1 Дремотная соль

   
   
   
   Услышал я как-то, что в далекой Уссурийской тайге хищного зверья развелось видимо-невидимо! И что там, в дремучих лесах, эти самые звери, держат в страхе все местное население. Не раздумывая ни минуты, я схватил свое ружье и отправился на выручку к таежным жителям.
   С первых же шагов по Уссурийской тайге меня обступили, присущие этому краю, громадные деревья. Куда ни глянь - мхи и лишайники переплетались с непроходимыми зарослями элеутерококка.
   "Медвежьих следов на земле и царапин от их могучих когтей на коре деревьев в этой местности многовато", - подумал я, осторожно ступая по звериной тропе.
   И только подумал, вдруг слышу страшный топот!
   Приложил я ухо к земле… судя по тому, как трещали сучья, чувствую - здоровенный  зверюга! И все это несется прямо на меня! По весу, не иначе как медведь или лось! Снимаю с плеча ружье, прижимаюсь к вековой березе и взвожу курки. Неожиданно, вместо медведя и лося на меня выскочил бешеный конь! Широко раздувая ноздри и закусив удила, он мчался, разрывая тяжелыми копытами мхи и лишайники!
   Увидев меня под березой, конь неожиданно встал на дыбы, дико заржал, а затем, припустив вдвое, скрылся в зарослях элеутерококка.
   "Несчастный конь - подумал я. - Откуда он здесь взялся?".
   И только закинул ружье на плечо, как вдруг, надо мной, раздается хруст сломанной ветки и разъяренный медвежий рев! Смотрю вверх и вижу: висит на березе огромный медведь-шатун. Зацепился он передними лапами за надломившуюся ветку, на которой, видимо, и сидел, а теперь болтал в воздухе задними лапами, пытаясь ухватить ими за ствол дерева.
   Я сразу же догадался: "Этот медведь-шатун поджидал пробегавшего здесь коня, а я его спугнул!".   
   Молниеносно срываю с плеча ружье, целюсь и нажимаю на курок. И вдруг… осечка! Нажимаю на второй… опять осечка! Пока перезаряжал ружье, косолапый хищник успел дотянуться до ствола дерева, оттолкнулся (медведи-шатуны в этих краях очень прыгучие) и, прыгая с ветки на ветку, почти как обезьяна, скрылся в присущих этому краю громадных деревьях.
   В лесу, как охотнику, так и зверю нужно быть готовым к любому повороту событий - в тайге не только под медведем может сломаться ветка. У любого, даже самого матерого хищника, на охоте перед решающим броском может неожиданно подвернуться лапа, невыносимо зачесаться нос или над самым ухом предательски закуковать кукушка.
   Что до охотника, то при встрече с лютым зверем патроны могут оказаться не того калибра, на мушку ружья запросто может сесть назойливая трясогузка и раскачивать ружье, не давая прицелиться; или бравада, присущая молодым охотникам - желание отбросить оружие в сторону и пойти на зверя в рукопашную. Или же - вот, как  сейчас - ружье даст осечку.
   Те патроны, что оказались с осечкой, я не стал выбрасывать, а предусмотрительно вставил их опять в патронташ - если по ним хорошенько стукнуть они еще смогут выстрелить.
   "Конь был с седлом, - отметил я про себя, - а где же наездник? Видимо, животное сбросило седока, и бедняга нуждается в помощи!"
   Тут я вспомнил случай, когда однажды в Шервудском лесу, самом туманном лесу Британии, один неопытный охотник со своей собакой застрял в лисьей норе и неделю ожидал вызволения!
   Рассудив таким образом, я без промедления поспешил по следу коня, но в обратном направлении, на поиск попавшего в беду наездника, и вскоре вышел на небольшую таежную деревушку.
   В деревушке я обнаружил  горюющих крестьян. Таежные крестьяне, увидев, что я охотник, бросились ко мне и рассказали о том, что в лесу объявилась стая из восьми кровожадных медведей-шатунов, и что эти самые шатуны истребили у них весь скот! В деревне  остался один конь, который все время бегает, чтобы медведи его не поймали.
   "А поймав коня, они неминуемо примутся и за нас!" - заключили несчастные крестьяне и горько закручинились.
   Я их успокоил, попросил не расходиться и немедленно отправился на охоту.
   Осмотрев следы от копыт, я понял, что конь скачет по лесу вокруг деревни, по одним и тем же тропам.
   "Значит, косолапых разбойников следует искать где-то у тропы", - догадался я, и решил использовать этого последнего деревенского коня, как наживку.
   Для этой цели я влез на дерево над тропой, заслышав знакомый топот, примерился и, когда конь оказался подо мной, ловко прыгнул в седло! Еловые ветки нещадно хлестали меня по лицу, березовые стегали по спине, а с кедровых веток градом сыпались орехи! Но не смотря ни на что, с ружьем в руках, привстав на стременах, я зорко вглядывался вперед, и когда увидел поперек тропы стаю медведей-шатунов, стоящих во весь рост на задних лапах, смело направил коня в самую гущу!
   Однако шагов за десять до хищников конь неожиданно испугался и встал на дыбы! Ружье вылетело из моих рук и зацепилось за сук высоко на дереве; я же кубарем скатился вниз!
   Случилось непредвиденное: конь ускакал, до ружья не дотянуться, а напротив семь медведей-шатунов: семь пар горящих глаз, ряды острых когтей и клыков! Внутри у меня все похолодело - хочу пошевелиться и не могу! Только про себя и думаю: а где же восьмой?
   Вдруг сверху надо мной раздается оглушительный треск! Это под восьмым медведем, что сидел на дереве в засаде, опять неожиданно подломилась сухая ветка, и огромный хищник с ревом рухнул вниз!
   К счастью, зверь падал не когтями вперед, как намеревался, а спиной. Пока он летел вниз, я сумел точно определить место его падения, раскинуть там свой патронташ и направить патроны прямо на стаю.
   От удара тяжелой медвежьей спины по зарядам раздался оглушительный залп!
   Когда дым рассеялся, оказалось, что все медведи-шатуны сражены наповал!
   Потом я снял с дерева ружье, связал шатунов между собой лыком, поймал скакавшего очередной круг коня, привязал к нему поверженных медведей, прыгнул в седло и поволок трофеи к крестьянам.
   Когда же притащил всю стаю в деревню, вдруг слышу за спиной медвежье сопение. Оглянулся, и что я вижу - связанные мной косолапые живы - здоровы, спят безмятежным сном и дружно сосут свои лапы! Меня осенило – конечно же: я так спешил на охоту, что вместо обычных зарядов, впопыхах схватил патроны, заряженные дремотной солью!
   После попадания этой соли в свирепого и злого медведя-шатуна, зверь засыпает на часик - другой, а когда просыпается, с него спадает пелена агрессии и появляется чувство глубокой вины и досады за содеянные ранее проступки.
   Так и случилось: чтобы загладить свою вину перед таежными крестьянами, медведи сами, вместо лошадей, впряглись кто в телегу, кто в плуг, а кто в борону.
   До глубокой осени косолапые, не покладая лап, обстоятельно и добросовестно трудились: возили сено, пахали и боронили землю. А после засева озимых они вновь вернулись в родные берлоги к своим медвежатам и медведицам.