В мире один человек. Глава 23

Почему одни люди, однажды появившись на нашем горизонте, тут же исчезают навсегда, чтобы больше никогда не напоминать о себе, и почему другие, однажды появившись, появляются и второй раз и третий и до того становятся близко к нам, что уже чуть ли не считают нашу душу своей собственностью?.. А почему одни дни мы запоминаем из прошедшего, а другие – их большинство – забываем, чтобы никогда о них не вспоминать?.. Чем дольше живёт человек, тем больше отодвигается он от своих первооснов, но тем сильнее в нём желание снова почувствовать эти первоосновы и по возможности вернуть их обратно, чтобы воспользоваться ими для создания в своей душе хоть какой-то гармонии, которая с каждым годом всё более отдаляется, так что со временем человек уже перестаёт иметь хоть какую-нибудь возможность связать концы с концами и под конец мысль о смерти принимает как неизбежность, как единственный выход исправить множество накопленных им в жизни ошибок. Говорят же, что горбатого только могила исправит. Так и человек, блуждая по лабиринту жизни, накапливая заблуждения, теряясь и путаясь в вещах, казавшихся ему ранее простыми, движется неминуемо к очищению от всей приставшей к нему за долгий жизненный путь скверны, к исправлению уже себя самого наконец путём выхода из этого лабиринта.
Мы далеки от того, чтобы в смерти видеть идеал совершенства. Это ещё не панацея от всех болезней, но шутка над человеком, притом злая шутка. Смерть, несомненно, ходит по пятам человека, хотя он склонен к тому, чтобы не думать о ней. И смерть существенно влияет на жизнь, она висит над ней, рискуя всякую минуту обрушиться. Но тут мы имеем дело с такими силами, которые не от нас зависят… Но дело пока не в этом, мы пока хотим понять другое, нам важно знать, например, хотя бы то, откуда человек черпает силы жить и радоваться перед лицом такого упрямого факта, каким является смерть?.. Вернее, мы и знаем, откуда он эти силы черпает, но дело даже не в этом, а в том, как он ухитряется долгое время черпать, зная, что его ожидает впереди?.. Но шаткий путь человеческий не всех выдерживает и иные вполне естественным путём не находят в себе силы дойти до конца спокойно, без трепета в душе?.. И кажется нам, что есть такой опыт, который уже просто вреден человеку. Допустим, некто, человек какой-нибудь, приходит к таким выводам, какие противоречат условиям и требованиям самой жизни…  Как должен поступить этот человек: отвергнуть противоречащие жизни выводы или утвердиться в этих выводах?.. Вот, пожалуйста, перед вами пример того, как человек, оставляя всякую трудовую деятельность, берётся за самого себя и притом самым решительным образом. Это происходит тогда, когда человек не находит для себя применения в окружающем, когда он не видит для себя достойной цели и при этом забывает о том, что есть ещё одна, пожалуй, самая главная, самая важная цель – создание будущего, для которого всегда что-нибудь можно сделать полезного, если очень захочешь…
Всё вышесказанное, может быть, и не имеет какого-либо прямого отношения к нашему рассказу и сказано, может быть, более от прилива чувств, которые время от времени овладевают нами, когда судьбы человеческие встают перед нами во всей подноготной правде, и всё-таки продиктовано оно одной очень сильной заботой, имеющей отношение к данному повествованию весьма и весьма непосредственное. Эта же забота заставляет нас пристально всматриваться в фигуры наших знакомых – Сушкина и Коломейцева. Есть ещё одна заметная фигура – Самойлов Вениамин Галактионович, который в своё время вступит на арену, – но его мы пока не трогаем, имея на его счёт особое мнение. Помните, какое с ним случилось престранное происшествие, так им для себя и не уяснённое?.. Так что тут ещё предстоит для нас с вами много любопытных минут… А пока мы обратим наш взгляд на Сушкина, которого оставили отдыхать и набираться сил.
