XV Брачные узы и еврейский вопрос

В Донецке Вовка  становился на квартире у Элеоноры Патаповны, женщины недавно отдыхавшей у моря, и снимавшей балкон  у его родителей. Элеонора  Потаповна жила в двухкомнатной «хрущевке» с двумя дочерьми. Одна из них была замужем, за полным инженером из объединения «Донецктеплосети»,  другая, Ольга, статная и стройная светло-русая девушка с милым  русским лицом,  заканчивала донецкий иняз.
Молодые люди познакомились и решили пожениться. Вовка сразу ощутил страстную и восторженную любовь к Ольге.
Колька отнесся к женитьбе друга подчеркнуто нейтрально.  Он даже надеялся, что сумеет отдохнуть от  навязчивого Вовки,  часто клянчившего у него денег на пиво, до получки. Но надеялся зря.  По окончании курсов, ожидавший приезда невесты Вовка так изнервничался, что когда Владимир Петрович в очередной раз, как всегда очень серьезно, озабоченно и возбужденно стал ему выговаривать о воинском учете и о высокой вероятности попасть сразу после свадьбы в армию, на переподготовку  «в партизаны», он вдруг ощутил страстное возмущение, затем совершенно неуправляемую дрожь во всем теле, через секунду перешедшую в судорожное дерганье, потерял равновесие и упал навзничь.
Надо сказать, что вопреки сплетням и предсказаниям двоих вовкиных знакомых и жены одного из них, о том, что Ольга мечтает овладеть их квартирой, она...  эту цель себе не намечала.
Многоточие - это не только неопределенность, но еще и воля, абсолютная свобода выбора, и  даже Свобода равнозначная выбору. Ибо не будет свободы, не будет и выбора.
Так, Колька, в тот же год «схлестнувшийся» с Наташкой Руденко, после встреч с нею, с таким аналитическим наслаждением вдыхал исходящий от собственных рук и локтей запах индийского сандала, - любимых наташкиных духов,  обнаружил, что она колеблется, связывать ли с ним жизнь или нет. В этом не было ничего удивительного, -  он тоже колебался. Дело - в другом. Колька ясно понял:  не то что бы он,  не был дорог ей или не то, что бы ей был дороже кто-то другой, в чьем существовании Колька не сомневался. Не меньше Кольки и других мужчин, которые ее любили, и которых, как и Кольку, любила она, ей была дорога свобода выбирать между ними, - свобода, которая роднит женщин с великими полководцами.
Неизъяснимая и демоническая сладость решения с сохранением возможности  перемены этого решения:  с кем соединить судьбу или  с кем воевать,  кого любить и кого убивать.
Не случайно в адрес  и  тех, и к других  летят проклятья, надо признать, справедливые. Первым объявляются сучками и шалавами,  вторые маньяками и авантюристами.
К нашему случаю все вышеназванное не относится.
Ольга отринула эту пьянящую головокружительную и опасную, как тяжелый наркотик, свободу. Однако и эгоистический расчет, как это могло бы показаться на первый взгляд, не ее решение тоже не повлиял.    
Не смотря на то, что перед ней открывалась малоприятная   перспектива ехать по распределению  в шахтерский поселок учительницей английского языка, а с появлением в ее жизни Вовки, возникла возможность поселиться в курортном городе у моря, то есть, не смотря на вполне прагматическую мотивацию брака, Ольга, при всем раскладе внешних обстоятельств, не руководствовалась хищническим расчетом.  Она приняла преданность к Вовке, как крещение, как вероисповедание.
Разумеется, Вовка был выращен Ольгой в уме и в душе ее, и   в живом виде он  являл собою массогабаритный биологический макет того Вовки, какой был создан ею методом психологической гидропоники.
Собственно, все заключается в драматургии, все мы начинаем с заставленного тюками с ролями и партитурами  склада Господня, с божественной кровлей из метало-профиля, где незримый завсклад, коптерщик-судьбонос вручают кому драматургию настоящего мужика, кому доброй бабы, мужней жены и добродетельной матери,
кому ночной бабочки, кому буржуа, кому диссидента, кому поповны-западницы.
Кстати, по нашим сведениям ,  уходящее в прошлое вульгарно-просторечное словечко «чмо»,  появившееся, как объяснил нам один фронтовик,  в годы Великой Отечественной Войны, служило синонимом коптерщику или кладовщику. Это -   аббревиатура, начальные звуки слов: чудит, мутит, объё…вает.
