3. Пятый угол

ГЛАВА 1. Как Туберкулезов побывал в летальном исходе.

Что-то начало из меня тянуть неумолимо соки. Не поняв их истоков, я все же начал убегать и, пока не стало хуже, быстро захлопнул дверь. Но с другой стороны на полу лежала остриженная голова Уколова, левая рука без мизинца и ноги Скворцовой на синем диване. Туловища были сложены в прихожей и укрыты интимным уютом. В таком летальном исходе я съежился, поднялся наверх, где и был спасен неведомо кем и как, но надо признать со знанием моего противника.

ГЛАВА 2.

- Восхитительно! - сказал Порошков и, думая, что его никто не услышал, повторил. - Восхитительно!
- Как себя чувствуете? - спросил Порогов, стоя у небольшого прибора.
Туберкулезов лежал на койке, пугая синяками, и с трудом впитывал звуки.
- Дело пошло на поправку, - приободрил Порогов. - К счастью прошлой ночью вы не пересекли линию, где отсутствует пульс.
- Через несколько дней выписываем, - обрадовал Порошков.
Туберкулезов потрогал свою голову и удивился, нащупав бинты.
- Пришлось повозиться, - сказал Порошков, кивнув улыбающемуся рослому Порогову.
- Вас же не просили, - голос Туберкулезова могли слышать лишь стоящие возле.
- Провалы в памяти - обычное дело после таких операций, - с жалостью смотрел Порошков.
- Вас же не просили! - закричал Туберкулезов.
- Ну, - раздался голос Порогова, - в палате находятся люди, погибающие от тоски. Не будем привлекать их внимание.
Пациенты затихли.
- Питание вы будете получать из рук вот этой няни, - и Порогов эффектно поднял брови.
Сзади показалась женщина.
- Няня, - попросил Туберкулезов, - уведи меня отсюда.
Порошков: Она не может. Мы ее накажем.
- Нет, белые, вы слишком умны, чтобы тратить понапрасну наказанья, - Туберкулезов отвернулся к стене.
- Вы им не перечьте, - говорил из кровати старик лет шестидесяти, печально смотря на свою вздувшуюся ногу, - со всем соглашайтесь, а там глядишь и будет все по-своему.
- Ваше настроение сгнило, так не порьте его другим людям своими червивыми выпадами, - Порошкова явно полоснуло по шее.
- Жизнь моя не санаторий, - отвечал старик грустно.
- И отвратно мне стало, безынтересно и плохо, - присоединился пациент с катетером в теле.
Порошков: Так, мне все ясно.
Порогов: Мне тоже ясно.
И было им ясно друг от друга.
Няня (пациентам): Тише, они же бросят вас в бессознательное состояние...
Туберкулезов, рассматривая бугорки на стене, слушал, впитывал звуки, пока няня не села у окна...

ГЛАВА 3. Что поведала няня, присев у окна.

На зеленой траве заплетался язык в струях тихого счастья моего поклонника славного. Карауля меня, не домой же идти, распознаем чувства нам данные. Набрякает колода, достаешь ты ее прямиком заглянуть далеко. Заартачься, старик, посмотри на судьбу, пальцем сдвинутую вбок. Присмотрелись, поднатужили глаза - карты новые, судьбы старые.

ГЛАВА 4.

- Подъем, - скомандовал Порогов.
Сонный Туберкулезов уже протирал глаза, подымался, но все же позволил себя пощупать.
- Вас же не просили... - начал было он, но его остановил жест врача.
- Собирайтесь.
Туберкулезов шумно собирался.
- Ты успокоишься, нет? - нервно прикрикнул новый пациент с койки, где лежал вчера дед.
- Сейчас я еду домой, там, по всей видимости, и успокоюсь, - и Туберкулезов стал неуверенно расправлять плечи.

ГЛАВА 5. Дома.

