Осенний

               






               
                Предисловие


Ну вот и сбылась моя давняя маленькая мечта: написать рассказ о своем любимом времени года (и день рождения здесь совершенно не при чем). По такому случаю можно расщедриться и на авторское предисловие.
В первую очередь, заранее хочу поблагодарить всех, кто прочитает сие нестандартное и довольно грузное произведение. Честно признаюсь, ничего подобного я и сам еще не читал и тем более не писал. Просто в один прекрасный момент я решил выразить кое-какие свои осенние философские мысли, а главное – эмоции и ощущения, на бумаге. Да, некоторые сочтут рассказ слишком грустным, некоторые – слишком замороченным, а кто-то и вовсе просто покрутит пальцем у виска. Это нормально, и я к этому готов. Поэтому заранее прошу прошения, писал я его все-таки для себя (но, предрекая стандартные вопросы, стоит сразу отметить – никак не про себя). А если хоть кто-нибудь, кто прочтет рассказ до конца, откроет для себя что-то новое или просто крепко задумается – я буду несказанно счастлив.
Честно говоря, в определенные моменты я уже и не наделся поставить слово «конец» под «Осенним». Создавался он нелегко, и тому было множество причин. Одна из них состояла в том, что каждая его строчка была написана именно осенью, и, не успев его закончить до начала прошлой зимы, мне пришлось ждать продолжения еще год. Самая же главная причина столь мучительного рождения (кроме, естественно, моей необъятной лени) заключалась в том, что я постоянно задавался вопросом: «А зачем это нужно?» В рассказе отсутствует «экшн», действия протекают медленно, а весь он пропитан грустными мыслями и упоминаниями смерти. Однако, что-то внутри меня постоянно заставляло к нему возвращаться, вкладывая в него все новый смысл и мысли. Да и однажды я вдруг понял, что рассказ, несмотря на всю его печаль, никак не о смерти. Он о жизни, ее новом цикле и о внутреннем очищении перед ним. Ведь как же становится свежо и чисто на душе осенью, не правда ли?
Если быть совсем откровенным, то у рассказа был все-таки шанс не увидеть свет и покрыться пылью на жестком диске моего компьютера. Ключевым фактором его завершения стало обещание, которое я дал кое-кому в одном из реальных мест действия рассказа. Кому, спросите вы? Пусть это останется моей маленькой тайной.
Итак, еще раз прошу строго не судить меня, впредь подобных произведений не планируется. Но нам пора в путь.
Прикрывайте окно, за которым ветер гонит последние мокрые осенние листья, заваривайте горячий чай или глинтвейн, присаживайтесь поудобнее в кресло, а если все равно холодно, то закутывайтесь в мягкий теплый плед. И под вечные звуки дудука, позвольте пригласить вас на небольшую грустную и задумчивую прогулку. Прогулку в Осень…               

               



 Покои (П) – безмятежное состояние, недвижность, отсутствие возмущенья и тревоги.

 «Вмешательство одного мира в другой мир всегда вызывает конфликтную ситуацию. И как две чаши весов, эти миры стараются прийти к равновесию. Но если эти чаши подпереть, первоначальная система равновесия нам больше не понадобится. У нас получится ПОКОЙ. Эти подпорки для двух взаимосвязанных миров приведены в состояние устойчивого равновесия, то есть, когда прекращается всякое движение, давление»...     Древнеславянская буквица
               




Вот и все…
Антон медленно поднял руку, чтобы нажать на кнопку вызова лифта и тут же безвольно опустил, как будто у мужчины тридцати двух лет не было сил надавить на маленький металлический квадратик. 
Не может быть… Я отказываюсь в это верить… Я не…
Он находился в состоянии шока. В том самом, когда мысли дробятся на мелкие осколки и хаотично носятся в голове, сталкиваясь друг с другом, разлетаясь в стороны и не желая соединяться, при этом внешне человек выглядит заторможено и абсолютно отрешенно. Словно что-то (боль, страх, неудача) вылило кислоту на весь окружающий мир, растворив его без остатка, а заодно и способность адекватно действовать и соображать.
Сука… Да как она могла…
Этим чем-то был только что свершившийся разрыв с его девушкой. Разрыв, поставивший точку на двухлетних отношениях с той, ради которой он бросил жену. Всего три минуты назад он еще доказывал ей свою правоту, приводил железные аргументы, давил на жалость, обещал светлое будущее… Три минуты… Время за которое весь мир перевернулся, поблек и исчез.
Нет… Я умру если окажусь в чертовом лифте… Только не замкнутое пространство…
Крепко ухватившись за первую здравую и осознанную мысль, Антон отошел от лифта и медленно побрел вниз по ступенькам, смотря перед собой ничего не видящим взглядом. Он много раз представлял себе, как расстается с Викой, готовился к этому мысленно даже в те моменты, когда изо всех сил пытался вытащить их отношения из болота непонимания, недосказанности и равнодушия. И как это почти всегда бывает, в итоге оказался абсолютно не готов к тому, что они все-таки расстанутся, к тому, что ее теперь не будет в его жизни.
Больше никогда… Nevermore…Прямо как в той поэме*…Черт…
Однако решение Вики не было основной причиной такого состояния Антона, оно, скорее было чем-то вроде искры, подпалившей очень короткий Бикфордов шнур, ведущий к ящику, набитому порохом. И порох этот набивался туда постепенно, «благодаря» недавним событиям в жизни Антона. Вика была последним оплотом его стабильного состояния и шатким веревочным мостом между беспокойным разгульным настоящим и согретым семейным счастьем будущим, хотя сам он этого не понимал. Не понимал ровно до тех пор, пока не оказался за красивой, обитой синей кожей железной дверью, на одиннадцатом этаже дома по улице Дибуновская. Это была дверь ее квартиры, в которой и перегорели последние, порядком потершиеся веревки непрочного моста, и все, находившееся на нем, в мгновение ока устремилось в бурлящую пучину. От того места его отделяли четыре лестничных пролета, а от момента окончания рокового разговора – сто восемьдесят безжалостных секунд.
Антон подошел к окну и посмотрел на заходящее осеннее солнце. Оно играло последними лучами на его лице, словно пытаясь приободрить и доказать, что жизнь продолжается, даже когда ты стремительно опускаешься вниз. Но Антону было плевать. Он вздохнул и сел прямо на грязную площадку, прислонившись к батарее. Закрыл лицо руками и тихонько всхлипнул. Да уж, об этом точно не стоит рассказывать слушателям в эфире.
Тоска… Долбанная тоска… Кажется так это называется…




* Эдгар По. Поэма «Ворон»


