Везунчики. Повесть глава 3

        ….Последние два-три года Вере Лаврентьевне чаще всего снился её приезд в совхоз из Шуи. Сон виделся необычайно яственно, она выучила его уже почти наизусть, а он всё повторялся и повторялся с крохотными изменениями. Будучи в Москве, купила на развалах у метро сонник, скопировавший старинное издание. Объяснения повторяемости сна не было. Было простенькое толкование, грозившее «большими изменениями в жизни и переменой мест», но это она знала и без сонника. Вскоре и успокоилась, приняв этот сон как некую данность.
         А снилось ей, вот что. Проснувшись на сене и минуточку полежав, она шмыгнула на улицу за дом, где стоял деревянный туалет со сколоченным деревянным сиденьем, а на стенке – листочками какой-то газеты, аккуратно нарезанными и надетыми на гвоздик.
         Вернувшись в дом, обнаружила Митрофана Афанасиевича, который её уже поджидал.
         – Ходил я, Верочка, к парторгу.  Сейчас тебе всё расскажу, но говорить будем за столом, а у тебя его пока нет. Значит, пошли ко мне.
         На столе у соседа на деревянной дощечке лежали десяток варёных картошек в мундире, три ломтика хлеба, маленький кусочек сала и миска с квашеной капустой. Еще за столом сидел тоже старый, как и сосед, мужчина, привставший, когла они зашли.
         – Верочка, это мой приятель, Юрий Сидорович. Это Верочка.
         Юрий Сидорович поклонился. Потом добавил:
         – Давайте перекусим, а то я c утра без маковой росинки во рту.
         Покончив с немудрёной трапезой, Митрофан Афанасьевич рассказал, что пока Вера спала, он смотался в контору к парторгу.
         – Что я ему наговорил, рассказывать не буду, но договорился кое о чём. Жить и зимовать в твоей комнате без ремонта нельзя. Сквозь стены звёзды можно считать, всюду дует, а печь только жрёт дрова, но не греет.
Я поживу пару недель у Юрия Сидоровича. Ты временно поживёшь эти  недели у меня в комнате. Не спорь. Если бы я в своей половине не сделал в прошлом году ремонт – околел бы и вымер как мамонт.
         Ремонт! Да какой же это ремонт? За две недели, в свободное от работы время, с помощью ещё одного старичка-плотника они, считай, построили дом!
         У совхоза до войны была лесопилка. Находилась она в удалении, возле лесничества. Лесопильщики с войны не вернулись, совхозу было не до лесопилки без пил. Лесопилку списали вместе с находящимся на её территории пиломатериалом. В одном из помещений лежал правильно уложенный необрезной тёс, высохший за время войны естественным путём. Опилок тоже было вдосталь, никому мусор был не нужен, когда вокруг лес!
         Вскрыли в её комнате полы, холод шёл оттуда, как из преисподней. Засыпали подполье опилками, оставив место для фундамента новой печи. Пришёл ещё один «старичок», говорят, известный печник, сложил заново печь, да так, что на ней теперь можно было и готовить. Кроме этого, он на высоте метра сделал боровок с лежанкой. Осенью и зимой Вера теперь могла спать на тёплой лежанке. Печь получилась экономной, на день зватало охапки дров. Дважды в день Вера топила её только уж в лютые морозы.
         Полы зашили старыми досками, на них, старичок, выбрав в тёсе четверть, уложил тёс поперёк и хорошо сплотил ещё один слой пола. Красота, с пола перестало тянуть холодом.
         Стены как бы воздвигли заново, из сухого тёса, засыпая опилки между внутренней новой и старой стеной, тщательно трамбуя их. Вера считала, что ремонт окончен, но Митрофан Афанасиевич сказал, что главное – утеплить потолок.
         Потолок утепляли смесью опилок с известью, завершив за десять дней работу, без которой Вера, вероятно, и не выжила бы.
         За домом, рядом с туалетом, стояли козлы для пилки дров. Она с Юрием Сидоровичем пилила  берёзовые брёвна на мерные чураки, а Митрофан Афанасиевич колол. Здесь же, за домом был сооружён дровяник, с толью на крыше, но открытый для сушки и проветривания.
         Волшебный, удивительный, всё-таки, сон ей снился – запомнилась каждая щербинка на козлах!
         Какое же это счастье, когда дровяник полон хороших берёзовых дров!
         Какое же счастье, когда дрова легко и весело разгораются и солнечное тепло, заключённое в них, согревает тебя и комнату!
         Какое же это счастье, когда есть печь, на которой можно готовить и, самое главное, есть, что готовить!