А первым камушком, вызвавшим в Ольге лавину преданности, стал эпизод с сигаретой на балконе  в  донецкой квартире Элеоноры Потаповны. Вовка  вышел покурить.
Их  только что представили с Ольгой друг другу, и Вовка волновался. Но Вовка вспомнил замечания Кольки,  Модестовича и других знакомых о том, что он слишком много пьет.  Вспомнил, что перед  его отъездом Исай,  отказался от пива, так неожиданно, не смотря на то, что Вовка сам предложил пару кружек.  Наконец, благодаря сходству пирамидальных  тополей во дворе у Ольги с высокими тополями на Островского, высившимися над  плоской крышей его дома, на которые он в свои восемь лет смотрел  опершись на нагретый на солнце поручень Колькиного балкона, Вовка вспомнил заключительное двустишье одного из своих стихотворений:

«… Во всем единстве мирозданья, чую связующую нить,
Легко и хорошо мне,  и завтра брошу я курить.»

Поэтому , так и не закурив, он поломал и  выбросил сигарету с балкона. Ольга видела это из комнаты и прониклась  к молодому человеку сочувствием, уважением
 и симпатией.
Колька, как истинный друг,  пытался корректно  отдалиться от Вовки, дабы не мешать охватившему его чувству предсвадебного восторга и ужаса, но Вовка, особенно после припадка,  прибегал к нему домой за моральной поддержкой.  Колька, любитель упоительного  безделья,  как настоящий друг занимал Вовку разговорами острил, шутил… 
Вскоре сыграли свадьбу у моря. В канун бракосочетания приехала Ольга.  Тожественно улыбающаяся Марфа Егоровна и Владимир Петрович встретили красавицу невесту, приехавшую вместе с Элеонорой Патаповной, в узком коридоре квартиры приветственными кликами и звонкими поцелуями.  Владимир Петрович сыпал комплементами и украдкой кивнул Вовке на Ольгу и показал кулак с поднятым вверх большим пальцем.  - Молодец!
 После свадьбы, после прогулки молодоженов и гостей к морю и на катере в море, на следующий день,  Ольга, - к тому времени она уже ждала ребенка,  уехала в Донецк, заканчивать иняз.
Марфа Егоровна договорилась для нее с местом во второй школе, где работала она сама. Впрочем, начать новый учебный год Ольга не успела и в начале октября родила сына.
Вовка был счастлив.  В первые годы два года его семейной жизни Корявцевы даже пить стали меньше, отчасти из-за появления в их семье малыша, отчасти в силу мер и правительственных постановлений о борьбе с алкоголизмом.
В то время Вовка  перешел на работу в межсанаторный вычислительный центр. С главным инженером Аркашей Люксимбургом,   Через три дня они смертельно возненавидели друг друга.
Маленький, быстренький и смазливенький Люксембург всячески подчеркивал некомпетентность Вовки как электроника. Он  раздраженно махал рукой, в белом халатике,    когда Вовка вдумчиво,  с тестером исследовал, сцепления    дюралевых  печеночных сосальщиков,  металлокерамических сколопендр, шоколадные плиточки в обрамлении контактов, другие штучки, выполненные с  ювелирным  изяществом  зеленые, как лягушки,  вперемешку с неподвижно застывшими глянцевитыми червячками-опарышами разноцветных  проводов и ужей-кабелей, то есть, начинку  древних ЭВМ, похожих на холодильники.
При этом, в Аркаше было столько  истерически нервного и капризно-женственного, что Вовке стоило большого труда, не дать ему в морду.
Аркаша злился  на Вовку не только в том случае, если Вовка медлил и не успевал разобраться с какой-нибудь поломкой в компьютере, но  и тогда, когда у него все получалось. Тут Аркаша злился особенно.
И когда Вовка спросил его что-то о блоке питания процессора, обратившись по  имени: "Аркаша", главный инженер быстро и нагло заметил: « Для тебя я не Аркаша, а Аркадий Шаевич».   
В тот день ненависть  Вовка к этой «жидовской твари»  достигла предела, и он стал обращаться с Аркашей нагло, грубо, по-деловому.
- Да, пошел ты! Дай, блин, сюда тестер…
Аркаша, в свою очередь, зеленел от ненависти.