В университет он в тот день так и не ходил, потому что спал до самого утра, часов до шести. Спал он необыкновенно сладко, тяжёлым, почти совершенно убийственным сном, – но, впрочем, сновидения, как показалось ему потом, видел не плохие, но в чём-то даже приятно действовавшие на сознание. Пробуждение его ото сна было медленным и длительным, – спящий явно не хотел пробуждаться и снова оказаться в этой действительности, видимо, поло-жившей на душу его нечто неудобоваримое. Окончательно проснулся он от стука в дверь, которую, прежде, чем лечь, позаботился закрыть за собой. За дверью слышен был Надин голос, звавший его по имени. Сушкин вскочил с кровати, одел быстро брюки и рубашку, на босую ногу тут же поймал тапочки и открыл сестре дверь. Ему вдруг показалось, что она ему хочет сообщить нечто важное.
– Что-нибудь случилось? – сразу спросил он Надю, как только увидел её.
– Случилось, – посмеиваясь ответила она. – Просто ты целый день не вылазишь из своей комнаты… вот я и подумала, не заснул ли ты там навечно!..
– Нет, я просто спал, набирался сил…
– И не пошёл в университет!..
– Значит было не до университета! – протирая сонные глаза, сказал угрюмо Сушкин.
– Ого! Это ново! – сестра с недоумением взглянула на него, не понимая, видимо, брата.
– Это старо, Надя, как мир! – заявил Сушкин. – Я тебе потом объясню… Ну ладно, ты мне чаю поставь пока, а то голова что-то… что-то с головой происходит! Хорошо? Ты сделаешь чай покрепче, а я пойду умоюсь!..
– Коломейцев заходил к тебе, – как бы невзначай бросила Надя, словно не придавая явлению, о котором она говорит, никакого значения.
– Коломейцев!?. – Сушкин остановился, услышав имя Коломейцева, в котором что-то его неприятно поразило и – ещё одно чувство дало в нём себя знать – он при упоминании Коломейцева испытал в себе какой-то зуд нетерпения, даже какую-то лихорадочную дрожь во всех своих членах. И ему показалось одно несомненно – что он жаждет видеть Коломейцева почему-то, а почему? – если бы он мог сам это знать. И если бы сейчас в квартире раздался звонок, он первый бросился бы открывать дверь, в надежде, что там, за дверью стоит он, Коломейцев.
– И что же?.. Зачем он приходил, Коломейцев?.. – живо спросил Сушкин, напряжённо вдумываясь в сам факт прихода Коломейцева. – Он что-нибудь сказал тебе?..
– А что он мне должен был сказать? – удивлённо и настороженно в свою очередь спросила Надя; только сейчас Сушкин более внимательно разглядел сестру, одетую по домашнему в не новые уже, изрядно потёртые джинсы и красную рубашку, в которой он не видел её давно; особенно красная рубашка отчего-то привлекла его внимание и в голове у него вспыхнуло вдруг одно слово – «красное» сменившееся затем уже более конкретным – «красная рубашка». Он повторил несколько раз мысленно: «Красная рубашка… красная рубашка…» И ещё лицо сестры как-то задело его, ему показалось, что в лице несколько преобладает болезненная желтизна и губы бледней, чем обычно, и даже сухи, как будто долгое время испытывали жажду. А в глазах сестры, в самых уголках глаз как будто прибавилось нечто ранее не существовавшее, – не то выражение глаз изменилось, не то даже форма глаз. «А сестра ли это моя?..» – вдруг дикая мысль пронеслась в уме Сушкина и от этой дикой мысли ему стало смешно, когда он представил всю нелепость своего настроения и своих неожиданных выводов. Слабый смешок вырвался из его груди.
– Да так, ничего, ничего… это я просто так спросил, – поспешил он, с опозданием, ответить на вопрос Нади.
– Чему ты смеёшься?.. – с лёгким изумлением полюбопытствовала Надя, пристально вглядываясь в лицо брата.
– Да так… Коломейцев, видишь ли, вспомнился… А-а… что ты ему сказала, он ведь, наверно, меня спрашивал?..
– Тебя спрашивал, да… И не наверно, а точно тебя…
– И что же он спрашивал?..
– Он спросил: «Вася дома?..» Сухо так спросил, спокойно, как будто ничего вчера и не было!..
– Да!?. А ты что?..
– Я ему ответила – Вася спит, его не надо будить! Если Вася спит, значит, должен спать!.. И он ушёл. А больше ничего не было. И мне показалось, что он ушёл не совсем охотно, как будто ему хотелось тебя очень видеть!..