         Осень сорок восьмого года стала для села периодом счастья. После голодомора сорок шестого и сорок седьмого годов, наконец-то был собран хороший урожай зерновых. В магазине появился хлеб, растительное масло. Вера на свою копеечную зарплату купила в поселковом магазине муку, постное масло и две бутылки водки, чтобы хоть как-то отблагодарить соседа и его приятелей за ремонт дома.
         Она и сейчас, во сне помнит тот безумный запах первого, испеченого в новой печи свежего хлеба!
         К этому времени у неё в комнате появился сколоченный дощатый стол и две лавки. На потолке торчащий шнур обзавёлся новым патроном, куда  вкрутили лампочку на сорок пять свечей, ещё из довоенных запасов. На окно Вера накинула ситцевую простынь и комната преобразилась.
         Веру очень смущало, что её сосед  с Юрием Сидоровичем прибыли в совхоз из лагеря, где отбывали срок. А за что – она спросить стеснялась.
         Ещё что её удивляло – какие они оба были «рукастые». За что не возьмутся – в руках всё горит.
         – Потому крестьянское сословие и не пропадёт никогда – отвечала она товаркам по работе, когда её расспрашивали, кто, мол, сделал такой ремонт.Те между собой судачили –  за что Верке такая милость? Перемыв ей кости, успокаивались и приходили к общему соглашению, – просто девка такая везучая. Ещё ни хрена в жизни не сделала, а Господь её уже отметил. Везучая!
         Когда сосед увидел стоящие на столе бутылки с водкой, то что-то пошептал Юрию Сидоровичу, тот кивнул головой и вышел. Митрофан Афанасиевич тоже отошёл на пару минут, но вскоре вернулся. Он положил на стол огурцы, помидоры, зелёный лук, чеснок, укроп. Хороший кусок сала с мясными прожилками, сметану. В большую миску, принесённую с собой, сапожным ножом быстро покрошил овощи и зелень, посолив, заправил салат сметаной, обильно, не пожалев её. Пока резал на дощечке сало, рассказал, что салом, сметаной и хлебом расплатилась соседка, которой он починил несколько сапог.
         Вернувшийся Юрий Сидорович сказал: «Оба Ивана, что помогали нам в ремонте – плотник и печник, отбыли с ночевой в соседнее село и ждать их сегодня не приходится».
         Налили водку. Мужчинам по половине стакана, Вере – на донышке. Юрий Сидорович встал и произнёс:
         – Митрофан Афанасиевич! Какое счастье, что нас с тобой не сослали в Тьмутаракань, или какой-нибудь Мухосранск – и продолжил, пародируя «Бородино». – Скажи-ка, дядя, ведь недаром кого к башкирам и татарам, иль вовсе за Урал сошлют! – Нет, нас сослали всего-то в Лутошкино, чтобы мы своими негодными мозгами не мешали господину Лысенко строить коммунизм, а вот своими умелыми, от лагерных работ руками, помогли Верочке перезимовать, превращая барак в сказочный дворец! Ура! Пьём до дна!
         Вере такие люди никогда не встречались. К своему изумлению она узнала, что они не из крестьян, а из Москвы, доктора биологических наук.
А сослали их в лагерь за то, что они, учёные-генетики, «искажали линию партии относительно ведения сельского хозяйства, срывая получение высоких урожаев». Их заклеймили «менделистами-морганистами» и репрессировали. Нет, они не были отправлены в ссылку, как при царе-батюшке, или на вольные поселения, подальше от столицы. Нет, кто-то уже полировал лагерные нары, а кто-то был и расстрелян. Война, казалось, приостановила этот бред. 
         Вере было необыкновенно хорошо с ними. Они шутили, подкусывали друг друга, совершенно не унывая по своей участи. Вера просто не понимала, что их страх перед неизвестностью, возможными ещё более жёсткими репрессиями, может, и расстрелом, уже прошёл. Это были люди, духом совершенно свободные.
         Митрофан Афанасиевич, например, занимался на работе злаками. Но из огромного числа видов земной фауны, выделял овощные культуры. За их домом, на южной стороне находились грядки, где в изобилии росли овощи и пряные травы. Здесь Вера впервые попробовала помидоры – золотое яблоко. Так величали этот свой любимейший овощ итальянцы. В  комнате соседа, в полу был устроен лаз и оборудован погреб. Там, на деревянных подставках, стояли полутораведерные дубовые бочата. Целых шесть штук. Рядом – два берёзовых туеса. В одном туесе были грузди холодного посола, в другом  рыжики.