Унылая обстановка в старом доме, дышащего трубой в засаленное небо, дрожащее от гнета всяких тварей - букашек, того же дыма, самолетов - вот все, что ожидало пациента. Ну еще несколько знакомых, незнакомых друг с другом, которые зайдут потом его проведать.
Туберкулезов был скрытным ночным насекомым, одиноко жужжащем в пространстве. Нестандартность. Отшельничество. Как не вязались эти кирпичи с теми стройными зданиями, которые вырастали повсюду. Но такова была архитектура.
Началось это третьей ночью, в сумерках, где видны лишь очертания, бесполезные в быту.
Легкий шорох раздался сначала, что заострил Туберкулезова вниманье. Затем послышались голоса родного языка, распахнулась дверь в углу и из нее вышли трое, чуть угадываемые в свечении, сопровождаемые выпархиванием мелких особ с опереньем.
Первый, что покрупнее, споткнувшись о стул, растерянно остановился.
- Темно, - сказал он.
- Расспросил бы Аленку-жука. Она хорошо видит в темноте, - проговорил мужчина в странном балахоне.
Аленка-жук: Тут пять стульев, два дивана.
- Расспросить? Мне? Тому, кто надевал слепцам очки, кто жег спички в самом маленьком подвале, кто зашил эмоции в мешок и раздавил сапожком. Нет, Панихидец, ты размышлял над этим мало, ты плохо думал впопыхах.
Панихидец: Извини, Пентагонник, мотивом, которым я руководствовался, было добро.
Пентагонник: Не надо, не надо. Что, а добрых вечеров я провел немало.
Аленка-жук: Разобрались? Вот и славно. (Махнув рукой, Туберкулезову) Привет.
Пентагонник (Туберкулезову): Привет, где ты пропадал?
Панихидец (всматривается в лицо Туберкулезова): Что, позабыл нас? Вспоминай.
Были ли в этот момент какие-нибудь инстинкты в Туберкулезове? Самосохранение? Страх? Скорее - шаткий интерес той летящей гусеницы, влекомой на пикник с кострами.
Туберкулезов (тихо): Нет, я помню. Что-то помню, только смутно.
Пентагонник: Где ты пропадал?
Туберкулезов: Где пропадал? В палате.
Аленка-жук (подходя к зеркалу): О, зазеркалился мой образ отражением. (Туберкулезову) А ты небритый.
Пентагонник: Не приставай к нему.
Аленка-жук: Нет, он небритый, небритый...
Туберкулезов: Быть небритым - это роскошь. Не каждый себе может позволить это. Вот я - могу.
Пентагонник (с уважением, Туберкулезову): Мне нравится, как работает твой мозг.
Панихидец (подходит к Аленке-жуку, тоже смотрит в зеркало): До сих пор не могу понять: это я отражаюсь в зеркале или оно во мне?
Пентагонник: Хватит вам смотреть в зеркало, оно же отбирает обаяние.
Аленка-жук (капризно, Панихидцу): А я люблю, когда идет снег.
Панихидец: Хорошо. (Щёлкает пальцем)
За окном начинает идти снег. Все, кроме Туберкулезова, который продолжает лежать в кровати, подходят к окну, несколько минут молча смотрят в него.
Аленка-жук: Красиво.
Панихидец: Не без этого.
Аленка-жук: Снег идет, значит красиво.
Пентагонник (Туберкулезову): Ты помнишь зиму?
Туберкулезов: Она меня угнетает.
Пентагонник: Надо любить все времена года. Вот как я.
Аленка-жук: Я люблю все времена года и любую погоду.
Панихидец: А я люблю любое время суток, меня прельщает каждый миг.
Туберкулезов молчит, неподвижно лежит в постели.
Аленка-жук (Туберкулезову, заботливо): Тебя что-то тревожит? Ты не можешь заснуть, ведь так?
Туберкулезов: Уже третий день.
Аленка-жук: О, это очень просто. Будем тебя сейчас морить, чтоб ты уснул.
Панихидец (подходит к Туберкулезову, протягивает свою ладонь, по ней ползают черви): Уважаю червей. Когда их кто-то случайно терзает лопатой, моя сердцевина разрывается на части. Запустить их тебе под одеяло?
Туберкулезов: Нет, не надо.
Аленка-жук (Панихидцу): Это не понадобится. Расскажи нам лучше о том, как ты свое первое открытие сделал, когда тебе не было и десяти лет.
Панихидец: О-о-о! Было время...
Пентагонник: Главное - дорасти до познания гармонии.
Панихидец (Туберкулезову): Когда ж это произошло? Эге, давно, когда тебя еще на свете не было...
Туберкулезов (воспрянув): Как это? Как такое может быть?
Панихидец (сбит с толку): Нет... Ну, ты, конечно, был, томился в генах, ждал, сидя в астральном эмбрионе...
Аленка-жук кашляет.
Панихидец (осекшись): Да что я тебе, собственно, рассказываю? Ты и сам все знаешь. Так вот...
Панихидец говорил все тише и вкрадчивей, пока Туберкулезова веки не сомкнулись.
Аленка-жук: А теперь спать. Бессонница больше не липнет.
Аленка-жук, Панихидец и Пентагонник на цыпочках уходят. Туберкулезов спит крепко, во сне открывая сундуки. Покой и гармония уничтожает усталость.

ГЛАВА 6. Панихидцево открытие.

