Бессонница. Двадцать третья глава

Ненси
- Вот только представь: ты приходишь домой с работы. Уставшая, замученная, с дурными мыслями в голове, раздражительная. Открываешь дверь и пытаешься протиснуться в нее с огромными пакетами,  в которых лежат продукты и пиво твоему благоверному.  Проходишь в коридор в огромной дешевой шубе - на улице-то  холодно. Дальше в кухню, ставишь все купленное на стол и идешь в гостиную, по пути снимая свое первобытное одеяние.  А там сидит муж. Даже, предположим, он опрятно одет, и даже не в спортивных штанах. Он просто молча смотрит телевизор. 
-Ну и что в этом страшного? – спрашиваю я.
- А то, что так будет каждый день. Я не привожу тебе никакие метафоры, не говорю высокопарными словами, а вот так говорю, как есть. Не грусть пугает, не тоска. Обыденность, скука, невежество – вот, что должно быть страшным. Я боюсь, что когда-нибудь со мной такое произойдет. Клянусь, я соберу вещи и уйду куда подальше, так же молча. Я не хочу превратиться в жену-толстушку, которая постоянно на кухне готовит борщи. Это же так страшно: убить в себе личность с мечтами, стремлениями. Такие люди даже ничем не интересуются! А  тебе-то  как плохо будет! У тебя же даже родственников нет! Знаешь, удивительно, что ты их найти не пытаешься. 
- Да, хреново быть мной.- Качаю головой, а сама утыкаюсь в невидимую точку перед  собой, не желая говорить о семье.- Неужели, выбора никакого нет?
-Почему же? Он есть. Но в него надо поверить.
-Тогда почему бы прямо сейчас  этого не сделать? Пока не поздно.
-Потому что это невозможно.  Мне, например, нужно знать, правда ли, что  бывали случаи, когда двое были счастливы вместе всю жизнь. Чтобы действительно любили, а не терпели. Вот узнаю, тогда поверю.
Мы с новой подругой сидели на крыше трехэтажного дома.  Стрелки часов медленно добирались к часу ночи.  Мы были так потрясающе пьяны, что легли прямо на бетонную поверхность крыши и вот уже минут пятнадцать делились своими мыслями, которые посещали наши дурные пьяные головы.
- Почему ты не хочешь найти свой дом?
- Ох, это слишком сложно и долго объяснять, давай в другой раз. Не будем портить эту ночь, – немного помолчав, я добавила,- на самом деле, все предельно просто - если меня не искали мои близкие, значит, на то есть две причины. Причина номер один: у меня нет близких людей, и я сирота. Причина номер два: мои родные меня просто ненавидят и не желают, чтобы я вернулась. И в таком случае, я очень хочу быть сиротой.- Я сирота, да, но брат-то у меня есть. Но видеть он меня не хочет, и я его понимаю.
- Ну что за бред? Что такого ты могла сделать, что тебя так все не любят? Хорошо, с причинами, почему они тебя  не ищут, мы разобрались. А ты-то, почему ничего не делаешь?
- Мне и здесь хорошо.
Я так устала. Хоть на секунду прикрыть глаза. Всего на секунду… 
Мне снился снег и некоторые моменты прошедшей зимы.  Здесь так холодно, что даже выходить из дома не хочется. Я укутывалась в одеяло и забиралась с ногами на  старый, потрепанный диван. Я совсем не слушала музыку, не смотрела фильмы и не включала телевизор.  Мне нравилась тишина и она для меня была лучшим звуком во вселенной.  Еще я заметила тенденцию, которая была свойственна почти всем людям здесь: у них у всех то состояние, которое они называют депрессией.  Наверное, зимой это совершенно нормально.  А вообще, мне кажется, что им это даже нравится, мол, я несчастен,  одинок, это так все поэтично до жути, и я могу теперь постить слезливые цитаты или заделаться в циники, толком не зная значения этого слова. Циничным вообще быть намного проще – не волнует никакая суета, чужие беды, проблемы, смерти, болезни, катастрофы, убийства. Ты даже за себя не переживаешь. А зачем? Скептичного взгляда из-под приподнятых бровей вполне достаточно, чтобы показать свое отношение к жизни. Такой путь выбирают самые слабые, те, кто не пройдет естественный отбор, однако если мои суждения ошибочны, то я очень сочувствую будущим поколениям. Что касается  меня, то я просто жила, день за днем смотрела в зеркало и видела там чуть пополневшую девушку с коричневыми волосами, которые периодически надо было подкрашивать. Во сне я вижу, как ко мне приходит Леша, как мы пьем чай с медом и смотрим мультики. Он говорит мне, что я другая, не как все эти девушки. Говорит, что я словно маленький ребенок, которого необходимо оберегать, чтобы он не обжег пальцы о плиту. Мне с ним хорошо и уютно, мне с ним спокойно. Он повторяет, что это любовь. А что я могу на это ответить? Любовь? Пусть будет любовь. Я ведь даже не знаю, что это такое, как я могу судить она это или не она? Это же здорово, я еще никогда не любила вот так просто и без трагедий. 
