушкина, который все это время что-то оживленно говорил собеседникам.
  Пушкин чудесно сервировал стол сам, хотя и показал нам своего неизменного повара Трифона.
  Беседа потекла за вкусным угощением и приятным весьма общением. Все было настолько естественно, будто произошла встреча  добрых старинных друзей, которых никогда не разделяли ни время, ни эпоха.
  Мы весело смеялись, вспоминая исторические казусы, потом погрустили, снова посмеялись. Гоголь мягко улыбался и словно что-то хотел сказать личное. Его лицо было светло, но взор задумчив. Наконец, будто преодолев внутренний барьер, он произнес:
  - Страшная месть!
  - Что такое? – встрепенулись мы.
  - Снова страшная месть. Это значит, что все продолжается  эта ужасная история, только теперь она коснулась вашей прошлой судьбы и жизни.
  - Расскажите, пожалуйста, что все это значит, - попросили мы.
  - Это значит, что Елене мстит сам отец лжи. Она выбрала Христа, но не богатство и власть. Я видел, как диавол подходил к Елене на стукинском кладбище, где она продавала свечки и книги, и  слышал, что он ей говорил. Он говорил, что давно уже наблюдает за ней, со школы. И то, что, если бы она выбрала его, то теперь ходила бы в самых дорогих мехах и бриллиантах, питалась бы в роскошных ресторанах, имела бы самые лучшие автомобили в мире. Но она выбрала Распятого. И за это теперь ей страшная месть.
  - Да, он так сказал,- страшная месть, - повторила я.
  - А почему такое внимание к Вам, Элен, со стороны такого чудовища?- спросил Пушкин.
  - Всё очень просто,-грустно заметил Михаил. – Ведь она чадо Божие, а таких вылавливают и мучают. А то ещё устроют такую жизнь, что сам в петлю полезешь… Я всё это на себе испытал. Когда за Богом пошел.
  - В этой ситуации, когда весь мир идёт против нас, стремясь сломать, выставить во всём виноватыми, остаётся только одно, - заметил Гоголь. – Оставить мир и все свои привязанности, и удалиться в пустыню!
  - Мы так и сделали, - не сговариваясь, в один голос вскричали гости поезда.
  - И правильно сделали, - весело рассмеялись в ответ радушные хозяева.
  За окнами начали проплывать хатки пригорода. Добротные кирпичные домики и мазанки, врытые погреба. Как казалось, здесь небо опустилось на землю. Дома были белые, а хрустальные от чистоты стёкла окон добродушно выглядывали из-за голубых наличников. В полисаднике смеялись жёлтые подсолнухи и георгины. На бахчах вальяжно развалились усталые, огромные пузастые тыквы. Заросли кукурузы напоминали бамбуковые леса. Длинная и пронырливая коза, встав на задние ноги, рогами и копытами сбивала сочные янтарные дули с высоченного грушевого дерева.
  Вопреки нашим ожиданиям поезд не снизил скорость, а напротив того, въехал в город со значительным ускорением. Он стремительно маневрировал по каким –то запасным путям, пролетел через крытый ангар, пронёсся мимо золотых ворот и вдруг помчался по трамвайным путям прямо по улицам некогда славного, а ныне оккупированного петлюровцами Киева.
  Какая- то баба с дитями, чуть не попав под колёса, пронзительно  закричала:
  - Рятуйтэ, люды добри, рятуйтэ!
  Стоявший тут же , привалившись к хилому заборчику, в папахе набекрень и с винтовкой за спиной хлопец чуть не подавился своей замусоленной цигаркой, которую он смачно перед этим жевал, перекидывая её во рту. Парень, дико выпучив глаза, потянулся за винтовкой  и начал её искать где-то  рядом с  собою, да так и не нашел.
  Несколько монархически настроенных граждан, завидев царского орла  на боковой панели вагона, приветливо замахали снятыми котелками и шляпами. Стоявшая рядом с ними молодая и красивая дама радостно поклонилась.
  На всех парах поезд вылетел на площадь Богдана Хмельницкого.
  Высокий офицер с безукоризненной военной выправкой спокойно и с достоинством шёл к памятнику. В спину ему прицеливали свои нечищенные винтовки трусливые и неряшливо одетые красноармейцы. Поезд остановился между ними. Двери вагона открылись. Высокий офицер поднялся на подножку. Поезд стремительно набрал обороты. Где- то вдалеке послышались нестройные выстрелы и ругань. Но это уже никого не интересовало.
  В двери нашего купе постучали.
  - Входите, входите, дорогой Фёдор Артурович! – В один голос, приветливо отозвались все.
  - Благодарю вас, господа,- произнёс вошедший офицер. – Честь имею. Граф Келлер,- просто представился он и присел на предупредительно освобождённое ему место.
  - Это мы вас благодарим за оказанную честь, - очень серьёзно и с видимым благоговением ответил Александр Сергеевич и поклонился величию подвига генерала, до конца сохранившего верность присяге Святому Царю.
  - Я просто исполнил свой долг, - ответил граф. И все задумались.
  Солнечный луч пронзил вагон, словно радужное кольцо. Совершив круг, он как бы упал на дверь. Это был знак.
  - Простите, господа, нам пора выходить. Благодарим вас. Мы ещё не всё сделали на земле, мы тоже хотим выполнить свой долг до конца, - сказал Михаил.
  - Да благословит вас Господь, друзья, - ответили таинственные путники.
  Поезд замедлил ход. Мы вышли.  Где-то вдали прекрасная радуга поднялась на небеса.