В сумраке

Неизвестный никому мужчина вышел на сжатую пространством сцену и громогласно начал говорить:

- Товарищи! Женщины и мужчины. Я хочу зачитать для вас строки. Каждый из нас должен... должен услышать звуки души и сердца, разума и совести...

Мужчина не выделялся совершенно ничем от тех, кто сидел в зале: на каждом, как и на нём, были зашарпанные черные повседневные брюки, растрепанная будничная рубашка, которую поверх скрывал пиджак, застегнутый на одну пуговицу, в местах стертый, как и брюки. Единственной его сильно выделяющей чертой было лицо. Оно прямое и грубое, как выступы у скальных пород. Его голова блестела из-за отсутствия на них волос, точнее, их было так мало, что они были еле заметны – перед этим выступлением он подстригся налысо. А его фуражка валялась где-то среди рядов, затоптанная зрителями.

Все ряды наполнились шумом, спором и разными выкрикиваемыми фразами. Начался полнейший хаос, после обращения выступавшего. Никто даже не обратил должного внимания на него. Все были поглощены своей манией и начавшимися беспорядками. Мужчина, стоявший на сцене, с дьявольским взглядом смотрел на обезумевшую толпу и на его лице вырисовывалась столь похожая ухмылка безумия. Всё вокруг почти плавало от такой бесконтрольной ситуации. Мужчина медленными шагами прошёл влево, а потом вправо. Всё это безумие поглотило и его самого. Толпа ревела. На мгновение показалось, что ситуация выходит из-под контроля…

- Я в сумраке железной стали! – проорал на сцене выступавший, да так сильно, громко и звонко, что это сработало не хуже выстрела из пистолета. В его голосе чувствовались сила и мощь. Грубость голоса придавала надменности и жестокости. Люди, услышав это, как от выстрела, тихо стали занимать свои места. Голоса были еще слышны, но не более чем перешептывания.

Выступающий, стоя на сцене, всё с тем же безумным взглядом смотрел на людей, сидящих на своих местах. Его улыбка и тихий, но мощный и пугающий хохот покрыл сцену. Те, кто сидели в первых рядах, застыли от страха, а остальные от ожидания.

Мужчина продолжил:


Я в сумраке железной стали
Творил и бился до конца.
И все поскудой нынче стали,
И все забыли про отца.

А тот отец не был хорошим,
Он не был злым или плохим.
Но почему он Вами брошен?
И почему не рядом с ним?

Ваш отец и то не совесть,
Не любовь, не даже карма.
Я скажу: "Бросайте повесть,
Что эта жизнь - одна казарма".

Но Отец для вас всё тот же,
И глас его еще не смолк.
Вы думаете, что это Боже?
Нет! И имя это - долг.


Все находящиеся в зале застыли от оцепенения. Голос был настолько жёстким, что с каждой строчкой пробирал до костей любого, кто это слышал. Слушатели молчали – смотрели на поэта, а поэт – смотрел на слушателей. Сделав пару шагов по сцене, он развернулся и двинулся в противоположную сторону за занавес, а из рядов в него полетела его же фуражка, посеянная им когда-то ранее. Поймав фуражку, поэт исчез за многотонными тёмными тканями.