Воины в белом. Часть 4

-Значит, вот так вот? – Чеглинцев не спеша перекатывал во рту из угла в угол спичку, валяясь на кровати, положив ноги на высокую спинку. – Стоило нам обрести перспективного молодого хирурга, который готов был следующие годы посвятить совершенствованию в профессии, как прекрасная женщина не замедлила использовать его молодость и страсть в своих целях.
-Ну, положим, решимость совершенствования в профессии никуда не делась, просто…
-Просто вы влюблены и этим все сказано – подвел итог старший хирург – Прекрасное чувство, следуйте тем же курсом, Валерий Васильевич, и станете не только хорошим хирургом, но и мудрым человеком. Ибо ничто так не помогает помудреть, как сравнение настоящей семейной жизни с тем образом, который был у вас в голове до ее начала.
-Вы думаете…
-Тут и думать нечего. А теперь нам пора на смотр, потом планерка, прием  и ваше дежурство, во время которого вы успеете много раз обдумать важность принятого вами решения и прийти к выводу, что все мы ничего в этом не понимаем, и у вас в отличии от нас все будет совершенно иначе. А теперь вперед на плац, товарищ лейтенант. – завершил он мысль, поднимаясь с кровати и подхватывая стоящий у двери вещмешок.
-Слушаюсь, Алексей Николаевич – Валера улыбнулся и последовал за ним.

-Равняйсь! Смиииирна! Вольно! – голос главного врача разносится над плацем словно звук иерихонской трубы – Для строевого смотра вещмешки снять! Разложить!
Ежемесячный строевой смотр в каждой войсковой части Советской Армии являлся обязательной частью ритуала проверки поддержания боеготовности и представлял собой по сути проверку готовности каждого офицера при наступлении времени «Ч» в течении часа собрать все наличные манатки и выдвинуться в любой указанный район страны и планеты для отстаивания интересов государства с оружием в руках. С этой же целью у каждого офицера в обязательном порядке проверялась комплектация вещмешка, куда входило все необходимое для длительного существования в автономных условиях. Сейчас офицеры и прапорщики распаковывали свои мешки и аккуратно раскладывали их содержимое на широкой полосе хлопчатобумажной ткани. Заместитель главного врача по тыловому обеспечению медленно прохаживается вдоль строя, проверяя чистоту походной посуды, смены нательного белья и наборы туалетных принадлежностей, которые в быту получили обозначение мыльно-рыльное.
-Командирам подразделений доложить о результатах осмотра! – приказывает главный.
По одному заведующие отделениями докладывают главному врачу об укомплектованности вещевых мешков личного состава, соблюдении формы одежды и наличии документов, удостоверяющих личность офицера.
-Приступить к проверке состояния табельного оружия, оценке знаний правил обращения с ним и его устройства!
Один за другим офицеры достают из кобуры положенное им по штату оружие в виде автоматического пистолета ТТ образца 1938 года. Перед проверкой оружие следует разрядить, извлекая из рукоятки магазин, оттянуть назад затвор и зафиксировать его в таком положении, дабы проверяющий имел возможность убедиться в чистоте канала ствола и отсутствии в нем патрона. Заместитель по вооружению медленно переходит от одного проверяемого к другому и коротким словом «Осмотрено» разрешает снова снарядить пистолет магазином и вернуть его в кобуру. Ирония ситуации в том, что в мирное время между стрельбами пистолеты хранятся под замком в оружейной комнате без патронов, которые выдаются строго по ведомостям на время проведения учебных зачетов по стрельбе, и потому проверять в данном случае просто нечего. Однако ритуал есть вещь в армии святая. По окончании докладов о проверке состояния оружия и отсутствии замечаний, наступает звездный час заместителя главного врача по политической подготовке личного состава.
-Приступить к проверке знаний функциональных обязанностей личного состава в мирное и военное время, а так же  знаний статей устава!
С неба постепенно начинает накрапывать дождь. Весь лечебный персонал госпиталя, кроме тех счастливчиков, которым выпало счастье дежурства или срочной операции, стоят на плацу, ожидая, когда замполит осчастливит их вопросом на тему их должностных обязанностей в случае войны, о которых он сам, как сугубо далекий от медицины человек, вообще не разбирается и читал о них только в уставе госпиталя в частности и вооруженных сил вообще в самых общих чертах.  Вопросы этого округлого со всех сторон воина не отличаются оригинальностью и обычно сводятся к перечислению цитат из статей устава, политических заявлений руководства страны и армии, а так же основных тезисов теории марксизма-ленинизма в свете главной задачи Советской Армии по установлению коммунизма во всем  мире методом защиты развивающихся народов от империалистической агрессии. Большинство офицеров, не раз и не два проходивших такие смотры, отвечают на вопросы почти автоматически, однако когда замполит подходит к Валере, на его лице возникает по-детски счастливое выражение узнавания того самого лейтенанта, который вчера столь быстро пронесся мимо него, не потрудившись проявить достаточно уважения к встрече со столь важным элементом военной медицины, как политическое воспитание.
-Товарищ лейтенант – начинает он, принимая столь серьезный вид, что выглядит так, будто готовится сообщить о начале третьей мировой войны буквально в соседнем с госпиталем дворе. – Доложите мне…он делает паузу текст… - еще одна пауза поменьше – вашей врачебной клятвы.
Абсурдность формулирования вопроса настолько очевидна, что несколько стоящих рядом офицеров с трудом сдерживают улыбки. Тянет улыбнуться и самого Валеру, однако он сдерживается и со столь же серьезным видом спрашивает:
-Разрешите уточнить, какой именно клятвы, товарищ майор?
-А что, у советских врачей много клятв? – глаза того сверкают праведным негодованием.
-Никак нет, всего одна, однако…
-Так вот и доложите мне ее, если она одна.
-Есть – и Валера зачитывает по памяти текст той самой клятвы, которую врачи всего мира, включая СССР, произносили последние шесть лет с момента подписания декларации Генеральной ассамблеи Международной медицинской ассоциации в 1949 году.
«Я торжественно клянусь посвятить свою жизнь служению человечеству. Я воздам моим учителям должное уважение и благодарность; я достойно и добросовестно буду исполнять свои профессиональные обязанности; здоровье моего пациента будет основной моей заботой; я буду уважать доверенные мне тайны; я всеми средствами, которые в моей власти, буду поддерживать честь и благородные традиции профессии врача; к своим коллегам я буду относиться как к братьям; я не позволю, чтобы религиозные, национальные, расовые, политические или социальные мотивы помешали мне исполнить свой долг по отношению к пациенту; я буду придерживаться глубочайшего уважения к человеческой жизни, начиная с момента зачатия; даже под угрозой я не буду использовать свои знания против законов человечности. Я обещаю это торжественно, добровольно и чистосердечно.»