Мы кружимся с ним по комнате, но его силуэт постепенно исчезает и я больше не чувствую его прикосновений. Улыбка с моего лица испаряется, а вокруг становится все темнее, пока не доходит до густой черноты.  Я одна, совсем одна, а я так этого не люблю. Я чувствую чьи-то холодные подушечки пальцев на своей спине. От этого человека так приятно пахнет, чем-то таким до боли знакомым. Его такие же холодные губы целуют мою шею и что-то мне нашептывают. Он обнимает меня, и я кожей чувствую его холодную цепочку на шее. Я вспоминаю, как эта, да, без сомнения, эта самая цепочка билась о мою щеку и попадала в глаза, когда он нависал надо мной. Я просила ее снять, а он ни в какую, говорит, так лучше и зажимает ее в улыбчивом рту. Господи, как это так приятно - быть любимой.
- Проснись!
Я разлепила глаза и увидела перед собой рыжего высокого парня с квадратной челюстью.
-Доброе утро тебе. Не замерзла на крыше-то спать?
-Мне нужно уйти. – Пробормотала я.
-Куда уйти?- Не понял парень.
- Прочь.
***
Давайте поиграем в прятки? В эту старую детскую игру, которая нам так нравилась когда-то.
Я считаю до 346 км, а вы прячетесь. Я мысленно общалась с теми, кто меня бросил.  Вы сможете укрыться от меня за грудой банкнот, наивно полагая, что деньги заблокируют чувства, за недостачей их выплаты. Чувство стыда, может и да, но не чувство обиды. Особенно моей обиды.
Я считаю до 995 км, а вы думаете, что ладно, авось, пронесет. Мне не нужна правда. Мне нужно посмотреть вам в глаза.
Я считаю до 417 км и моя решимость дает слабину. Так вышло, прости. И прощение это у самой себя приходиться вымаливать. Потому что я уверена, что не существует людей хуже меня.
Я считаю до 912 и начинаю смеяться. Очень тихо. Так, чтобы никто не слышал. Даже больше про себя. Я чувствую, что уже скоро я найду то, что искала. А пока ни один из городов не показался мне знакомым.  Это все было чье-то, но явно не мое. Я нигде не могу найти себе места и, кажется, отморозила пальцы, пытаясь поймать очередную попутку, которая бы дала мне надежду, что до завтра я уж точно доживу.
Я считаю до 378 км, и у меня начинают трястись руки.  Я оставила жизнь, в которой было все.  В каждом из городов я пробыла ровно  2 дня - не много и не мало,  и время это оказывалось бездарно потерянным.  Оно постоянно оказывается до отвращения бессмысленным. Особенно, когда не знаешь на что оно тебе дано и просто пытаешься сделать хоть что-то, что  послужило бы оправданием твоему существованию.
Вот Москва и вот середина мая, остался последний маленький островок России посреди благоухающей Европы – Калининград.  Попутками здесь уже добраться не получится, и я купила билет на поезд на последние оставшиеся деньги.

Денис
В нашей жизни все прекрасно ровно настолько, насколько мы этого заслуживаем. Я заслужил любящую девушку, которую я не ценю, работу, которая приносит мне бешеный доход, но никакой радости и пустоту в графе «друзья». Я неудачник? Нет, обычный человек. Я чувствовал себя пластмассовым человеком с того момента, как Настя перестала быть неизменной частью моей жизни. Я не отказался от нее, нет. Я просто устал бороться с ней, и если бы она позвонила или навестила меня, я бы принял ее, я бы помог лучше, чем в прошлый раз. Я корил себя за свой поступок и свою безучастность, мне было тяжело осознавать, что это моя вина. А когда чувствуешь себя виноватым, хочется сесть и придумать себе оправдание. Так или иначе, ты его находишь, потому что отчаянно ищешь и знаешь, что это все равно проще, чем признаться себе, что ты, да-да, именно ты, такой весь идеальный, виноват в чьей-то сломанной судьбе. А тут еще Леон. Нашел на тумбочке Саши журнал, а там он – главный редактор и фотография на всю первую страницу. Молодой талант, успешный журналист, встретивший свою любовь в стенах здания редакции. Счастлив, умен, хорош, богат и все-то у него в лучших традициях не только американской, но и общечеловеческой мечты. Я не завидовал, я восхищался. От угрюмого романтика с примесью юношеского максимализма до звезды журналистики. Как? От стресса переключил приоритетный орган? Мне захотелось увидеть старого друга. Винил ли я Леона? Да, больше всех остальных. Но я не глуп, я не максималист и никогда им не был, а потому разложив все по полочкам - на что у меня ушло гораздо меньше времени, чем я предполагал - я перестал разбивать носы всем, кто по глупости своей о нем упоминал. В конце концов, он любил ее, а ведь, по сути, было не за что, и хотя бы за это нужно сказать ему спасибо. Может быть, стоит позвонить ему и поздравить с новой должностью? Пригласить выпить, восстановить то, что было так бездарно потеряно.
- Денис, купи сигарет.
- У меня еще остались, лежат в кармане куртки, возьми.
Я подумал  и решил спросить:
- Саш, у тебя остался номер Леона?
Она замерла в движении, пытаясь выудить пачку.
- Зачем он тебе?
Мне отчего-то было так спокойно, будто я все осознал и все понял, не хотелось даже возмущаться из-за глупых вопросов.
- Он получил повышение. Хочу позвонить, поздравить, договориться о встрече, если повезет.
- Я не удаляла его номер, если хочешь – возьми, посмотри.