На площадке сверху скрипнула дверь, и зазвенели ключи. Миниатюрная бабуля в поношенном зеленом пальто закрыла квартиру и, подозрительно прищурившись,
посмотрела на сидящего мужчину. Смешанные чувства злости и удовлетворения наполняли ее каждый раз, когда приходилось выгонять хулиганов из родного подъезда или учить никчемную молодежь жизни. Этот раз не был исключением. Компанию старушке составляла маленькая и не в меру активная болонка, бегавшая вокруг ее ног и норовившая сорваться с поводка.
«Опять из парадной бардак делают, только вчера полицию вызывала, и вот опять!» – мелькнула мысль в старом вечно недовольном мозгу.
– Чего расселся? – спросила бабуля, специально повышая голос (очень уж ей хотелось, чтобы соседи услышали). – И так все парадные в доме загадили… – Уже тише.
Антон медленно поднял голову и посмотрел на неожиданно нарисовавшихся раздражителей. В данный момент он лучше бы предпочел просто умереть на этой площадке, чем объяснять, что он здесь делает.
Собачонка внезапно замерла и повернула заросшую морду к хозяйке, словно вопрошая, нужна ли той защита.
 – Посмотри, Туська, еще один алкоголик. Или наркоман (норкоман – так произнесла это слово бабуля). Все вы сейчас такие…
          Болонка тут же залилась высоким противным лаем, поддерживая свою хозяйку.
Сидящий на полу мужчина пристально посмотрел в ее маленькие черные глазки. Это была собака одной из декоративных пород, особо не любимых Антоном. Он таких называл «мансами». Он очень гордился тем, что придумал это слово, точнее сокращение. «Манс». Идеальное название маленьких собачек. А расшифровывалось это как «маленькая абсолютно никчемная сралка». Грубовато для ди-джея на радио в культурной столице, не правда ли? Естественно, в эфире он себе такого не позволял. Но сейчас, в замутненном мозгу автоматически возникло воспоминание относительно подобных «собак». Однажды в жаркий июньский полдень в студию позвонило шестнадцатилетнее создание по имени Снежаночка и миловидным голоском поинтересовалось, как относится ее любимый ди-джей к лапулечкам йоркам?
 «Спасибо за вопрос, – ответил тогда Антон. – Лично я считаю что йорки и подобные им существа крайне полезны и сильно недооценены человечеством. Вот мы, например, на выходных собрались с друзьями заняться спортом, выбрались за город, а взять мяч или вообще какой бы то ни было спортивный снаряд не удосужились. И кто же нас выручил? Правильно, уважаемые радиослушатели, это был тот самый йорк! Просто йоркщише, а не собака, скажу я Вам! Благодаря ему мы смогли сыграть в увлекательнейшую игру – запни песика подальше. Мне до рекорда не хватило пяти метров. Жаль перед последней моей попыткой снаряд совсем испортился…»
Это было в прямом эфире. Расстроенная Снежаночка тут же повесила трубку, а на шутника повесили нехилый штраф. И заставили извиниться. Но оно того стоило. Антон частенько отмечал, что то воспоминание о йорках всегда действовало безотказно – настроение тут же поднималось просто с комической скоростью.
Всегда, вот только не сейчас…
Все бы отдал за возможность обнулить память… Забыть и про Снежаночку, и про Вику, про всех, про все…
– Да ты погляди на него – он вообще не соображает уже. Опять что ли милицию вызывать?! – почти кричала бабуля, глядя на равнодушное лицо вечернего гостя, больше походившее на бледную маску. – А ну, шуруй отсюда!
Антон хотел было ответить, но передумал. Под аккомпанемент разрывающегося от визгливого лая «манса» он неторопливо поднялся, отряхнулся и пошел вниз, на этот раз гораздо быстрее – очень уж ему надоело подобное звуковое сопровождение.
– И дружкам своим передай, чтобы не околачивались здесь! Устроили из парадной притон!
Больше ничего из гневной старческой тирады Антон не услышал. Голова отключилась. Он уже почти бежал вниз по ступенькам, словно пытаясь от кого-то скрыться. Мысли снова продолжили свое бешеное хаотичное движение. А глаза предательски увлажнились… А ведь совсем недавно на вопрос о том, стоит ли мужчинам проявлять свои эмоции, а может даже плакать, он на всю страну заявил, что ревут лишь гламурные малолетние хлюпики, а суровые русские мужики, слушающие радио «Рокс», никогда не плачут и не смеются, да и почти никогда не моются. А потом вполне серьезно добавил, что мужчины должны хладнокровно решать все проблемы и быть выше всей этой размазни.
Но к тому моменту, как Антон добежал до выхода из подъезда, он сам вполне напоминал размазню. Вытерев слезы и хлопнув себя по щеке, он толкнул неимоверно тяжелую дверь и оказался на улице…
 У каждого человека имеется целый арсенал средств (порой даже неосознанных) для поднятия собственного и чужого настроения, для приободрения и восстановления стабильного состояния. Средства эти довольно разнообразны и отличаются по действию и эффективности. Конечно, то, с помощью чего люди воздействуют на других, сильно отличается от «палочек-выручалочек» для самого себя (это правило одинаково для всех: от школьника младших классов до элитного психолога). Со стороны ведь всегда виднее, а вытаскивать самого себя за волосы из болота удается далеко не всем. Это нечто вроде аксиомы. Ведь одно и то же вещество, погруженное в различные жидкости, ведет себя также по-разному. Порой ничего не меняется, порой приходит к тому виду, что мы и задумали, а иногда деформируется и меняет свойства настолько, что производит обратное действие. Анти-эффект. Антон, к примеру, часто давал слушателям, достающих своим нытьем, один и тот же изъеденный совет – сменить обстановку. Уехать за город, сделать ремонт, устроиться на другую работу, купить новый мозг – да все, что угодно. «Смена обстановки» – патрон, имеющийся в обеих обоймах (для себя и других) практически у каждого человека. Только вот на ведущего «Горячего завтрака» и субботней программы по заявкам на радио «Рокс» это средство абсолютно не действовало. Наоборот, становилось еще хуже – Антон ненавидел перемены. Любые, даже самые маленькие, они оказывали на него анти-эффект и дарили чувство глубокого дискомфорта. Но этот вечер стал для него именно вечером перемен, окончательных и бесповоротных.
Холодный осенний ветер ударил Антона в лицо и помчался дальше, оставив в его голове на несколько секунд мысль, что он оказался на другой планете. Словно подъездная дверь была межпланетным порталом между двумя такими близкими и одновременно бесконечно далекими мирами. Всего один шаг на улицу – и как же все поменялось… Стало гораздо легче и спокойнее, а мир вокруг начал восстанавливаться с бешеной скоростью… Смена обстановки первый раз пошла на пользу…
           Это один маленький шаг для человека и гигантский прыжок для человечества.
  Вылезшая из темных уголков памяти цитата Армстронга стала первым продуктом быстро возобновлявшейся нормальной деятельности мозга. За ней тут же стройными рядами выстраивались другие мысли, полновесные и дельные, легко соединяющиеся и образующие законченные конструкции, словно элементарная детская мозаика.
Из оцепенения Антона вывел звук сирены «скорой помощи», свернувшей с перекрестка и проехавшей к соседнему дому. «А ведь кому-то гораздо хуже, чем мне, – подумал он с нездоровым облегчением. – Все ведь относительно, сегодня для тебя величайшая трагедия – потеря работы или разрыв с девушкой, а завтра тебе отрезает пальцы или ломает ногу в трех местах. И все ценности меняются в одночасье, а предыдущие проблемы становятся размером с блоху. – Антон передернулся, словно хотел стряхнуть с себя легкую вечернюю питерскую прохладу, упорно забирающуюся все глубже под куртку. Он закурил и посмотрел вверх на святящиеся стеклянные прямоугольники высокой кирпичной коробки, подсознательно радуясь тому, что Ее окна выходят на другую сторону. – А я, дурак, так загоняюсь…»
Внезапно Антон почувствовал дискомфорт и практически реальное жжение в нагрудном кармане.
Ну конечно. Кое от чего нужно избавиться в первую очередь…
Он выудил из кармана дорогой кожаный бумажник и достал Викину фотографию. Красивая женщина в золотом купальнике, улыбаясь, смотрела на него. Блестящие капли морской воды стекали по загорелому телу. Египет… всего четыре месяца назад…
«Эй, красавчик, помнишь, как нам было хорошо? – словно кричала фотография. – А знаешь что? Мне и без тебя будет так же хорошо. То же море, то же солнце, та же я на пляже, счастливая с другим! Гораздо счастливее, чем с тобой, горааааздо….»
Да пошла ты! Увидимся в аду, стерва!
Антон скомкал фотографию и выкинул в мусорку. Следом последовала и догорающая сигарета. Окурок угодил точно в центр фотографии, которая под действием тепла начала расправляться, а затем задымилась. Глядя на искажающееся лицо самой дорогой для него женщины, Антон чувствовал, что точно так же уродливо расплавляется его сердце…