         – Осенью покажу тебе, Верочка, как правильно солить овощи и квасить капусту. А грибы будут готовы через пятьдесят дней. Только-только поставлены под засол.
         К сожалению, такие душевные «посиделки» скоро закончились. Пришла осень, с бесконечной русской распутицей и разбитыми дорогами. Урожай на грядках был собран, бочата, вымытые и пропаренные, заняли свое место на досках. В двух засолили помидоры, в других двух – огурцы. Когда на лужах появился первый ледок, стали в новолуние квасить капусту. В одном бочонке – шинкованую, в другом – половинками кочанов. Кочаны выбирали маленькие, тугие, поздних сортов.
         В начале ноября, когда она ужинала с соседом и Юрием Сидоровичем, Митрофан Афанасиевич с грустью сказал, что он узнал про начавшуюся заново войну с генетикой. Что Трофим Лысенко и Исай Презент не просто поставили себя во главе антинаучного направления – мичуринской генетики, а, благодаря близости к власти, стали ярыми борцами с инакомыслящими.
         – Верочка! Когда нас заберут, перебирайся в мою комнату. Не маши рукой, а слушайся меня. Ремонт в ней был сделан в точности как у тебя, точно такая же печь с лежанкой, но есть погреб, комната обжита, посуда, хозинвентарь. Дома эти списаны, нигде не числятся. А я нутром чую, недели не пройдёт, как мы с Юрием Сидоровичем понадобимся в каком-нибудь лагере.
         – Юра, дорогой мой приятель! Нам с тобой нужны поношенные, но добротные ватники со штанами, хорошие валенки с самодельными галошами – повернувшись к Вере, пояснил – фабричные галоши найдут другую дорогу за один день. Так. Шапки ушанки есть, нательное бельё не новое есть.
         – Вера, будешь переходить, заберёшь из своей комнаты второй матрас с сеном. Тулуп я тоже тебе оставлю, не спорь, с меня его снимут на первой же пересылке. Вот тебе ещё на память от нас с Юрием Сидоровичем!
         Сосед взял в руки книгу и написал на обложке:
         – «Верочке Подъелдыкиной на память от проф. Жукова М.А и проф. Рогова Ю.С. Дорогая Вера! Юмор – это игра ума. У тебя ум есть, но его надо, девочка, постоянно развивать, то есть, учиться. И так всю жизнь»!
         Книга называлась «Двенадцать стульев».
         – Вера! Чтобы ты знала, с этого года всё творчество И.Ильфа и Е. Петрова под запретом! Книгу никому нельзя показывать! – Сосед ненадолго замолчал, потом воздел руки и взор к небу.
         – Господи, а Лысенко-то пошто не под запретом? Пошто выдаёт параноидальный бред за научныя направления, а ты ему рот не заткнёшь? Непредсказуемы деяния твои, Господи!
         Через три дня профессоров забрали. Вера, открыв дом и пройдя в сени, увидела перевёрнутый вверх дном чугунок, поставленный на деревянную крышку бочки с водой. Чугунок ТАК и ЗДЕСЬ никогда не стоял. Она подняла чугунок. Под ним лежали ключи от комнаты соседа и четвертушка бумаги: «Верочка, нас забрали. Может, когда и увидимся. Перебирайся в мою комнату, чаще будешь нас с Юрием Сидоровичем вспоминать. Обнимаем, счастья тебе, Верочка»! М. А.
         Вот эту часть сна Вера Лаврентьевна помнила в мельчайших деталях, которые включали в себя погоду за окном, кличку соседской собаки, мелодии, звучащие из четырёхугольного раструба на столбе, имена сослуживцев, их привычки и уличные прозвища, марки папирос.
         Надо заметить, что в её жизни было немало добрых и приятных моментов, но они, когда ей снились, были нерезкими, размазанными и проходили как бы фоном, вторым планом.
         Иногда, чёрной кисеёй, сон приносил ненавистную тему её неудачного, кратковременного замужества, продолжавшегося аж тридцать дней.
 На тридцать первый день Вера Лаврентьевна выставила чемодан мужа на крыльцо, а неудавшийся муж забрал его ещё через пару дней, когда уже окончательно вышел из сильнейшего запоя. Мужа звали Яков Ананыч.
         Обычно на этом месте она просыпалась от ненависти. Вот и сейчас, сон её пропал, и она вслух произнесла:
         – Припёрся, зараза. Его на сорокалетие никто не приглашал, а он припёрся. Как же – главный механик. Тьфу! Глаза бы его не видели. Как рюмку выпьет, так и начнёт куролесить. И ведь будет пить, и мешать всем, пока не заснёт, зараза.