Вовка рассказал о своих обидах Кольке.
 Колька обратился к  мистике,  объяснив Вовке, что если Израиль семантически есть соединение основ слов, то есть смыслов, «Бог» и «сражаться», то естественно и служение еврейскому Богу,  предполагает не благодать милосердия не в погружение  в созерцание и уход в нирвану, а борьбу  на уничтожение в крайней ее экзальтации, чем отчаянней и жарче, тем богоугоднее.
Отсюда бесконечное тление еврейских заговоров, интриг и внедрение военных хитростей в культуру, литературу и искусство и  в особенности  в культурологию, литературоведение  и искусствоведение.  Потому-то гуманитарное пространство отечества в целом  поражено, как жучком вредителем, « шкiдлiвой черепашкой», сетью  интриг, на первый взгляд,  политического, а по сути, религиозно-мировоззренческого характера.   
- Так вот оно что!... Ну, да, они же объединены с масонами.
- С масонами? Все?
- В большинстве своем. 
- И Владимир Петрович? - спросил Колька. Нельзя забывать, что и они тоже люди, то есть такие же смертные как и все прочие. Иными словами, все там будем.   
Вовка засмеялся, но с тех пор уверился в существовании жидомасонского заговора.
Владимир Петрович,   любивший  смотреть  телевизор, стал замечать, что Вовка постоянно  выявляет евреев, начиная с членов политбюро ЦК КПСС, Верховного Совета,  руководителей министерств  и ведомств, заканчивая  популярными  артистами  кино, дирижерами, музыкантами  и эстрадными исполнителями, и тольео для того, что бы указать на заговор иудеев, по захвату политической власти, культурного и информационного пространства в  Советском Союзе..
Встревоженный Владимир Петрович, случалось, выходил на кухню, когда там ужинали Вовка с Ольгой, а иногда и зашедшим в гости Колькой и, вроде бы  между прочим,   назидательно объявлял: «Кстати, Алиса Бруновна Фрейдлих  -не еврейка, а прибалтийская немка…».
Но идея заговора слишком сродни конструктору, реальному или электронному. Занятие отслеживания  заговора  рождает  страсть,  - не групповую или коллективную азартную, а исключительно личную, некое подобие гениальной идеи.   Вовка, же,   был человеком страстным и остановиться не мог.
Так, однажды, когда Ольга была в Донецке, и к нему зашел Колька, потребовавший включить телевизор, - транслировался матч чемпионата мира по футболу: Бельгия - Советский Союз -
Вовка, когда наши пропускали гол вздрагивал, издавая стон боли.
- М-м-м!Сволочи! Атомную бомбу надо на эту Бельгию!   
Как-то перед ноябрьскими праздниками он пил в компании коллег  по ВЦ и  разговорился с одним высококлассным программистом, Романом Наумовичем, старше Вовки лет на пять, с темной вьющейся бородкой с проседью, пользовавшимся уважением в цехе программистов города, человеком спокойным и, как оказалось, доброжелательным.
Вовка посетовал на то, что Люксембург  как специалиста его совершенно не признает,  чем гадит настроению молодого специалиста, делает  его  скверным  и подавленным.
Роман Наумович, которого Вовка чтил,  не оттого, что тот был прекрасным программистом, а  потому что  был знаком  с классической германской философией и считал себя гегельянцем, улыбнулся и  сказал.  что у Аркаши действительно сложный и довольно тяжелый характер,  и посоветовал не принимать все  происходящее между ним и главным инженером близко к сердцу.
Выложенный ковровыми дорожками операционный зал ВЦ, где пили коньяк «Большой приз», располагался в массивной башенной надстройке санатория им Постышева,  на стыке двух крыльев светлоохрового торжественного здания довоенной постройки, вверху Изобельской горы. Здесь сквозь широкие лапы гималайских кедров открывался вид на море.
Туда, посоветовав Вовке  не отчаиваться,  в серо-сизую, как снеговая туча,  даль осеннего моря устремил  свои черные и глубокие, умиротворенные философией  очи Роман Наумович.  Вовка вспомнил, что и его собеседник тоже еврей, как и сам он, по отцу.
Вовке стало смешно. Наклонив голову так, что бы было видно: если  он
 и  посмеивается, то посмеивается  чему-то только своему, Вовка стал разливать коньяк по стопкам товарищей.
- Да, ты прав, ты прав…