– Это интересно! – обронил Сушкин. – Это очень интересно!.. И что же, больше ничего не было?.. Больше он ничего не сказал?!. – глаза его заблестели от непонятного ему самому возбуждения.
– Да, вспомнила, он же обещался ещё вечером зайти к тебе, – как бы нехотя сказала На-дя.
– Вот это бы сразу и сказала – вечером! – воодушевился Сушкин. – А во сколько он обещался зайти?..
– Во сколько – этого он не сказал. Просто, говорит, вечером зайду… Да я и не очень внимательна была! И без Коломейцева забот хватает!.. Тоже мне! Вчера поругались, а сегодня приходит, словно ничего и не было!..
У Сушкина опять вырвался смешок:
– Он ещё не раз сюда придёт и не два!.. И правильно сделает, что придёт… То, что было вчера – это было вчера, а вчера – прошло! Это прошлое, история! А сегодня – это совсем другое, совершенно новое!..
– Может быть, это и так, как ты говоришь, но мне это не нравится! Вчера обещал, кажется, что ноги его здесь не будет!..
– Ну ладно, ты поставь чай, а я умоюсь, – кончил разговор Сушкин и решительно направился в ванную.
Когда брат с сестрой минут через десять снова сошлись на кухне, у Сушкина вид был бодрый и свежий и какая-то странная, загадочная улыбка играла на губах.
– Вот ещё что, – наливая чай по чашкам, заговорила Надя. – Вчера у нас вечером тут скандал целый был…
– Скандал?.. Какой ещё скандал!?. Что же ты молчишь?.. Ты бы сразу сказала, что это был за скандал!..
– В общем, коротко, так… Приходил Виктор, Катин… не знаю, как сказать…
– Муж, – вставил Сушкин, не сводя с сестры глаз.
– Ну, пусть будет муж, если ты так хочешь!.. – согласилась Надя; в лице её появились признаки какого-то внутреннего волнения, а голос немного подрагивал от негодования. – В общем, этот негодяй стал ломиться в двери!.. Пусть, говорит, выйдет катя! Она, говорит, моя жена, я имею законное право!.. Звонил, колотил в двери!.. Катя боится выходить, видеть его не хочет… Ну, наконец, пришлось Виктора в квартиру пустить!.. Что тут было! Какая сцена разы-гралась!.. Взаимные упрёки, оскорбления, всякая мелочь, ерунда так и полилась из них наружу!.. он её тащит к двери, она не даётся, кричит, кусается! Он её за волосы, она же совершенно обезумела, слезами обливается, кричит: «Освободите меня от этого изверга! Он убьёт меня!..» Тот тоже, ума небольшого, кричит: «И убью, стерву, потаскуху – и всё в таком духе – убью, – кричит, – если не пойдёшь со мной!..» Ну мы тут с мамой вмешались, соседей позвали… при-шлось этому самому Виктору так ни с чем и уйти!.. Катя плакала потом долгое время, сказала мне, что Виктор её ко всем ревнует, что уже были случаи, когда он хотел было убить кого-то!.. Словом, совершенно патологический субъект, собственник, ревнивец, жена для него – так, нечто вроде вещи, хотя одухотворённой, но вещи!.. Представляешь, что Виктор выкинул?!. Мне говорит: «Это она твоего братца полюбила!..» А Катя, дура такая, кричит: «А может быть, и полюбила, тебе какое дело!?.» Так что, как бы чего плохого не вышло с этим Виктором…
– Что же плохого может быть?.. – спросил Сушкин, чувствуя в себе нехороший осадок.
– Мне показалось, что Виктор тронулся умом. Как обычно сходят ревнивцы и вообще, на любовной почве… Так что опасаться надо этого распоясавшегося субъекта!.. Как бы он какую-нибудь пакость не выкинул! В моральном отношении он не очень надёжен, я это давно знала… В тёмном углу может и сделать что-нибудь над человеком. Катя мне сказала, что он с ножом не расстаётся, носит всегда при себе… так что ты, Вася, будь осторожен…
– Гм!.. Ты думаешь, он способен и убить человека?.. – в тяжёлом раздумье произнёс Суш-кин, подняв от стола глаза на сестру.