Когда он заканчивает, замполит стоит перед ним несколько секунд, разинув рот, а затем вопросительно бормочет:
-А где же там боги-то?
-Товарищ майор, имена богов, которым приносилась клятва присутствуют в первой врачебной клятве, принятой в медицинском мире в времена Гиппократа – сообщает Валера – Однако данная клятва является устаревшей в данное время и заменена на зачитанную мной согласно Декларации Медицинской ассоциации, которую советское правительство наравне с другими подписало в 1949 году после заседания ассамблеи с целью улучшения международной медицинской помощи и усиления сотрудничества стран ради облегчения страданий больных во всем мире.

Если бы Валера сообщил замполиту, что был лично знаком с тем самым Гиппократом, это и то не ошарашило его настолько сильно. Чуть позже, когда врачи смогли вернуться к своей работе, а сарафанное радио разнесло весть о том, как молодой лейтенантик умыл главного комиссара госпиталя, Валера узнал, что замполит готовил этот вопрос еще с предыдущего дня, специально найдя в одной из книг библиотеки госпиталя клятву Гиппократа и готовясь затем одним ударом убить сразу двух зайцев: во-первых, поймать Валеру на незнании текста, который, он был уверен, столько времени держать в голове не сможет никто, а во-вторых, произнести речь о заслугах Коммунистической партии СССР в деле развития медицинской помощи, которой теперь не надо полагаться на богов, как это по-прежнему, если вчитаться в текст клятвы, делают врачи всего капиталистического мира, а можно заменить веру в этих вымышленных идолов верой в советского человека, руководимого мудрыми решениями партии и правительства.  Сообщение о том, что клятва, которую он поздним вечером почти полчаса переписывал в свою рабочую тетрадь, уже шесть лет как устарела, обрушило все его построение и почти на минуту повергло его в состояние внутреннего шока. Хуже всего было то, что произнесенный Валерой текст он слышал впервые, а потому не мог ни задать дополнительных вопросов, ни проверить правильность его изложения. Еще несколько секунд он постоял перед Валерой, всем своим видом демонстрирующим готовность ответить на любой вопрос представителя Коммунистической партии Советского Союза, а затем, не найдя, что еще можно сказать умного и не желая сказать дополнительную глупость, которая переведет улыбки врачей, стоящих в строю, из скрытых в явные, развернулся и перешел к прапорщику, который начал отвечать на его вопрос об эвакуационных обязанностях среднего медперсонала во время военных действий, еще до того, как тот успел его закончить.

-Ну как вам наши ритуальные танцы на плацу? – спросил Чеглинцев, когда они с Валерой возвращались в стены родного госпиталя.
-Вы называете это танцами? – спросил Валера, улыбаясь.
-Безусловно – подтвердил старший хирург – Во всем этом ежемесячном безобразии есть что-то от танцев древних людей перед костром, когда они старались убедить себя и других, что они сильные, смелые и на все готовые.Однако в нашем случае  данное мероприятие несет в себе еще и безусловную лечебную составляющую.
-А именно?
-А именно только в такие дни наши доблестные строевики чувствуют, что они нужны стране и партии, а наш замполит исполняется чувством глубокой ответственности перед судьбами потомков за правильное политическое воспитание их отцов, то есть, нас с вами. Ну, вас, конечно, в большей степени.
-Вы их всех не очень любите – заметил Валера.
-И у меня есть на то причины – согласился тот – Поскольку среди наших строевых офицеров боевыми являются только заместитель шефа по вооружению, а так же комендант общежития, в котором вам доводится проживать. Первого сослала сюда война с Японией, после которой он просто не захотел возвращаться на запад, поскольку там его никто не ждал, а второй всю войну прошел старшиной роты, похоронил четыре ее состава и прибыл сюда дотягивать время до своей вполне заслуженной пенсии. Оба они мастера своего дела, и от обоих вы не услышите ни слова пафосных речей. Как и от большинства людей, переживших в свое время настоящий пафос. Собственно, они нас и не донимают, кроме разве что тех случаев, когда зам по вооружению не принимает у нас пистолеты после зачетных стрельб без личной проверки каждого ствола. Однако дело это хоть и долгое, но обижаться на него за это нельзя, ибо он прав. Все же остальные только и занимаются тем, что отрывают нас от основной работы, в то время, как сами не занимаются ничем полезным.
-Подозреваю, они точно так же думают про нас.
-Можете даже не подозревать. Уверен, что именно так они и думают. А теперь давайте послушаем, что нам сегодня на планерке хочет поведать заведующий.
Они вошли в кабинет Потапова и на секунду остановились, когда увидели, что вместе с ним за его столом сидит и главный врач госпиталя.
-Доброе утро, Антон Иванович – первым вернул себе дар речи Чеглинцев.
-Доброе утро, товарищ полковник – сказал Валера.
-Доброе, доброе – главврач быстро просматривал историю болезни Карякина, на которой сверху черным карандашом стояла пометка «ПИТ», что означало, что больной находится на данный момент в палате интенсивной терапии.
-Мы в чем-то успели провиниться? – поинтересовался Чеглинцев, продолжая стоять напротив стола.
-Нет, ну что вы, скорее, наоборот – главный поднял на них глаза – Вот изучаю историю вашего Карякина. Вы приняли настолько смелое и необычное для наших стен решение, Валерий Васильевич, что я решил ознакомиться с результатами лично.
-Об окончательных результатах пока говорить рано – сказал Валера.
-Да бросьте вы. Судя по записям, тут явный и очень быстрый прогресс. Никто в нашем госпитале, насколько я знаю, раньше на подобные операции не шел. Так же, как и на послеоперационные меры подобного рода. Вы приняли смелое решение.
-Это решение было полностью одобрено Виктором Семеновичем – заметил Валера.
-И мной – добавил Чеглинцев.
-Да, да, Виктор Семенович мне об этом говорил – покивал главный – Собственно, я и не имею на этот счет к вам никаких претензий. Хочу лишь высказать отдельное пожелание. Даже просьбу, если вам так понятнее. Когда в следующий раз вы решите проводить в жизнь новые методы лечения, поставьте меня в известность. Я не собираюсь вмешиваться в вашу работу, но хотел бы заранее знать, что в моем госпитале проводится эксперимент. Потому что в дальнейшем я  не хочу получать такие вот бумаги из дивизионного медицинского управления, не зная, о чем даже в них идет речь. – он протянул им лист, на котором под печатью с эмблемой вооруженных сил СССР был напечатан следующий текст:
«Сообщаю Вам, что в связи с получением сигнала о проведении во вверенном вам госпитале операции по новому методу, который до того не практиковался на территории округа к Вам направляется комиссия медицинского управления Забайкальского Военного Округа для оценки результатов проведенной операции и принятия решения о дальнейшей возможности проводить подобные операции в Вашем госпитале. В этой связи приказываю Вам обеспечить допуск к соответствующей документации членов комиссии, а так же оказывать им всяческое содействие в изучении состояния больного и проведении собеседования с лечебным персоналом, непосредственно принимавшим и принимающим участие в ведении данного пациента.