Он медленно побрел дальше, к Липовой аллее, не отдавая себе отчета, с какой целью он это делает. Он просто шел. Для него вокруг был уже не Санкт-Петербург, а какая-то загадочная желто-красная планета, сплошь покрытая лужами и листьями. Антон глубоко вздохнул и улыбнулся. Такая перемена была по душе.
Здорово… И как я мог не любить это время года…
Осень находилась в самом пике своего царствования. Стояла прекраснейшая для этого времени года погода: несмотря на периодически поднимающийся ветер, было довольно тепло, зимой еще не пахло, а опадавшие со всех сторон листья будто бы выстилали роскошный оранжевый ковер королеве Осени, знающей все тайны на этом свете и доказывающей, что все людские проблемы не больше, чем маленький, прилипший к влажной земле листик. Звуки суетливой цивилизации казались еле слышными и пустыми, не имеющими особого смысла. Гораздо громче Антону слышались скрипы деревьев, шум ветра и деловитые перекаркивания в вечернем небе. Это косяк птиц начинал свой долгий полет к теплым краям, туда, где царствуют яркие краски и безумное веселье лета. 
«Наверно перекличку устраивают, – подумал Антон. – Или просто прощаются с застывающим осенним миром».
Большой желто-красный кленовый лист спикировал ему прямо в лицо, а затем рухнул, словно подбитый самолет, в большую лужу, покрытую ковром плавающих листьев-собратьев. Антон засмеялся. Просто так. Теперь стало легче…
Теперь он уже мог пытаться относительно спокойно анализировать причины своего состояния. Ничего подобного не было, когда его со скандалом уволили с предыдущей работы, когда он разбил вдребезги свой любимый «Фольксваген Туарег», даже когда умер от рака его брат… Просто все это время Вика была с ним. Теперь наоборот. На работе все в порядке, на носу – покупка квартиры, все живы и здоровы, но… В душе пусто, словно вся прошлая жизнь провалилась в бездонную дыру. Все, чем он жил раньше, теперь казалось бессмысленным.
 «Неужели дело только в ней? Как теперь жить дальше? И в чем искать цель и хоть какой-то смысл?» – вопросов было много… Ответов не было.
Не это ли чувствуют те, кто решают покончить жизнь самоубийством? Не эту ли пустоту и бессмысленность?
Антон передернулся. Да как он мог даже подумать о таком! Он ведь справится, он будет жить дальше, он будет сильным, он…
А зачем?
– Так, хватит! – вдруг крикнул Антон и огляделся по сторонам. Никого… Ну и чудненько, никто за сумасшедшего не примет. Он зашагал быстрее.
Сотни раз он давал людям советы в эфире. Проще ведь изливать душу тому, кто тебя не видит, и кого не видишь ты, разговаривая больше с созданным у себя в голове образом ди-джея, нежели с реальным человеком. Однако большинству тех людей не нужны были дельные советы, более того, в случае, если эти самые советы им и давали, то они пропускали их мимо ушей. Выговориться, чтобы при этом тебя слышало огромное количество людей одновременно –  вот основная цель таких звонков. А может взять и самому на радио сейчас позвонить?
«Эй, привет. Меня зовут Антон, больше известный как ди-джей Чаки. Хочу передать привет маме, папе и любимой кошечке. Да и еще вот вопросик такой. Я тут с девушкой поругался, представляете себе? Вы в шоке? Я сам в шоке! Так вот, что мне делать? Не заморачиваться? Да, отличный совет, как я сам не додумался… А вот мне сейчас хочется бросить все к чертовой матери и свалить на край Земли, а еще больше – разрезать себе нахрен вены, чтобы разом покончить с вашей чудной реальностью и выпустить из себя все дерьмо, накопившиеся за годы бесполезных усилий. Представьте, как я лежу в луже крови, и из разрезанной руки вытекают последние капли… кап…кап…кап… А моему теряющему нить реальности сознанию это слышится как …сука…сука…сукааа… Что скажете? Здорово ведь? Почему молчите? Ну да ладно, всех целую! Пока-пока!»
Антон очень живо представил себе этот разговор и громко рассмеялся. На этот раз рядом с ним оказалось несколько человек: какое-то семейство с пакетами «Рамстор», нагруженными до отказа, и идущий за ними худощавый дедок. Все они как дрессированные быстро отошли в сторону, недоверчиво глянув на смеющегося молодого человека. Внезапно Антон ощутил странное чувство, возникающие у людей в случаях, когда в сложной ситуации нужно найти ответ, восстановить логическую цепочку или дойти до верного решения, и мозг подсознательно находит все факты, необходимые для грамотного и четкого построения обстоятельного решения или доказательства, а затем остается лишь расставить логические связи между этими фактами – и картина готова, ответы все есть. Только вот современный человек в силу убогости и стереотипности мышления, приученного к минимальному задействованию, зачастую не в силах расставить эти связи, и все ответы растворяются и исчезают, оставляя лишь так называемые предчувствия и шестые чувства. И в тот момент Антон понял, что между поведением этих людей и его состоянием есть связь. Только вот какая? Он вновь стал серьезен и задумался, чувствуя, что близок к ответу.
Они («нормальные люди») отскочили от него как от прокаженного, хотя ничего в их жизни, целях и средствах их достижения не изменилось. Они по-прежнему шли домой, живые и здоровые, веселые и с покупками. И у Антона в принципе все было по-прежнему, все…
Все, за небольшим исключением.
Да, именно так, но где, черт возьми, связь?
В их  реакции…
Но неужели по поведению нескольких человек можно делать какие-то выводы о его собственной жизни?! Антон тут же вспомнил, как его тренер по карате часто повторял, что все ответы лежат на поверхности, стоит лишь присмотреться. А если ты плохо видишь, то судьба ткнет тебя носом. После этого он всегда непременно добавлял, что в наше время многие люди сознательно ослепляют себя и ползут наощупь по следам других, тех, кто указывает  им путь.
Антон опять закурил и внезапно остановился. Ему стало на удивление хорошо и… спокойно, что было важнее всего. Рядом проезжали машины, вдали, у метро «Старая деревня» суетились люди, горели огни торговых центров, однако все, кроме его внутреннего мира и осени, охватившей в свои нежные объятья,  в тот момент было лишь фоном, массовкой в фильме вопросов и ответов.
«Но ведь это ложное спокойствие, – подумал он. – Сиюминутное, обманчивое и быстропроходящее… А потом опять охватит волна паники и безысходности… Интересно, а есть ли другое спокойствие, не краткое, как боль от укола иголкой, а то, которым можно заполнять каждый день своего существования, которое будет основой…»
Ну конечно! Вика и была им!
– Молодой человек, у Вас мелочи не будет? – сбила его с мысли прохожая попрошайка. Причем это была приличного вида девушка (насколько могут казаться приличными люди, которых ломает уже второй день), накрашенная, с чуть подтекающей тушью. Одета она была по-молодежному: безразмерная шапка, клетчатая зеленая куртка, узкие розовые штаны и довольно грязные кеды. Вопрос выдернул Антона из собственной параллельной Вселенной, и от неожиданности он чуть не вскрикнул. И тут же инстинктивно отскочил от девушки, что-то буркнув в ответ.
– Ну, пожалуйста, мне на метро не хватает!
Но Антон уже шел дальше, лишь отмахнувшись от всхлипывающей попрошайки. Внутри него опять возникло ощущение уплывающей из рук зацепки, нити, необходимой для сплетения паутины знания и понимания проблемы, в которую ответы потом попадают сами собой. На этот раз ему удалось сложить все куски воедино.
«Я ведь отскочил от нее, как тремя минутами раньше отскочили от меня. Предпочел не заметить ее, чем впустить в свой маленький спокойный мирок. Спокойный мирок… – мысленно повторил Антон. – Рутинная работа, стандартные маршруты и места, минимум изменений в жизни – это ведь и есть этот самый мирок, специально создаваемый современными людьми на протяжении всей жизни. Что-то вроде иллюзорной зоны комфорта, дальше которой лучше не смотреть. Ха, так ведь она строится еще с детства. Когда ребенок сталкивается с неожиданными неприятностями или вещами, не укладывающимися у него в голове, он предпочитает залезть под одеяло и укрыться с головой – эдакий эскапизм по-детски. Но разве не это ли самое человек делает и дальше? Выстраивает свою зону, в которой ему тепло и спокойно, и «живет», не вылезая из нее и откидывая все, чего не понимает…»
Антон медленно шел дальше, не обращая внимания ни на что, кроме откровений в собственной голове. Ни на людей и их суету, ни на обрызгавший его автомобиль, ни на крики, раздававшиеся впереди… Он просто шел…