– Думаю, что способен! Такие, как Виктор, способны! Они ведь, наверно, для того ножи носят, что предполагают в душе когда-нибудь кого-нибудь убить!.. Может быть, об убийстве и думают всё время и кажется им, что надо кого-нибудь убить, жизни лишить во что бы то ни стало!.. Это им для самоуважения надо, чтобы гордиться, наверное, собой!.. Я вот почему-то так думаю… Это порода именно негодяев, малодушных, трусливых ничтожеств, которые свою трусливую душу маскируют агрессивностью!..
– Да, да… это, конечно, так, – вслух сказал Сушкин, глядя в сторону и думая о своём. Он уже пил чай – и делал это скорее автоматически, как-то рассеяно. Озабоченность его не могла не броситься в глаза Наде и та спросила:
– О чём же ты сейчас думаешь?..
– Обо всём, – с ходу ответил Сушкин и с живостью добавил. – Да! Я же так ничего тебе и не сказал по поводу вчерашнего!..
И он немногими словами обрисовал то положение, в котором находился всю ночь. Особенно подчеркнул сам удивительный факт своей встречи с Коломейцевым в совершенной темноте. Не забыл упомянуть двух девиц и странный свой разговор с одной из них. И то место, где он был назван «дураком», он, конечно, опустил с вполне понятным намерением, объяснив Наде при помощи ловких и деликатных выражений, что девица предлагала ему сблизиться, но уж он, Сушкин, не таковых свойств парень, чтобы размениваться и пр. и пр.
– Она сама из себя – как, интересная? – поинтересовалась Надя.
– Да ничего… красивая барышня, можно сказать, – отвечал Сушкин. – Но мне в ней что-то не понравилось… – сказав это, он подумал про себя, что врёт сестре, а уж зачем врёт?.. он сам вряд ли понимал, но сосредоточившись именно на этом пункте, должен был признать за собой один факт: ему очень не хотелось, чтобы сестра подумала про него о том, что та девица со свечкой ему понравилась; в этом скрыта была какая-то тактическая уловка, одна из тех уловок, к которым каждый день любой человек прибегает, если не хочет, чтобы его мысли стали известны окружающим. Впрочем, зная сестру, Сушкин не уверен был вполне, что ему удалась уловка; взглянув на неё как бы невзначай, он и должен был убедиться в том, что сестра не поверила его лжи.
Он продолжал свой рассказ, не торопясь, иногда вырисовывая детали, совсем не имею-щие к рассказу  никакого отношения. И вдруг образ Кати Шубиной выплыл перед ним и заслонил даже самый его рассказ. Он хотел усилием воли отмахнуться от него, но тот ещё пуще приставал к нему. Сушкин остановился на полуслове, стал озираться на разные предметы, затем, вспомнив свою роль рассказчика, вяло и неумело довершил свою речь. Надя о чём-то его спросила, а он ответил, потом сам что-то произнёс, потом она опять спросила – а он снова ответил. И всё это время его не покидало одно нехорошее ощущение, а именно – ощущение того, что образ Кати навязался ему сам, помимо его воли даже. Ведь он сам хотел выбросить из головы мысль о ней, а результат был противоположный, по причине чего он уже сознательно стал привлекать к себе Катин образ и рассматривать его со всех сторон. Занятие это на одно мгновенье сделалось ему даже приятным, когда вспомнил он, что вчера Катя понравилась ему. Но тут подмешалось что-то новое; он подумал: как она ему может нравиться, если она и замужем, и, кажется, весьма легкомысленна и неосмотрительна и, может быть, не умна, ибо закатывает истерики со своим Виктором? При воспоминании об Викторе им овладело отвращение, которое передалось и на саму Катю. И это чувство отвращения так ему понравилось, показалось такой своевременной находкой, что он решил на будущее, начиная с этого момента, относиться именно с отвращением к Кате. «Глупа! Истеричка!..» – в качестве довеска присовокупил он к ней эти два слова, потом ещё хотел что-нибудь прибавить, но не смог, а подумал, что она привлекательна собой; но это последнее уже совершенно не понравилось ему, он обратил взгляд на себя и гневно произнёс: «О чём ты думаешь, садовая голова!..»