Начальник медицинского управления 62-й армии
Генерал-майор медицинской службы В.И. Герасимов»
-Ого – только и произнес Чеглинцев, когда они с Валерой дважды прочли этот документ.
-Вот вам и ого. В общем, я уже повидал вашего больного, в целом его состоянием я доволен. Обо всем остальном я поговорил с Виктором Семеновичем, он вам объяснит, что и как надо будет сделать и подготовить. Однако я бы хотел еще раз подчеркнуть сказанное мною выше. До тех пор, пока я отвечаю за каждый насморк, который лечится в этом госпитале, я хочу быть в курсе всех деталей до того, как они станут известны вышестоящему командованию. До! А не после.
-Насколько все плохо? – спросил Валера, присаживаясь на стул напротив заведующего.
-Точно сказать сложно. Я постараюсь пробить по своим каналам состав комиссии, но обычно они особой нежностью не отличаются, кто бы в них не был.
-Откуда могла уйти информация? – спросил Чеглинцев – Ведь история болезни еще здесь, а в детали мы никого не посвящали.
-Алексей Николаевич, не задавайте бессмысленных вопросов – поморщился заведующий – Вы же должны понимать, что наши доблестные органы не черпают информацию прямо из небесной канцелярии. Вас, Валерий Васильевич, это, кстати, тоже касается.
-Что именно? – не понял Валера.
-Я не думал, что возникнет необходимость говорить об этом отдельно, во всяком случае, так скоро, но вы тоже должны понимать, что все, сказанное здесь, далеко не всегда только здесь и остается. Поэтому всегда необходимо следить за тем, что вы говорите и кто в это время находится рядом.
-Вы хотите сказать, что среди нас есть…
-Ничего я не хочу сказать – перебил его Потапов, сверкнув глазами из-под сдвинутых бровей – Ничего, кроме того, что уже сказал, а вы поняли. Поняли, не так ли?
-Понял.
-Ну и отлично. У вас сейчас приме, как я понимаю, а потом суточное дежурство.
-Так точно. Но в виду этой комиссии я же должен…
-Идите на прием. Я займусь подготовкой необходимых документов, а потом мы с вами определим стратегию нашего разговора с дорогими гостями. Заодно в течении дня я постараюсь определить состав комиссии и дату их приезда. Тогда нам будет, о чем поговорить более предметно. Алексей Николаевич.
-Я.
-Вы, насколько я понимаю, сегодня выходной после дежурства.
-Так точно.
-Вот и отправляйтесь отдыхать. Мы с Лазаровым постараемся разобраться с текущей работой сами, а ваши силы нам могут понадобиться в случае экстренной ситуации.
-В таком случае, я буду на квартире – сказал старший хирург, поднимаясь.
-Отлично. Тогда все по местам и начинаем работать – подвел итог Потапов.
Амбулаторный прием. Работа, которая воспринимается большинством хирургов как повинность и расплата за право заниматься тем, что делает хирурга по-настоящему богом медицины – операциями. Поток больных обычно кажется нескончаемым, а патологии, с которыми они приходят, как правило, почти идентичны и постепенно занятие хирурга сводится к бесконечному повторению одних и тех же рекомендаций, выписке одних и тех же назначений и проведению одних и тех же небольших манипуляций. Кроме того, многие врачи не любят амбулаторную работу еще и потому, что в общем потоке малых заболеваний и повреждений глаз врача словно замыливается, в связи с чем повышается риск пропустить серьезную патологию, приняв, например начальную форму катарального аппендицита за очередную кишечную колику. Тем не менее, выбирать в данном случае не приходилось, и Валера, придя в кабинет амбулаторного приема, быстро надел халат и занял свое место за столом, на котором в две стопки, напоминающие древнегреческие колоссы, были разложены карточки амбулаторных больных с указанием частей, из которых они прибыли.
-Много? – с тоской в голосе спросил он у медсестры.
-Человек пятьдесят, как обычно, доктор – ответила та.
-А я так надеялся на вашу ложь во имя моего спасения. – вздохнул Валера – Ну в таком случае начинаем. Как говорится, первый пошел.
Первый пошел спустя уже две минуты. Боец срочной службы вошел в кабинет, держа правой рукой согнутую в локте левую, средний палец которой напоминал свежесваренную сосиску, что по цвету, что по размеру. История, в общем, была стандартная. Обучаясь основам швейного искусства, что было необходимо, для умения правильно пришивать подворотничок к кителю, сей смелый воин несколько раз проколол палец иголкой, на что по - началу не обратил внимания, поскольку был занят более насущными  проблемами вроде партизанского проникновения за территорию военного городка, что было более известным под именем самоволка. О том, насколько данное мероприятие удалось ,он рассказывать не стал, но вот на следующее утро он с удивлением обнаружил, что палец его раздулся, в суставе не сгибается, а попытка опустить руку вызывает такую сильную пульсирующую боль, что у него глазки начинают вылезать из орбит. Санинструктор батальона, осмотрев воина, пришел к разумному заключению, что своими силами тут не справиться, и отправил солдата в госпиталь на консультацию хирурга, заметив мимоходом, что без одного пальца все равно можно полноценно жить, а если это всего лишь средний палец и всего лишь на левой руке, то даже и служить в армии. Сейчас боец сидел перед Валерой с глазами, полными страха и следил, как тот ощупывает фалангу пальца, определяя, где именно сосредоточился гнойный мешок.
-Готовьте перевязочную и инструменты – сказал Валера медсестре.
-Инструменты? – тревожно переспросил солдат – Доктор, а можно хоть не весь?
-Не понял – действительно, не понял Валера.
-Ну, резать. Можно хотя бы чуть оставить? Понимаете, на меня ж беспалого у нас в селе ни одна девчонка не посмотрит.
-Это с чего такая уверенность? – спросил Валера, стараясь сдержать улыбку.
-Да я слышал, как у нас бабы на сенокосе разговаривали. Они тогда говорили друг другу, что главное в муже, чтобы у него средний палец хорошо работал. Они, правда, не уточняли, на какой руке, но…
Тут медсестра не сдержалась и так прыснула, что сдула резким выдохом рецептурные бланки, лежащие на столе. Валера тоже не смог сдержать улыбку,  однако постарался не дать губам расплыться до ушей.