         Она извинилась перед гостями, что не может больше присутствовать, сказавшись больной. Конечно, этому не поверили, но приличия были соблюдены.
         ….Игорь Петрович возвращался домой с рыбалки с тягостным расположением духа.
         Когда он, обойдя пруд, подошёл к костру, то обнаружил вроде бы спящего Ананыча, точнее, прикидывавшегося спящим. Но глазницы Ананыча были полны слёз, а тот не хотел, чтобы его таким видели.
         – Поедем домой, Петрович – невнятно выговорил Ананыч. – Никакой я сегодня рыбак. Ты уж прости!
         Они собрались очень быстро и двинулись назад. Игорь Петрович весь обратный путь по лесу молчал. Молча сели на мопеды и, добравшись до центральной площади, попрощались у стенда «Наша гордость», на котором находились и их фотографии.
      – Ты куда сейчас, Петрович?
      – Поеду, мопед поставлю, да вещи рыбацкие выложу, это знаю точно, скорее всего, двину на работу. А может, и нет!
    Ананыч в глубине души ожидал, что Игорь Петрович, видя его состояние, либо позовёт его к себе, где он сможет поправить здоровье, либо предложит  здоровый глоток из фляжки. Но приятель, понимая всё, сегодня на контакт не шёл, а «дал по газам» и уехал.
         Жил Игорь Петрович на той же улице, что и Вера Лаврентьевна в таком же доме. Эти пятнадцать домов были сшиты, как говорят, на живую нитку во время войны сезонными рабочими, нигде не числились и подлежали сносу.
Но уже почти все жильцы, кому досталось это жильё, сделали «ремонт» и получили бесплатно тёплые дома с удобствами.
         Игорь Петрович тоже, получив в распоряжение дощатый барак, зашёл к Вере Лаврентьевне, поглядел на её обустройство дома и сделал в своём доме так же.
         Эта улица  была одноличка. Игорь Петрович попросил плотника, и тот как-то соорудил и поставил ему на улице дощатый стол с лавками. Прямо напротив его дома. Тишлер посадил вокруг пяток рябинок. Народ поначалу кррутил у виска – делать нечего, стол на улице поставил! Потом, стали завидовать, когда он выходил на улицу почитать газету, попить чаю.
         Старики с удовольствием подсаживались поговорить о международном положении. Молодые мамы с колясками, обычно гуляющие вместе, прятали от солнца свои чада под сень выросших рябин. Да и сами переводили дух, попив воду из колонки. (Когда Игорь Петрович проводил в дом воду, то попросил уличную колонку не демонтировать). А уж птиц, столь любимых Игорем Петровичем, хватало и летом, и, особенно, зимой.
         Вечерами на столе играли в домино, карты, лото. А когда доктор Тишлер выносил из дома шахматную доску, расставлял фигуры и приглашал сразиться, то, зачастую, сходилось человек десять. Словом, незаметно, а стол стал центром культурной жизни этой безымянной улицы.
         Сейчас, подойдя к дому, Игорь Петрович увидел сидящих за столом двух незнакомых молодых парней. Те, разложив на газетке закуску, в обрамлении двух бутылок водки, о чём-то шумно беседовали. Рядом со столом лежал мертвецки пьяный Володька, племянник Ананыча.
         Подъехав к столу и заглушив мопед, Игорь Петрович вежливо спросил
         – Привет, ребята! Володька-то давно отдыхает?
         – Да, с час, наверное!
         – Ну-ну! Закончите трапезу, не забудьте за собой убрать, в том числе и окурки.
         – Мужик, пошёл бы ты на …
         Игорь Петрович вскипел было, но, подумав, промолчал и ушел во двор своего дома.
         Утром эта парочка сидела на крыльце медпункта и ждала приёма. Увидев открывающего дверь Тишлера, ещё на крыльце заявили, что им позарез надо пройти медосмотр. Игорь Петрович ответил, что никакого медосмотра не будет, что вчера они сидели и выпивали за его столом и его же послали так далеко, что он всё у своей матери и находится.
         Когда до ребят дошёл комизм ситуации, то один всё-таки спросил, как же им быть. Они механизаторы и прибыли на работу, но без медосмотра их, конечно, никто не оформит.
         – Идите в контору, найдите главного механика Якова Ананьевича и вместе с ним приходите. С утра его в конторе нет, в час дня он будет.
         Найдя дверь с табличкой «Главный механик», ребята осторожно постучали.
         Из дверей вышел сухой, небольшого роста человек, что-то пережёвывая на ходу. От него знакомо пахло свежевыпитым спиртным. 