Выпив чаю две чашки и съев некоторое количество печенья и сыра, Сушкин почувствовал себя сравнительно сытым и встал из-за стола.
– Мне надо подышать свежим воздухом, я схожу куда-нибудь, а через час буду, – сказал он Наде. – Если придёт Коломейцев, пусть подождёт… Надеюсь, сегодня стычки между вами не произойдёт?..
Надя поставила на стол чашку, из которой только что отпила, посмотрела на брата, как бы не зная, что ей сказать на это, и, ничего не сказав, отвела взгляд.
– Легко порвать отношения СС человеком, – прежде чем уйти с кухни, заметил Сушкин. – Примириться с его так называемыми недостатками труднее… В наше время всякий человек стремиться кого-нибудь из ближних переделать по своему образу и подобию, а если не удаётся переделать, злится!.. По-моему и злиться не надо… Надо воспринимать человека таким, какой он есть, если, конечно, он не преступник!..
– А если он преступник? – уныло сказала Надя.
– Если преступник?.. Для этого есть специальные учреждения, существующие тысячелетия… С тех пор, правда, преступность не уменьшилась. Может быть, мы доживём до того времени, когда её искоренят?.. Надеюсь, скоро всем будут платить равное количество денег – пусть ты министр или уборщица!.. Я так думаю, что покуда всех не уравняют – будет преступность!.. – Сушкин остановился в нерешительности, подумывая о том, уходить ему или оставаться. – Видишь ли, – продолжил он, – я давно думаю обо всем этом и всегда хотел понять, отчего происходят все безобразия в нашем обществе, все злоупотребления, преступность, все эти грехопадения людские!?. У меня на этот счёт имеются свои мысли… Могу изложить!..
– Какие же?.. – заинтересовалась Надя.
– А вот послушай-ка, что я тебе скажу! – одушевлённо предложил Сушкин и, забыв своё намерение уйти, резко подошёл к сестре, подвинул к ней поближе стул и сел напротив неё, решив вдруг, что ему пришли в голову действительно оригинальные и дельные мысли. Такое с ним иногда бывало, он заражался какой-нибудь идеей и с увлечением и верой в истинности этой идеи мог говорить и час и два и даже три, – в зависимости от того, насколько можно было развивать идею во внутрь.
– Во-первых, скажу, что настало время или приближается, – начал Сушкин, помогая себе жестами и взглядами, – когда эту систему нынешнюю надо будет изменить!.. Так, когда сейчас распределяют ценности в обществе, больше нельзя распределять! Что получается в настоящее время?.. Получается неравенство! Вот самый главный недостаток нашего общества!.. Одни люди, занимающие высокие посты, хорошо оплачиваемые должности и работы, имеют больше средств к существованию, чем нужно человеку, чтобы прожить, а другие – меньше!.. Это нехорошо, это неправильно, это, по-моему, надо изменить!.. Люди мечутся в поисках какого-то выхода, ищут какую-то благородную цель, носом лезут в каждый угол!.. А где он эта цель, в чём заключается?!. А именно в том и заключается, чтобы предоставить в обществе всем и каждому равные возможности!.. Я уже не говорю об образовании, которое должны давать всем желающим!.. Образование, даже высшее, даже самое высшее, надо дать каждому, кто хочет его иметь!.. Пусть будет великое множество высокообразованных людей, пусть каждый будет мастер своего дела! Пусть изучает своё дело, совершенствует тот предмет, над которым он работает, и себя!.. И пусть никто ему в этом не будет помехой!.. Только тогда, только в этом случае от всех и каждого будет наивысшая польза и каждый сможет на общее благо трудиться с полной самоотдачей!.. Но это всё, это всё, вся эта сознательность, вся эта польза, эта трезвость и эта разумность только тогда воплотиться, когда не будет всей этой ерунды, которую мы видим сейчас!.. А почему это ерунда?!. Я объясню сейчас тебе, почему это ерунда!.. Видишь ли, нас с пелёнок учили грамоте, велели нам быть хорошими, добрыми, честными! А вместо того вырастили общество эгоистов, чёрствых людей, гадов в самом прямом смысле слова!.. Все мы гады, так выходит, все мы ужасные паразиты!.. И это видно!.. Это видно хотя бы потому, что каждый из нас печётся