Французский поцелуй

По мотивам романа Э. М. Ремарка – “На западном фронте без перемен”.

Было это на западном фронте в 17 году при Реймсе, что в округе Шампань во Франции. Мы тогда все уже поняли, что война проиграна. Войска врагов наступали на нас мощью своей пехоты, артиллерии и воздушных войск, в то время как у нас начался снарядный голод. По слухам, через несколько дней должно начался наступление французов под Реймсом. Наш штаб располагается недалеко от передовой. Так, что весь грохот канонады нам слышно до мелочей: свист снарядов проникают в самую душу и разрывают ее изнутри. Скоро нас, третью пехотную роту, отправят на передовую. Поужинав в солдатской столовой, не наевшись, мы решили искупаться в одном из притоков Вели, притока Эны. Наша речушка была совсем крохотной – метров 50 в ширину.
Скинув всю свою одежду на травяном берегу, я, Арнольд Кауц, и два моих друга – Фридрих и Кестель, зашли в воду. Надо сказать, что вода была довольно приемлемой для этого времени года – сейчас 14 апреля. Она была холодной, но не настолько, чтобы сводило все мышцы и все тело изгибали судороги. Было темно, лишь неяркий желтоватый месяц освещал местность. Вдруг мы увидели три маленьких черных точки на том берегу. Мы знали, что там живут местные, точнее те, что остались от них – большинству не понравилось быть практически на передовой, и они уехали вглубь Франции. Точки медленно увеличивались и в конце концов превратились в трех милых молодых француженок. Они улыбнулись нам, Кестель крикнул им что-то на французском, они засмеялись и поманили нас за собой – в дом. Думаю, не надо объяснять, что для солдата, который уже полтора года ничего не делает, кроме как стреляет и сражается на штыках, девушка – это нечто безумно желанное. Фридрих и я испытывали жуткую скованность оттого, что не знали почти ничего по-французски, но мы все же махали им и улыбались как можно только широко. Судя по всему, они приглашали нас с собой. Вдруг мы вспомнили о караульных на мосте, и нам стало грустно. Казалось, все рушилось, но нет, Кестель рассказал нам о пути под мостом, который не просматривается с точек дозорных. Мы вернулись в барак, взяли кое-что из личных запасов – хлеба, колбасы – не с пустыми же руками идти, и пошли к мосту. Там мы, пригнувшись, прокрались мимо дозорных, стараясь издавать как можно меньше шума. Нас не заметили.

Мы нашли тот дом и подошли к нему. Я поднял голову к небу – звезды были скупо разбросаны по черному небу, месяц все так же тускло светил. Мы постучались в окошко, выглянула одна из девушек. Она улыбнулась нам и показала по направлению к двери. Мы зашли в дом. Это был бедно обставленный типичный французский провинциальный домишко – железная печь, большой стол в одной комнате, в другие я пока не мог заглянуть. Это было так нелепо, знакомство с ними – мы с Фридрихом вообще не знаем французского, Кестель – лишь пару десятков слов.
- Маргерит – представилась одна из девушек и подала маленькую ручку.
Ее французское “р” было очень славным, сама она производила впечатление робкой, изящной, немного застенчивой девушки. Ее длинные кудрявые каштановые волосы изящно спадали на оголенные плечики. Она была в сине-зеленом платье и миниатюрных туфельках – видно было, что все трое ждали нас. Я поцеловал ее руку. Это выглядело довольно мило, но неуместно. Но а что я, у меня никогда не было девушки, при моих-то 20. Война испортила мою молодость, украла ее. Я очень волновался и смущался. Двух других звали Дайана и Катрин, но я, похоже, больше всего понравился именно Маргерит. Фридрих же стал миловаться с Дайаной, Кестель – с Катрин. Они сразу стали вести себя с нами немного жеманно, флиртовали и заигрывали. Мы отвечали им тем же.
Мы подарили им наш подарок: продукты. Они были безумно рады, ведь, как известно, всех французов, которые живут недалеко от передовой, мучит голод. Гром снарядов не прекращал звучать ни на секунду.
Через какое-то время Маргерит поманила меня в комнату поменьше. Когда я уходил, я успел краем глаза увидеть, что Кестеля и Фридриха их дамы тоже заманили в укромные уголки.

Маргерит выглядела безумно маняще. Мы зашли в комнату и она сразу начала раздеваться. Оставшись нагой, она подошла ко мне и нежно поцеловала. Она начала снимать мою одежду тоже. Она отошла от меня и легла на кровать – белую, мягкую. Боже мой, это была мечта для солдата, ведь мало того, что это была столь желанная девушка, она еще и лежала на такой кровати, в то время как мы, солдатня, спали на жестких железных, в лучшем случае с матрасом, в худшем – без. Я чувствовал себя очень неловко, но всеми путями пытался это скрыть. Я направился к ней и уже почти залез в кровать, как вдруг мой слух пронзил выстрел солдатского револьвера и женский крик. Я быстро развернулся и выбежал из комнаты, даже не натянув штанов. Добежав до одной из комнат, я увидел Фридриха, на руке у него была большая колотая рана, а рядом с ним бездыханно лежала белокурая, смуглая девушка Дайана. Фридрих засигналил мне, что есть силы и крикнул что-то. Я был в таком состоянии, что разобрать его речь был не в силах. Я услышал шум за спиной. Я резко обернулся и увидел, что на меня бежит, держа в руке огромный разделочный нож, Маргерит. Я оробел. Я был безоружен, да что там, я был голый. Она бы меня полоснула, если бы вовремя из соседней комнаты не выскочил Кестель и не всадил ей в голову девятимиллиметровую пулю из револьвера. Кестель был абсолютно голый, как и я. На его руках была кровь, но мы сразу же поняли, что это – кровь третьей девушки, Катрин.

Сражаясь уже четвертый год, мы впервые столкнулись с таким изысканным видом партизанских военных действий, и, признаться, мы были порядком ошеломлены и испуганы, кроме того, мы были очень рады тому, что нам удалось выбраться из этой передряги. Мы быстро оделись, вышли из дома, оставив эти прекрасные тела девушек на тех же местах, и рысью помчались обратно в свою часть. Вероятно, совсем скоро этот дом разнесет в щепки один из тех артиллерийских снарядов, что не оставляют никакого шанса ни строениям, ни деревьям, ничему другому живому, кроме, может быть, людей, которых охраняет ангел. Но что поделаешь, война…