«… И строится она, по всей вероятности, на каком-то стержне. Для меня им была Вика и мое отношение к ней. А стоило Вике уйти – и все рухнуло, все зона развалилась к чертям.  Вот значит, почему все остальные неудачи и потери действовали на меня не так сильно. Видимо, нет никаких постепенных «дохождений до ручки» и «последних капель», есть просто стержень, при поломке которого вся реальность спускается в унитаз…
Вот как забавно получается, что зона комфорта определенного человека в конкретный момент времени сродни той, в которой он строит вообще всю свою жизнь. Только они отличаются масштабами и длительностью создания, что-то сродни тому, как строятся фигуры, подобные друг другу, в геометрии. В итоге получается нечто вроде коробки, в которой сидит муравей, считая, что за ее пределами ничего нет. А все, что он будет видеть, как будет думать и к чему стремиться, за него изначально уже решено… Черт, а ведь я и сам живу в такой же коробке… Неприспособленный к жизни, ничего сам не создавший и мало чего в мире видевший…»
Антону на мгновение удивительно четко представилась простая картинка, резюмирующая его размышления. Это была маленькая черная точка, вокруг которой то появлялся, то исчезал небольшой шар; и точка и ее переменная оболочка в свою очередь находились в шаре гораздо большего диаметра.
«…А возможно ли человеческому разуму откинуть эти оболочки? Чтобы зона комфорта простиралась до бесконечности? Или какие-то границы должны быть? – Антон встряхнул головой и глубоко вздохнул. Ну и мысли, черт побери… – Это все неспроста,  такое ощущение, что меня к чему-то ведут… Но к чему?»
И кто или что это делает???
         Антон зажег очередную сигарету (один приятель практически каждый день доказывал ему, что никотин – самый настоящий наркотик, только целенаправленно легализованный, но Антон не верил в эти сказки, уже шесть лет считая, что может бросить в любой момент) и посмотрел невидящим взглядом на дом, стоящий впереди, около которого собиралось все больше причитающих и кричащих людей… Ему было не до них. Очередная догадка молнией сверкнула во все расширявшемся сознании.
«Точно, точно! Ребенок подсознательно хочет залезть под одеяло, а чего захотел я, лишившись зоны спокойствия?»
Убить себя! Убить себя! Убить…
«Именно! Не это ли столь привлекательная граница любого, пусть даже самого широкого восприятия? Не это ли то самое одеяло, которое хочется натянуть на голову при безвозвратном разрушении зоны комфорта. Очень заманчиво, очень… Почему же так заманчиво?»
Антону вспомнился безумный ролик на Ютубе, в котором рыдающая девица от безысходности перерезала себе ножницами вены. Он передернулся, вспоминая какое тихое и непристойное удовольствие доставило ему лицезрение, того, как медленно угасает молодая  жизнь, как исчезают все проблемы и печали, по мере того как человек все ближе подступает к последней грани… Конечно, это подделка с бутафорской кровью и искусственными страданиями, но все же… Почему смерть так заманчива и романтична?
– Господи, что он делает?! – заорала женщина в серой дубленке так близко, что теперь не услышать было просто невозможно. Рядом с ней причитали еще человек шесть. Все они смотрели наверх, на крышу девятиэтажного дома. Туда же глазели и зеваки, высунувшиеся насколько можно далеко из окон.
– Где полиция?!
– Пожарных нужно, чтоб сняли…
– Поговорил бы кто с ним…
– Боже мой, что же это делается?!
Антон, вырванный из своего сна наяву, резко поднял голову и тоже посмотрел на крышу. Там, на самом краю стоял молодой парень в одной футболке. Его трясло… Трясло так сильно, что было заметно даже снизу. Антенна, за которую держался бедняга, ходила ходуном. Ветер бунтарски трепал длинные черные волосы.  Пар вылетал изо рта вместе со всхлипываниями и проклятиями этому миру. Хотя, даже не прислушиваясь к его словам, было прекрасно ясно, зачем парень там…
– Эй, приятель, не дури! – закричал здоровенный толстый мужик, приближаясь вплотную к дому. – Отойди от края!
Антона начало лихорадить, и дело было совсем не в ветре и не в том, что он стоял посреди лужи. Внутри него разливался дьявольский огонь дикой энергии и предчувствия зрелища. Большого зрелища Успокоения.
Парень ведь не перестанет дурить…
Это точно. Как точно и то, что все происходящее было неспроста.
… судьба ткнет тебя носом…
Зевак заметно прибавилось; некоторые побежали в подъезд, чтобы подняться на крышу, некоторые геройствовали на улице, крича парню банальные «мудрые» фразы про родителей и про жизнь, которая еще вся впереди, остальные просто замерли, периодически хватаясь за голову. Совсем рядом раздавались сирены подъезжающих спасателей. Так близко для людей на улице и бесконечно далеко для семнадцатилетнего подростка, делающего шаг вперед со скользкой крыши…
Все дальнейшее виделось Антону словно в замедленной съемке. Парень резко шагнул, и, немного зацепившись о защитное ограждение, начал свой полет.  Издав последний крик, он широко раскинул руки и воспарил над ненавистным ему миром, словно беспечный кленовый лист, опадающий по осени. Правда, в отличие от листа, бедняга камнем рухнул вниз, почувствовав полет лишь на пару секунд. К тому же листьям больше по душе падать в абсолютной тишине, а сейчас воздух разрезали вопли питерских домохозяек, в чью серую жизнь своей маленькой осенней игрой внесла небольшое разнообразие проказница Смерть. Даже когда парень рухнул на влажный асфальт, крики не утихли. Особенно долго надрывалась женщина в желтом пуховике, находившаяся ближе всех к месту падения. Наверно из-за того, что теперь ей придется отмывать пятна крови с куртки весь оставшийся вечер… Все-таки стоило поберечь нервную систему и не проявлять нездорового любопытства, выходя из дома на крики… Вечерние сериалы, что ни говори, более благоприятны для психики.
На Антона все эта беготня и хаос дворового масштаба не произвели практически никакого впечатления. Самым ужасным во всем произошедшем был звук… Звук ломающегося молодого тела, грузно и безмолвно упавшего на землю. Он длился всего долю секунды, но в голове у Антона он продолжал звучать еще довольно долго, словно страшное эхо в глубочайшей пещере. Впрочем, его сознание как раз и напоминало что-то вроде пещеры, из которой мощными потоками вымывались многолетние отложения, структуры неправильной формы и налет, покрывавший так долго сплошняком стены, пол и потолок. Антон стоял в оцепенении, не сводя глаз с окровавленного лица, которое еще совсем недавно целовали девушки и умывали каждое утро «Клерасилом» для проблемной кожи, пока первый совладавший с собой мужчина в спортивном трико не накрыл его легкой ветровкой. После этого толпа зевак начала успокаиваться, постепенно расступаясь, завидев подъезжающую машину «скорой помощи». За ней показалась и аварийно-спасательная машина.
К своему удивлению Антон не находил в самоубийстве парня ничего ужасного и из ряда вон выходящего. Едва в его голове затих звук падения, как он тут же представил себя в эфире, объясняющим, что и как случилось и призывающим к спокойствию.
– Ну чего вы паникуете? – мысленно вещал он. – Парнишка сам так хотел, у нас же демократия! Каждый волен поступать так, как хочет.
– Что ты такое говоришь? – спорил с ним виртуальный менеджер среднего звена, с двенадцатой попытки прорвавшийся в эфир. – Смерть ужасна, тем более он так молод еще был…
– Да вы посмотрите, какое сейчас время года! Выгляньте в окно, выйдите во двор, поднимите листья с земли, потопчитесь по лужам, а потом спросите у первого встречного, что же происходит? А я вам скажу, что происходит, черт побери! Осень! Вот, что это такое! Время, когда жизнь заканчивает свой цикл, впадает в сон, чтобы потом вновь возобновиться с новыми силами. А тот, кто не хочет начинать все сначала, волен исчезнуть из этого мира.
– Но…
– Никаких но! Взгляните на листья, в них все ответы. Им всем суждено опасть, рано или поздно – все будут там (Антон мысленно пнул по полу ногой, демонстрируя последнее пристанище листьев). Но одни висят, держатся из последних сил, зная, что порыв ветра или дождя все равно пройдет, а другие опадают, только почуяв холодное дыхание осени. Но ведь, как там у Guns’n’Roses, дорогие мои? Ничто не длится вечно, даже холодный ноябрьский дождь*. Не так ли? Именно так, скажу я вам, и листья знают это и цепляются за любую возможность продлить свой недолгий праздник жизни. Температура становится все ниже, а ветра все злее, и лишь когда во владения вступает Зима, окутывая их трескучим морозом и посыпая первым пушистым снегом, листья опадают. Но опадают они, только лишь пройдя весь цикл до конца и познав все, что они должны были узнать. Они уходят, дорогие мои, чтобы дать новые силы, энергию и знания родному дереву в новом цикле жизни. А сейчас в эфире грустная и романтическая композиция в исполнении вокально-инструментального ансамбля Napalm Death…