о себе и не прочь был бы отхватить порцию благ!.. Посмотри на окружающих, посмотри на предмет их радости, их гордости, их мелкого тщеславия!.. Все увлечены приобретательством и накопительством! Самые терпеливые, хитрые и изворотливые умудряются жить роскошно!.. И они чувствуют себя не плохо, живя хорошо, уютно, в достатке!.. И они рады, ужасно рады, что кто-то живёт хуже их в материальном отношении!.. Человеческая подлая природа такова, что эти все люди, когда они видят, что у них чего-то больше, чему другого, – они торжествуют! Это становится смыслом их жизни – подчёркивание своего дутого превосходства над окружающими!.. Ну, конечно, – если я имею каждый месяц на сто рублей больше своего соседа, как же я не буду рад!?. Тот наскрести денег не может на ремонт квартиры, а я как сыр в масле купаюсь! И с полным правом купаюсь!.. Ведь у меня, может быть, прекрасная должность, а может быть я народный художник или народный артист, или знаменитый писатель, живущий на гонорарах!?. А плевать мы на это хотели, что кто-то народный художник, что кто-то не может себе позволить подсчитывать и экономить свои средства! Плевать мы хотели на его барские замашки, благодаря которым он привык бросать деньги на ветер, просиживать вечера в ресторанах, совершать турне и делать богатые подарки своим друзьям на именинах!.. Мы плевать хотели!.. Я видел негодяев, которые могли десять рублей, красивую новенькую бумажку выкинуть с улыбкой! И это тогда, когда кто-то живёт в бедности!.. А ведь сколько людей, посмотри, ещё живут стеснённо, не говоря о том, что есть отдельные лица полностью заброшенные, которые влачат нищенское существование!.. Разные старушки, которые получают пенсию в размере пятнадцати рублей!.. Кто это выдумал вообще – давать такую пенсию!?. Итак, – голос Сушкина совершенно окреп и звучал уже железными нотками, – не должно быть таких лиц, которые пользовались бы большими средствами, чем вся остальная масса народа! И наконец эти люди, получающие высокие оклады, должны понять, что их в какой-то мере исключительное положение, остальных ставит в жалкое, подчас унизительное по-ложение!.. Те же, кто до сих пор получал маленькую заработную плату, будут иметь столько же преимуществ, сколько и те, кто до сих пор получал высокую заработную плату!.. Ведь, пойми!.. Общество наше должно быть сознательное, ведь основы-то нашего общества какие?.. Ведь правильная же идея была, идея революции, идея – отнять у богатых имущество и дать бедным и обездоленным!.. Так надо идти и дальше! А то получится гнилое болотце, несправедливое! Какая же к чёрту справедливость в том, что мы имеем на данный период времени!?. Один получает сто рублей, другой двести, третий триста, четвёртый – и того больше!.. И пятый и десятый!.. Зачем же из идеи братства и равенства делать наконец помойную яму!?. Нет!.. Это всё хорошо, хорошо было в своё время!.. Людей заинтересовали окладами, ставками, полагая, что за деньги они горы свернут!.. Но сейчас на исходе двадцатый век!.. В конце концов, справедливое мы общество, социалистическое, наша цель – коммунизм?!. Так вперёд!.. Не глупо, сломя голову, а по-умному! Но вперёд!.. Тут, правда, надо всё до мельчайших деталей взвесить, разработать, чтобы какой несуразной вещи не вышло! А то может быть и такое!.. Но идея, идея-то хороша!.. Всё богатство, которым общество располагает – поровну! И никому не обидно, никому! Все понимают, что свершился новый, великий поистине шаг!.. А делёж в обществе строго разумный и поголовный, не взирая на чины, должности, влияния!.. Рабочий ты, крестьянин, интеллигент – всё должно быть одно! Всё это один советский народ, каждый в меру своих сил старается!.. Пусть один делает меньше, другой больше – но в этом ли суть!?. В этом ли суть!?. Суть в сознании того, что каждый в большом, многомиллионном обществе – каждый важен, каждый ценен!.. Человек начнёт цениться! Все поймут без демагогии, без красных слов, что такое Человек, Гражданин, Член Общества!.. Это будет великое дело, представляешь, Надя!?. И ведь уже люди