Задействовав ряд мышц и сухожилий, и вставив скипетр между глаз, я наклонил чудовищный нарцисс, переступил и был таков.

ГЛАВА 7. Анамнез - обрывок газеты.

Туберкулезов с нетерпением стал ожидать вечеров, приближенья покрывала. Вспоминались ласковые вкрапливания Аленки-жука, ее ужимки и прихлопы; выдержки знаний Панихидца, заставляющего трепетать осины, умеющего дрессировать их ударами палки; настойки фактов у Пентагонника, шедшего на компромиссы по карнизу, бравшего силы с полки, мышку, по научному - прогресс, заготавлюющего впрок.
- Ты еще ни разу не был у нас в гостях, - сказала как-то Аленка-жук, фатально открывая дверь в углу. - Заходи, мы тебя приглашаем.
- Заходи, - в один голос сказали Пентагонник и Панихидец, расступаясь.
Туберкулезов, не решаясь, стоял на месте. Аленка-жук взяла его за руку и повела. Он послушно шел, с замиранием сердца глядя вперед.
- Осторожно, здесь ступеньки, - предупредила Аленка-жук, но при свечении, исходящим от нее, это было и так видно.
Позади бесшумно ступали Пентагонник и Панихидец, готовые в любое мгновенье прийти на помощь.
- Далеко еще? - нетерпеливо спрашивал Туберкулезов.
Панихидец: Тут рядом.
Пентагонник: Почти пришли.
Вскоре ступеньки закончились и все попали в помещенье. Туберкулезов долго осматривался и никак не мог избавиться от ощущенья, что он пришел в средневековье.
- На темницу похоже, - проговорил Туберкулезов, - богатообставленную, шикарную темницу. Вы здесь живете?
Аленка-жук: Это наша проходная. (Надевает передник)
Панихидец: Чем потчевать будете?
Аленка-жук: Морской рукою.
Туберкулезов: Чем?
Аленка-жук (смутившись): Говяжьей ногою. (Уходит)
Панихидец (Туберкулезову): Присаживайся. Нет, не туда. Там тиски.
Пентагонник: Немаловажно питать ноги отдыхом, баловать их сидением. (Садится)
Туберкулезов (показывает на решетку): А что там за ход, перегороженный решеткой?
Панихидец: О, это особенный ход! Ход к сокровенному.
Пентагонник: Ход к долгожданному.
Панихидец: Ход из одного бытия в другое.
Пентагонник: Ход для тех, кому он нужен и кто ему нужен.
Панихидец: То есть ход к обоюдной нужде.
Пентагонник: За этой решеткой - путь к себе.
Туберкулезов: Я хочу туда!
Пентагонник: Попробуй. Если пришло время, ты пройдешь.
Туберкулезов подходит к решетке. Раздается голос:
- Кто ты?
Туберкулезов: Туберкулезов. Недавно вышел из больницы.
Тишина. Никаких изменений. Туберкулезов чуть не плачет.
Пентагонник (Туберкулезову): Не огорчайся.
Мимо проходит Аленка-жук.
Панихидец (Аленке-жуку): Ну, как там?
Аленка-жук: На завтрак плавленный сырок, а вечером - сосиска. (Уходит)
Пентагонник (Туберкулезову): Мы подготовили сюрприз для тебя.
Панихидец: Ах, да!
Пентагонник (Туберкулезову): Ты помнишь свою девушку?
Туберкулезов: У меня была девушка?
Пентагонник: Да. Она здесь. (Кивает Панихидцу)
Панихидец подходит к клетке и срывает с нее матерчатый покров. В клетке - девушка. Панихидец сквозь прутья дотрагивается до ее длинных волос и она приходит в себя.
Девушка: Подонки! Мразь! (Заметив Туберкулезова) И ты тут? А ну выпустите меня!
Туберкулезов (Пентагоннику и Панихидцу): Зачем все это?
Панихидец (гордо): Это я поработил ее. (Садится у клетки, начинает рисовать портрет девушки)
Пентагонник: Она предала тебя. За это мы ее проучим. Пусть испытает то, что ты испытывал. Боль душевную и физическую. Вот только как?
Панихидец: Может, пытки? У нас оборудован для этого зал. Кровь станет средой ее обитания.
Девушка (Туберкулезову): Как ты посмел?! Да стоит только мне намекнуть...
Пентагонник: Ежедневный террор, измор личности - один месяц и она превратится в зверюшку. Я этим займусь.
Панихидец (рисуя): Если что-то пойдет не так, всегда ведь можно отгрызть.
Туберкулезов: Отпустите ее.
Пентагонник: Такое прощать нельзя.
Панихидец: А как насчет запечатления своего образа? (Показывает рисунок) Это не опасно?
Пентагонник: Нежелательно. Крайне рискованно.
Панихидец (рвет портрет девушки): Вам не больно? Сейчас я рву ваше изображение.
Девушка, вскрикнув, падает без признаков жизни.
Туберкулезов, не спеша, достает карандаш, чистый лист бумаги, принимается рисовать по памяти девушку.
Панихидец (Туберкулезову): Перестань, иначе я забросаю тебя градом. (Пентагоннику) Ну сделай же что-нибудь!
Пентагонник: Я могу ошибиться и тонкие прозрачные нити утащат меня в подпол.
Туберкулезов заканчивает рисунок. Девушка начинает шевелиться.
Туберкулезов: Каждый из царствующих на земле, горящий в пожаре кто как, по своему усмотрению, за свою жизнь должен родить мысль визуальную, слуховую и словесную. Если он этого не сделал,  значит, все это время он провел  напрасно, ходил в нужник без злого умысла зазря. (Идет к клетке, девушке) Гори без меня.
Девушка: Ты хочешь сжечь меня? Сжечь, да? Не смей!.. Не надо!.. Я признаю, кое в чем была не права...
Туберкулезов протягивает девушке рисунок (та его забирает) и открывает клетку. Девушка убегает.
Пентагонник: Я бы поступил точно так же.
Панихидец: Убежал бы?
Оба смеются.
Возле них останавливается Аленка-жук:
- Все готово. Прошу к столу. Не скромничайте, берите все, что на вас смотрит. А я вам расскажу недавний казус.
Панихидец: Что-нибудь новенькое?
Пентагонник: Очень любопытно
Все расселись, взяли себе по кусочку и приготовились слушать.