  * Из композиции группы Guns’n’Roses  «November Rain»



Антон улыбнулся, закурил и отошел от трагичного места, где спасатели разгоняли зевак, а врачи завершали загрузку тела в машину. «Нет, на «Рокс» ни за что не разрешили бы поставить Napalm Death, – подумал он. – Скорее Жанну Фриске… А почему бы и нет. Ее слушать не менее тяжело».
Он прикрыл рот, чтобы громко не засмеяться (лучше не давать врачам «скорой» шанса забрать до кучи и психа, смеющегося при виде трупов) и продолжил путь вниз по Липовой аллее.
«Нет, самоубийство – это не выход. Все должно…произойти само собой, что ли… всему свое время. Это ведь примерно то же самое, как сильно-сильно хотеть спать посреди рабочего дня. Я же не могу уснуть прямо во время эфира, хотя порой так хочется. А должен досидеть до конца, прийти домой… Да что за бред вообще?!»
Мысли сумбурным роем назойливо носились в голове, словно докучливые комары, жаждущие высосать до дна способность адекватно воспринимать реальность, однако период их жизни уменьшался с каждой секундой – хрупкие оболочки сжигались светом нисходящего первозданного знания, а остатки вымывались волнами чистого разума, благодарно воспринимающего это знание. В тот день Антон получил так много новой информации… Возможно, даже слишком много.
Ноги шли сами собой. Непонятно, куда и зачем. Да и какой это имело смысл?
Какой вообще во всем окружающем смысл?
Окончательно стемнело, прохладная осенняя ночь все больше вступала в свои права. Появилась луна, снисходительно смотревшая на обитателей огромного города, категорически не желающих успокаиваться даже с наступлением темноты. Раньше они освещали ночной путь факелами и кострами, а теперь – тысячами маленьких искусственных солнц на своих автомобилях и мотоциклах. Люди перестали ценить темноту, причисляя ее наравне с холодом к некомфортным условиям, и тщательно ее избегая. А для тех, кто случайно оказался вдали от заманчивого, безумного царства суррогатных огней, спасительным маяком служила огромная, сияющая на верхушке торгового комплекса надпись «Гулливер». Потеряться в окрестностях просто невозможно. Слетайтесь на свет, люди-мотыльки…
            Антон как раз шел по Торфяной дороге по направлению к этому торговому центру. Только вот хотел он вовсе не купить прикольную вещицу…
Шопинг – это крайне модное и умное развлекалово, уважаемые радиослушатели! Вы главное  не парьтесь, дорогие мои! Ведь только сегодня и только для Вас акция: при покупке трех розовых кофточек и двух сумочек Вы получаете в подарок шикарного «манса»!
… или напиться в ближайшем кабаке…
Вот и я говорю, мои дорогие: раз уж выбрал рок, будь добр – кушай пиво! Верьте тому, что Вам говорят, друзья, пейте пиво и коктейли, водочку и виски! И проблем как не бывало! У нас ведь страна такая, да и время такое!
…а просто поскорее пройти все эти «Гулливеры», «Матрицы» и «Оранжи», метро, остановки, скопления людей… Просто остаться одному… В темноте… И спокойствии… Большом спокойствии… Он жаждал его каждой частичкой бунтующей души.
Он ускорил шаг и через несколько минут уже шел вдоль длинного бетонного забора, поверх которого ничего не было видно. Антон никогда не был в этом месте, и не имел ни малейшего предположения, что же может за этим забором находиться.
«Куда же я иду? – думал он. – Хотя, какая разница, все равно конец любого пути один. Кто-то проходит маленькую тропинку, а кто-то выкладывает для себя целое шоссе, и мчится по нему с бешеной скоростью. Тише едешь – дальше будешь. Но это лишь про время достижения конца, а он все равно один. Покой и таинство осознания высшего разума. И я к этому готов…»
Антон дошел до черных железных ворот, служивших входом на территорию, огороженную бетонным забором, и замер, как вкопанный, взглянув на висевшую на них
табличку.
Вот куда он шел. 
Вот куда его вели…