-Ну в общем, так – сказал он, глядя на этого лопоухого защитника отечества,  у которого еще вчера весь его обитаемый мир ограничивался районным центром, к которому относилась его деревня,  - Сейчас мы вскроем тебе палец, уберем оттуда гной, а затем наложим повязку. Я напишу рекомендации для вашего санитарного инструктора, чтобы он делал тебе перевязки и, уверен, через неделю у тебя уже все заживет.  Твой палец останется на месте и будет верно и исправно служить тебе всю оставшуюся жизнь.
-Спасибо, доктор – расцвел широкой русской улыбкой солдат.
Проведя воина в перевязочную, Валера быстрым движением вскрыл абсцесс на пальце и едва успел подставить лоток, в который потек густой зеленый гной. Просто чудо, как быстро в армии самые маленькие ранки и ссадины, на которые этот крестьянский сын дома бы даже не обратил внимания, здесь превращались в гнойные процессы, требующие помощи хирурга. Несколько раз сдавив палец пациента в разных направлениях, он выдавил из полости еще несколько кубиков гнойного содержимого. Краем глаза бросил взгляд на солдата. Тот покрылся каплями пота от боли, но сосредоточенно терпел.
-Живой? – поинтересовался Валера.
-Живой – кивнул солдат – Вы давите, доктор, не бойтесь. Я терпеливый. У нас в семье никто боли не боится.
-Прекрасное качество – хмыкнул Валера – А вот теперь будет по настоящему неприятно.
-По настоящему? – не понял боец.
Но Валера уже набрал в шприц перекись и быстрым движением выдавил его содержимое в глубину полости. Из груди солдата послышалось то ли рычание, то ли приглушенный стон.
-Терпим, терпим. – приговаривал Валера, наблюдая, как пена, напоминающая извергающийся вулкан, выходит из раны, унося с собой остатки содержимого. – Ну вот и все. Мазевую повязку и ежедневные перевязки – сказал он сестре.
Та кивнула, и через несколько минут воин с забинтованным пальцем и счастливой улыбкой покинул кабинет, несколько раз успев поблагодарить доктора за то, что сохранил ему палец, который, по его мнению, был так необходим для счастливой семейной жизни. Следующим был боец с классической травмой новичков – растертыми ногами, что часто случалось с теми, кто только осваивал искусство заматывания портянок. Искусство это было сложное и давалось не каждому, в результате чего больше половины солдат из молодого пополнения в первый же месяц службы обращались в санчасть с растертыми ранами стоп. Не особо важная проблема, если подходить к ней вовремя, но грозящая длительными септическими осложнениями, если дело запустить хоть самую малость. Данный воин служил не просто в войсковой части, а в разведроте воздушно-десантного полка. А поскольку в десанте еще с войны было принято мнение, что больных там нет, а есть только живые и мертвые, то по началу с классической проблемой стертых ног он и еще несколько будущих суперменов пытались справиться подручными средствами с помощью санинструктора батальона, варианты при этом раскачивались от замазывания метиленовой синевой до мочевых примочек, поскольку считалось, что собственная природная жидкость является лучшим дезинфицирующим средством, и присыпания пеплом от «Беломора».  В результате там, где были простые стертые ссадины образовались множественные инфицированные раны с неровными краями и большим количеством некротических тканей по периметру. Глядя на эту картину и ощущая характерный запах гниющего мяса, Валера присвистнул и отправил бойца в перевязочную в заботливые руки фельдшера, который приступил к обработке и перевязке раненого десантника. Следом вошел солдат с фурункулезом шеи, тоже частой проблемой, особенно молодого пополнения, еще не умеющего ровно подшивать белый воротничок, а потому просто растирающего еще не привыкшую к суровым армейским будням кожу о грубую ткань кителя. Фурункулы появлялись часто и у многих, в основном быстро лечились, но доставляли серьезные мучения тем солдатам, которые из-за нарывов не могли повернуть шею без того, чтобы не скрипнуть зубами от боли. Потом был боец с гастритом, несколько человек с болями в животе, как правило начинающимися после наряда по кухне, во время которого неограниченный доступ к обильной и жирной пище после нескольких недель диеты, состоящей из каши и картошки с ограниченным количеством мясной подливы, обрушивал на пищеварительную систему воинов такой внезапный удар, что кишечник просто не выдерживал и начинал пытаться освобождаться от всего, что в него накидывал до этого хозяин сразу и внезапно. Кому-то посчастливилось отсидеться туалете, а у кого-то развивались такие мучительные тенезмы, что местные санинструкторы частей направляли их на консультацию хирурга, опасаясь развития кишечной непроходимости. Были тут и ушибы всех возможных частей тела, несколько сотрясений, большинство из которых вполне могло лечиться амбулаторно, пара  ожогов, возникших, когда не слишком умелые механики-водители при обслуживании техники, вверенной государством их попечению, либо разбивали аккумуляторы, обливая себя кислотой, либо  умудрялись в нарушение всех требований безопасности прикурить рядом с техникой во время ее заправки высокооктановым бензином.  Доставили к нему и пару бойцов, которых пришлось госпитализировать с подозрением на аппендицит. Еще был один сломанный палец и сломанное ребро. Первого пришлось госпитализировать, а второму медсестра сделала тугое бинтование и отправила в часть с обезболивающим уколом и медицинским благословением, а так же выданным на руки предписанием на неделю освободить данного бойца от строевой службы.
-Там еще много народа? – спросил Валера, жуя наскоро сделанный бутерброд с колбасой и сыром и запивая данное сооружение горячим чаем.
-Нееет – протянула сестра, качая головой – Мы уже одолели больше половины.
-Половины? – Валера страдальчески закатил глаза, когда за дверью приемного кабинета раздался грохот открываемой ногой двери.
-Где хирург?! – раздался голос в приемном кабинете – Быстрее!
Валера подскочил на ноги и выскочил в кабинет, на ходу глотая остатки бутерброда. В центре кабинета стоял перемазанный кровью и грязью офицер с погонами старшего лейтенанта. Он прерывисто дышал, глаза безумно горели из-под козырька фуражки, а левая рука была перемотана бинтом прямо поверх кителя.
-Вы ранены? – спросил Валера, делая шаг вперед.
-Да не я! – рявкнул офицер – Бойца моего посмотрите! Его в грудь ранило! – он распахнул дверь, и Валера увидел лежащего на носилках солдата, грудь которого была перемотана окровавленными бинтами, а изо рта его вырывалось булькающее дыхание, сопровождающееся выбросом пузырей алой пены. Двое солдат, склонились над носилками пытались прижать руками рану, из которой явно продолжала литься кровь.
-Мы укололи ему морфин – успел сказать офицер.
