Часть пятая. Бесцветный претендент

  Продолжу петь свою мемуарию, с вашего позволения.

   
   Мы довольно весело проводили время, перешучиваясь и время от времени отправляясь "тряхануть целлюлитами" и подразбавить что-то уж слишком мононациональные к утру брит-танцы. Иронизируя над моей склонностью к активному отдыху этого вида, Свана заявляла что пойдет и добудет мне букет цветов, а я рекомендовал повременить с этим, ибо я пока не тороплюсь в лучший мир.


  И вот, когда мы в очередной раз решили почтить танцпол своим присутствием и уважить работу диджея, от стены отделился какой-то молью траченный и её же напоминающий субъект с выражением долго сдерживаемого раздражения на лице. Моль, будем так его называть ибо он не представился, а напоминал именно её, решительно заявил Сване что танцевать она пойдет с ним. И уронил свой стакан на пол, видимо для убедительности и демонстрации серьёзности намерений.
 


   Её явно не прельщало столь заманчивое и столь же навязчивое предложение и вид она имела как у человека, которого разбудили соцопросом в пять утра в выходной день. С обезоруживающей скандинавской простотой она ответила, что даже и слышать об этом не желает и с холодком в голосе посоветовала напомнить ей через месяц. Тут вмешался я. Я настоятельно рекомендовал ему вернуться к согреванию стены своим душевным теплом и не переживать за нас - мы и без него вполне найдем чем заняться. На полный негодования вопрос - кто я такой, но я отослал его к справочнику и рекомендовал посторониться, пока не поставили к стенке. Не в том смысле. Хотя...


    Встав в комичную позу и подбоченившись, Моль спросила - уж не собираюсь ли я ему помешать танцевать. Собрав остатки терпения, я ему пояснил что он имеет полное и неотъемлемое право плясать на канате без страховки, в балетной пачке в центре Алжира или хоть голый при луне, но пусть не мешает это делать приличным людям, не то его сейчас будут злостно и цинично танцевать об фонарный столб. Слово "хана" я затруднился перевести. Смутившись и отпрянув, он тем не менее заявил, что эта барышня обещала ему танец час назад (sic!) и что это некрасиво. Она нехотя кивнула, пояснив, что он так долго таскался за ней хвостом, донимал пошлыми анекдотами и сальными до ожирения комплиментами, да ещё закапал пивом половину ее платья, что выбор был невелик - согласиться для проформы, пока он не принялся пить чёрный ром или она не стала русалкой.


     Хотя в тот момент я думал совсем не об этом, позднее я заметил удивительную особенность англосаксов в отношении знания или незнания английского со стороны представителей других народов. Услышав звуки родной мовы, даже в ограниченном количестве и даже если вы потом перейдете на английский, континентальный европеец всегда выказывает признаки удовлетворения и заметно оживляется - одарив вас благонамеренной улыбкой, очнётся от апатии и меланхолии скандинав; немец примется задавать вопросы и вообще проявлять интерес к собеседнику; про француза, чья гордость уязвлена доминированием английского в мире, и говорить нечего - с этого момента вы ему роднее брата жены; итальянец весело подхватит фразу и выведет из неё, стреляя словами со скорострельностью штурмовой винтовки, ряд заключений, предположений, теорем и аксиом, из которых так или иначе следует талантливость итальянцев в целом - впрочем без всякого шовинизма в сторону других; испанец отреагирует сдержанно-мечтательной полуулыбкой идальго - но испанцы вообще дружелюбны к иностранцам, да и знание испанской истории и литературы им приятнее знания языка. Англосаксы - другое дело. Если вы смогли довести англосакса до того, что он спрашивает на предмет "спик инглиша" - обратите внимание на тон и мимику. Это не вопрос разряда "как пройти", это гневно-обличающий вопрос таможенника, при обнаружении запрещенных веществ в детской игрушке. При этом, в массе, сам англичанин воздерживается от отягощения своей памяти даже приветствием на языке местности, в которой уже три месяца не просыхает...




