Марток оставит без порток

     Неделю целую у нас была весна… Ну, ладно… не неделю… Но три-то дня текло всё так, как будто бы февраль на день влюблённых обломился да с переляку навалился на «свиняк» — селёдка, сало, молоко. Окрестные бомжи, дворовые собаки и местные грачи вдруг выпрямили спины и стали так выхаживать, что и сам Оскар Уайлд почувствовал бы себя мымрой. И даже гибдедешник меня остановил с улыбкой. Да сам и подбежал:
     — Слышь, братан, ты не волнуйся… Ну ты-то должен знать! «На бору со стонами плачут глухари…» А дальше — как?
     — Слышь, сержант, а с чего ты решил, что я-то должен знать? — я честно и нагло воззрился в его рязанскую физию.
     Постовой совершенно по-бабьи опустил плечи. Заправил кисти рук за вырезы оранжевого жилета — как толстопятая простуха сунула бы свои ладошки под лямки сарафана. Обвёл взглядом мои «дрова». Выпростал правую руку и совсем по-казачьи похлопал себя жезлом по галифе…
     — Ну… ты же на «девятке»… не на «Туареге»…
     Его уши, казалось, пряли по фуражке. И мне даже помстились веснушки на этих ушах…
     — Выткался на озере алый цвет зари… — проворчал я, отводя взгляд
     — Да, да, да! — пацан потянулся ко мне обоими ладошками и даже пальцами зашевелил, как бы вынимая из меня то, что ему сейчас так было необходимо.
     — На бору со стонами плачут глухари, — намеренно мямлил я: ну не люблю я гибдедешников, особенно когда они меня останавливают. — Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло. Только мне не плачется — на душе светло… — и всё же я не смог выдержать кислой мины — честно и радостно улыбнулся ему. Искренне и нагло.
     — Спасибо, брат! — паренёк пошёл обратно к «скворечнику», размахивая указательным пальцем над головой, как будто бы именно сейчас впервые создавая те великие строки: — Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог!!!..
     — Издеваешься? — кинул ему вслед.
     — Да ты езжай, брат, езжай! — сержант обернулся, размашисто сдвинул фуражку, и мне показалось, что на его «ёжике» метнулся есенинский чуб.
     А ночью выдалась пурга.
     Поутру была суббота. Я курил в трусах на кухне. Щурился на великолепие нетронутого снега. И стряхивал пепел в горшище с геранью.
     — Но вот и снова замуж сбегать не успела, — вздохнула хозяйка за моей спиной.
     — Издеваешься? — усмехнулся я и вспомнил «рязанскую физию» сержанта. И сразу понял, что останусь ещё раз до утра.
     — Да нет! Всё было замечательно! — она положила подбородок мне на плечо, обдав духом сеновала. — Просто так принято говорить у крестьянок, засидевшихся в девках. Свадьбы-то по осени играли…
     — Ой! Ой! Можно подумать, ты засиделась! — не оборачиваясь, я приобнял её за талию. — Иди сюда — дай поцелую! — и безызбывно согласился с тем, что снова остаюсь здесь до утра.
     Март — он такой. То весна совершенно, то заново зазимок… Последние портки износишь, пока совсем тепла дождёшься.


Patriot Хренов © 03-04.03.2012