-В операционную! – крикнул Валера, и двое санитаров из числа срочников, которые служили в подразделениях обеспечения госпиталя, подхватили носилки на руки и бегом метнулись в сторону операционного блока. Валера повернулся к сестре. – Осмотрите раненного – он кивнул на офицера – Если надо, вызовите капитана Чеглинцева.
-Есть – кивнула медсестра.
-И позвоните в кабинет заведующего, я жду его в операционной. Скажите, что у нас огнестрел, проникающее ранение грудной клетки с возможным ранением сердца.  – и Валера бегом рванул следом за носилками, которые как раз скрылись за дверью оперблока, на ходу скидывая с себя врачебный халат и китель.
Операционная бригада была собрана буквально за пять минут. Уже через три в операционный блок влетела Старцева, за ней еще две медсестры и санитарка, а еще через две минуты прибыл Потапов, запыхавшийся от скоростного марафона по отделению. К этому времени Валера успел помочь санитарам закрепить раненного на столе, разрезать на нем одежду и наскоро осмотреть рану. Входное отверстие располагалось справа от грудины, чуть выше выступающего мечевидного отростка, при каждом выдохе из нее вырывался пенный алый фонтанчик, свидетельствующий о явном открытом пневмотораксе. Поскольку спина раненного оставалась не поврежденной, то было очевидно, что пуля застряла в грудной клетке, что значительно усложняло и без того критическое положение.
-Определить группу крови, капельно полиглюкин, аминокапроновую кислоту внутривенно, камфару подкожно – быстро отдавал приказы Валера, пытаясь фонендоскопом прослушать сердце раненного.  – Пошлите за анестезиологом, срочно.
-Уже послали – сказала Старцева – Брагин будет здесь через пару минут.
-Нет у нас пары минут – проворчал Валера, помогая процедурной сестре налаживать капельницу с замещающим противошоковым раствором. Появился заведующий. Потом Брагин. С ходу начали налаживать анестезию, что затруднялось крайне низким давлением раненного, плавающего в районе 70-80 миллиметров и нестабильным сердечным ритмом. Снова выслушав сердце солдата, Валера повернулся Потапову.
-Тоны совсем глухие. Считаю, там идет кровотечение в перикард. Надо срочно начинать.
-Согласен – Потапов как раз заканчивал с помощью сестры одевать халат и теперь вдевал руки в стерильные перчатки.  – Николай Ефимович, как у вас?
-Почти готово – Брагин прилаживал маску на лицо бойца – Он все равно спит под морфием, так что можете начинать. Я подключусь через пару минут.
-Группа крови еще не готова – доложил Валера, с нетерпеливым ожиданием глядя на входную дверь оперблока, за которой скрылась процедурная медсестра.
-Не важно – Потапов повернулся к медсестре – Первую группу, отрицательный резус, поллитра, немедленно.- он повернулся к Валере -  К тому времени, как мы разберемся с проникновением в полость, группа установится, а пока не до сантиментов.
Валера кивнул, в очередной раз думая, почему ему самому не пришло в голову то простое и заученное с институтских времен знание, что первая группа крови, тем более резус-отрицательная, при необходимости может быть перелита любому человеку без контроля его собственной группы. Правда, такой крови всегда был дефицит и использовалась она только в самых экстренных случаях, но нынешний случай как раз таковым и был.
-Начинаем – Потапов автоматически взял руль в свои руки, но в данном случае Валера себя обделенным не чувствовал.
Старцева почти мгновенно развернула операционный столик для торакотомиии, и привычным движением вложила в руку Потапову скальпель. Заведующий быстро сделал первый разрез, проведя острым инструментом по межреберному промежутку.
-Зажим – в его руку скользнул инструмент – Еще. Еще. – один за другим быстро пережимаются межреберные сосуды -  Растянуть.
Валера быстро растянул края операционной раны и тут же передал крючки сестре-ассистентке. Протянул руку, и Старцева без приказов вложила в  нее зубастые грудные кусачки. Он поднял глаза на Потапова.
-Три – сказал тот, не глядя на Валеру, и он аккуратно перекусил три ребра в области их хрящей, точно в том месте, где они крепились к грудине. Такой метод применялся во всей торакальной хирургии во всем СССР и даже по всему миру, но имел существенный недостаток, заключавшийся в том, что в дальнейшем по возвращении в первоначальное положение хрящевые части ребер уже не срастались, и пациент до конца жизни оставался с не полностью фиксированной грудной клеткой, имевшей патологическую подвижность в месте проведения операции, что повышало риск вдавленного перелома даже при сравнительно слабом ударе. Это понимали военные хирурги, это понимали и специалисты гражданской медицины. Разработка иного метода пересечения ребер велась и Петровым, и Угловым, и Мгалоблишвили в Ленинграде, над этим же работал и Александр Николаевич Бакулев в Москве, который являлся фактически создателем сердечно - сосудистой хирургии СССР, основал Институт грудной хирургии при Академии наук СССР, но вместе с остальными хирургами продолжал биться над техникой вскрытия грудной клетки, не оставляющей после себя пожизненных последствий. Проблема была в обильном снабжении костной ткани ребер на всем их протяжении кровеносными сосудами и нервами, пересечение которых грозило обильным кровотечением и нарушением дыхания. Кроме того, пересечение ребер посередине, даже при решении проблем с кровопотерей, не давало возможность раскрыть грудную клетку настолько, чтобы руки хирурга свободно могли проникать в грудную полость, не рискуя задеть торчащие острые концы грудной части ребер. Потому откусывали ребра пока что по-прежнему возле их сочленения с грудиной.  Отсоединив ребра, Валера отвел их в сторону и тут же увидел именно то, чего опасался. Околосердечная сумка, перикард, была раздута от скопившейся в ней крови, которая вытекала при каждом сердечном сокращении слабыми толчками, изливаясь прямиком в грудную полость. Плевра была разорвана пулей, легкое пробито, в результате чего из альвеол, маленьких пузырьков, в которых, собственно, и происходит газообмен крови, воздух вышел, а значительную часть легкого и грудной полости затопила изливающаяся из легочных венул кровь.
-Твоююююю мааать. – вырвалось у Валеры, едва он оценил степень нанесенного ущерба.
-Отставить эмоции – рыкнул на него Потапов – Начинаем ревизию полости.
-Отсос – собрался сразу Валера, протягивая руку к операционной сестре.
Электроотсос погрузился в грудную клетку раненного, проникнув своим тонким цилиндрическим клювом между правым легким и сердцем, из перикарда которого продолжала толчками выбрасываться струйка крови. Малым скальпелем Потапов рассек перикард, расширяя рану почти по всему протяжению ребра сердечной сумки, в результате чего в полость излилось сразу целое озерцо крови, которая до того скапливалась в полости сердечной сумки.