ГЛАВА 8. Недавний казус.

Мелкая душонка Усатов, с четырех лет мечтавший стать продавцом резиновых ластиков, совративший кузнечика, хрупкое тельце, гибнущее в неумелых руках, вышел в открытую дверь и не вернулся. Его брат, неотрывно смотревший уже несколько дней на горевшую свечу, вдруг заболевает, да так серьезно, что умирает. Вызванный соседями доктор, тщательно обследовав тело, подтвердил, что смерть подкралась незаметно. Усатов же, увлеченно ходящий кругами на другом конце света, ощутив внезапно в себе недосказанность, возвращается и задувает все еще горящую свечу. В тот же миг в гробу его брат раскрывает глаза. Любовь и дружба творят чудеса.

ГЛАВА 9.

Ментально Туберкулезов поправлялся. Он вглядывался в зеркало пристально и замечал, что бледность отступает. Вчерашний день, то какофония, вобравшая в себя влиянье мусорного бака.
В один из дней, вчерашнего уже, Туберкулезов пальцами цепляет бинт, разматывает. Раны нет, исчезла, словно не пороли вовсе. Тут Туберкулезов с ужасом вдруг понял, что потерял то, чем дорожил.
Уже неясно проступало утро, а Туберкулезов стоял в углу и стучал, произнося:
- Эй, я пришел к вам в гости.
Они вышли из противоположного угла и наблюдали за Туберкулезовым безмолвно, не прерывая его. Туберкулезов интуитивно почувствовал их присутствие и обернулся. Они уже шли в его сторону. Не было того прежнего свечения, всегда сопровождающего их, тусклое, еле заметное, такое же, как и их лица.
Аленка-жук (Туберкулезову): Поговорим с тобой немного и пойдем, пожалуй, дальше. Извини, спешим.
Панихидец: Перекинемся фразой одной-другой, изречем пару весточек и через дверь, что в углу, уйдем по делу. В спешке мы, лихорадит.
Пентагонник: Поболтаем, плеснем разговором самую малость. Мы ж торопимся, бросаясь в угол.
Туберкулезов: Я думал, что больше не увижу вас.
Панихидец: Ты правильно думал.
Аленка-жук: Снял бинты? С первого раза, не пробуя раньше?
Пентагонник: Полностью выздоровил? Не зная наверняка, как это делается, не пробуя, сразу?
Панихидец: Ну все, поболтали. (Открывает дверь в углу и все трое уходят)
Туберкулезов успевает проскользнуть за ними. Сбегает вниз по ступенькам. Там - никого, в помещении пусто.
Туберкулезова взгляд гаснет, он апатично начинает подниматься к себе, но, не пройдя и пары ступенек, резко разворачивается.
Туберкулезов: Да! Я попробую! Попробую.
Подходит к решетке.
Голос: Кто ты?
Туберкулезов: Я сам по себе.
Решетка поднялась и Туберкулезов, не колеблясь, вошел в глубину.