«Серафимовское кладбище. Режим работы: с 9.00 до 18.00»

Коротко и ясно. Добро пожаловать.
Женщина преклонных лет, сидевшая у входа в необъятном потертом пуховике (по всей видимости – местная охрана), отвлеклась от перебирания искусственных цветов и ленточек в большой полосатой сумке и с удивлением взглянула на позднего посетителя.
– Вам что, молодой человек? – спросила она. – Кладбище уже закрыто, я вот дождусь ребят, что листья убирают, и запираю калитку. Приходите с утра.
– Я…Мне… – Антон и не собирался ничего объяснять. Он просто побрел мимо женщины, не обращая на нее и ее слова никого внимания.
– Да куда же ты? Стой! – Женщина пошла за ним. – Закрыто, кому говорят? Вчера и так три могилы разворотили, приказали, чтоб ночью никого не было, а то… Да ты вообще слышишь меня?!
Она хотела дернуть его за рукав, но осеклась. Очень уж потерянный и отрешенный вид был у посетителя. Похоже, что он потерял кого-то очень близкого и дорогого, а сейчас не в себе от горя. По крайней мере, на вандала и осквернителя могил он ну никак не похож.
– Ну хорошо, иди себе, горе видать у тебя, – сказала она. – Но недолго только. Пока уборщики не вернутся. Чтоб через час был здесь, а то полицию вызову. Ясно?
– Ладно… – буркнул Антон, особо даже не понимая, кому и по какому поводу он только что ответил.
Он просто шел по влажным опавшим листьям навстречу тишине и темноте. Просто шел, чувствуя себя, словно странник, вернувшийся домой из долгого путешествия. Просто шел туда, где нет обязательств, предрассудков и предубеждений, нет суеты и перемен. Просто шел…
Шел в Осень…
Прошлая жизнь растворялась. Заботы, цели и методы их достижения, победы и поражения, шутки, чувства – все это имело для него теперь столько же смысла, сколько и для окружавших его крестов и каменных надгробий. Антону было просто хорошо. Хорошо, как никогда.
Часом прогулка в Осень явно не ограничится.
Не останавливаясь, Антон осмотрелся по сторонам. За исключением проблеска огней где-то впереди было темно, но глаза довольно быстро привыкали к темноте, и, спустя всего минуту, Антон уже хорошо различал все на расстоянии десятка метров. Он шел по довольно широкой дороге, краев которой не было видно под листьями. По обеим сторонам дороги стояли немые полуопавшие деревья, словно специально высаженные для того, чтобы летними кронами закрывать «постояльцев» кладбища от веселья жизни и солнца. Осенью и зимой такая услуга естественно не нужна. Слева сразу начинались могилы, первым шел сектор номер сорок восемь,  за ним – сороковой. За исключением некоторых огороженных участков, все здесь заросло высокой травой и было усыпано опавшими листьями. Справа, чуть ниже дороги, был пустырь, довольно неровный и сплошь покрытый лужами; могилы здесь начинались немного дальше. Было очень свежо, но не холодно; влажный осенний воздух был насквозь пропитан ненавязчивым и приятным ароматом подгнивающих листьев. Время словно остановилось.
Настоящий дом Спокойствия…
«Такое ощущение, что все это существовало здесь всегда, – подумал Антон и улыбнулся, чувствуя как по телу, словно большая и быстро выпитая доза крепкого алкоголя, приятно и нежно разливается умиротворение и чистое, вечное, не умещающееся в рамки его бренного тела счастье. –  И деревья, и ковер из листьев, и могилы, и ограды и даже каркающие над головой стаи птиц. Словно Осень живет именно здесь, а по велению природы только иногда выходит к людям. Дать им понять о завершении большого цикла Жизни».
Антон сбавил шаг, и, приблизившись к тридцать восьмому участку, подошел к ограждению. Стойка со звездой и небольшой столик – здесь явно лежал павший на войне. И не успел Антон об этом задуматься, как увидел надпись на памятнике, которая заставила его замереть. Он долго стоял, вчитываясь в до боли знакомые строчки стихотворения Воронова:

В блокадных днях
Мы так и не узнали
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом –
Паспорта.

«Да уж… – подумал Антон, невольно смахнув слезу, покатившуюся по щеке. –  Современные заботы петербуржцев кажутся такой мелочью, просто шелухой по сравнению с тем, что довелось пережить блокадникам, да и вообще всем участникам той страшной войны. И теперь они здесь, заслужившие, как никто другой, вечный покой и место не только на кладбище, но и в сердце каждого из ныне живущих».
           Антон пошел дальше. Шаркая ногами и разгребая влажные листья, он дошел до небольшого мостика, что находился справа, у тридцать третьего сектора. Хотел было повернуть, но не стал. Его сбили с мыслей приближающиеся шаги и голоса.
Тише, тише! Что вы делаете? Не тревожьте нас…
«Вот так номер, – думал Антон. – Я уже словно приписал себя к местным обитателям. А ведь я еще жив пока».
Или нет?
Это были уборщики листвы, те самые, которых ждала охранница. Четверо молодых парней и девушка, по всей видимости, студенты, присланные на общественно-полезные работы, весело болтая и смеясь, бодро направлялись к выходу. Антон словно тень мелькнул в темноту и спрятался за деревом, не обращая внимания на то, что ноги по щиколотку очутились в холодной воде. Молодые люди периодически останавливались поглазеть на некоторые причудливые памятники и надгробия, однако все же довольно быстро поравнялись с деревом.
«Еще бы, кому захочется торчать на кладбище, да еще и в темноте? – подумал Антон. – К тому же, ребята, вы здесь явно лишние».
И он бы забыл про студентов буквально через несколько секунд, если бы один из них вдруг резко не чиркнул металлическим веером для уборки листьев по влажному асфальту. В то же мгновенье под радостные возгласы ночную кладбищенскую мглу озарил сноп искр. Студенты тут же начали наперебой повторять трюк, при этом сами они чертовски походили на высекаемые ими искры.
«Как символично, – думал человек, который когда-то давным-давно, в другом измерении, вел веселую передачу на популярном радио. – Искры осенней ночью на кладбище. Как ярко они вспыхивают и как быстро затухают! А после них остается Покой, остается Вечность, для которой судьбы целых цивилизаций всего лишь мимолетные искорки, не говоря уже о жизни отдельного человека».
Студенты прибавили шаг, и вскоре голоса затихли. Хлюпая по лужам, Антон вылез из-за дерева и продолжил путь. Больше ему ничего не помешает…
Ему начало казаться, будто воздух стал немного плотнее, а на поверхности земли начала образовываться легкая дымка тумана. Она словно бы помогала Осени мягко и нежно застелить землю, добавляя в оранжевые цвета бледный молочный оттенок. Однако выше, там, где на деревьях перешептывались на ветру последние листья, воздух был прозрачен и невероятно чист.
Природа очищается, и как же легко и свободно дышится!
Внезапно Антон осознал, что в последние несколько минут он перестал чувствовать холод, дуновение ветра и касание падающих листьев. И его это совсем не удивило. Правой рукой он легонько ущипнул левую, а потом дотронулся и до лица. Ничего. Физическое восприятие переставало существовать по мере того как стремительно разрасталось нечто большее. Там, глубоко внутри…
  Впереди виднелся маленький огонек, по всей видимости, это была одна из тех церквей, которые обязательно присутствуют на любом кладбище. Антон медленно шел в его направлении, не сводя взгляда с веток деревьев. На их кончиках, словно слезы, собирались маленькие дождевые капельки. В свете луны они будто обрамляли деревья сверкающими гроздьями осенних бриллиантов. Одна за другой капли беспрерывно падали вниз и тут же вновь появлялись заново. Словно бы деревья плакали по каждому из своих опавших листочков.
«Ах, какое же открывается небо! – подумал Антон, подняв глаза еще выше. – Ясное, умиротворяющее, бесконечное… А ведь наверно листья для того и уходят, чтобы полностью открыть небо во всем его величии нашему взору. И только когда опадут они все, ничего больше не встанет на пути его созерцания и единения с ним. В нем и есть та чистая, безграничная, незамутненная правда, которую мы постоянно не видим сквозь листья проблем, обмана и ложных ценностей».
Антон опустил глаза и посмотрел вперед. Еще несколько минут назад огонек церкви был довольно далеко. Теперь же он был на расстоянии нескольких десятков метров и продолжал приближаться. Антон уже не различал, идет ли он к церкви, или это она сама непостижимым образом сближается с ним. Впрочем, ему было все равно. Теперь начинали отказывать и чувства, истощая еще одну оболочку в угоду ярчайшего сияния чистого разума.
Не прошло и минуты, как Антон уже полностью различал каждую деталь небольшой церквушки, находившейся так близко к нему. Это было деревянное сооружение, окрашенное в синий цвет, с острой крышей, украшенной небольшими звездочками. И если поначалу казалось, что огонек был неярким светом в маленьком окошке посредине церкви, то теперь стало понятно, что это не так. Красноватое сияние исходило как раз с крыши, словно домик был своеобразным маяком в темном кладбищенском океане. Причем никаких лампочек и светоотражателей на церкви не было. Был просто сгусток света, излучаемый какой-то неведомой энергией, и становившийся все ярче. Теперь в нем уже проглядывались розоватые оттенки, а сам он постепенно превращался в некое подобие луча, освещающего широкую дорогу слева от церкви. Без тени сомнений Антон свернул на нее. Ему указывали путь, его вели, а он ни капли не сопротивлялся.
Уже нет пути назад…
 Вскоре время окончательно перестало существовать для него.  Так же искривлялось пространство, деревья, надгробия, ограды – все меняло свое положение каждую секунду. Постоянной оставалась лишь освещенная туманная дорога, по которой шел (шел ли?) Антон, и четырехугольный памятник, находившийся недалеко впереди. Розоватое, с едва уловимыми желтыми тонами, сияние теперь было повсюду, казалось, оно заполняло все пространство от земли до звезд.
Несмотря на практически полное отсутствие облаков, хлынул дождь, и небо, словно искра из-под металлического веера, на мгновенье разрезала ярчайшая сетка молнии. Антон даже не вздрогнул, только вот… У него возникло стойкое ощущение, что свет молнии прошел через него! Он взглянул на свои руки и даже на некоторое время остановился как вкопанный.
Он мог видеть практически каждый листочек на земле сквозь ладони.
«Полупрозрачные, –  усмехнулся осенний путешественник. – Руки призрака, а не человека. А почему бы и нет? Мой путь завершен, я опадаю словно лист, а воздух становится прозрачнее и чище. Это ведь здорово!»
Пора… Не останавливайся!
И Антон шел дальше. Шел к своему Покою, о котором еще несколько часов назад даже не догадывался. Он пересек небольшую площадь без деревьев и оказался рядом с ухоженными военными могилами, здесь же находился и высокий четырехугольный памятник. Вершина его была неровно срезана, словно смыта волнами, а на ней находилась каменная птица, напоминавшая буревестника. Антон не задерживался рядом с памятником, однако надпись в его центре разглядел отчетливо.