-Держите отсос, Лазаров, не зевайте. – Потапов быстро пережимал кровоточащие сосуды, пока Валера пытался провести отсос в перикардиальную полость. Но поскольку среди постоянно заполняющей его крови четко ничего видно не было, то он, конечно, задел само сердце, которое, и без того бившееся через раз, тут же отреагировало частыми беспорядочными сокращениями.
-Фибрилляция – доложил Брагин – Давление падает, 60 на 40.
-Новокаин в перикард, быстрее. – руки Потапова утопали в грудной клетке, пытаясь пережать венечный сосуд, который питал само сердце и стенка которого, чуть задетая ранением, начала кровоточить сильнее, помимо того, как малые сосуды пережимались и давление в этом сосуде возрастало. Валера принимает из рук медсестры шприц с новокаином и вводит его в тонкую стенку разрезанного перикарда, чтобы снять чувствительность неравных окончаний, пока Потапов накладывает первые стежки лигатуры на разорванный сосуд.
-Держите расширитель ровнее. – Валера перехватывает крючки у медсестры и разводит стенки сердечной сумки шире, стараясь обеспечить заведующему максимальный обзор. Собственное его сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди, ноги начинают противно дрожать, фибрилляция не останавливается, давление продолжает держаться возле критического рубежа.
-Новокаин в миокарды – командует Потапов.
-Как? – Валера поднимает на него взгляд, в котором сквозит уже почти откровенный испуг – В сердце?
-Не в сердце, а в мышцу! Бога ради, Лазаров, вы что, никогда такого не делали что ли? Что вы задаете идиотские вопросы?! Колите в Гисс! Нам иначе не провести ревизию сумки!
Валера принимает от Старцевой новый шприц с новокаином, прикусывая язык, чтобы не ответить, что да, он, действительно, ничего подобного никогда не делал. Даже не видел, а только слышал, что в Петровской клинике такой метода применяли на заре общего наркоза, когда еще многие операции, в том числе на грудной клетке и плевральной полости делали под местной анестезией. Сейчас, когда анестезиологи освоили методы интубационного наркоза, такие методы отходили в прошлое, однако здесь о них все еще помнили и даже применяли как вспомогательные средства для снятия чувствительности сердечной мышцы к внешним прикосновениям. Однако делали это опять же только в самых крайних случаях по причине крайней опасности данной манипуляции, особенно при отсутствии отточенных навыков. Таких навыков у Валеры не было. Собственно такие навыки появлялись не у всех хирургов и далеко не на первом году работы. Сама техника операций на сердце была еще настолько молода, что идти приходилось почти на ощупь. Сама мысль о проникновении в сердечную полость еще недавно считалась еретической и недостойной хирурга. А теперь Валере предстояло сделать инъекцию новокаина в главную проводящую магистраль нервной системы сердечной мышцы, в пучок Гисса. Этот нервный пучок представлял из себя по сути линию передачи нервных импульсов от предсердий к желудочкам, что обеспечивало ровный ритм сокращений и четкую последовательность при которой желудочки и предсердия сокращались в одинаковом режиме. Введение новокаина в данном случае должно было прекратить тот неконтролируемый поток импульсов, который заставлял сейчас сердечную мышцу бесконтрольно сокращаться, снижая при этом объем выбрасываемой крови, которой и так по сосудистой сети циркулировало уже значительно меньше положенного.
-Да колите же вы, твою мать! – рявкнул Потапов так, что Валера едва не выронил шприц.
Сознанием прояснилось, руки перестали каменеть, а ноги дрожать, он по-прежнему был не уверен, что сможет сделать это правильно, но рука его двинулась в глубину грудной полости, проникла в перикард и ввела иглу в трепещущую плотную мышечную ткань сердца точно на грани перехода его предсердной части в желудочковую.  Палец медленно надавил на поршень, вводя новокаин, Валера изо всех сил старался удержать кисть под правильным углом, поскольку ее малейшее отклонение грозило протыканием сердечной мышцы и попаданием в полость миокарда. Новокаин, оказывая выраженное тормозящее действие на безумство центра автоматизма сердечной мышцы, действительно, почти мгновенно снял фибрилляцию. Но через несколько секунд Валера понял, что сердечные сокращения не просто замедляются, а что сердце остановилось.
-Асистолия – подчеркнуто спокойно сказал Брагин из-за своего аппарата.
-Начинаем реанимацию – так же спокойной сказал Потапов и, схватив сердце двумя руками, начал массировать его. – Зашивайте перикард, Лазаров.
-Но он…
-Да, и чтобы запустить сердце и перейти к легкому, нам надо зашить рану в перикарде.
-Есть – Валера подхватил у сестры иглодержатель и принялся накладывать лигатуру на перевязанную перикардиальную вену, пока Потапов продолжал массировать сердце.
-Быстрее – сказал он.
-Я почти закончил. – Валера наложил второй ряд матрасных швов и отбросил иглу на столик. – Адреналин в внутрисердечно – сестра передала ему шприц с особой удлиненной иглой, предназначенной для проникновения в полость сердца. Почувствовав провал иглы, Валера надавил на поршень, быстро вводя стимулятор.
-Извлекаю. – он вытащил иглу, и Потапов продолжил массаж.
-Электроды – приказал он. Валера подхватил контакты электрошока и прижал к сердцу.
-Двести – сказал Потапов и кивнул Валере.
-Руки убрать, всем от стола – Валера вдавил кнопку, и тело раненного подпрыгнуло под ударом тока.
-Ничего – сообщил Брагин.
-Вижу – Потапов перехватил у Валеры электроды – Массируйте.
Отбросив священный трепет перед главным насосом организма, Валера ухватил ладонями плотную мышцу и сжал. Затем еще раз. И еще. И еще. Это требовало гораздо больше усилий, чем он думал, поскольку самой мощной мышцей организма была именно сердечная и сжимать ее было все равно, что раз за разом пытаться сгибать подкову.
-Заряжается, заряжается, заряжается – приговаривал Брагин, глядя, как стрелка мощности дефибриллятора ползет по шкале. – Готово!
-Руки убрать! – приказал Потапов и прижал электроды к сердцу солдата. Вскрытое почти по самому центру тело снова подпрыгнуло. Валера бросился было снова массировать, когда его руки остановились на полпути. Сердце бойца неуверенно дрогнуло. Потом сильнее. Потом еще раз, затем последовала целая череда быстрых сокращений, а затем оно на секунду замерло, словно принимая решение и начало биться в стабильном ритме.
-Синусовый ритм – Валера повернулся к Аглае Федоровне, и та быстро промокнула ему лоб, стерев обильно выступившую испарину – У нас получилось! – от радости он был готов пуститься в пляс.