как бы не за труд свой будут блага иметь, а просто – будут иметь потому, что им нужны блага, что они люди, общество!.. Допустим, в семье пять человек – муж, жена, трое детей!.. До сих пор было так – дети на попечении родителей! А тут будет наоборот – дети будут на попечении общества и получать будут со взрослыми за одно! Правда то, что ребёнку можно обойтись меньшими средствами, чем взрослому! Но теперь уже государство возьмёт на себя миссию обеспечения! И вот будут какие изменения – родители захотят иметь детей и таким образом будет решён вопрос о пополнении общества новыми членами! Потому что имей родители хоть десять детей – им не будет тяжело в материальном положении!.. Итак, главная мысль! Все в обществе по силе своей и по возможности работают, исключая, конечно, больных, совершенно немощных стариков, инвалидов!.. Впрочем, труд – это потребность человека и очень многие инвалиды работают, даже незрячие! Для всех дело найдётся! От мала до велика, от самых малоспособных до тех, кто физически крепок, молод, способен на всё, вдобавок талантлив и одержим жаждой полезной деятельности!.. Детей и тех можно приспособить к труду, а труд их будет заключаться в интенсивном усваивании знаний! С раннего возраста дети будут делать то, что позднее, когда они вырастут и станут взрослыми, обернётся нашему обществу чистым золотом!.. Да, это похоже уже будет на коммунизм! Тут будет всеобщее стремление к новым достижениям, каждый будет думать о том, как бы в общественную сокровищницу внести как можно больше!.. Посмотри – тут и сама возможность всякой преступной деятельности искореняется! Почти на девяносто девять процентов искореняется!.. Незачем будет завидовать, раз будет равенство, красть, мошенничество! Ведь деньги упраздняться! Можно будет ввести, например, книжки вроде сберегательных или чековых, и чтобы эти книжки были строго индивидуальны, то есть – имя и фамилия!.. Тут уже возможность какого-либо преступного умысла исчезнет!.. Да и в обществе, где все равны, исчезнут озлобленность, угнетённость, словом – люди сами будут лучше! На первых порах, конечно, не всех сделаешь идеальными, но когда и где новое дело, хорошее начинание входило в жизнь без затруднений?!. Повторяю – идея сама так заманчива, что всякими издержками и недостатками на первых порах можно было бы поступиться! Зато какой размах, какая могучая, свежая струя, которая снова сплотит общество и подвинет его к новым, более далёким и грандиозным целям!.. То есть, после этого настанет только ситуация коммунизма, когда уже изобилие товаров и всяких услуг будет такое, что не нужны будут никакие учёты, скрупулёзные подсчёты того, кто взял больше, а кто меньше!.. Каждый будет брать то, что ему надо – и не будет проявления жадности и всей этой смертельной трясучки над добром!.. При коммунизме производство благ будет высокоэффективным! Пришёл рабочий, постоял у станка или прибора – а результаты такие, какие сейчас и не снятся! Но тот рабочий из будущего – более знающий и толковый, нежели сегодняшний самый лучший специалист!.. И прежде, чем это время наступит, вот именно это должно наступить, то что я тебе говорю – полное равенство материальное, ну, а там, разумеется, и всё остальное равенство – равное пользование всеми источниками знаний, культуры, духовного богатства общества!..
Сушкин остановился, чтобы перевести дыхание и поглубже сосредоточиться на тех вопросах, какие в данную минуту его занимали. И казалось ему сейчас, что то благословенное время, о котором он только что говорил, почти уже на пороге настоящей жизни. Он и сам не знал, что так может увлечься и тут, вдруг, как бы невзначай, ему стало понятно, что он наткнулся на целую идею, для воплощения которой в действительность уже можно жить и к ногам которой можно положить свою жизнь, будучи уверенным совершенно точно в том, что идея того стоит.
– А ты что скажешь по этому поводу? – Сушкин задал этот вопрос сестре, взгляд которой направлен был в сторону; ему почему-то показалось, что она думает не об этом вопросе, а о чём-то ином.