«Курск
Баренцево море
69°40; с.ш.  37°40; в.д.
12.08.2000»

Дождь истерично и неистово хлестал по памятникам и могилам, откуда с фотографий улыбались молодые жизнерадостные мужчины. Печальное зрелище…
«Интересно, – подумал Антон. – Сможет ли природа хоть когда-нибудь закончить лить слезы по тем, кто умер так рано и так трагично? В темных морских глубинах ведь нет Лета, там даже нет Осени. Там лишь вечная Зима, забирающая всех без спроса и подготовки… И они ушли в ледяной Покой именно с ней. Вас никогда не забудут. Покойтесь с миром!»
Но и ему пора. Свет четко указывал путь. Его путь…
Миновав еще один большой памятник блокадникам Ленинграда, Антон повернул на дорогу, находившуюся чуть левее. Вернее это был уже не Антон… Он не видел своих ног, своих рук, своего тела. Он не чувствовал и не слышал ничего из земного мира. Он неспешно парил вдоль оград чистым Разумом, у которого по определению не может быть никакого имени. Растворялись последние грани оболочек, державших его в этом мире. Разум ловил резонанс бесконечных волн Вселенной, постепенно с ней соединяясь.
Внезапно свет, указывающий дорогу, полностью исчез, однако темноте не суждено было вновь возобладать над кладбищем. Розовый свет просто сменился зеленоватым сиянием, исходящим от каждого надгробия, и пылающим вечностью, пониманием, спокойствием и неземной нежностью.
Его ждали, и больше задерживаться не имело смысла.
«Как же красиво! Бесконечно красиво! – пронеслась последняя, голая мысль в земном измерении, отдавая Разум во власть сияния. –  Я ухожу. Ухожу в Вечность, в мой Покой. Не в Смерть, но в новую Жизнь!»
И он ушел.
Ушел в саму Осень.




«Да что же за вечер такой сегодня? – думал тучный майор полиции, снимая уже порядком надоевшую фуражку и устало присаживаясь на корточки. – У нас шесть угонов за день, а мы уже четвертые сутки ищем этого Волкова. Подумаешь, блин, знаменитость!»
– Товарищ майор, разрешите уже выходить будем? Темнеет ведь. – Раздался голос из-за кустов неподалеку.
– Да, давайте закругляйтесь, хватит уже, нагулялись по кладбищу за день!
– Так, Вить, зови всех! Гаспарян говорит, пора выходить.
Один за другим со всех сторон к небольшой церквушке выходили люди в форме.
– Да куда ж он запропастился? – раздраженно спросил Гаспарян, когда все его сотрудники были в сборе. – Баба бывшая его рассказала, что вышел вечером, пошел неизвестно куда… Потом вроде как недалеко от метро кто-то из знакомых видел. Говорит, шел сам не свой, бледный…
– Да точно Вам говорю, Антоша себя того уже давно! Из-за девки. – Кутался в бушлат бойкий сержант.
– Да понятно, только вот бабуля эта покоя не дает. Говорит, не выходил.
– Ну значит не здесь.  Не мог же он сам себя закопать. Видимо через забор вылез.
– Бабка его два часа у выхода ждала. Потом ноль два набрала. Говорит, точно самоубийца, слишком уж вид потерянный был. Только вот наряд забил на это дело, не приехал. А мне через трое суток лазь тут по кладбищу. Эх…
– Товарищ майор, так может не Волков совсем на кладбище заходил то?
– Да бабка поклясться готова. Ладно, пошли. Еще по разку коллег его опросим. А потом – в пропавшие без вести. Развесим фото по участкам – и готово.
Группа полицейских медленно побрела к выходу из кладбища. Это был явно не их день. Из-за популярности пропавшего ведущего начальство буквально не слазило с них и требовало регулярных отчетов о поисках.
«Почему именно осенью постоянно то пропажи, то самоубийства? – подумал Гаспарян, не мало повидавший на своем служебном веку. – Что ж за время такое?»
Внезапно он что-то почувствовал. Легкий порыв осеннего ветра заставил его обернуться.
Над церковью было слабое свечение.
«Что за ерунда! – подумал майор, пристальнее вглядываясь в сгущавшуюся темноту. – Совсем что ли крыша поехала уже?»
Церковь как церковь. Никакого свечения.
«Да и не было ничего, – успокоился Гаспарян, отвернувшись и догоняя подчиненных. – Просто день такой. Такое время года. Ну, черт побери, что-то в нем есть особенное. Что-то в нем определенно есть».