-Успокойтесь, Лазаров, возьмите себя в руки –Потапов несколько секунд смотрел на бьющееся в открытой груди сердце – Зашивайте перикард.
И правда, надо взять себя в руки. Сердце запустили, но в любой момент оно может остановиться снова. И второй раз  им может уже не повезти. Валера принял из рук операционной сестры иглодержатель и наложил первый шов на околосердечную сумку. Кетгутовая нить прошла через тонкую оболочку и вышла с другой стороны. Теперь узел. Он столько тренировался дома, на наволочках и старых перчатках, завязывая бесконечные узлы, что пальцы его стали двигаться почти автоматически. И тем не менее у него не получилось. Нить запуталась, пересеклась сама с собой и застряла в месте выхода из сумки. Он потянул чуть сильнее.
-Стоп – приказал Потапов – Порвете.
И правда. Еще один рывок,  и он может разорвать перикард, и без того измученный долгим пребыванием во вскрытом состоянии. Дополнительную рану придется ушивать отдельно, а этого организм солдата может и не выдержать.
-Режьте – сказал Потапов – И заново.
Все верно, нить надо обрезать, распутать ее там, в полутьме грудной полости и почти полной тьме сердечной сумки, нет никакой возможности. Он пересекает нить ножницами и начинает заводить новую. В этот раз оба конца торчат прямо над краями перикарда. Снова движение пальцев на ощупь, чувствуя биение сердца в нескольких миллиметрах от них. Есть! Узел завязан. Потапов склоняется над раной и кивает.
-Хорошо. Дальше.
-Виктор Семенович, я не уверен…
-Дальше! – рявкает заведующий так, что Валера подпрыгивает на своем месте.
Снова прокол перикарда, нить, концы, узел. Потом еще раз. И еще раз.
-Готово – докладывает он, чувствуя, как пальцы медленно, но верно сводит судорога. Потапов с минуту внимательно рассматривает узлы, стараясь разглядеть, нет ли кровоточивости. Нет, ничего не кровит.
-Давление? – спрашивает он.
-80 на 60 – Брагин медленно сжимает кончики пальцев солдата, проверяя, насколько быстро ногти снова становятся розовыми. Длительная синева ногтей – признак развивающейся недостаточности кровообращения, что крайне опасно в условиях наркоза.
-Проводите ревизию полости – кивает Потапов.
-Отсос – Валера снова вводит в грудную клетку отсос, стараясь удалить остатки излившейся в нее крови – Фурацилин, промыть. – медсестра передает ему большой шприц с фурацилином, которым в несколько этапов промывается полость, после чего отсосом снова удаляется жидкость. Нужно найти пулю. Но ее нигде не видно. Валера с заведующим продолжают обследовать каждый сантиметр, зондами проверяют все возможные карманы, и наконец, Валера восклицает:
-Я нашел!
Вот она. Пуля калибра 7,62 засела в средней доле правого легкого под таким углом, что фактически виден только пулевой ход и торчащий из него носик свинцового конуса. Легочная ткань разорвана по ходу движения пули, альвеолы заполнены кровью, само легкое спалось на фоне вскрытия плевральной полости и сейчас быстро принимает багровый оттенок от спекшейся в его пузырьках крови.
-Будем удалять? – спрашивает Валера.
-Нет – Потапов внимательно осматривает разорванное легкое. – Верхнюю долю попробуем сохранить. Жаль, молодой же совсем парень. – он кивает Валере – Начинаем.
Резекция легкого проходила в два этапа, на первом из которых требовалось изолировать те его элементы, которые требовалось удалить. А для этого требовалось перевязать и отсечь легочные сосуды, идущие в эти доли и обрезать разветвленную бронхиальное дерево, которое ветвилось от центрального бронха, входя в легочную ткань.
-Бери на себя бронхи, я займусь сосудами – сказал Потапов, перехватывая лигатурой первую артерию.
Валера с шумом втянул воздух через трехслойную марлю маски и принялся выполнять указание. Сложность заключалась в том, что приходилось в очень ограниченной полости орудовать сразу в четыре руки. Валера с трудом уловил центральный бронх и на ощупь принялся искать ответвления, идущие от него в средней и нижней доле, а найдя стал быстро перетягивать лигатурой. Пальцы задеревенели, кончики почти не чувствовали нить и, разумеется, первый же виток он затянул слишком сильно. Бронх взрезался тонким шелком как бритвой, и в операционной раздался свист втягиваемого через разрез воздуха. Валеру окатила горячая волна ужаса, но Потапов медленным рассчитанным движением заткнул разрез пальцем и поднял на него глаза.
-Шейте – сказал он.
-Виктор Семенович…
-Шейте.
Валера выхватил из рук Старцевой иглодержатель и принялся быстро прошивать бронх, который держался только на коротком лоскуте одной стенки. Наложив двойной матрасный шов, Валера коротким скальпелем отсек остаток бронха и поднял глаза на Потапова. Но тот уже прошивал сосуд.
-Приготовьте коагулятор – сказал Потапов, рассекая ткань легкого скальпелем. – Лазаров, принимайте груз.  – сделав еще пару виртуозных движений, напоминающих манипуляции картежного шулера, Потапов окончательно пересек легкое по границе верхней доли и буквально вложил отделившееся две доли в руки Валеры. Ткань легкого была мягкая и какая-то ячеистая на ощупь. Валера извлек отсеченные доли на свет божий и аккуратно вложил в заботливо подставленный Старцевой лоток. Потапов тем временем быстро прижигал оставшуюся культю легкого коагулятором, и над открытой грудной клетки поднялось облачко сизого дыма.
-Ну вот – сказал заведующий. – Вот он у нас молодой, красивый, почти целый и в скором будущем совсем здоровый. Зашивайте, Лазаров. Я у себя в кабинете. Жду вас через полчаса.

-Ну и видок у тебя, Валерий батькович – протянул Чеглинцев, глядя на него, когда он вошел в ординаторскую.
Валера глянул на себя в зеркало и ужаснулся. За четыре часа операции он, казалось скинул килограмм пять из своего и так не слишком богатырского веса, черты его лица заострились, он стал похож на изможденного болезнью покойника.
-Что, первый раз сравнил свою внешность до и после? – улыбнулся Чеглинцев – Ничего, со временем привыкнешь. Я тут подстраховал тебя с офицером.
-Сильно его?
-Да так, сквозное касательное ранение плеча. По большому счету, глубокая царапина. Перевязал и отправил в часть. Он сильно за солдатика своего переживал, но я его уверил, что вы с Потаповым сделаете все возможное, чтобы вернуть родине бойца.
-Ну, бойцом-то он будет вряд ли, но родине мы его вернули – сказал Валера, принимая из протянутой пачки папиросу и с наслаждением втягивая крепкий дым. Он не рассказывал, что там случилось?