Надя ответила не сразу. Как-то непринуждённо, поглощённая своими размышлениями, она обратила свои глаза на брата, потом отвела их, и молчала, словно не расслышав вопрос.
– Что ты думаешь, скажи?.. – настаивал Сушкин. – Ведь я прав?.. Ведь так точно и надо сделать?.. Ведь это будет означать огромный сдвиг в обществе!?.
– Да, это будет сдвиг! – произнесла Надя в задумчивости. – Это, конечно, так когда-нибудь и будет, но скоро ли это будет?.. Ну, пойми, Вася, кто сейчас готов к этому?..
– Не знают – и не готовы! – поспешно ответил Сушкин. – А знали бы, что так можно и нужно – стали бы говорить! Стали бы спорить, решать! Кто-то бы согласился, а кто-то бы протестовал!.. Но всё это означало бы об усвояемости Идеи, понимаешь!?. Идею-то надо сначала усвоить! А уж революция в обществе будет потом! Да, это будет целая революция, это будет такой рывок в будущее, такой значительный шаг!.. До коммунизма там – рукой будет подать, понимаешь?!.
– Понимаю, Вася, это так!.. Но люди пока ещё и не знают об этой идее… Многие уже и сейчас были бы с этим согласны, ну а другие?.. Нет пока ещё той сознательности! Каждый начнёт себе работу полегче выбирать!.. Зачем это, скажет, я буду больше других работать!?.
– Да, но в этом случае надо рассчитывать на добросовестное отношение к своему труду!.. И каждый – будет любить свою профессию!.. Трудная ли, лёгкая ли: не важно!.. Это не повинность будет, это будет потребность, Надя, потребность души!..
– А! Пока ещё это станет такой потребностью, о которой ты говоришь, много воды утечёт!.. Сейчас-то работа для многих не потребность!..
– Это так, совершенно так!.. Но учти, что в том будущем, о котором я говорю, платить будут по иному принципу!.. Сейчас платят строго по труду, а тогда и платы как таковой не бу-дет!.. Будет, пойми, РАСПРЕДЕЛЕНИЕ БЛАГ!.. Между всеми поровну, по одному очень важному пункту! Этот пункт сейчас не учитывается, мы, Надя, живём в дикое время! Это капитализм, это феодализм, рабство!.. Это уйдёт, канет в лету, и будут удивляться – почему одни жили лучше, а другие хуже!?. Этого не должно быть!..
– Я понимаю! И однако, у этой теории найдётся много противников!.. Во-первых, очень трудно будет отказаться от тех излишков, которые некоторые сейчас имеют!.. С каким трудом они примирятся с мыслью о том, что они не будут ничем выделяться, из всей остальной массы людей!.. Собственничество-то сильно, обывательские инстинкты!..
– Но это будет, будет! Я уверен! – горячо говорил Сушкин. – Это скоро будет, гораздо скорее, чем нам кажется!..
– А я не уверена, что это будет так уж скоро! Ведь надо сначала, чтобы люди стали думать об этом, чтобы многие думали! А откуда им в голову придёт?.. Они-то думают, что так, как сейчас, будет вечно!
– О, они всегда, люди, так думают! Они слабы там, где нужно умение хоть чуть-чуть прозревать в будущее!.. Знаешь, Надя, я, пожалуй в какую-нибудь центральную газету письмо напишу и попрошу, чтобы моё письмо опубликовали! И в этом письме я именно скажу обо всём, что думаю!
– Напиши; может быть, и опубликуют, если это письмо не покажется им чрезвычайно странным или даже опасным!.. Но если это письмо опубликуют, последствия будут не малые!..
Сушкин решительно поднялся из-за стола, вспомнив о своём намерении пройтись по улице. Лицо его было сосредоточенным и мело на себе нечто, говорящее о значительном душевном утомлении.
– Я, пожалуй, всё-таки схожу на улицу. Может быть, как раз Коломейцева и подкараулю, когда он сюда будет идти… А если он прорвётся и придёт сюда, скажи  ему, чтобы он меня подо-ждал… И только без этих самых, без происшествий! Ему сейчас очень трудно, я его понимаю…
– А кому легко?.. – Надя подняла на него усталый взгляд, брови её приподнялись и на лбу образовались намёки будущих складок.