     Но вернемся к нашим... нашему барану. Заиграла затейливая музычка и в главе моей, не иначе как по наущению Лукавого, созрела озорная задумка. Хотя я вообще держусь того мнения, что обещания надо выполнять. Отправив Сванхильду на танцпол, я сдержанно кивнув маленькому, но гордому господинчику, не удержавшись от совета в следующий раз брать обязательства в письменном виде и заверенными местным нотариусом. Дама моя негодовала настолько, что это было не то что написано, а буквально вытатуировано на ее светлом челе. До сих пор не пойму причин, побудивших достаточно эмансипированную особу принять мою волю. Мистика, не иначе...
   

   Ну как я ей мог объяснить в тот момент, что моральное право это такой козырной туз, который всякому рекомендуется иметь в рукаве? Что это как аптечка в автомобиле, ненужная большую часть проводимого за рулём времени, но необходимая в ряде непредвиденных моментов. Даже щепетильные дворяне куртуазных, а позднее галантных времён не забывали о моральном праве - когда давали самому злейшему врагу шанс публично извиниться, хоть и без особой на то надежды. В моём же случае оскорбления не было. И я решил не грешить гордыней, подставив вторую щёку - а если ударит по второй (это в переносном, разумеется), то путём старого доброго рукоприкладства заставить наглеца забиваться под лавку при любом упоминании щёк.


   

     Итак, я отправил Красавицу танцевать с Чудовищем (которое отнюдь не выказывало тенденции превращаться в принца - а скорее напротив, всё более укоренявшемуся в этом имидже), напутствуя его замечанием что у него чертовски оригинальная манера ухаживать, которую бы точно оценили три четверти дам надувного телосложения. А сам устроился поудобнее за одним из столиков и отдал должное горячительным и прохладительным. Некоторое время, минуты две, я размышлял о мазохистах, которые из непонятных соображений пытаются охмурить особу в таком воинственном настрое. Будь дело несколько веков назад, думал я, глядя на выражение лица Сванхильды во время танца, или будь хотя бы в зале потемнее и поменьше свидетелей, в нашего бесцветного ухажёра уже летело бы от двух до пяти увесистых дротиков - я содрогнулся и мне даже стало его немного жаль. И я перевёл взгляд на танцпол. Сделал я это совершенно напрасно, ибо тотчас прыснул себе в стакан и выбросил на ветер пару евро. Моль добросовестно и целеустремлённо учил молодёжь как не надо танцевать - хоть медаль вешай. Временами он кружил вороном, временами мельтешил хоббитом, а когда ритм стал быстрее, принялся лягаться как андалусский иноходец. Он заметил моё веселье, метнув ненавидящий взгляд в мою сторону. Но в сочетании с его движениями этот взгляд тоже вышел комичным и я опять опустошил "закрома Родины". Чем больше он смотрел на меня, тем больше терял остатки самоконтроля. Выражение лица он умудрился приобрести такое, будто сейчас съел банку просроченных консервов. Осмысленных движений цивилизованного человека становилось всё меньше - прямо на глазах охапками и горстями добавлялся языческий, чуть ли не сатанинский элемент. К концу композиции он уже заткнул бы за пояс половину имеющихся в мире шаманов, дай только ему бубен или лучше - в бубен.   



  Танец кончился. Мавр сделал своё дело - мавр может идти в баню, я озвучил что-то примерно того же разлива. Он пытался было возражать, но я приблизился на расстояние выстрела рукой и сообщил ему на его лопоушко, что единожды сказав, не собираюсь переводить ему с английского на английский. Что-то пробурчав себе под нос, эта фигура исчезла с шахматной доски. Он уже не имел права роптать на свою долю, а по моему виду безошибочно заключил, что от меня ничего хорошего не допьёшься.