-Нет, не рассказывал. Главным образом потому, что я не спрашивал. И тебе не советую. Все равно наше сарафанное радио в течении суток распространит общую версию того, что случилось, а до того отдельный интерес проявлять категорически не советую. Просто для того, чтобы интерес не начали проявлять к тебе самому. Это понятно?
-Понятно.
-Ну и отлично. Я, как ты сам понимаешь, сегодня выходной и имею в городе дела личного порядка, так что у тебя есть минут так… - он посмотрел на часы – тридцать, чтобы получить нахлобучку от заведующего за ошибки во время операции, а потом добро пожаловать на продолжение дежурства.
-Есть – кивнул Валера – Но только с чего ты взял, что мне положена нахлобучка?
-Ну, считай, что это моя интуиция, обогащенная многолетним личным опытом. В жизни не поверю, что подобная операция прошла без сучка без задоринки.
-Ты прав – Валера выпустил в потолок струю дыма и несколько секунд разглядывал причудливые кульбиты которые тот совершал вокруг портрета Ленина – Не прошла.
-Ну вот. А допустить эти сучки-задоринки мог только ты. Потапов наш, мне кажется, даже мозг человеку скоро сможет пересадить с закрытыми глазами.
-Ты прав. Я, как всегда, напортачил.
-Мало у тебя еще опыта для такой фразы.
-Какой?
-Как всегда. Как всегда у тебя будет через год. А то и два. А ошибки в начале карьеры – дело закономерное и неизбежное. Главное, чтобы они были не фатальными и быстро устраненными. И поскольку отделение не сотрясается криками заведующего о том, что тебе не хирургом, а сантехником надо работать и что руки тебе надо отрубить по локоть согласно мудрой традиции исламских стран, то, думаю, что эти ошибки ты быстро устранил в ходе самой операции.
-Снова прав – Валера даже нашел в себе силы засмеяться.
-Ну все, вперед на экзекуцию и продолжай работать. А то даже моя любовь к профессии и службе не удержит меня тут лишнее время..
-Есть – и Валера отправился в кабинет заведующего.

-Вот что я вам хочу сказать, Лазаров – Потапов подвинул ему стакан горячего черного чая, в котором плавала долька лимона – Если я еще раз, слышите, только лишь раз замечу во время операции вашу нерешительность или сомнения, то вышвырну из оперблока к чертовой матери.
-Виктор Семенович, я…
-Помолчите. Вы хороший хирург, у вас есть дар, я это вижу. Но ваша неуверенность в себе сводит на ноль все ваши врожденные таланты. Вы сегодня чуть не допустили две большие ошибки.
-Товарищ майор, я просто не почувствовал этот бронх. Пальцы онемели и…
-Да причем тут бронх? Бронх вы срезали по неопытности и слабой отточенности движений. И слава богу, что это был именно бронх, а не сосуд, иначе проблема могла стать фатальной. За одно это вас уже можно дважды расстрелять, но я о другом.
-Извините, я не понимаю.
-Я про ваши колебания перед введением новокаина в миокард. Вы понимаете, что при фибрилляции счет идет даже не на минуты, а на секунды?
-Так точно.
-Так какого же черта вы там стояли, как монах перед иконой?
-Просто я никогда такого раньше не делал.
-И?
-Ну вот и заколебался.
-Угу. Заколебались, значит.
-Так точно.
-Вы помните, чем в это время был занят я?
-Так точно, прошивали сосуд.
-Мог я прервать это занятие?
-Никак нет.
-А сколько хирургов было в операционной на тот момент?
-Двое. Вы и я.
-Так какого же рожна ты колебался?! – жахнул кулаком по столу Потапов.
-Я…я просто сразу не подумал об этом – чувствуя, как у него, словно у школьницы перед первым поцелуем, краснеют уши.
-Вот именно – остывая, сказал Потапов – Вы не подумали об этом сразу. И в то же время много думали о вещах ненужных. Типа ваших сомнений. А смогу ли, а получится ли у меня… И это при том, что иного выхода, кроме как делать ситуация просто не предусматривала. Нас там двое. Один, то есть я, занят и отвлечься не может. Значит, никаких иных размышлений, только делать, вы понимаете?
-Так точно. А вторая ошибка?
-Вторая как раз связана с бронхом, но не с его вскрытием во время перевязки лигатурой. Как я сказал, та ошибка была совершена вами по неопытности. Это вас не извиняет, но все же. А вот то, что вы не приступили сразу к ушиванию разреза – ошибка не простительная.
-Я просто думал, что, коли вы закрыли разрез, то вы и дальше…
-Вот именно это и есть ошибка. Во время работы за столом вы должны контролировать все операционное поле. Понимаете? Все, в том числе те его участки, которые лично вашими не являются. Именно для того, чтобы в случае ошибки второго хирурга или другой неожиданной ситуации сразу же прийти ему на помощь, если ситуация позволяет вам на время отвлечься от вашей собственной работы. Или если угроза, которая разворачивается у вашего напарника больше той, что может возникнуть при остановке вашей собственной работы. Так я и поступил. Я остановил свою работу, чтобы помочь тебе.
-Я понимаю.
-Нет, ты не понимаешь. Я смог остановить ее, чтобы ликвидировать ту угрозу, которая возникла у тебя и дать тебе время на нее отреагировать. И но именно тебе. Потому что, чтобы заняться твоим бронхом, я должен был бы бросит мои сосуды. А это означало смерть больного, потому что и то, и другое надо было зашивать одновременно. Какой из этого следует вывод?
-Не бросать свою часть работы.
-Именно – смягчился лицом Потапов – Никогда, слышишь, никогда не пытайся перепоручить свое дело кому-то другому. Тебе могут прийти на помощь, но только на короткое время, все остальное ты должен сделать сам. Потому никогда не рассчитывай, что кто-то что-то за столом сделает за тебя. Такое ожидание парализует сразу обе части операции: твою, которую ты не продолжаешь делать, и работу твоего напарника, которую он остановил, чтобы помочь тебе. А это – смерть больного.
-Я понял.
-Это хорошо. Пойми и запомни это на всю свою профессиональную жизнь. Никогда и никакого перепоручения кому бы то ни было. Ты и только ты должен принимать решение. Всегда. И доводить это решение до конца. Не смотря ни на что.
-Я запомню.
-Хорошо – Потапов откинулся на спинку кресла – Иди прими душ и перекуси. А потом возвращайся в приемное отделение, Чеглинцев там ждет – не дождется вырваться в город. Не гоже отнимать у человека время для отдыха. Его у нас и так не много остается.
-Есть – сказал Валера, едва удержавшись от того, чтобы козырнуть, и вышел из кабинета.


Фото из интернета.