        Ребята начали было что-то объяснять, но тот, буркнув,: «Мне уже позвонили» молча шёл к медпункту.
         – Яков Ананыч, добрый день.
         – Добрый…
         Видишь, пришли ко мне ребята, медосмотр им надо пройти. А вчера, когда я шёл домой, они меня послали к моей матушке, а Володьку твоего напоили в лоскуты, когда я подъехал, он спал под уличным столом. Скажи, нам нужны механизаторы?
         – Нужны и вакансии есть.
         –  Нет, ты скажи, нужны ли тебе механизаторы, которые вместо того, чтобы придти в отдел кадров, или к тебе, жизнь на этой территории начинают с пьянки, да ещё и незнакомого человека посылают. Думают, при этом, что всё у них пройдёт. Не пройдёт!!! – воскликнул Игорь Петрович, поднося к носу одного из ребят громадный кулак.
         – Я считаю, Ананыч, что если день начинать с бутылки, то такой человек не работник. Они должны были явиться по распределению на работу в течение месяца после окончания училища. С собой к диплому приложить медицинскую справку № 286. Казалось бы  бумажка! Ан нет! Во-первых она действут только в течение месяца. Человек, получающий справку, проходит медосмотр у врачей-специалистов. Каждый из них расписывается. Справку утверждает и подписывает Главный врач этого медучреждения. Ставит печать. Если человек прибывает без этой справки – он не проходил медосмотр и ему есть что скрывать. Если просрочил – разгильдяй. И всё одно, её, эту справку придётся получать. Мой медосмотр им ничего не даёт – отдел кадров не пропустит.
         Так, давай, на всякий случай, документы у них посмотрим. Как зовут? Валера. Хорошо, посиди, Валера, на лавочке в прихожей, мы пока с Виктором позанимаемся.
         – Ну а я-то, вообще, причём к этой ситуации – спросил Ананыч?
         – Только притом, что они узнали достаточно много про тебя и решили подключить Володьку твоего, чтобы тот воздействовал на дядьку. Давай, документы, Витя! Садитесь. Места хватает. Двуреченский Виктор Павлович, окончил Хлевенское сельское  профессионально – техническое училище № 3. Тракторист-механизатор.
         – В Хлевном хороших трактористов готовят – подал голос всё молчащий Ананыч.
         – Трактористов может и хороших, да работать некому! Виктор, почему опоздал с приездом на работу? Где, пусть и просроченная, справка № 286?
Что молчишь? Погоди, ты ещё не поведал, как зовут директора училища.
         – Я не буду отвечать на вопросы!
         – Что, ни на один?
         – Ни на один!
         – Хорошо, но тебя в отделе кадров точно также бы спрашивали.
         – Значит, не берете?
         – А ты не девица, чтобы тебя брать. На работу принимают. Ладно, Ананыч, прошу тебя, позови Валеру из коридора, а то он там, поди, заснул.
         Ананыч выглянул в коридор – никого, на крыльце – никого, обошёл вокруг здравпункта – Валеры нет. Вдруг, он увидал идущего от сельпо в их
сторону участкового, майора Жильцова. Он успел сообразить, что идущий впереди Жильцова человек в наручниках – это Валера.
         Жильцов завёл Валеру в кабинет Тишлера, подошёл к Виктору и почти мгновенно перебинтовал ему в виде наручников руки за спиной. Все молчали.
      – Получили мы в ОВД информацию, что двое моложавых шалопаев устраиваются на работу в совхозы соседней и нашей области. Работают обычно месяца два. Трактористами. Тракторист, он к месту не привязан, через пьянчугу какого можно много и разузнать. И привезти, опять же, есть на чём. В соседней области грабанули пасеку, рыбхоз. В ваш совхоз хотели оформиться трактористами, чтобы просто украсть, или устроить игру с пересортицей пушнины. В помощь им нужен был выпивоха, который за водку маму родную продаст – он перебил себя – Подъехали? Пусть заходят.
         Когда подъехавший наряд забрал «гастролёров» в машину и повёз в отделение, майор, повернувшись, продолжил.
         – Выпивохой был выбран Володька, а через Володьку они намеревались выйти на тебя, Ананыч. Позже всё расскажу. Это было продумано на очень высоком уровне. То, что это не случилось, благодари Бога и ребят КГБ-шников. Суммы там назывались не детские. И эти ребята лишь крохотные винтики в задуманной игре!
         – А почему это вы решили, что на меня хотели выйти?
         – Потому, что ты, Ананыч, стал для работы тормозом. А для ТЕХ ЛЮДЕЙ ты чудо и тягловая сила! Прошу, не надувайся и задержись. Ещё разговор есть.